Шутка

скачать книгу бесплатно

– Я так долго ждала и надеялась, чтобы всего лишь попросить у тебя прощения! Не могла ни спать, ни есть. Господи, прости меня!

Слышу порхание тысяч маленьких крыльев.

– Лена, тише, тише. Я прощаю тебя. Всё хорошо.

– Правда? – она подняла глаза, и я увидел два бриллианта. Она вытирала руками мокрые от слёз щёки. Я обнял Лену крепче.

– Да, но подожди. Всё равно не понимаю, почему мои мама и папа не сказали?

– Они не хотели напоминать обо мне. Моим родителям они сказали, будто надеются, что ты после комы вообще не вспомнишь о нас с Настей.

На этом моменте во лбу зазвенел сигнальный колокол. Всё это звучало так неестественно, надуманно, что я своим нутром сопротивлялся в это поверить. Промолчал, ведь хотел знать, что Лена говорит правду, но где-то внутри противился. Так быть не может.

– Поэтому мы не приехали все вместе. – Продолжила она, унимая всхлипывания. – Наши отцы чуть не подрались. Это было безумие какое-то! Я забрала Настю, и мы какое-то время жили у подруги, Вики. Ты помнишь, моя одноклассница. Я не брала трубку, когда кто-то из них звонил. Уже хотела взять и ответить, но в самый последний момент отдёргивала руку. Не знала, что скажу, а начинать самой совсем не хотелось. Потом родители сказали, что едут домой, так как твоя мама запретила посещать тебя, хотя они приезжали достаточно часто. Я уехала вместе с ними. Поэтому не поверила глазам, когда увидела СМС от твоей мамы. Я чуть не упала в обморок, и, если бы не папа, успевший меня поймать в коридоре, я вполне могла бы получить сотрясение. Мы все примчались почти сразу. Твои родители нас пустили, но на меня не смотрели.

Было больно всё это слышать. Я понимал всех, но по отдельности не мог понять никого. Мне их жалко, искренне.

– Я хотела поехать с ними на следующий день, как ты очнулся, но они сказали, что лучше съездить одной. Так и поступила. Тут они оказались правы.

Я посмотрел на Лену так, как никогда раньше. Моё сердце переполняла обида на всех, но её я любил по-прежнему. Я обнял Лену опять, и так крепко, что она почти застонала от боли. Хочу прижаться к ней максимально сильно и больше никогда не отпускать.

– Пойдём домой? – спросил я, чувствуя, как кончики пальцев начало колоть.

– Конечно. – Она встала первой и протянула руку. Меня это удивило, но я посмеялся. Вижу, как она радуется, что её муж сейчас рядом и больше никуда не денется, и это сводит с ума нас обоих. Я взял Ленину ладонь, уже успевшую замёрзнуть, и поднялся с места. Мы отправились домой. По дороге я всё ещё пережёвывал в голове то, что услышал десять минут назад. Это не давало покоя, пока мы не оказались дома. Там пахло маминым пирогом. Настю на руках поднёс папа. Не важно, что было до всего этого, сейчас мы вместе, и это главное. Я их всех простил. Позже.

Стрела

Я хотел, чтобы старшие обеих сторон поговорили. Теперь знаю и помню всё, что нужно. До сих пор искренне желаю, чтобы вся эта история осталась позади и никаких недомолвок вообще больше не существовало. Мои родители так боялись за меня, что в их глазах Лена превратилась в угрозу. Они подумали о Насте? Если бы я и вправду не вспомнил их обоих, они бы тоже распрощались с единственной внучкой? Всё это не даёт покоя, но и начать разговор никак не могу. То слова в голове не рождаются, то момент совершенно не тот. Всё не то сейчас, и всё не так.

