скачать книгу бесплатно
– Тогда вместо него.
– Мне нужен боец, а не влюбленная дура! – отрезал чистильщик. – Ты плетешь быстрее и четче, это верно. И Дар у тебя сильнее. Но совершенно не умеешь справляться с чувствами. Третьего дня ты сперва надерзила заведомо сильному, испугавшись, но не желая этого сознавать.
– Я не…
– Потом едва не лишилась рассудка от страха. Попыталась расцарапать лицо, точно пустая, – фыркнул он. – Не говоря о том, что и без плетений я тоже сильнее.
Мара залилась краской.
– Сейчас снова едва не сходишь с ума и готова на все. Лишь оттого, что боишься потерять любовника, – безжалостно продолжал Альмод. – Но возьми я тебя вместо него – через месяц поймешь, что все равно его потеряла, получив взамен только постоянные скитания и перспективу смерти в любой момент. Возненавидишь – его, себя, меня, конечно же. И я получу либо нож в спину, либо необходимость снова искать и натаскивать бойца.
– Неправда, я…
– А так – неделю порыдаешь, через месяц привыкнешь, через полтора оглядишься и поймешь, что смазливых парней кругом полно. С умными хуже, но и это решаемо.
– Если что – я уже сейчас тебя ненавижу… – прошипел Эрик. – Не боишься ножа в спину?
– От тебя – разве что в грудь. А с этим я как-нибудь совладаю. Прощайтесь, и пойдем.
Он демонстративно отвернулся, сложив руки на груди.
– Я буду ждать… – прошептала Мара.
– Глупо, – сказал Альмод, не оборачиваясь. – От нас не возвращаются.
– Да заткнешься ты наконец! – закричала она.
Эрик перехватил взметнувшиеся кулаки, прижал девушку к груди, обнял.
– Ш-ш-ш… Не надо. – Он коснулся губами ее волос. – Хватит. Тебе сегодня нужна холодная голова. Еще защищаться.
– А ты можешь думать хоть о чем-то другом? – Она отпихнула его, разрывая объятья.
Эрик приподнял ей подбородок, заглянул в полные слез глаза.
– Почему бы мне не думать о твоем будущем, если своего у меня больше нет? – Он поцеловал соленые ресницы. – Не вздумай провалиться. Ради меня, хорошо?
– Хорошо… – всхлипнула Мара. – Я тебя…
– Не надо. – Он накрыл ее губы пальцами, не давая договорить. Улыбнулся. – Не стоит. Беги, время идет, а тебе еще надо умыться.
Она шагнула назад.
– Беги, – повторил Эрик. – Покажи им всем, что ты не влюбленная дура, а полноправный магистр. И будь счастлива.
Она кивнула:
– Я буду ждать.
Быстро-быстро застучали шаги по лестнице. Эрик откинул голову, глядя в потолок и часто моргая. Вот и все.
– Пойдем, – сказал Альмод. – С наставником прощаться будешь?
– Нет.
– Ну и правильно.
– Да иди ты со своим «правильно – неправильно»! – не выдержал Эрик. – Сам как-нибудь решу.
– Они не стоят твоего внимания, – продолжал чистильщик, словно не услышав. – Даже у твоей девчонки больше смелости, чем у этих умудренных сединами. Они бросили тебя еще на защите. Боялись слово поперек сказать – а вдруг я в отместку заберу любого из них, чтобы через неделю вернуться за тобой.
– В смысле?..
– Кто проверит, погиб ли новобранец от тусветных тварей, ошибки в плетении или недовольства командира? Рапорт написан, тело предано огню, отряду снова нужен четвертый.
Вот, значит, как…
– Хочешь напугать покрепче?
– Нет, зачем? Просто порой мне самому любопытно: многие ли из пропавших отрядов погибли не потому, что не справились с опасностью, а лишь потому, что командир окончательно зарвался?
– Еще сильней зарвался? – брякнул Эрик прежде, чем осознал, что несет. Охнув, закрыл рот рукой.
Альмод лишь заливисто расхохотался.
