banner banner banner
Пробуждение
Пробуждение
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Пробуждение

скачать книгу бесплатно

Пробуждение
Кейт Шопен

В поисках утраченного времени
Впервые на русском языке публикуется роман Кейт Шопен «Пробуждение» – одно из величайших произведений в американской литературе. Вышедший в свет в 1899 году, роман шокировал читателей и критиков. Автора обвиняли в беспутстве. И хотя книга не была запрещена, ее подвергли цензуре. Это привело к тому, что творчество Кейт Шопен долгое время оставалось незамеченным. Как и большинство великих произведений, критикуемых при жизни, «Пробуждение» признали лишь много лет спустя.

Блестящая красавица Эдна Понтелье вместе с мужем и двумя замечательными ребятишками проводит лето в курортном городке Гранд Айл. Неожиданная встреча Эдны с Робертом, очаровательным молодым человеком, внезапно изменяет спокойную и размеренную жизнь женщины.

В издание также вошли избранные рассказы писательницы, ранее не выходившие на русском языке.

Кейт Шопен

Пробуждение

© Богданова Е. Г., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2017

Пробуждение

Глава I

Желто-зеленый попугай в клетке за дверью без умолку выкрикивал: «Allez vous-en! Allezvous-en! Sapristi![1 - Убирайтесь! Убирайтесь! Черт возьми! (фр.) – Здесь и далее примечания переводчика.] Отлично!»

Он умел произнести несколько слов на испанском, а также на языке, который никто не понимал, разве что пересмешник в соседней клетке с другой стороны двери, насвистывавший на ветерке свои мелодии с исступленной настойчивостью.

Мистер Понтелье, лишенный возможности читать газету хотя бы с минимальным комфортом, поднялся с раздраженным выражением лица. Он прошел по галерее через узкие мостки, соединявшие коттеджи, принадлежавшие семейству Лебрен, между собой. До этого он сидел перед входом в главное здание пансионата. Попугай и пересмешник были собственностью миссис Лебрен и имели полное право производить любой шум по собственному желанию. Мистер Понтелье обладал привилегией покинуть их общество, коль скоро оно перестанет его устраивать.

Он остановился перед дверью своего коттеджа, четвертого по счету от главного здания и предпоследнего в ряду. Усаживаясь там в плетеное кресло-качалку, мужчина снова углубился в чтение газеты. Было воскресенье, а газета вышла вчера. Воскресные газеты еще не привезли на Гранд Айл. Мистер Понтелье уже ознакомился с биржевыми отчетами и теперь беспокойно пробегал глазами редакционные колонки и новостные заметки, которые не успел прочитать накануне, перед тем как уехать из Нового Орлеана.

Мистер Понтелье носил очки. Это был мужчина сорока лет, среднего роста, довольно субтильного сложения, слегка сутулый. Волосы у него были прямые и темные, зачесанные на косой пробор. Он носил аккуратно подстриженную бороду.

Время от времени мистер Понтелье отрывал взгляд от газеты и посматривал по сторонам. Со стороны пансионата доносился шум более сильный, чем обычно. Основную постройку назвали домом, чтобы отличить ее от коттеджей. Птичий щебет и посвистыванье по-прежнему доносились оттуда. Две девочки, близняшки Фариваль, играли на пианино дуэт из оперы «Цампа»[2 - «Цампа, или Мраморная невеста» – комическая опера французского композитора Л. Герольда.]. Миссис Лебрен входила и выходила, громким голосом отдавая распоряжения садовнику, когда была внутри дома, и не менее громко – указания прислуге в столовой, когда выходила наружу. Это была свежая, миловидная женщина, всегда одетая в белое платье с рукавами три четверти. Ее жестко накрахмаленные юбки слегка потрескивали при ходьбе.

Немного дальше, перед одним из коттеджей, чинно прогуливалась дама в черном с четками в руках. Многие постояльцы пансиона отправились на лодке Бодле в Шеньер Каминада на мессу. Несколько детей под черными дубами играли в крокет. Двое детей самого мистера Понтелье гуляли тут же – это были крепкие мальчуганы четырех и пяти лет. Няня-квартеронка неотступно следовала за ними с отсутствующим видом.

