скачать книгу бесплатно
Мой розовый замок,
Мой розовый замок стоит -
Он такой одинокий
Мой розовый замок,
Розовый замок горит,
Как его сотни копий.
Katerina, Intro©
Пришёл черёд сеанса, посвящённого празднованию Хэллоуина. Том ждал его с нетерпением, торопил время, не мог усидеть на месте. А как иначе! Ведь ему предстояло вспомнить не просто ещё один день, а настоящую вечеринку, на которой обещало сбыться чудо.
Тома даже не сразу удалось ввести в нужное состояние, слишком он взбудоражен был, крутился на кушетке, подскакивал и что-то спрашивал-уточнял у гипнолога; в груди трепыхалась птичка-душа.
Только после того, как месье Деньё резковато, но оттого очень доходчиво сказал, что если он не успокоится, ничего не получится, и его отправят обратно в палату, Том притих, втянул голову в плечи. Было не страшно, просто волнительно до того, что ещё чуть-чуть и закружится голова.
И когда сознание размягчилось, расступилось, открыв доступ в подсознание, из уст Тома полился рассказ о самом обычном дне, наполненном искристым, переходящим в мандраж, предвкушением и тайными приготовлениями к главному событию в жизни, потому что оно было первым.
Большая часть того судьбоносного, близкого и одновременно далёкого дня не заслуживала особого внимания. А когда рассказ подошёл к вечеру и побегу из дома, доктор Деньё превратился в слух и внимание, проверил ещё раз, пишет ли камера, потому что тайну, которая вполне могла сейчас раскрыться, обязательно нужно задокументировать. Потому что правде мало быть только в голове и на словах, ей нужен более объективный, а потому неодушевленный носитель.
Месье Деньё даже несколько разочаровало то, что Том благополучно добрался до нужного поселения, он полагал, что, возможно, именно по дороге с ним произошла беда, расколовшая личность надвое.
Призрачные улицы, сучишная собака и её неприветливая хозяйка. Всё на повторе и всё ново, Том заново погрузился в тот самый прекрасный день, переживал каждую секунду и эмоцию. Он не здесь, в красиво обставленном кабинете гипноза – он там, в последнем дне октября, ищет дом номер сорок четыре.
Нашёлся нужный дом. Немного неловкий разговор с Александером у порога, потому что эмоции зашкаливают и Том теряется, потому что, хоть мечтал об этом бесчисленное количество раз, не знает, как на деле действовать, как общаться. Не очень дружелюбная девушка с блёстками на скулах, проход в зал и далее, далее.
Доктор Деньё почти сразу понял, что не так всё сладко и над Томом просто решили поиздеваться, потому что он отличается от большинства – он дикий, как волчонок, и доверчивый, будто котёнок. Дрянное сочетание, из которого ничего хорошего выйти не может, рано или поздно таких котят жестоко пинают.
Но он, Том, ещё не подозревал, что приглашён в качестве бесплатного развлечения, не понимал яда в словах «друзей» и оскалов за их улыбками. Не видел, что они смеются не с ним, а над ним. До первого и такого страшного разочарования у него остались несколько часов, которые сейчас уместятся в минуты.
Когда повествование дошло до рвоты и съёмок на мобильные, гипнолог закрыл пятернёй лицо. Глупый, наивный мальчик! Даже жаль его стало отчасти, такие в современном мире не выживают. Но сочувствие не прожило долго и как обычно растворилось без следа, на всех сердечности не напасёшься, иначе рискуешь сам оказаться в палате, а не в белом халате.
И снова разочарование настигло доктора Деньё, когда Том сбежал с вечеринки, на которой так и не произошло ничего настолько страшного. А какие надежды на неё возлагались… как бы это ни звучало.
В реальности, как и там, в Ночь Всех Святых, у Тома по щекам текли редкие, концентрированно горькие слёзы, которые он пытался сдерживать, но не мог. Он крутился, бормотал то, что было в те минуты в голове, а потом затих, будто бы на самом деле заснул.