3
Пожалуй, зря Альмод сюда приехал. Конечно, на границах сейчас неспокойно, и вытаскивать оттуда опытного бойца было бы, наверное, неправильно. Стоило, конечно, напомнить себе, что, если чистильщики однажды не удержат тварей, все эти приграничные распри покажутся дракой школяров-первогодков.
Но совершенно некстати пришли в голову слова Ульвара: дескать, проще изначально выковать оружие под себя, чем приноравливаться к тому, что пришло в руки. И Альмод решил съездить в университет. Благо, Солнечный был лишь в трех днях от места последнего прорыва. Того, что стоил жизни Уне. До границы пришлось бы добираться недели две. Если не рисковать, переходя между мирами. А они и так задержались из-за Уны, и дольше тянуть время не стоило.
Но старому другу нравилось возиться с молодняком. Превращать личинку чистильщика в доброго бойца. Сам Альмод предпочитал с самого начала иметь дело с личностью. Разглядеть ее в толпе детишек с одинаково наивными глазами казалось невозможным.
Он искоса глянул на Эрика, молча шагавшего рядом. Они шли мимо торговых рядов, где, как всегда, было полно народа. Пацан здорово его разочарует, если не попытается удрать. Впрочем, тот не подвел. Огляделся – наверняка самому казалось, что незаметно. Дождался, пока рядом окажется группа мужиков, перед которой можно было бы проскользнуть. Шарахнул Альмода усыпляющим плетением. Чисто сделал. И быстро, многие и заметить бы не успели. Неплохо, очень неплохо.
Альмод мог бы разорвать нити задолго до того, как плетение сложится. Но предпочел подождать. Одно из немногих преимуществ, появлявшихся у чистильщиков после посвящения: ни одно плетение, затрагивающее разум, на них не действовало. Ни контроль, ни отведение глаз, ни снотворное.
Глаза парня изумленно расширились, но растерялся он ненадолго. Рванул наперерез той группе мужиков, едва проскочив, плетением столкнул троих прямо на Альмода. И попытался затеряться в толпе.
Альмод бежать не стал. Шагнул в сторону, собрал нити, не обращая внимания на матерящихся людей. Эрик застыл, увязнув в густом, точно студень, воздухе. Дернулся раз, другой, обмяк. Мужики, разглядев знак чистильщика, убрались прочь. Альмод не удержался от соблазна: сгустил воздух и вокруг головы, чтобы ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пацан снова задергался. Попытался разорвать плетения, но Альмод перехватил. Помедлил, прежде чем распустить. Не слишком долго, не так, чтобы Эрик успел задохнуться всерьез. Просто чтобы запомнил, кто держит в кулаке его жизнь.
Нити распустились. Пацан пошатнулся, хватая ртом воздух. Не свалился. Неплохо. Альмод крепко взял его под локоть, широко улыбнулся. Посмотрел в глаза:
– Еще раз попытаешься сбежать – найду и убью.
Пацан взгляд прятать не стал. Хороший взгляд, ненависть в нем плескалась, не страх. Может, и выйдет толк.
Девчонка оказалась пустышкой. Что вчера, что сегодня… Может, она и хорошая ученица, но в жизни все равно дура дурой. Жаль, много лет они проходили двое на двое. Ингрид, конечно, свой парень, но все же и ей надо порой отвести душу, поговорив о девичьем.
Он повлек Эрика за собой. Тот дернулся:
– Пусти! Сам пойду!
Альмод разжал руку. Если что, успеет поймать. Но парень молча пошел рядом.
А может, оно, наоборот, к лучшему. Фроди еще не успокоился после гибели Уны. Видеть на ее месте девчонку ему было бы тяжело. Впрочем, какая разница, кто займет ее место, пацан или девчонка? Уны больше нет, и пусть Творец примет ее душу, как до того – душу Сольвейг. И отходить Фроди будет еще долго. Говорил же ему Альмод: не привязывайся. Хотя когда и кому удавалось по-настоящему справиться с сердцем?
– Эрик! – закричали сзади. – Господин чистильщик! Подождите!