Мистер Понтелье в конце концов закурил сигару и затянулся, лениво выпустив газету из руки. Его взгляд был устремлен на белый зонт, приближавшийся со стороны пляжа со скоростью улитки. Это была его жена, миссис Понтелье, в сопровождении молодого Роберта Лебрена. Когда они достигли коттеджа, оба поднялись на верхнюю ступеньку крыльца с несколько утомленным видом и уселись лицом друг к другу, прислонившись к столбикам перил.

– Что за безумие! Купаться в это время в такую жару! – воскликнул мистер Понтелье. Сам он окунулся на рассвете. Вот почему утро показалось ему таким долгим. – Тебя просто не узнать – так ты загорела, – добавил он, окидывая жену взглядом собственника ценной вещи, получившей незначительные повреждения.

Миссис Понтелье выставила вперед руки, сильные, красиво вылепленные, и критически осмотрела их, закатав палевые рукава и обнажая кисти. Осматривая их, она вспомнила о кольцах, которые отдала мужу, перед тем как отправиться на пляж. Молодая женщина молча протянула ладонь, и мистер Понтелье, поняв ее жест, вынул кольца из нагрудного кармана и опустил жене в руку. Она с легкостью надела их на пальцы, потом обхватила руками колени, бросила взгляд на Роберта и безудержно рассмеялась. Кольца сверкали у нее на пальцах. Лебрен улыбнулся в ответ.

– Что такое? – поинтересовался мистер Понтелье, переводя ленивый и одновременно удивленный взгляд с одного на другого.

Это была какая-то полная чепуха, приключение в воде, и они оба тут же стали рассказывать о нем. Оно оказалось и наполовину не таким забавным, как первоначально им представлялось. Оба поняли это, как и мистер Понтелье. Он зевнул, потянулся, потом поднялся и сказал, что не прочь пойти в отель Клейна сыграть партию в бильярд.

– Пойдемте вместе, Лебрен, – предложил он Роберту.

Но Роберт честно признался, что предпочитает остаться и поболтать с миссис Понтелье.

– Отошли его заниматься делами, когда он тебе наскучит, Эдна, – распорядился мистер Понтелье, собираясь уходить.

– Вот, возьми зонтик, – окликнула его жена, вручая ему зонт.

Мистер Понтелье взял зонт, раскрыл его над головой, спустился по ступенькам и зашагал в интересующем его направлении.

– Ты вернешься к обеду? – крикнула ему вслед жена.

Мистер Понтелье на секунду остановился и пожал плечами. Пощупал нагрудный карман – там лежала десятидолларовая купюра. Он не знает, возможно, вернется пораньше и пообедает, а может быть, и нет. Все зависит от компании, которая соберется у Клейна, и масштаба «игры». Мужчина не произнес это вслух, но его жена поняла и засмеялась, кивая на прощание.

Дети бросились за отцом, когда увидели, что он уходит. Он поцеловал их и пообещал принести леденцов и орешков.

Глава II

Глаза миссис Понтелье, живые и яркие, были цвета табака, почти такого же, как ее волосы. Она имела обыкновение быстро переводить взгляд на предмет и останавливаться на нем, как будто блуждала в каком-то внутреннем лабиринте созерцания или размышления.

Брови ее были на тон темнее, чем волосы; густые, блестящие, они подчеркивали глубину ее глаз. Молодую женщину можно было назвать скорее интересной, чем красивой. Лицо приковывало к себе взгляд какой-то особой искренностью выражения и постоянной, едва заметной игрой настроения. Манеры ее были весьма приятны.

Роберт скрутил сигарету. Он курил сигареты, потому что не мог позволить себе сигары. Во всяком случае, так он частенько говорил. Сейчас у него в кармане лежала сигара – мистер Понтелье подарил, – и Роберт оставил ее, чтобы выкурить после обеда.

С его стороны это выглядело вполне естественно. Цветом лица молодой человек напоминал свою собеседницу. То обстоятельство, что лицо его было чисто выбрито, делало сходство еще более поразительным. Ни тени озабоченности не мелькало в глазах Роберта – они вобрали в себя свет и истому летнего дня и теперь отдавали все это обратно.

Миссис Понтелье потянулась за веером из пальмового листа, лежавшим на крыльце, и начала обмахиваться, а Роберт выпускал из губ легкие колечки дыма. Они непрерывно болтали о том, что их окружало, о забавном приключении в воде, вновь показавшемся им занимательным, о ветре, деревьях, людях, отправившихся на Шеньер, о детях, играющих в крокет под дубами, и о сестричках Фариваль, исполнявших увертюру к «Поэту и Поселянину».

