скачать книгу бесплатно
– Восхищаюсь тобой, братец, – сказала Гретхен, но в тоне ее никакого восхищения не слышалось. – Восхищаюсь тобой и удивляюсь.
– Ты ведь тоже, между прочим, можешь уехать.
– Знаю, – отозвалась она. – И вовсе не намерена оставаться здесь до скончания века. А ты, если нужно, наверное, останешься.
– Если нужно. – Его не ждала работа, никто не звонил ему из Нью-Йорка.
– И еще – мне жаль тебя, братец, – добавила Гретхен. – А теперь пойду-ка я лучше к морю, понежусь на солнышке.
Кейт пока не звонила ему из своего отеля, и Рудольф был благодарен ей за это. Но он со страхом ждал минуты, когда придется пойти к ней и рассказать, что следует делать и что это для нее означает.
«Бедный Кролик Дуайер, – думал он, в очередной раз медленно шагая по узким улочкам старого города к конторе адвоката. – Бывший компаньон, бывший партнер – ему ничего не полагается ни по закону, ни по обычаю: дружба и многолетняя совместная работа весят меньше пушинки на весах Фемиды».
Единственное, что поддерживало душевное равновесие Рудольфа, – это два вечера, проведенных в отеле с Жанной. Никаких проблем, никаких железных оков любви или долга – только бездумное наслаждение, позволяющее забыться в полумраке комнаты, снятой на час-другой в чужом городе.
Не из-за этих ли двух необыкновенных вечеров в Ницце он на самом деле готов остаться здесь навсегда? Из-за игры в двойной адюльтер? И не потому ли им восхищаются и его жалеют, что он способен на ложь?
По мере приближения к конторе адвоката поступь его делалась тяжелее, а от яркого солнца он весь взмок.
Контора адвоката помещалась в его собственном доме у крепостного вала, где из двух скромных каменных жилищ, в которых некогда обитали антибские рыбаки, был сооружен великолепный современный особняк; нынешним его хозяевам ни разу не приходилось забрасывать сеть, садиться на весла или бороться со штормом. «Вот пример того, – думал Рудольф, – как вопреки распространенной экономической доктрине не бедность следует за богатством, а наоборот». Во всяком случае, богатые нынче захватывают хорошие участки, случайно доставшиеся беднякам в те далекие времена, когда они были первыми гражданами города, отражали набеги пиратов, вражеский огонь и натиск стихии.
Кабинет адвоката выглядел внушительно: шкафы со сводами законов в переплетах из телячьей кожи, навощенная элегантная темная мебель восемнадцатого века и широкое окно, смотревшее прямо на море, плещущееся о стены крепостного вала. Адвокат не уступал во внушительности своему кабинету. Это был превосходно одетый пожилой, но еще прямо державший спину лысый человек с большим носом, острым подбородком и грустными глазами. Крупные ухоженные руки были испещрены коричневыми пятнами. «Можно понять его грусть, – думал Рудольф, пожимая руку старика, – если представить себе, через что ему пришлось пройти, прежде чем он стал хозяином этого кабинета».
– У меня для вас весьма важные новости, – сказал адвокат, когда Рудольф уселся напротив него за большим полированным письменным столом. Он говорил по-английски медленно, но правильно. Он провел годы войны в Англии, о чем не преминул сообщить Рудольфу. Голос у него был сочный. – Прежде всего относительно вашей супруги. Ее паспорт у меня. – Он открыл ящик стола, слегка нагнулся, вынул паспорт и толкнул по столу в сторону Рудольфа. – Полиция нашла Дановича, человека, которого им хотелось допросить более подробно. Меня уверили, что допрос был проведен… э-э… с пристрастием. Полиция неоднократно арестовывала Дановича за различные преступления, но, к сожалению, ни разу до суда дело не доходило. Кроме того, его алиби оказалось неопровержимым. Весь день он провел в Лионе у зубного врача. Что подтверждается записью в книге регистрации пациентов.
– И что это значит?
– Это значит, – пожал плечами адвокат, – пока полиция не докажет, что либо зубной врач лжет, либо у Дановича были сообщники, которым он поручил, приказал или с которыми сговорился совершить убийство, арестовать его нельзя. На данный момент улик против него нет. Полиции, разумеется, хотелось бы продолжить допрос, но в настоящее время у них нет оснований для задержания Дановича. Если, конечно… – Он умолк.