Я уселся за свой старый стол. Лена была на работе, родители гуляли с Настей, не уходя за пределы двора. Я оказался совершенно один. Хотел написать целую речь, наполненную разными вопросами, требующими ответов. Необходимо было узнать, чего на самом деле мама и папа добивались, пытаясь отгородить меня от жены, но лист так и лежал пустым. Я сложил руки на колени и посмотрел на карандаш, бездыханно и совершенно неподвижно валявшийся на столе. Ну же, напиши что-нибудь! Потом будет легче, само всё пройдёт, неужели ты так это и оставишь?

Сейчас, видимо, да.

Я смял лист и выбросил куда-то в сторону. Услышал мягкие постукивания бумажного комка. Карандаш я аккуратно убрал в выдвижной ящик. Там была не только канцелярия, но ещё и старый тонкий фотоальбом. Открыл его, на самой первой фотографии мы втроём – мама, папа и маленький я посередине. Совершенно голый, но в тот момент на это было плевать, ибо я и говорить тогда ещё вряд ли умел. За нами плещется море, пляж практически пустой. Солнце светит откуда-то сбоку, идеально подчёркивая папин былой точёный пресс. Чёрт, да на его животе можно бельё драить! Мама в сплошном красном купальнике. Её сильно вьющиеся длинные волосы колышутся на ветру, занимая чуть ли не четверть площади фотографии. Тот, кто делал снимок, решил, что всё волосы должны попасть, даже если центр композиции сместится куда-то в сторону.

Вообще не помню, как мы ездили на море, да и я не рвался особо. Может, это покажется странным, но к бескрайним водоёмам я абсолютно равнодушен. Родился со встроенной любовью к мегаполисам и его каменным высоткам. Уверен, акушерка поздравила маму с появлением у неё здорового любителя побегать по подъездам многоэтажных домов. Я быстро пролистал фотоальбом, и случайно одна из страничек замялась, оставшись открытой на пальце. Там только папа, он стоит в лодке и держит на леске огромную рыбину. По ту сторону кадра явно мама, её всё те же невероятно длинные кудри влезают справа, делая кадр слегка сюрреалистичным. Я закрыл фотоальбом и убрал обратно. Был бы рад его снова полистать, того гляди, вспомнил бы ещё что-нибудь, но мои мысли полностью поглотились другим. Где-то в глубине души я сомневался, что Лена вчера сказала правду. Как минимум часть она утаила точно.

Зачем? Я б спросил, да вот только до сих пор не знаю, как. Я уже хотел было достать новый листок, чтобы попробовать ещё раз справиться с речью. Попытка не пытка, хотя не в этом случае. Тут в замочной скважине двери зазвенела связка ключей. Родители вернулись со спящей Настей на руках. Папа шёл сразу за мамой, втаскивая коляску в узкий дверной проём и ещё более узкий коридор, выраставший из него. Я медленно вышел из своей комнаты, нервно теребя низ футболки и то и дело поправляя домашние штаны. Понадеялся, что момент для разговора наступил, но по лицам родителей, уставленным в пол, понял, что они слишком уставшие сейчас. Как уже выяснил – всё не вовремя.

Вечером зашла Лена. Дверь я открыл сам, теперь знал больше и не хотел, чтобы родители по этому поводу переживали сильнее. Так что я просто молча встретил жену, и она, раздевшись, ушла сидеть с Настей в нашу комнату. Я вернулся на кухню, где заканчивали свой ужин мама и папа. Они уже разделались со своими порциями супа и занимались кто чем. Мама начала мыть посуду, а папа полез ковырять что-то в холодильнике отвёрткой.

Я стоял на пороге кухни, наблюдая, как родители поглощены своими делами. Я опёрся на косяк и лихорадочно искал в голове хоть что-нибудь, что поможет хотя бы начать разговор, не могу оставить всё так. Они не общаются со своей невесткой, а это просто ужасно. Даже не сразу заметил, как чуть не сгрыз большой палец, откусив большую заусеницу. Пошла кровь. Я вытер красную жидкость об футболку. Не жалко, да никто и не заметит. Вполне возможно, что уже завтра эта футболка станет половой тряпкой.

– Мам, пап, – из меня просто петардой выпадали слова. Непонятно, как действовать дальше. – Я хочу с вами поговорить.