Роберт довольно много говорил о себе. Он был очень молод и не умел вести беседу. Миссис Понтелье говорила о себе мало по той же причине. Каждого интересовало то, что говорит другой. Роберт рассказывал о планах отправиться осенью в Мексику, где его непременно ожидало несметное богатство. Он постоянно собирался поехать в Мексику, но по какой-то причине еще ни разу туда не попал. А тем временем он занимал скромную должность в торговом доме в Новом Орлеане, где хорошее знание сразу английского, французского и испанского языков давало ему заметное преимущество как клерку, ведущему международную переписку.

Летний отпуск Роберт проводил, как всегда, с матерью на Гранд Айл. В прежние времена, которых он не помнил, дом считался роскошным. Теперь же, обросший с обеих сторон более чем десятком коттеджей, всегда заполненных избранными гостями из QuartierFrancais[3 - Французского квартала.], он давал миссис Лебрен возможность продолжать комфортное существование, данное, по-видимому, ей по праву рождения.

Миссис Понтелье часто рассказывала о плантации на Миссисипи, принадлежащей ее отцу, и доме в Кентукки, где прошло ее детство. В ней текла американская кровь с небольшой примесью французской, почти полностью растворенной в предыдущих поколениях. Молодая женщина прочитала Роберту письмо от сестры, которая жила на Востоке и собиралась замуж. Роберту это было интересно, он захотел побольше узнать о жизни сестер, о том, что случилось с их родителями…

Когда миссис Понтелье сложила письмо, пора уже было одеваться к обеду.

– Я так понимаю, Леонс не придет, – усмехнулась она, бросив взгляд в направлении, куда удалился ее супруг.

Роберт предположил, что, скорее всего, так, поскольку у Клейна собирается немало новоорлеанских завсегдатаев клуба.

Когда миссис Понтелье оставила молодого человека и ушла в свою комнату, Роберт спустился по ступенькам и направился в сторону игроков в крокет. Он в течение получаса перед обедом играл с маленькими Понтелье, которые его очень любили.

Глава III

Было одиннадцать часов вечера, когда мистер Понтелье вернулся от Клейна. Он был в превосходном расположении духа и весьма склонен поговорить. Приход мистера Понтелье разбудил его жену, которая уже крепко спала. Он разговаривал с ней, раздеваясь, рассказывал ей анекдоты, сообщал разнообразные новости и сплетни, услышанные им в течение дня. Из карманов брюк мистер Понтелье извлек горсти смятых банкнот и немало серебра. Все это он выложил на бюро вместе с ключами, складным ножом, платком и всем остальным, что оказалось в карманах. Его жену одолевал сон, и женщина отвечала мужу невнятным бормотанием.

Мистер Понтелье счел себя разочарованным, что его жена, единственный смысл его существования, проявляет так мало интереса к его делам и так низко ценит его беседу с ней.

Про леденцы и орешки для мальчиков мистер Понтелье забыл.

Однако же он очень любил своих сыновей и направился в смежную комнату, где они спали, чтобы удостовериться, что с ними все в порядке. Однако это было далеко не так. Когда мистер Понтелье поправлял малышам подушки, один из них, брыкаясь, стал что-то бормотать о корзине с крабами.

Мистер Понтелье вернулся к жене с информацией о том, что у Рауля сильный жар и что им нужно непременно заняться. Затем он закурил сигару, вышел из комнаты и уселся рядом с открытой дверью, чтобы выкурить ее.

Миссис Понтелье была уверена, что у Рауля нет никакого жара. Он был совершенно здоров, когда ложился спать, и никакие недомогания в течение целого дня его не беспокоили. Но мистер Понтелье слишком хорошо был знаком с симптомами жара, чтобы ошибиться. Он уверил жену, что ребенок страдает в соседней комнате.

Мистер Понтелье упрекнул жену в невнимательности, в ее обычном пренебрежении детьми. Если это не дело матери – заботиться о детях, – то чье же, ради всего святого? Он сам занят по горло в своей брокерской конторе и не может одновременно быть в двух местах – с клиентами, чтобы достойно обеспечивать семью, и дома, чтобы оберегать своих близких от несчастий. Все это мистер Понтелье произносил монотонным голосом.