В голове было черным-черно: ни мыслей, ни чувств.
Месье Деньё подождал достаточно, внимательно смотря на пациента, но тот не произнёс больше ни звука, будто находился в подобии коматоза или действительно спал. Он предпринял попытку подтолкнуть Тома к продолжению рассказа, говорил правильные слова, задавал вопросы, и тот откликался, но после этого вновь замолкал, и только музыка лилась из колонок, не позволяя воцариться тишине.
Процесс вспоминания натолкнулся на преграду, пока ещё неясной силы и природы, обойти которую так сходу не удавалось. И, возможно, и не нужно было этого делать, Том поведал достаточно для одного сеанса.
«Один сеанс – один день», – напомнил себе доктор Деньё о том, что не надо спешить.
Он вывел его из транса. Том на протяжении нескольких секунд продолжал лежать, отрешённо смотря перед собой из-под полуопущенных ресниц – горькая память не могла мгновенно интегрироваться в сознание и лечь на своё место в голове. Затем он сел, стёр подсохшие дорожки слёз, провёл по волосам и глянул на ладонь, словно ожидая, что на ней должны были остаться следы ягодной водки, которую ему вылили на голову.
На душе было горько до того, что ныло меж рёбрами, сдавливало лёгкие от обиды.
«За что?», – стучало молоточком в висках, и лицо изламывало от боли, точно как тогда, в Ночь Всех Святых, когда всякая нечисть лезет из своих углов.
Гипнолог остановил взгляд на его лице: по краснеющим глазам и дрожащим губам было похоже, что прольются новые слёзы.
– Том, давай поговорим о том, что ты вспомнил, – проговорил он.
Том замотал головой, забрался на кушетку с ногами, обнял колени, закрываясь ими.
– Том?
Губы задрожали сильнее. Том стиснул зубы и даже задержал дыхание, чтобы не пустить наружу рвущиеся постыдные слёзы. Закрыл глаза. Хотелось исчезнуть отсюда и оказаться дома, где тепло и подвёрнутая нога не болит.
А нога и так не болит, потому что с тех пор прошли почти четыре года. От осознания этого стало ещё хуже, аж жилы на шее свело. Больно, горько, непонятно и невыносимо хочется убежать!
Решив не делать чужую работу, месье Деньё отправил Тома к психотерапевту. Но и с ним Том отказался обсуждать воспоминания о вечеринке, даже не говорил толком, что не хочет этого – больше молчал, сопел и сжимался в комочек. А когда доктор совсем достал своими вопросами и попытками разговорить его – сорвался и развёл истерику, чтобы от него отстали.
Тома отвели в палату. И в окружении чужих, холодных цветом стен, которые подменяли ему дом, он лёг на кровать и, вжавшись лицом в подушку, разревелся. Даже когда никто не видит, за свою слабость было стыдно, но сдерживаться уже не осталось никаких сил. Только камеры безучастно фиксировали его боль и надрывные вздрагивания худеньких плеч. Том так и не обратил на них внимания, потому что всё ещё думал, что находится в обычной больнице – там ведь не должно быть камер, а правду ему пока не сказали.
«За что они так со мной?» – этот вопрос не переставал звучать в голове, им болело и плакало открытое сердце, в которое вероломно вонзили стрелу те, кому он верил, с кем хотел разделить мечту.
Невыносимо больно и обидно, когда умирает мечта, в которую ты так отчаянно верил. Её обугленные обломки жгли душу, заполняли токсичным, удушающим дымом.
Том шмыгнул носом, зажмурился что было сил. Так хотелось не плакать.
Вскоре к нему зашла мадам Айзик, мягко предложила:
– Том, давай поговорим?
– Я не хочу, – сдавленно ответил в подушку парень.
– Тогда хотя бы скажи, пожалуйста, почему ты плачешь?
