скачать книгу бесплатно
– Ты чего, окаянный, – с ревом набросилась на него Лидия, пытаясь отобрать ребенка. – Дай невинную душу спокойно схоронить. Не виноват он ни в чем…
Она пыталась отобрать ящик и расцепить сжатые до белых костяшек пальцы мужа. Тот отмахнулся от нее тяжелой рукой, отбросив Лиду в сторону.
Миша закопал Толика за дровяником. Лидия выла весь день. А на следующее утро встала спозаранку, разбудила двух средних детей, Танюшку с Колей, и позвала на кладбище.
Выкопала она его из земли. Спешно схватила ящик, слегка обмахнула от влажных глинистых кусочков почвы. Нацепила на голову нарядную косынку, накинула фуфайку, обулась в черные с широким голенищем резиновые сапоги и пошла на кладбище в райцентр. Колька с Танюшкой поплелись за ней.
На кладбище Лидия нашла место рядом со своими родными и выкопала небольшое углубление в земле. Туда поместила ящик и завалила его сырой землей. Аккуратно лопатой сформировала небольшой холмик. Замерла. Бросила лопату там же. Долго смотрела, беззвучно шепча какую-то молитву. Слезы то и дело скапливались в морщинках вокруг глаз и лились по ее щекам.
– Мама, мама, пошли домой, – потянул ее за рукав четырехлетний Колька.
Лидия очнулась. Вытерла рукавом фуфайки лицо, размазав грязь по щеке, молча развернулась и пошла. Детишки засеменили за ней.
Больше Толика никто не вспоминал…
Андрюшка
Мне лет восемь, я вся зареванная иду мимо кладбища. Меня трясет от страха. Но не из-за привидений, которых я нафантазировала в своей голове. Это страх того, что же будет.
Родная сестра моего папы много лет жила в другой стране. Вышла там замуж, там же родились ее дети – Сережка и Андрюшка. Они приезжали раньше в наше село раз в год или два и обязательно приходили в гости ко всем братьям и сестрам тети Вали.
В одно лето мы очень сдружились с Андрюшкой. Играли то в прятки, то в догонялки. Семья тети Вали жила у бабушки с дедушкой в деревне. А мы с папой приходили туда каждый день: папа – помогать деду с сенокосом, я – выпрашивать у бабушки лоскутки на платья для кукол и поиграть с Андрюшкой.
А у бабушки было очень интересно! Какие-то кладовки, закоулки, старый дом, хлева, поля… Есть где детям разгуляться, а вернее, разбежаться. И мы носились с Андрюшкой как угорелые.
И вот как-то играем в «ляпки»[4 - Старинная русская народная игра, похожая на «салочки». (Прим. ред.)], я убегаю со смехом. Андрюшка уже нагоняет. Я – в дом. Он за мной. Думаю, успею перед ним дверь захлопнуть. Успела! Держу ее со своей стороны. Он толкает со своей. И в этот момент просовывает руку. А я не вижу, что его рука уже в проеме. Тяну с силой дверь. Вдруг раздается крик боли Андрюшки, я ослабила хватку и поняла, что натворила.
Бабушка всегда жалела Андрюшку – он родился без кисти – и когда увидела, что я прижала ему эту руку, страшно испугалась и разозлилась на меня.
– Шайтан-девочка! Бессовестная! Хулиганка! – бросала она в меня ругательства.
Я, горячая и обидчивая, тут же в слезы – и за дверь. Бежать, куда глаза глядят.
Мне казалось, что бежала я долго. Очнулась только когда оказалась у кладбища. Вздрогнула и остановилась.
Путь от нашего села до деревни бабушки и дедушки проходил мимо этого кладбища. В детской голове плодились тысячи фантазий про привидений, вурдалаков, маньяков и ведьм. Я никогда не ходила там одна. Страшно было.
Но обида на бабушку, муки совести за то, что натворила, страх перед тем, что будет с Андрюшкой, и папиным наказанием были сильнее. Нет, назад нельзя! Я поглубже набрала воздуха в легкие. И зашагала вперед, домой.