Миссис Понтелье спрыгнула с кровати и отправилась в соседнюю комнату. Вскоре она вернулась и легла, зарыв голову в подушку. Она ничего не говорила и отказывалась отвечать на вопросы мужа, когда тот стал спрашивать о сыне. Докурив сигару, мистер Понтелье улегся в постель, и не прошло и минуты, как он уже крепко спал.

К этому времени миссис Понтелье полностью проснулась. Она плакала, вытирая глаза рукавом пеньюара. Задув свечу, которую ее муж оставил гореть, она сунула босые ноги в шлепанцы, стоявшие у изножья кровати, и вышла на крыльцо, где опустилась в плетеное кресло и начала тихонько раскачиваться взад-вперед.

Время было за полночь. Свет погас во всех коттеджах, только в доме миссис Лебрен слабо светился вход. Снаружи не доносилось ни звука, лишь старая сова ухала на верхушке дуба, да вечный голос моря, негромкий в этот спокойный час, раздавался в ночи, подобно печальной колыбельной.

Слезы с такой силой хлынули из глаз миссис Понтелье, что мокрый рукав ее пеньюара больше не мог осушить их. Одной рукой женщина держалась за спинку кресла, а другой закрывала разгоряченное лицо. Миссис Понтелье не смогла бы объяснить, почему плачет. Сцены, подобные предшествующей, были не редкость в ее замужней жизни. До сих пор они не слишком много значили по сравнению с неисчерпаемой нежностью ее мужа и его неизменной преданностью, которая подразумевалась сама собой.

Не поддающаяся описанию подавленность, которая время от времени возникала в потаенных уголках ее сознания, наполняла молодую женщину смутной тоской. Подобно тени, легкой дымке, она наплывала на ее безмятежное настроение. Это было странное, незнакомое ощущение. Не то чтобы молодая женщина мысленно упрекала мужа, оплакивая судьбу, направлявшую ее стопы по избранной тропе, нет. Ей просто нужно было как следует выплакаться.

Над головой у миссис Понтелье резвились комары, они кусали ее крепкие округлые руки и жалили за голые ступни. Жужжащие твари сумели развеять мрачное настроение молодой женщины, которое могло бы продержать ее здесь, в темноте, добрую половину ночи…

На следующее утро мистер Понтелье проснулся рано, чтобы успеть сесть в экипаж, который должен был доставить его на пристань, где ему предстояло пересесть на пароход. Он возвращался в город заниматься делами, и его не увидят на острове до следующей субботы. Самообладание, утраченное было в прошлую ночь, снова вернулось к нему. Ему не терпелось уехать, чтобы наконец с головой погрузиться на неделю в деловую жизнь на Каронделет-стрит.

Мистер Понтелье отдал своей жене половину принесенных накануне вечером от Клейна денег. Она любила деньги, как и большинство женщин, и взяла их с большим удовольствием.

– На это можно купить хорошенький свадебный подарок для сестрицы Джанет! – воскликнула миссис Понтелье, разглаживая купюры и одновременно пересчитывая их.

– Ну, к сестрице Джанет мы отнесемся все-таки получше, моя дорогая, – засмеялся мистер Понтелье, собираясь поцеловать жену на прощание.

Мальчики кубарем скатились вниз и обхватили его за ноги, выпрашивая разные интересные вещи, которые он должен им привезти в следующий раз. Мистер Понтелье был весьма популярен среди дам, мужчин, детей и даже нянь, и они всегда старались оказаться поблизости, чтобы попрощаться с ним. Миссис Понтелье мило улыбалась мужу и махала рукой, дети кричали ему вслед, когда старый экипаж увозил отца семейства по песчаной дороге.

Несколько дней спустя из Нового Орлеана прибыла посылка для миссис Понтелье. Посылку прислал ее муж. Коробка была наполнена friandises[4 - Friandises – лакомство, сласти (фр.).] – всевозможными соблазнительными лакомствами, там были изысканные фрукты, паштеты, пара бутылок дорогого вина, восхитительные сиропы и конфеты в большом количестве.

Миссис Понтелье всегда проявляла щедрость в отношении содержимого таких коробок. Она привыкла получать их от мужа, когда уезжала из дому. Паштет и фрукты были переданы в столовую, конфеты розданы всем желающим. И местные дамы, привередливо, с некоторой жадностью выбирая пальцами из предложенного, все в один голос заявили, что мистер Понтелье – лучший муж на свете. Миссис Понтелье была вынуждена признать, что действительно не знает никого лучше.