Пацан оглянулся.
– Йоран! – расплылся он в улыбке.
Альмод тоже остановился:
– Надеюсь, этот не будет проситься на твое место?
Паренька, что подбежал, тяжело дыша, он видел на курсе Стейна. Дар слабенький, но плетет чисто. С мечом лучше многих сверстников, но ничего особенного.
Колкости чистильщика не заметил ни один из мальчишек.
– Успел, – выдохнул тот, второй. Застыл, явно не зная, что сказать.
Эрик улыбнулся:
– Хорошо, что успел.
Врет. По глазам видно – хочет завыть в голос. И тоже не знает, что сказать. Наверняка собирались после экзаменов устроить попойку, чтобы проститься как следует. Спьяну клясться друг другу в вечной дружбе, утром разъехаться с тяжелыми головами. Даже писали бы друг другу первое время, пока не заглохло все само собой. Так было бы понятно и просто, а сейчас – не пойми что.
– Быстро слухи расходятся, – произнес Эрик.
– А ты как думал? Весь университет гудит, как ты срезал… – Второй осекся, быстро глянув на Альмода. Он усмехнулся. Мальчишка сглотнул, отводя глаза. Хлопнул Эрика по плечу. – Ты пиши, ладно?
– Куда?
– Ах да! Я же еще не решил, к кому из троих… Тогда я буду писать.
– В столицу, в ставку чистильщиков, – вмешался Альмод. – На любой почтовой станции знают.
Еще бы не знали: почтовую службу держат сами чистильщики.
– Ага, в общем… Не пропадай там.
– Не пропаду, – снова улыбнулся Эрик. – А ты напиши, как сдал и к кому все же решил пойти.
– Ага. Это…
Альмод видел, что мешает им. Можно, наверное, отвернуться: все равно, даже если захотят, далеко не убегут. Но не стоит провоцировать пацана снова испытывать терпение командира.
– В общем, не пропадай, – закончил второй.
– И ты тоже. Удачи завтра.
– Иди к демонам!
Чистильщик мысленно усмехнулся. Ничего не изменилось за десять лет: все те же школярские суеверия. Лицо Эрика дернулось, словно он на миг не совладал с эмоциями.
– На демона я, пожалуй, не тяну, – сказал Альмод. – Но нам пора.
– Ага.
Эрик порывисто обнял приятеля и тут же отшатнулся, явно смутившись. Сопляки. Альмод двинулся прочь не оглядываясь. Пацан зашагал следом. Надо бы привыкать, что теперь он не пацан, а четвертый.
Нет, врать себе – последнее дело. Не детишки виноваты в его дурном настроении. Никогда нельзя возвращаться туда, где ты был по-настоящему счастлив. А в Солнечном он был счастлив. Острый ум обеспечивал ему любовь преподавателей и поблажки. Деньги отца и щедрость, с которой Альмод ими разбрасывался, – положение среди остальных. Он прекрасно сознавал, что иссякни поток серебра – половина приятелей от него отвернутся, но это не имело значения. Мало радости в симпатии глупцов, хотя и из нее можно извлечь пользу. Важны были те немногие, кого он по-настоящему ценил. Только он потерял их след, когда оказался в карцере чистильщиков. Для всего мира он тогда умер, и воскресать не стоило.
А ведь ему прочили место на кафедре. Соглашаться Альмод не собирался, не хватало еще всю жизнь возиться с бестолочами. Сейчас у него была возможность обходиться с дураками так, как те того заслуживали, – еще одна привилегия, которая почти примиряла его с нынешней жизнью. А тогда он намеревался послать к демонам кафедру и диссертацию.
Он собирался домой. Пусть он не мог наследовать, хотя отец когда-то и усыновил его по всем правилам, но все еще мог стать верным помощником. Поэтому усердно учился. Чтобы не подвести, чтобы отец мог положиться на него во всем. И зря тот отказывался жениться, Альмод понял бы его и с ревностью как-нибудь справился бы. Но вышло так, как вышло.
– У тебя кто-то есть? – спросил он.