Когда оказалась дома, легла на свою кровать и горько заплакала. Рассказала маме о том, что произошло.
– Бабушка просто испугалась за Андрюшку, поэтому и наругала тебя. У нее просто обостренное чувство опеки к детям с инвалидностью. К нашей Наташе, – у сестры с рождения ДЦП, – она тоже так относится.
Вечером пришел из деревни папа.
– А ты чего убежала-то?
– Я Андрюшке руку прижала, бабушка на меня сильно ругалась, и я думала, ты тоже будешь.
– Нет. Андрюшка ее успокоил. Объяснил, что ты случайно. Не хотела обидеть, не заметила просто. Просил не ругать тебя.
Если честно, в своем детсадовском возрасте я не встречала детей, которые не ябедничают и не обманывают, поэтому ожидала, что он расскажет всем, что я сделала это специально, из вредности, хулиганства. И что на меня, конечно, все будут ругаться.
А он поступил по-другому. По-детски благородно. Вернее, совсем не по-детски.
Я тогда почувствовала, как это важно для меня. Поняла, как важно поступать благородно, несмотря на боль.
Эдик
– Эдик, ты кто?
– Я маргинал!
– А кто такой маргинал?
– Где хочу пописаю, где хочу покакаю, где хочу посплю!
Когда мы с мужем поженились, стали жить с его родителями в частном секторе. Неподалеку от нас располагался дом. Его обитателями были повзрослевшие дети из многодетной неблагополучной семьи. Среди них жил и Эдик. На вид вполне здоровый тридцатилетний парень.
Эдик был дебил. Это не про непринятие его обществом, а про его диагноз: в медицинских книгах так называют легкую степень умственной отсталости.
По поводу его происхождения ходили легенды. Его мать забеременела им, пока отец коротал срок в тюрьме. На тот момент, если не ошибаюсь, в их семье уже было двое детей. Эдик родился недоношенным и слабым. Когда батя вернулся, он побил свою неверную с досады, но ребенка все же оставил – а вдруг свой?
Эдик учился в специализированной школе среди таких же, как он. О своей уникальности не подозревал. По молодости даже успел жениться и родить дочь.
– Она толще меня раза в четыре, – говорил он про бывшую жену, – люблю толстушек. Есть за что обнять.
– Зачем развелся?
– А ее батя за нами подглядывал!
Эдик был добродушный, не жадный и вполне себе амбициозный. Его главная амбиция упиралась в два фанфурика[5 - Фанфурик – просторечное, народное название 100 граммов этилового спирта. (Прим. ред.)]. Когда появлялись деньги, он пил все, что содержало спирт. Когда деньги заканчивались, шел работать: он оказался неплохим подсобником. Обычно бегал по улицам частного сектора и искал заказы (или они искали его). Главной фишкой продвижения его бизнеса было сарафанное радио.
– Старый дом надо разобрать. Кого бы нанять?
– Эдика.
– Дрова перетаскивать?
– Эдик поможет!
– Туалет почистить?
– Зови Эдика.
Когда мы переехали жить на огородный массив и муж решил бурить вручную скважину на воду, тоже позвали Эдика.
Эдик был небольшого роста, худощавый, загорелый, с выбитой верхней челюстью.
– Где зубы-то потерял?
– Возвращался поздно домой, решил через забор перемахнуть, не рассчитал – сорвался и зубами в этот забор.
Вспоминал и при этом забавно хихикал, демонстрируя нижнюю челюсть.
Условий для трудоустройства Эдика было два: накормить и дать денег на спиртосодержащий напиток.
Ел Эдик безмерно! Мог проглотить все содержимое большой кастрюли за раз. Я удивленно расширяла глаза, когда он стремительно уплетал содержимое тарелки.
– Ну правильно, – говорил муж, – он ведь не знает, когда поест в следующий раз. Быть может, только через два дня, а может, только через неделю. Запасается.
Однажды его спросили:
– А ты бы смог на спор съесть крысу или воробья?