Глава IV

Мистеру Понтелье было бы непросто определить, к собственному или чьему бы то ни было удовлетворению, в чем его жена плохо справлялась со своими обязанностями в отношении детей. Он больше ощущал, чем постигал это, и никогда не высказывал своих подозрений. Однако, когда один из маленьких Понтелье, играя, падал и ушибался, малыш вовсе не склонен был бросаться с плачем к матери в поисках утешения. Скорее всего, он бы поднялся сам, вытер слезы на глазах, а песок – с губ и продолжил играть.

Совсем еще дети, мальчуганы держались вместе и всегда стояли на своем, отстаивая свой интерес громкими голосами, чем чаще всего одерживали победу над неженками. Няня воспринималась мальчишками как досадная помеха и нужна была только для того, чтобы застегивать манжеты и штанишки, а также причесывать волосы и делать на голове пробор. Поскольку таков был закон приличного общества – волосы должны быть разделены на пробор и тщательно причесаны.

Иными словами, миссис Понтелье нельзя было назвать женщиной-матерью. А этим летом на Гранд Айл женщины-матери, похоже, преобладали. Распознать их было нетрудно: они порхали вокруг драгоценного потомства, простирая крылья, как только тому угрожала реальная или воображаемая опасность. Дети были их идолами, мужья – кумирами. Священной привилегией таких дам было затушевать свою личность и отрастить крылья, как у ангелов-хранителей.

Многие были восхитительны в этой роли, из них одна была подлинным воплощением женственной грации и очарования. Если бы ее муж не обожал ее, он был бы животным, заслуживающим медленной смерти на костре. Ее звали Адель Ратиньоль.

Никакие слова не смогут описать эту обворожительную даму, кроме тех, что составляли основу древних текстов и служили для описания романтических героинь прошлого и белокурых созданий нашей мечты. В очаровании Адель не было ничего утонченного или скрытого – красота ее была вся на виду, яркая и запоминающаяся: золотые шелковистые волосы не могли укротить ни гребень, ни шпильки, голубые глаза сверкали, как сапфиры. Пунцовый оттенок пухлых губ мог навести наблюдателя лишь на мысль о вишнях или иных спелых фруктах.

Склонность Адель к полноте была очевидна, однако ни на йоту не лишала грации ее походку, позы или жесты. Вряд ли кто-нибудь мог захотеть, чтобы белая шея этой прелестницы стала чуть менее округлой, а прекрасные руки – более тонкими. Невозможно было бы представить пальчики нежнее, и как приятно было смотреть на них, когда миссис Ратиньоль продевала нитку в иголку или прилаживала золотой наперсток на сужающийся к ноготку средний палец, подшивая ползунки и украшая корсет или нагрудник.

Миссис Ратиньоль была очень привязана к миссис Понтелье. Она нередко брала с собой шитье и отправлялась в послеобеденное время провести время с подругой.

Она сидела рядом в тот день, когда из Нового Орлеана прибыла посылка. Завладев креслом-качалкой, Адель с увлечением предавалась шитью крошечных панталончиков. Она принесла миссис Понтелье выкройку комбинезончика – чудо кроя, предназначенное до того удачно заключить в себе тельце младенца, что видны оставались только два маленьких глаза, как у детей эскимосов. Комбинезон предстояло использовать в зимнее время, когда коварные сквозняки спускались вниз по печным трубам и потоки смертельного холода проникали в дом через замочные скважины.

Миссис Понтелье не обременяла свой разум заботами о текущих материальных потребностях своих детей. Она не видела смысла в том, чтобы делать предметом летних размышлений ожидание зимы и подготовку зимней одежды. Но, не желая казаться неприветливой и равнодушной, она принесла газеты, разложила их на полу балкона и под руководством миссис Ратиньоль сняла выкройку непроницаемого облачения.

Роберт был там же, устроившись, как в прошлое воскресенье. Миссис Понтелье уселась, как и тогда, на верхней ступеньке, отрешенно прислонившись к столбику перил. Рядом с ней стояла коробка с конфетами, которую она периодически протягивала миссис Ратиньоль.