Они оба отвлеклись и посмотрели на меня почти одновременно. Я хотел каждому уделить часть серьёзного взгляда прямо в глаза, но раздвоиться не мог, поэтому глядел куда-то посередине между родителями, от чего выглядел немного неприкаянным, как меня мама всегда называла ещё с ранних лет.

– Садитесь. – Я указал пальцами на табуретки у кухонного стола. Мама вытерла руки об полотенце и осталась на месте, а папа всё-таки прислушался к совету. – Я всё знаю, или знаю часть, но я поверил Лене. В её слова о том, как вы с ней обходились после того, как я впал… впал в кому. Хочу спросить теперь лично и услышать от вас. Это правда?

Они переглянулись, словно по взгляду друг друга хотели решить, кто ответит первым, и не солжёт ли этот человек.

– Да, но у нас просто не получилось иначе. – Спокойно ответила мама и, посмотрев на папу, получила одобрительный кивок.

– Мы вряд ли сможем сейчас всё объяснить, – сказал тихо отец, как шпион, который боится за свою конфиденциальность. Он опёрся локтями на стол, – но вышло именно так. Мы любим тебя и хотим, чтобы ты был счастлив, чего бы это ни стоило.

Они меня обманывают.

– Мы тебя не обманываем. – Сказали они хором. Мне стало не по себе. Хочу уйти в свою комнату, к Лене. Я верил им всем, но вот эти версии не сходились. Родители хотели сделать как лучше для меня, но чуть не вышло катастрофически плохо. Я ощутил нежное прикосновение маминой руки… вцепившейся в меня ногтями, от чего на пол, сползая по предплечью, закапала кровь. Я отдёрнулся, мама пялилась абсолютно чёрными глазами, а папу тут же вырвало на стол чем-то тёмно-бордовым, он не выказал ни эмоции. Густая блевотина стекла по его подбородку и полилась дальше. Моё сердце на мгновение остановилось, и в эту секунду родители опять заговорили одновременно, но совершенно чужими… нет, чужим голосом. Он был один.

– Мне надоело.

– Кто здесь?

Дверь позади меня пропала, и спиной я прижался к голой стене. Слышал по ту сторону Ленин крик и Настин плач, но они пропадали где-то в глубинах моего подсознания.

– Я так надеялся, что ты всё вспомнишь. Я позвал всех, и мы ждали, что ты признаешься хотя бы самому себе. Но нет, ты молчишь. Ну и хуй с тобой! Возвращайся обратно. Хотя, ты никуда и не уходил.

Меня затрясло, и я упал на задницу, прижав колени к груди. Мама свалилась с ног, её охватили жуткие конвульсии, а папина голова открепилась от плеч и покатилась по столу. Перед глазами полетели искры, всё рушилось, абсолютно всё! За папиной спиной было окно, а за ним вырисовывался силуэт. Створки окна распахнулись, и вот объявился хозяина силуэта – Алиса. Она медленно влетала через проём, расставив руки в стороны. Когда Алиса оказалась у самого подоконника, папина голова, лежащая на столе и повёрнутая ко мне, предложила заглянуть в карман. Я сунул туда руку и достал маленькую бумажку. Мне её дал тот человек в странной шляпе и с дьявольскими глазами. Там было написано имя. Я Дмитрий, а не Николай. И всё это просто иллюзия.

– Посмотри на часы. – Заговорила Алиса. Из её рта хлынула чёрная густая жидкость, похожая на расплавленный гудрон. Это дрянь запачкала её грудь, слегка закрывавшуюся под полностью белым платьем, изрезанным в районе коленей. Они покрыты фиолетовыми синяками и порезами.

– Алиса много молилась. При мне, – вновь заговорил чужеродный голос из уст моих родителей, – но было бессмысленно. Обычно молятся тому, что сверху, а я живу на другой стороне.