– Я не хочу, – повторил Том, повернув голову вбок. – Уйдите, пожалуйста.
Поговорить он хотел бы только с папой, поплакаться ему, зная, что тот точно поймет, поддержит и утешит, повиниться в том, что ослушался – и вон, что вышло. Но папы не было рядом.
Глава 14
Я тебе верю, открою все секреты беспощадному зверю.
Я знаю, что ты мне не враг.
Расправь свои крылья, пусть желания станут былью.
Убивай меня смело, как в последний раз.
Саша Спилберг, Любить страшно©
– Всё оказалось совсем не так, как я думал, – слезливо жаловался Том единственному другу, лёжа на изумрудной траве на боку. – Они просто посмеялись надо мной. Может быть, я всё неправильно понял? – он привстал, взглянул на Стена и, вздохнув, лёг обратно, продолжил: – Может. Но они… Я не думаю, что друзья поступают так друг с другом.
– А что они сделали?
Том чуть поморщился, чтобы самого себя отвлечь от вновь наплывших на глаза слёз. Горькая обида за поруганную мечту всё никак не утихала, тлела угольком в душе, саднила.
– Даже не знаю, – ответил он. – Там много всего произошло. Они дымили мне в лицо, поили, хоть я отказывался, а потом мне вообще стало плохо, я никогда до этого не пробовал алкоголь. Но ладно, это нормально на вечеринках, я в кино видел. Но зачем они надо мной издевались? Заставили целоваться с парнем…
– С парнем? – с тщательно замаскированным интересом переспросил Стен.
– Да. Я не хотел этого и не стал бы этого делать, но меня обманули, сказали, что ко мне придёт девушка. Мы играли в «Семь минут».
– Я знаю эту игру. Что было потом?
– Потом включили свет, я увидел этого парня, с которым… ты понял, испугался, а все смеялись, улюлюкали.
Том замолк, покусывая изнутри губу. Хотелось поделиться всем, но рассказывать о том, что было после игры, было совсем неловко. В голове мелькали такие живые картинки собственных вздыбленных штанов, ужасного смущения от этого (он почти ощущал жар стыда на щеках), усмехающегося лица Александера, объясняющего, что делать дальше, и десятков других лиц и голосов, которые говорили, говорили, говорили, сливаясь в пёстрый, оглушающе громкий хоровод.
Стен подсел ближе к нему, положил ладонь на ногу чуть повыше колена и участливо, заведомо понимающе спросил:
– Там случилось что-то, о чём тебе стыдно говорить?
Том слабо кивнул и тотчас отвернул лицо, мазнув щекой по сочной зелени, пряча глаза. И хотелось сказать, и кололось до оторопи.
– Том, что бы там ни произошло, тебе нечего стесняться, – снова заговорил Стен. – Расскажи мне всё. Или позже?
– А сколько осталось до конца прогулки?
– Минут сорок.
– Тогда лучше сейчас.
Том помолчал, собираясь с мыслями и силами, и попытался объяснить:
– Было очень приятно, и я же не знал, кто со мной…
– Тебя возбудил поцелуй с тем парнем? – предположил Стен.
Теперь щёки вспыхнули по-настоящему и так, что стало жарко и душно.
– Да, – выдавил из себя парень.
– В этом нет ничего такого, – с лёгкой улыбкой ответил Стен, погладил его по волосам. И Тому так захотелось приласкаться к его ладони, потому что так всегда делал отец, и пусть в последние года он раздражался от этой его привычки, сейчас его слишком не хватало. – Ты зря стесняешься.
– А мне кажется, что так быть не должно, – тихо пробормотал парень. – Он же тоже парень…
– Том, ты когда-нибудь целовался до того случая?
Том смущённо помотал головой.
– Тем более, – произнёс мужчина. – Тебе было четырнадцать, гормоны бушевали, так что твоя реакция на поцелуй совершенно нормальна. Любой бы так отреагировал.