А та, казалось, терялась при виде такого выбора. Но в конце концов Адель остановилась на батончике нуги, гадая, не слишком ли это питательно и не повредит ли ей. Миссис Ратиньоль была замужем семь лет. Примерно каждые два года у нее рождался ребенок. На тот момент у нее было трое детей, и она подумывала о четвертом. Она всегда рассказывала о своем «положении». Это самое «положение» никоим образом не было заметно, никто бы ничего не знал, если бы не настойчивое намерение Адель сделать его предметом всеобщего обсуждения.

Роберт высказался поощрительно, уверяя собеседницу, что знавал даму, которая кормилась нугой во время всего… Но, заметив, что краска бросилась в лицо миссис Понтелье, сдержался и переменил тему разговора.

Миссис Понтелье, хотя и была замужем за креолом, в компании креолов отнюдь не чувствовала себя как дома. Никогда раньше ей не приходилось так близко общаться с ними. Этим летом в пансионе миссис Лебрен отдыхали только креолы. Все они знали друг друга и ощущали себя одной большой семьей, в которой царили самые дружеские отношения. Чертой, наиболее отличавшей креолов, которая поражала миссис Понтелье, было полное отсутствие стыдливости. Свобода выражения, принятая в их обществе, поначалу была непостижима для миссис Понтелье, хотя ей не представляло труда совместить это с гордостью и целомудрием, изначально, кажется, присущими каждой креолке и безошибочно распознаваемыми. Никогда Эдна Понтелье не смогла бы забыть тот шок, который она испытала, присутствуя при разговоре миссис Ратиньоль с мистером Фаривалем, когда та рассказывала во всех подробностях душераздирающую историю своих родов. Эдна Понтелье постепенно приучалась получать удовольствие от таких ситуаций, но ничего не могла поделать с краской на лице. Не раз ее появление прерывало очередную забавную историю, которую Роберт рассказывал, чтобы развлечь компанию замужних женщин.

По пансиону передавалась из рук в руки книга. Когда очередь дошла до Эдны, она читала ее с глубоким изумлением. Ее основным побуждением было читать книгу скрытно, в одиночестве, хотя никто из остальных дам этого не делал. При звуке приближающихся шагов Эдне хотелось спрятать книгу. А ее содержание открыто обсуждали за столом все живущие в пансионе. Миссис Понтелье в конце концов бросила удивляться и заключила, что чудесам не суждено когда-либо прекратиться.

Глава V

В тот летний полдень молодые люди составили компанию близких по духу людей. Миссис Ратиньоль занималась шитьем, постоянно прерываясь, чтобы поведать какую-нибудь историю или случай из своей жизни, помогая себе выразительными жестами рук совершенной формы; Роберт и миссис Понтелье предавались безделью, время от времени обмениваясь случайными репликами, взглядами или улыбками, что указывало на некую особую степень дружеских отношений. Весь последний месяц Роберт был рядом с Эдной. Никто по этому поводу ничего не думал. Когда Роберт приехал, многие полагали, будто он посвятит себя миссис Понтелье. С тех пор как Роберту исполнилось пятнадцать, то есть уже одиннадцать лет, каждое лето он становился преданным спутником прекрасной дамы. Иногда ею могла стать юная молодая девушка, иногда – вдова, но чаще всего – интересная замужняя женщина.

Два сезона подряд жизнь Роберта озаряло присутствие миссис Дювинь. Но зимой она умерла. Роберт выставил себя безутешным страдальцем, припав к ногам миссис Ратиньоль в поисках сочувствия и утешения, которых она могла бы его удостоить. Миссис Понтелье любила сидеть, уставившись на прекрасную соседку, так она могла бы взирать на безупречную Мадонну.

– Способен ли кто-то усмотреть жестокое сердце за этой прекрасной наружностью? – бормотал Роберт. – Она знала, что я обожал ее когда-то, и она позволила мне обожать ее. Это всегда было так: «Роберт, приди, уйди, встань, сядь, сделай то, сделай это, посмотри, спит ли малыш… Мой наперсток, пожалуйста, тот, что я оставила бог знает в каком месте… Приди и почитай мне Доде, пока я шью».

– Parexample![5 - Ну надо же! (фр.)] Мне никогда не приходилось просить. Вы вечно болтались у меня под ногами, как докучливый кот.