Раздался заливистый ужасающий смех, прыгающий от стены к стене. Из другого кармана я вынул часы, которые получил от безумного юноши в самом начале моего сумасшествия. Стрелок не было, стекло циферблата сломано. Тиканье, которое можно было ощутить раньше, сдавив часы в ладони, пропало.

– Оголи свой грех. – Заговорила Алиса. – Ты предал всех, но почему-то именно я стала главной жертвой. Смотри, что ты сделал со мной!

Она наклонила голову, и я увидел окровавленный затылок. Точнее, то, что от него осталось. Там была дырка, прикрытая мокрыми пожёванными волосами. Я буквально видел мозг под черепной коробкой. Тела родителей начали испаряться и вылетели пылью в окно, а Алиса ступила на карниз и вошла на кухню, ставшую снова знакомой палатой больницы. Стены расстались с обоями, обнажив голый бетон. Алиса протянула мне руку, но я не сдал давать свою и лишь смотрел на неё. Не хотелось верить, что всё это оказалось обманом. Губы Алисы не шевелились, но именно от неё шёл голос, завладевший моими родителями.

– Ты знаешь, кто я! И ты будешь наказан так же, как эта шлюха. Она покусилась на священное, и её покарали. Ты сделал правильно, убив мразь самолично. Это была твоя проблема, и ты её решил, спас семью, но сам уже не спасёшься, теперь уже нет. Я ждал твоего раскаяния, и Он тоже, но ты промолчал.

– Я ничего не помнил! – крикнул я так, что рёбра почти разогнулись в другую сторону от напора. В голове теперь всё прояснилось.

Я убил её, убил. Она хотела всё рассказать Лене. Я не мог этого допустить и не допустил. Но чего это стоило, если на следующий день я оказался к кромешной тьме, и ужасы начали преследовать один за другим? Я не раскаивался, потому что не считал, что сделал что-то плохое. Сохранил семью, пусть и ценой жизни другого человека. Это я, меня зовут Дмитрий. Приятно познакомиться.

Взгляд Алисы прояснился, и тут послышался её настоящий голос.

– Я ненавижу тебя! Посмотри, в кого Он меня превратил! – кричала Алиса, витая в воздухе. Её руки были покрыты толстыми шрамами. Девушку наказали за то, кем я её сделал, а потом ещё и отправили прямо в пекло. Мне жаль? Внутри себя я понимал, что сейчас на всё плевать.

– Уходи. – Ответил я почти шёпотом, но она меня услышала.

Они меня услышали.

Алиса витала в воздухе и закрывала почти весь обзор. Её руки и голова обмякли, повисли как плети, словно конечности марионетки, чей хозяин отпустил ниточки. За её спиной я смог разглядеть чёрные очертания рогатого существа. Оно улыбалось, я не вижу, но знаю это. Так же, как и знаю, где теперь нахожусь.

«Добро пожаловать в Ад! Снаружи у нас полторы тысячи градусов, чтобы вы даже костным мозгом ощутили бедственность положения. Ручная кладь и багаж выкинуты к херам собачим за борт. Отстегните ремни безопасности и зажмите на своих поганых шеях. Надеюсь, вы будете страдать ещё очень долго. Командир корабля говорит, что всё будет хорошо, но не у вас».

Вершина

Помню лишь, как Алиса, или то, что с ней стало, схватила меня за горло и подняла в воздух. Из её рта ползли толстые тёмно-коричневые черви, падая с бирюзовых губ прямо на пол и разбиваясь при ударе. Они оставляли после себя маленькую густую лужу чёрной жидкости, сокращаясь всем округлым телом. В глазах Алисы пряталась бесконечная тьма, в которой я мог отлично разглядеть своё отражение. Зубы мои были оголены в ожидании мучительного удушья, а во взгляде читался страх, но не раскаяние.

Я всё вспомнил.

Она хотела рассказать Лене. Я решил, что не могу этого позволить. Мы ругались, но она не заметила, как во время ссоры я вёл её непривычным маршрутом до дома. Это были старые заброшенные гаражи, от которых веяло могильным холодом. Старые и кирпичные, они почти обвалились, опёршись друг на друга, как надравшиеся в стельку собутыльники. Крыши там дырявые настолько, что внутри при дожде воды больше, чем снаружи.