– Думаешь? – Том перевернулся на спину, доверчиво смотря на собеседника.
– Уверен.
– И ты тоже? – за свой вопрос стало неловко, но вернуть его обратно нельзя, можно только ещё сильнее залиться краской.
– И я тоже, – кивнул Стен. – Я ведь тоже обычный человек с потребностями, желаниями и прочим.
Том даже улыбнулся – и всё-таки нет ничего прекраснее того, когда рядом есть понимающий друг! – но быстро вновь помрачнел, на лицо легла тень глубокой задумчивости, брови сдвинулись к переносице. Потому что вопросы и обиды, связанные с той вечеринкой, по-прежнему мучили, изгрызали.
– Потом Александер сказал, – без напоминаний Стена продолжил рассказ Том, – что если участник игры возбуждается, то по правилам он должен… передёрнуть при всех. Я даже почти согласился, но не смог! Тогда они начали говорить всякие противные вещи, – он поморщился, – даже вспоминать не хочу. Я совсем растерялся, потому что они говорили со всех сторон, хохотали… В тот момент их смех мне уже не казался дружеским. И друг Александера вылил мне на голову водку, от неё ужасно глаза щипало.
– Бедный мальчик… Надеюсь, ты не остался там?
– Я убежал, – Том совсем сник, потупил взгляд.
Внутри начинало медленно вскипать, клокотать то самое, что тогда толкнуло на необдуманный шаг – горчайшая обида и тянущая невозможность узнать, за что с ним так обошлись. Ведь он просто хотел обрести друзей, мечтал, верил. Пришёл к ним с открытой душой, облегчив задачу наплевать в неё.
– За что они так со мной? – даже с какой-то претензией проговорил Том и повернул голову к Стену, вопросительно смотря на него. – Неужели все люди на самом деле плохие и злые?
– А я плохой?
– Ты хороший.
– Вот видишь, значит, не все плохие. Просто тебе не повезло связаться не с теми людьми, так бывает, Том. Иди сюда, – Стен махнул рукой, приглашая Тома к себе, тот без опаски перелёг и устроил голову у него на коленях. – И запомни главное – то, что они сделали в отношении тебя, это не о тебе, а о них. Понимаешь?
– Не совсем.
– Они поступили с тобой некрасиво не потому, что с тобой что-то не так, а потому, что им не хватает сердечности и мозгов.
Том с благодарностью посмотрел на друга. Уловив этот момент ещё большей приязненности в отношении себя, Стен снова погладил его по волосам, и на этот раз Том не удержался – приластился к руке, прикрыв глаза, но, тут же опомнившись, остановился.
– Не нужно стесняться себя, – с лёгкой полуулыбкой проговорил мужчина. – Если ты ласковый, как котёнок, это здорово. Многим этого не хватает. А у тебя живое сердце, потому и все чувства и порывы живые, нефальшивые. Гордись этим.
Он ненавязчиво провёл ногтями снизу-вверх по шее Тома, тот сначала зажался от его действий, но затем, доверившись другу, откинул голову назад, открывая самую уязвимую часть тела. Сквозь тонкую кожу виднелись голубые вены, Стен медленно провёл большим пальцем по одной из этих рек до самой косточки на нижней челюсти.
Зверь внутри поднялся, показывая весь рост в холке, впился когтями в землю, чтобы не сорваться с места прямо сейчас.
Сжать бы ладонь до отчаянных хрипов и хруста хрящей. Но сначала впиться в губы, оставить на бледной коже узоры своих отпечатков.
– Скучаешь по папе?
– Очень, – Том тихо вздохнул, разомкнул потяжелевшие от нежащих прикосновений веки. – Я на днях снова просил мадам Айзик, чтобы она позвонила папе и дала мне с ним поговорить, но она сказала, что не может этого сделать.
– Здесь есть стационарный телефон, им можно пользоваться с разрешения лечащего врача. Можешь попробовать сделать звонок так.
– Я не знаю папиного номера…