– Не-а! Воробей невкусный. Я один раз ощипал и пожарил. Одни кости, там и поесть нечего.
Кстати, Эдик отличался хорошим здоровьем. Наверное, ни разу за свою жизнь ничем не болел. По больницам не бегал. Даже зубы себе сам вырывал – это нам довелось увидеть своими глазами.
Однажды у него заболел зуб. Он попросил у нас плоскогубцы и прямо на наших глазах и вырвал. Экстремально!
Эдик вообще был еще тот экстремал. Когда мы купили свою первую квартиру, позвали его вытащить хлам от старых жильцов к мульдам[6 - Мульда – грузовой стальной контейнер, используемый для сбора и перевозки мусора. (Прим. ред.)] и помочь перетащить мебель. Вдруг неожиданно в дверь позвонили. Это была мама мужа – строгая завуч коррекционной школы наподобие той, в которой учился Эдик. Видимо, он испугался ее осуждающего взгляда («выпимши» же был) – и пока она его не увидела, без предупреждения сиганул в окно. Мы жили на втором этаже хрущевки. Была зима. Он прыгнул в сугроб и побежал. Я очень переживала, что он повредил себе что-то, но через пару часов он прибежал обратно: забыл взять зарплату. Целый и невредимый. Забавно хихикал нижней челюстью над своей выдумкой – когда он смеялся, то делал это только оставшейся нижней челюстью, она неестественно тряслась.
Но однажды Эдик пропал: устроился на постоянную работу. Еще когда он помогал нам бурить скважину, его приметила хозяйка местного коттеджа, владелица сети свадебных салонов. Дом у нее отапливался углем. Старый печник ушел, и она позвала работать Эдика.
С тех пор мы его видели редко, а потом он совсем из виду пропал. Встретили мы его на похоронах отца мужа. Он выглядел, как настоящий франт из начала 90-х: на нем были почти новенькие джинсы и джинсовая куртка.
– Ты куда пропал-то?
– Да мы ведь новые салоны в Москве открываем…
Деловой!
Через некоторое время хозяйки салона не стало. И постоянной работы у Эдика тоже.
Мы про него долгое время не слышали ничего. А спустя пару лет случайно узнали, что нет больше Эдика: сгорел заживо в строительной бытовке. Похоронил его родственник той самой хозяйки свадебных салонов.
Все соседи с улицы, где он жил, взгрустнули. Он был добрый малый, несмотря на свое пристрастие к спиртосодержащим напиткам.
Я знаю, что такие посты, как написанный мною про Эдика, набирают мало просмотров. Потому что они про печаль. Потому что общество не хочет думать про таких вот отверженных. Но удивительно, что в комментариях под постом меня ждала бурная реакция. Одни писали, что им жаль Эдика, другие – что не жаль и он сам выбрал такую жизнь. Но больше всего меня зацепил комментарий о том, что Эдик был по-своему счастлив в своей жизни. А ведь правда: я ни разу не слышала, чтобы он жаловался на свою судьбу.
Коська
Коська был патологический лгун. Врал он так искусно и филигранно, время от времени вплетая в свои рассказы реальные эпизоды своей жизни, что многие верили до последнего, пока последствия его лжи не всплывали уж слишком жирными обстоятельствами.
Познакомились мы с ним, когда я была примерно на седьмом месяце беременности. Мы с мужем тогда жили с родителями в их доме. Я сидела за столом на кухне на цокольном этаже, а они с моим свекром спустились и о чем-то долго разговаривали.
Коська был долговязым большеголовым подростком – светловолосым, с ярко выраженными веснушками. Одет скромно, постоянно себя одергивал и суетился, немного заискивая перед собеседником.
– Точно не краденый?
– Не-е-е, дядь Вить, взял у старшего брата. Ноутбук ему не нужен.
– Ну смотри у меня.
Дядя Витя торговал б/у техникой на рынке, и ему часто приходилось так вот «проверять на вшивость» тех, кто ее приносил. Сводилось все к тому, что он верил на слово. Но, как позже выяснилось, Коське доверять было нельзя.