– Если что?
– Если ваша супруга не пожелает обвинить его в попытке изнасилования.
Рудольф застонал. Он знал, что Джин ни за что не пойдет на это.
– У моей жены одно желание, – сказал он. – Уехать домой.
– Я ее вполне понимаю, – кивнул адвокат. – И, кроме того, у нее нет свидетелей.
– Единственным свидетелем был мой брат, – сказал Рудольф, – но его уже нет в живых.
– В таком случае, по-моему, вашей супруге лучше как можно скорее уехать домой. Могу представить себе, каким испытанием…
«Нет, не можешь, старина, – подумал Рудольф, – даже на минуту не можешь». Он думал скорее о себе, чем о Джин.
– Кроме того, при обвинении в изнасиловании виновность очень трудно доказуема, – заметил адвокат. – Особенно во Франции.
– В Америке тоже, – отозвался Рудольф.
– Это одно из тех преступлений, где закон не всегда оказывается на высоте, – улыбнулся старик. Он уже давно привык к несправедливости.
– Она завтра же улетит отсюда, – сказал Рудольф.
– Теперь… – адвокат любовно погладил сверкающую поверхность стола, в которой его белая рука отражалась бледным пятном; с одной проблемой было тактично покончено, – по поводу вашего племянника. – Он искоса взглянул на Рудольфа; вокруг его бесцветных глаз бугрилась желтоватая сморщенная кожа. – Он не отличается общительностью. По крайней мере со мной. И, по правде говоря, с полицией тоже. На допросе отказался объяснить причину своего нападения на человека в баре. Может, он вам что-нибудь сказал? – Снова тот же хитрый стариковский взгляд искоса.
– Мне – нет, – ответил Рудольф. – Кое-что я знаю, но… – Он пожал плечами. – Но на суде это не будет иметь никакого значения.
– Итак, защиты нет. Смягчающие вину обстоятельства отсутствуют. А нападение с применением силы во французском законодательстве рассматривается как весьма серьезное преступление. – Адвокат тяжело дышал. «Либо астма, – подумал Рудольф, – либо таким манером он выражает свою гордость за цивилизацию во Франции, где удар пивной бутылкой считается чрезвычайно серьезным преступлением, в то время как американцы, по примеру первых поселенцев, до сих пор лупят друг друга чем попало, притом безнаказанно». – К счастью, – продолжал адвокат, отдышавшись, – англичанин вне опасности. Через несколько дней он выйдет из больницы. У него тоже было несколько стычек с местной полицией, потому вряд ли он обратится к правосудию. Кроме того, juge d’instraction[14 - Судебный следователь (фр.).], приняв во внимание возраст юноши и недавно постигшую его утрату, по соображениям гуманности распорядился в течение восьми дней доставить его либо к ближайшей границе, либо в аэропорт. Извините, так говорится по-французски, это значит в течение недели. – Адвокат снова улыбнулся, не чая души в своем родном языке. – Не спрашивайте меня почему. – Он опять погладил стол, Рудольф услышал легкое сухое шуршание. – Если юноша пожелает вернуться во Францию, чтобы продолжить образование, например… – Он негромко засопел в носовой платок, тем самым вежливо давая понять, что, по его мнению, спрос на образование в Америке не так уж велик. – Через год-другой, я уверен, все это забудется, и я помогу ему получить разрешение на въезд.
– Рад слышать, – отозвался Рудольф. – По словам его отца и мистера Дуайера, ему здешняя школа нравилась, и он очень хорошо учился.
– Ему следовало бы продолжать образование в лицее, пока он по крайней мере не получит baccalaure?at[15 - Степень бакалавра (фр.).]. Без этого в наши дни не обойтись.
– Я подумаю об этом. И, конечно, поговорю с мальчиком.
– Превосходно, – сказал старик. – Надеюсь, мой друг, вы согласитесь, что я служил вам верой и правдой и, позволю себе заметить, употребил то небольшое влияние, которым пользуюсь в этой… этой… – он впервые не сумел припомнить английского слова, – в этом pays[16 - Крае (фр.).], в этом районе побережья, на благое дело.