– Вы хотите сказать, как преданный пес. А как только появлялся Ратиньоль, обращение становилось именно что как с собакой. Passez! Adieu! Allezvous-en![6 - Проходите! Прощайте! Убирайтесь! (фр.)]

– Может, я боялась, что Альфонс будет ревновать, – заявила мадам Ратиньоль с чрезмерным простодушием.

В ответ на эти слова все засмеялись. Правая рука ревнует к левой! Сердце ревнует к душе! По правде говоря, мужья-креолы никогда не ревнуют. Всепоглощающая страсть у них съежилась до карликовых размеров по причине неиспользования.

Тем временем Роберт, обращаясь к миссис Понтелье, продолжил рассказ о своей минувшей страсти к миссис Ратиньоль, о бессонных ночах и палящем огне в его душе, так что само море воспламенилось, когда он пошел, как обычно, окунуться после обеда.

А обсуждаемая дама, сидящая за шитьем, презрительно и коротко прокомментировала:

– Blagueur, farceur, grosbete, va![7 - Враль, шут, скотина, хватит! (фр.)]

Роберт никогда разговаривал таким трагикомичным тоном, когда оставался наедине с миссис Понтелье. А она никогда толком не знала, что с этим делать. В такие моменты невозможно было догадаться, насколько серьезным было отношение Роберта к Адель. Понятно, что он часто обращался к миссис Ратиноль с признаниями в любви, не вкладывая в них абсолютно никакого смысла. Миссис Понтелье была рада, что Роберт не играл подобную роль по отношению к ней. Это бы только раздражало ее.

Миссис Понтелье принесла принадлежности для рисования – занятия, которому она время от времени предавалась, не будучи профессионалом. Ей нравилось рисовать. Она получала от этого удовлетворение, какое ей не приносило никакое другое занятие.

Эдна давно хотела попробовать свои силы на миссис Ратиньоль. Никогда, казалось, эта дама не выглядела более соблазнительным объектом для художника, чем теперь, когда она сидела, подобно чувственной Мадонне, озаренная вечерним светом, подчеркивающим ее чудесный цвет лица.

Роберт перебрался на лестницу и устроился на ступеньке ниже миссис Понтелье, так, чтобы ему было видно, что она делает. Эдна обращалась с кисточками с определенной легкостью, что было результатом не столько длительного общения с ними, сколько природных способностей. Роберт наблюдал за работой Эдны с пристальным вниманием, издавая короткие восторженные восклицания на французском языке, которые адресовал миссис Ратиньоль:

– Mais ce n’est pas mal! Elle s’y connait, elle a de la force, oui[8 - Но это совсем неплохо! Она понимает! У нее неплохой уровень, да! (фр.)].

Погрузившись в свои наблюдения, Роберт невзначай прислонился головой к плечу миссис Понтелье. Она, как могла мягко, отстранила его. Молодой человек повторил попытку. Эдна не могла не думать, что с его стороны это было просто легкомыслием, и тем не менее у нее не было никаких оснований принимать эти ухаживания. Не высказывая вслух протеста, Эдна снова спокойно, но твердо отстранила Роберта. Он не извинился. Законченное изображение не имело никакого сходства с миссис Ратиньоль, которая была страшно разочарована, увидев, что портрет не имеет с ней ничего общего. Однако это была вполне достойная работа, во многих отношениях вполне удовлетворительная.

Миссис Понтелье, однако, так не думала. Критически осмотрев набросок, она поставила на нем краской большое пятно и смяла лист в руках.

По ступенькам лестницы взбежали малыши, няня следовала за ними на почтительном расстоянии, которое они сами для нее установили. Миссис Понтелье вручила сынишкам краски и прочие рисовальные принадлежности, чтобы они отнесли их в дом. Ей хотелось задержать мальчуганов, чтобы поболтать с ними и повозиться, но дети были исключительно серьезны. Мальчики пришли с единственной целью исследовать содержимое коробки с конфетами. Они безропотно приняли то, что мать выбрала для них, протянув каждый по две пухленькие ладошки, сложенные совочком, в тщетной надежде увидеть их наполненными, после чего удалились.

Солнце клонилось на запад, с юга прилетел ласковый, томный ветерок и принес с собой соблазнительный запах моря. Мальчики, отведавшие сладостей, собирались продолжить свои забавы под дубом. Их пронзительные голоса разносились повсюду.