Эрик глянул недоуменно: дескать, сам не видел?
– Родители, братья-сестры? – уточнил Альмод.
– Нет.
– Хорошо.
Никогда нельзя возвращаться туда, где ты совершил величайшую в жизни ошибку. Если бы не слезливое, полное отчаяния и сожаления письмо, отправленное в последний вечер со станции, не было бы того сердечного приступа. Но сожалениями ничего не вернешь. Точно так же, как извинениями. Альмод в который раз запретил себе думать об этом.
Зря он сюда приехал.
Он привел четвертого на станцию: для своих там всегда находились комнаты. Просторные, с нормальной постелью для каждого. Даже оставалось свободное место по центру, карту расстелить, если что. И чистые. Не чета обычным постоялым дворам, где гостей, точно селедку в бочки, распихивали по комнатам, в каждой из которых кроватью, одной на всех, служил широкий настил с брошенным поверх тюфяком. Клопы, тараканы… Альмод про себя передернулся, вспомнив, как однажды выудил таракана из похлебки. Хозяин получил по заслугам, конечно, но ощущение гадливости все равно осталось. На почтовых станциях подобного не бывало и быть не могло, если кто-то из гостей случайно завозил, мгновенно вытравливали.
Ингрид подняла голову на звук открывшейся двери. Улыбнулась, оглядев пацана. Тот коротко поклонился. Так и подобает приветствовать тех, с кем встречался, но кому не был представлен. Сразу видно, кто наставник: Лейв и из неотесанной деревенщины делал знатоков этикета. Ингрид ответила поклоном и села на кровать, где была разложена игральная доска. Походная, маленькая, фигурки со штырьками, которые втыкали в отверстия в клетках.
Надо же как-то коротать время в дороге. В «загони льва» неплохо играли все одаренные. На второй-третий год в университете большинство школяров обнаруживали, что в кости резаться уже не получается, потому что из испытания удачи игра превращается в стычку на плетениях. Довольно скоро отпадали и карты: натренированному учением уму слишком легко становилось держать в памяти вышедшие из игры картинки и просчитывать расклад. Так что карточная игра в университете считалась уделом недоумков. Признавать себя недоумком не хотел никто.
На доске тоже можно было жульничать, передвинув или спрятав фигуру, и первогодки нередко пытались. Но такие штучки прекращались сами собой, когда школяры учились держать партию в голове. Происходило это довольно быстро, все равно вечерами особо нечем заняться, не все ж за книгами сидеть. К концу учения те, кто побогаче, имели собственные доски.
Эта досталась Альмоду от предыдущего отряда, когда он оказался единственным выжившим после прорыва. Впрочем, не досталась бы, сам бы купил своим что-то подобное. Неслыханное расточительство по меркам нормальных людей: фигурки из моржового клыка, тончайшая резьба, так что штырьки входят в отверстия идеально, не слишком туго и не слишком расхлябанно, клетки на доске – инкрустация тем же моржовым клыком и черненым серебром. Но он был совершенно искренен сегодня, говоря, что деньги не возьмешь с собой к престолу Творца. Наследников ни у кого из чистильщиков не было, да и быть не могло, так что только и оставалось, что сорить серебром.
Фроди на миг поднял голову, глянул на их нового четвертого и снова уставился на доску. Позиция в игре выглядела равной, так что дело было явно не в том, что он не хотел отрываться от напряженной партии. Впрочем, Альмод ничего другого и не ожидал.
Что Уна не жилец, было ясно с самого начала: тварь прошла между ребрами, как на грех, не задев ничего жизненно важного. Альмод, не привыкший врать своим, предложил остановить сердце. Быстро, чисто и безболезненно. Уна отказалась. Сказала, что Творец никогда не посылает испытаний свыше тех, что мы в состоянии перенести, и самоубийство – великий грех, даже если выполнено чужими руками.
Альмод давно не верил ни в Творца, ни в Насмешника, но спорить не стал. Неделю она выхаркивала омертвевшие легкие. Неделю Фроди не отходил от ее постели, порой так и засыпал сидя, не выпуская руки.