– Очень вам признателен, мэтр, – поблагодарил его Рудольф. По крайней мере он хоть знает теперь, как полагается обращаться к французскому адвокату. – А как это все будет осуществлено? Каким образом его доставят на границу? – Он нахмурился. – Я спрашиваю потому, что никого из моих знакомых еще никогда не доставляли на границу.
– Пустяки, – отмахнулся старик. Для него это было самое обычное дело. – Если вы ровно через неделю явитесь в аэропорт Ниццы с билетом для юноши, то его привезут туда в сопровождении инспектора полиции, который и поможет посадить его в самолет, отбывающий за границу. Если угодно, в Соединенные Штаты. Поскольку инспектор будет в штатском, то никакого любопытства это не вызовет – его примут за дядю или за друга семьи, который пришел проводить мальчика и пожелать ему bon voyage[17 - Приятного путешествия (фр.).].
– Мальчику сказали об этом? – спросил Рудольф.
– Я лично поставил его в известность сегодня утром, – ответил адвокат.
– Что он сказал?
– Как всегда, ничего.
– Он выглядел довольным или огорченным? – допытывался Рудольф.
– Ни довольным, ни огорченным.
– Понятно.
– Я взял на себя смелость поинтересоваться расписанием американских авиакомпаний, которые обслуживают Ниццу. Самым удобным, по-моему, был бы самолет, вылетающий в десять тридцать утра.
– Я буду в аэропорту, – сказал Рудольф. Он взял паспорт Джин и положил его в карман.
– Я должен сделать вам комплимент, мсье Джордах, – добавил старик. – Я восхищен тем, как спокойно, по-джентльменски уравновешенно вы держались во время этих ужасных событий.
– Благодарю вас. – «Стоит мне выйти из его красивого кабинета, – думал Рудольф, – как я утрачу все свое спокойствие и сразу перестану быть по-джентль-менски уравновешенным». Он начал подниматься и вдруг почувствовал, что у него кружится голова и он вот-вот потеряет сознание. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться рукой о стол.
– Чересчур плотный обед? – удивленно посмотрел на него старик.
– Я еще не обедал. – Он не обедал уже семь дней.
– За здоровьем нужно следить, – сказал старик, – особенно за границей.
– Дать вам мой адрес в Соединенных Штатах, – спросил Рудольф, – чтобы вы могли прислать мне счет за оказанные услуги?
– В этом нет необходимости, мсье, – спокойно ответил старик. – Мой клерк уже все сделал, счет ждет вас в приемной. И не утруждайте себя возней с франками. Меня устроят и доллары, если вы будете любезны переслать чек в женевский банк, адрес которого указан в счете.
Старый адвокат, чья внешность внушала почтение, а профессиональные качества заставляли снять перед ним шляпу, владелец кабинета с мебелью восемнадцатого века и видом на море, а также не подлежащего обложению налогом счета в швейцарском банке, медленно, помня о своих преклонных летах, поднялся с места, пожал Рудольфу руку и проводил его до дверей со словами:
– Enfin[18 - И в заключение (фр.).] позвольте мне еще раз выразить соболезнование вам лично и вашей семье. Я надеюсь, что все случившееся не помешает вам в будущем вновь посетить этот прекрасный уголок земного шара.
«Начнем с самого главного», – думал Рудольф. Он вышел из конторы адвоката и зашагал к порту. Путь его лежал вдоль крепостного вала, мимо музея Гримальди с картинами Пикассо. Прежде всего надо покончить с дурными новостями, то есть повидать Дуайера и Кейт. Он обязан рассказать им о вчерашней беседе с Хитом. Хорошо бы сразу обоим, чтобы не было никаких недоразумений, никаких подозрений в тайном сговоре. А потом он пойдет к Джин и Гретхен с хорошими новостями, объявит им, что они могут ехать домой. Перспектива встречи со всеми этими людьми его не радовала. Потом придется еще раз побывать в тюрьме – следует решить, где, как и с кем Уэсли будет жить в Америке. Эта беседа – самая трудная. Хорошо бы мальчишка побрился. И принял душ.