На улице уже стемнело, а ночной леденящий ветер колыхал высокую жёсткую траву. Эти зелёные бритвы окружали забытые гаражи как забор кладбища, но Алиса ничего не заметила, и это сыграло мне на руку. Я уже знал, что собираюсь сделать, поэтому не медлил. Уже совершенно не различал её слов и видел лишь, как Алиса машет руками, а женский голос звучал в диапазоне повышенных частот. Чувствую запах её духов, такой мерзкий приторный вкус. Он остаётся на языке, будто лизнул внутреннюю сторону крышечки от парфюма. Смрад поднимается к носу, раздражая ноздри, а потом опускается вниз до самого желудка, образуя отвращение на грани отравления.

Я шёл сзади, руки тряслись, но с каждым разом, когда локоны волос Алисы неприятно касались моего лица, витая на ветру, в теле оставалось всё меньше сомнений.

Я терпеть её не мог. И я положил этому конец.

Не стал брать ничего с собой. У меня нет ни глубоких карманов, ни тем более сумки. Пока Алиса в пустоту отправляла оскорбления, я просто наклонился и подобрал кусок сломанного кирпича. Его оранжевая поверхность мгновенно покрыла руку сухой красящей пылью. Мы прошли фонарь, и ровно за пределами стены света, отделяющей от вязкой тьмы, я ударил Алису, вонзил камень ей в затылок. Оскорбления прекратились. Угрозы? Если они и были, то их теперь тоже не стало.

Настя, это ради тебя.

Тело упало на землю с глухим звуком. Возможно, я услышал хруст её носа, резко встретившегося с асфальтом. Ощущение, что фонарь немного повернулся, чтобы посмотреть на то, что я сделал. Вялый, желтоватый, через раз мигающий свет пролился сначала на женские обнажённые ноги. Юбка задралась почти до пояса, и я увидел синие кружевные трусики. Спина Алисы больше не двигалась, говоря мне, что воздух не посещает это тело. Из затылка торчал маленький кусочек кирпича, окрасившись в бардовый цвет. Алиса была полностью повёрнута лицом вниз, но справа я увидел странные белые кусочки, похожие на жемчужинки. Ах, ну да. Я понял, что это. Сегодня зубной фее придётся изрядно раскошелиться.

Я смотрел на всю эту гнусную картину так, словно меня даже в теории не мог никто увидеть. По лбу то и дело сновали маленькие капли пота, сливаясь в тонкие ручейки, сбегавшие по моему носу, копясь на подбородке и затем падая вниз. Внутри сердце сверлило рёбра, в сильнейших потугах стараясь выбраться наружу. Я не контролировал лёгкие, от чего те жадно захлёбывались, голова начинала пухнуть, а потом и утрачивать связь с реальностью. Я пошатнулся, оказавшись на грани обморока, но удержался. Надо уходить, и немедленно. Вдалеке завыла собака, она словно узнала о моём преступлении. Фонари на фоне тёмного сизого неба гасли в густоте вечерней дымки. Света в окнах становилось всё меньше. Люди спали или просто отказывались верить в то, что только что произошло. Им же лучше.

Я подумал, что было бы правильно обтереть камень, чтобы скрыть отпечатки, но потом увидел сточную канаву, бурлящую от затекающих остатков дневного ливня. Я ногой пнул осколок, торчащий из головы Алисы, и тот укатился прямо в воду. Нашлась бо?льшая часть кирпича, выкинул её туда же. Услышал глухой всплеск на глубине, вряд ли досягаемой для захвата рукой. Хорошо, на этом и покончим. Я отряхнул руки, вытер пот со лба и загладил волосы назад. На губах ещё оставалась солоноватая плёнка, слизал её сухим языком. На одежде ни капли крови, вся она сейчас медленно растекалась по асфальту. Фонарь стал отворачиваться, и теперь тело Алисы пряталось в сумерках. На свету остались лишь её стопы в туфлях на невысоком каблуке. Меня бесил стук этой обуви, и теперь я так рад, что он прекратился. Спасибо, Алиса, за всё, но пришло время расстаться.