Второй раз я встретила Коську, когда мы с мужем и маленькой дочкой жили на огородном массиве. Муж делал пристройку к основному дому – там планировали оборудовать теплый туалет и душ. Ему нужен был рабочий-подсобник, а тут случайно всплыл Коська.
– Я вместе с братом часто брал калым на стройке. Умею класть кирпич.
Так мы и взяли его к себе на работу. Парень он был неглупый, диалоги с ним было вести интересно. Он рассказывал какие-то невероятные истории, от которых я то и дело хохотала. Смех у меня звонкий и заливистый – и, слыша его, Коська заливал еще и еще: видимо, очень нравилось ему меня веселить. Его истории казались такими невероятными, что я им ничуть не верила. Но было смешно.
А иногда он рассказывал очень грустные истории из его детства. И мне почему-то казалось, что тут он не врет. Рассказывал про старшего брата, который был для него настоящим авторитетом. Про местную «майскую» шпану, с которой он связался и попал в тюрьму по малолетке. Про маму…
– Она меня никогда не любила. Когда меня посадили, ни строчки мне не написала, ни одной передачки не принесла. Сказала просто – сам, мол, виноват!
– Да нет же, как мама может не любить своего ребенка? Это она от отчаяния так сказала, – успокаивала я его.
Время от времени в его речи мелькал зэковский жаргон: Коська понтовался. Подражал, наверное, своему брату, который был его намного старше и по возрасту вполне вписывался в формат бандитов 90-х, жил «по понятиям». Видимо, в другом обществе это казалось круто. Но мой муж сразу это пресек:
– Давай тут без этого. Ты не на зоне. У меня тут жена и маленькая дочка.
Со Стасей он часто любезничал. Она много болтала на своем непонятном детском наречии, а он ее как будто понимал и поддерживал диалог. Когда он приходил, она радостно кричала:
– Дядя Котя, дядя Котя!
Вообще он был добрый малый, незлобивый. Хотя и обидчивый сильно, да и кирпич клал плохо – криво-косо и очень медленно. Я почему-то нервничаю, когда кто-то медлит. А тут ведь еще грязь все время таскается в дом. И так на протяжении многих дней.
Как-то, видимо, сказали мы ему что-то неаккуратно. Обиделся и на следующий день не вышел, и трубку не взял. Ну и Бог с ним.
Он вообще обладал уникальным свойством неожиданно пропадать и так же неожиданно появляться.
Не помню, как он возник в следующий раз. Кажется, когда мы проводили канализацию в дом: нам снова понадобились подсобники. Платили мы немного, сами были голодными студентами. Но, видимо, в нас видели душевных ребят – нам можно было излить душу.
И снова все повторялось. Коська рассказывал то веселые истории, то грустные. На этот раз я узнала, что его мама сильно больна, у нее обнаружили рак. А еще – что у него есть девушка, и она ждет от него ребенка. И что он маме об этом рассказал, и та очень хочет с девушкой познакомиться.
– Мне кажется, она верит, что ты, женившись, образумишься. Она желает тебе счастья.
Его мама работала во флюорографическом отделении медсестрой. Заболела тяжело. Не справилась с болезнью, умерла. Коська сильно переживал утрату. После ее похорон он снова пропал. Наверное, на год или два.
Однажды нам на почту пришло «живое» письмо от Коськи. Он писал много слов благодарности – что муж мой ему как брат, что он ему многим обязан, что только он с дядей Витей к нему хорошо относились. Писал он из тюрьмы… честно говоря, после этого письма все несколько исказилось: теперь он в моих глазах был не просто парнем, который по дурости отсидел по малолетке, а рецидивистом.
И вот он вернулся. Неожиданно заглянул зимним вечером к нам. Мы угощали его чаем на нашей нищей кухне и мучали вопросами. Вот только веселых рассказов больше не было.
– Как твоя Вера?
– Ее больше нет.