Рудольф остановился и посмотрел на море. На другой стороне залива Ангелов лежала Ницца. Залив Ангелов. Французы не очень-то раздумывают при выборе названий. Например, Антиб. Греческие поселенцы назвали его Антиполис, то есть «Напротив города». Какого города? До Афин нужно было плыть тысячу миль на галере. Может, греки скучали по дому? Он сам ни по какому дому не скучал. Счастливые греки! Какие были тогда законы? Что, по мнению тогдашних неподкупных судей, было бы справедливым наказанием мальчишке, который в таверне ударил человека по голове пивной бутылкой?
Вокруг него даже на узкой, выложенной камнем дороге, идущей вдоль крепостного вала, бурлило движение. Когда-то Антиб был сонным, позабытым Богом и людьми городишком, теперь же стал прибежищем фаворитов или жертв двадцатого века, убежавших от зимы в теплые края, чтобы жить здесь и работать, а не только играть в рулетку. Цветы и легкая промышленность. Он сам был человеком севера, но не отказался бы провести несколько лет на юге. Не случись то, что случилось, он мог бы уютно здесь устроиться и жить тихо и незаметно, с облегчением, как это делают некоторые, удалившись от дел в неполные сорок лет. Элементарное знание французского языка у него есть – с Жанной-то он разговаривает, мог бы еще подзаняться, научился бы читать Виктора Гюго, Жида, Кокто, новых писателей, стоящих того, чтобы их читали, ездил бы в Париж в театры. Мечты. Он может жить в любом месте, но только не в этом прекрасном уголке, где все будет напоминать о случившемся.
Он снова зашагал вдоль крепостного вала по направлению к порту. Он попросит Дуайера найти Кейт, и они посидят в кафе, потому что Кейт сказала, что больше не хочет видеть «Клотильду». Может, конечно, теперь она передумала, ибо не отличалась сентиментальностью, но уж он-то, во всяком случае, ее принуждать не будет.
Как раз у входа в порт было небольшое кафе для моряков. За крошечным столиком на террасе сидели Дуайер и спиной к Рудольфу какая-то женщина. Он окликнул Дуайера, женщина повернулась, и он узнал Кейт. Она похудела, а может, так кажется из-за черного платья. Ореховый загар ее поблек, волосы причесаны небрежно. Он почувствовал приступ гнева или чего-то похожего. Знает же, что он изо всех сил старается ей помочь, и даже не потрудилась известить его, где живет, а теперь сидит с Дуайером на солнышке – точно муж с женой обсуждают свои дела. Она встала, чтобы поздороваться, и Рудольф смутился.
– Можно присесть к вам на минутку? – спросил он. Разные бывают минутки.
Дуайер молча придвинул стул от соседнего столика. Он был, как всегда, в белом свитере с короткими рукавами и названием яхты на груди, на загорелых руках боксера легчайшего веса играли мускулы. Траур был у него в душе.
– Что будете пить? – спросил Дуайер.
– А вы что пьете?
– Пастис.
– Нет, это не для меня, – отказался Рудольф. – Можно мне рюмку коньяку?
Дуайер пошел в кафе за коньяком. Рудольф посмотрел на Кейт. Она сидела напротив него неподвижно, с бесстрастным лицом. «Словно мексиканская крестьянка, – подумал Рудольф, – которая, покончив с делами, присела на солнце у стены хижины в ожидании возвращения мужа с поля». Кейт опустила глаза, не хотела смотреть на него, окружила свои несложные мысли глинобитной стеной. Он ощутил ее неприязнь. Не был ли прощальный поцелуй перед ее уходом с «Клотильды» лишь насмешкой? Или он был искренним, от всего сердца, и потом она об этом пожалела?
– Как Уэсли? – спросила она, по-прежнему не поднимая взгляда. – Кролик мне обо всем рассказал.
– Ничего. Ему разрешили через неделю покинуть Францию. Скорей всего он вернется в Штаты.
Она кивнула:
– Так я и думала. – Голос ее был тихим и безучастным. – Для него это лучше. Нечего ему здесь болтаться.
– Напрасно он затеял эту драку, – заметил Рудольф. – Такая глупость! Не понимаю, что на него нашло.
– Может, он прощался с отцом, – предположила Кейт.