Прощай.

Я очнулся на полу, ощутив остатки глухо произнесённого слова на губах.

Прощай.

Конечно, теперь мне стыдно.

Кто бы сомневался?

Что я сделал? Чем руководствовался? Хотя, сейчас это уже не важно. Я ничего не помнил, но теперь расплачиваюсь за всё, за всю свою жизнь. На мне лишь белые штаны. Босые ноги чёрные от грязи. Худой торс чуть ли не сверкает оголившимися из-под кожи костями. Я сел на копчик. Опять посреди той церкви из сна, что сейчас пустовала, я здесь один. Тот сон так врезался в память, что это место казалось крайне знакомым, будто бы в нём прошло моё детство. Занозы дощатого пола впивались в костлявые ягодицы, но в своём теле сил встать я ещё не нашёл. Мышцы рук, словно два натянутых до предела каната, висели на костях. Они будто могут сломаться от любого неловкого движения. Чувствовал себя таким уязвимым, таким хрупким и ничтожным, столь бесполезным и ненужным никому. Я чувствовал себя никем.

В голове свистел ветер, заходя в одно в ухо и выходя из другого. Я пуст, внутри образовался вакуум. Всё материальное осталось позади, в мире, в котором мне больше не было места. Думаю, это к лучшему. Алиса, если ты меня слышишь – прости меня.

«Иди нахуй!»

Ладно.

В горле собрался горький ком, но сглотнуть или выплюнуть его никак не получается. Я сидел и медленно задыхался от давления в горле, пока свет луны пробивался сквозь дыры потолка церквушки. Или то, что от него осталось. Я опустил взгляд на руки, крепко обхватившие твёрдые колени. Я совершенно не ощущал тепла в теле. Хотя, зачем оно сейчас? Изо рта выходил пар, я уверен, что это моё последнее тепло, и оно скоро закончится.

Пока я смотрел, как свет луны сквозь ночную тьму пробегает по полу, изъеденному временем, за дверью прозвучал голос. Я быстро поднялся, совершенно забыл об усталости и о том, что ноги сейчас как две тростинки, и в любой момент могут переломиться. Босыми стопами, цепляя каждую занозу, я двинулся к выходу. Пол подо мной скрипел, отдаваясь эхом, которое бегало только вокруг меня. Я вытянул руку вперёд, чтобы как можно быстрее приблизиться к покосившимся дверям и открыть их. Упёрся ладонью во влажное дерево, сквозь волокна наружу выбежали жучки c маленькими круглыми тельцами и тонкими, будто нити, длинными ножками. Они прыгнули на руку, но я их быстро смахнул, а затем резким движением ноги пнул дверь. Она сначала нехотя скрипнула ржавыми штырями, держащими её на стене, а потом просто отвалилась и упала наружу, на землю, пахнущую смертью.

Я медленно вышел. Солнце уже вставало из-за горизонта. В церкви всё ещё было светло от луны. Лучи восходящей звезды приятно грели кожу и пробивались сквозь закрытые веки, а перед глазами вставала оранжевая пьянящая пелена.

«Черным-черно, черным-черно, черным-черно…»

Не сразу заметил, как слева на дряхлом кресле-качалке сидел молодой человек, ещё более худой, чем я. Головой он опустился практически на уровень подлокотников, сложив на животе с выпирающими рёбрами свои руки, измазанные по локоть в саже. Его голова была обильно покрыта тонкими шрамами и небрежно обрита, жидкая борода торчала во все стороны. Ноги, облачённые в белые штаны, но уже замаранные углём, стояли на маленьком постаменте у земли. Кресло качалось медленно и явно неохотно, а парень в свою очередь повторял постоянно всего одну фразу: «Черным-черно, черным-черно, черным-черно…»