Рудольфу стало стыдно за свои слова, и он промолчал.
Он чувствовал себя так, как в тот день, когда, выйдя из консульства, плакал прямо на улице. Не мокрые ли у него щеки и сейчас?
– Вы знаете его лучше меня, – наконец отозвался он и решил переменить тему. – А вы-то сами как? – спросил он, стараясь говорить с участием.
Она сердито хмыкнула.
– Неплохо, насколько это возможно, – ответила она. – Кролик составляет мне компанию.
«Может, им пожениться? – подумал Рудольф. – Они люди одного толка. Прошли одну и ту же суровую школу. Составляют друг другу компанию, как она выразилась».
– А я надеялся, что вы позвоните, – солгал он.
Она подняла глаза, посмотрела на него.
– Я знала, где вас разыскать, – ровным тоном сказала она, – если б хотела с вами попрощаться.
Кролик принес коньяк и еще два пастиса. Рудольф смотрел, как они подливают в рюмки воду и пастис становится желтовато-молочным.
– Выпьем за… – Рудольф машинально поднял рюмку. Замолчал, неуверенно рассмеялся. – Нет, пожалуй, не за что. – Коньяк оказался крепким, и Рудольф чуть ойкнул, почувствовав, как ему обожгло горло. – Есть новости, о которых, мне представляется, вам следует знать… – «Перестань говорить так, будто выступаешь перед членами правления», – укорил он себя. – Хорошо, что я застал вас обоих вместе… – И постарался как можно доступнее объяснить значение того, что сказал ему Хит. Они слушали вежливо, но равнодушно. Он чуть не закричал: «Неужели вас не интересует ваше собственное будущее?»
– Мне не хочется быть этим, как его… – тихо сказала Кейт.
– Администратором наследства. – Хит предупредил его, что выбор судьи падет, по-видимому, именно на нее.
– Администратором наследства, – повторила Кейт. – Я в этом ничего не понимаю. И, кроме того, я собираюсь вернуться в Англию. В Бат. Там у меня мама, я смогу получить на ребенка пособие, а когда устроюсь на работу, мама будет его нянчить.
– На какую работу? – спросил Рудольф.
– Я была официанткой в ресторане, пока не откликнулась на зов моря, – усмехнулась Кейт. – Официантки всегда нужны.
– Когда дела покойного будут улажены, – заметил Рудольф, – останутся деньги. Вам не обязательно работать.
– А что мне тогда делать? – спросила Кейт. – Весь день смотреть телевизор? Нет, я не умею зря коптить небо. – Тон ее был вызывающим, она явно намекала, что считает и его самого, и его женщин такими небокоптителями. – А если останутся кое-какие деньги – не думаю, что много, после всех этих адвокатов и прочих, – я отложу их на образование ребенка. Получит образование, так ей, если будет девочка, может, не придется, как ее мамаше, прислуживать за столом или гладить дамам платья в судовой прачечной.
Спорить с ней было бесполезно.
– Если вам что-нибудь понадобится, – уже ни на что не надеясь, предложил он, – пожалуйста, дайте мне знать.
– Мне ничего не понадобится, – сказала она, снова опустив глаза и вертя в руках рюмку.
– Как знать, – отозвался Рудольф. – Вдруг вам захочется побывать в Америке?
– Меня Америка не интересует, – упорствовала она. – В Америке надо мной будут смеяться.
– А повидаться с Уэсли?
– Пожалуй, – согласилась она. – Но если ему захочется меня видеть, из Америки в Лондон каждый день летают самолеты.
– Тем не менее, – продолжал Рудольф, стараясь, чтобы в его голосе не было слышно умоляющих ноток, – пока наследственные дела не закончены, вам наверняка понадобятся деньги.
– Нет, – отрезала Кейт. – У меня есть сбережения. Я заставляла Тома платить мне жалованье, как и прежде, хотя мы уже спали в одной постели и решили пожениться. Я ему говорила: любовь – это одно, а работа – другое. – После этой гордой декларации своего понимания жизни она наконец подняла рюмку и сделала несколько глотков.
– Как угодно. – Рудольф не мог скрыть раздражения. – Вы так говорите, будто я ваш злейший враг.
