скачать книгу бесплатно
Чудо для Леры. Очная ставка
Дмитрий Валерьевич Шмельков
Телефонный разговор с девочкой Лерой из 1943 года не забыт. Но видимо его оказалось не достаточно, потому что теперь Матвею предстоит очная ставка.
Содержит нецензурную брань.
Дмитрий Шмельков
Чудо для Леры. Очная ставка
Пролог.
Первое, что я почувствовал, это боль в затылке. Она была адская. Голова гудела пульсирующими терзаниями даже в тёмной неге отключки. Мне холодно, невозможно холодно. Бок, на котором я лежу онемел.
– Ауфштейн абсхаум!
Удар сапогом под ребро вывел меня из состояния небытия. Немного приоткрываю правый глаз. Получается плохо. Всё мутно.
– Штейтауф! Бетрункен руссише швайне!
Еще один удар придаёт ясности. Предо мной две пары грязных армейских сапог. Хозяин второй пары отводит ногу назад для ещё одного удара…
Глава первая. Провал.
Помню, как в детстве обожал арахисовое масло. В начале 90-х жили мы так себе. Вся страна жила так себе. Всем нам резко разонравилась нормальная еда, и наши столы наполняли анкл бенсы, галины бланки, маргарин рама, юппи, китайская лапша быстрого приготовления и прочая дрянь. Это сейчас мы понимаем, что это дрянь и во всём мире считается пищей бичей. А тогда считалось круто встретить гостей растворённым в воде крахмалом из коробки с изображением седого лысоватого негра. Среди всего этого разнообразия было моё любимое лакомство – Нутелла. Шоколадно-ореховая паста вызывала у меня истинный восторг. Но лакомство стоило не дёшево и перепадало мне по большим праздникам. Баночка бережно хранилась, а содержимое растягивалась как можно на дольше. За целую банку ореховой пасты я мог смело родину продать. Что, собственно, мы всей страной и сделали тогда… Но однажды отец из какой-то очередной гуманитарной помощи дружественных (как все мы тогда считали) США, раздаваемой на их предприятии, урвал для меня трехкилограммовое ведро этой вкусняшки! Я, не стесняясь ел её ложками. Большими ложками. Разбавлял в чае, молоке, даже в воде. Мазал её на всё съедобное, исследуя оттенки вкусов. И вот однажды, в очередной раз открыв банку, зачерпнув ложкой божественной вязкой пасты, понял, что больше не хочу её. Наелся. Надоело. Помню, как с гордым лицом вышел во двор и угостил всех пацанов и девчонок. И я ни разу не сожалел о том, что тогда сделал. Вот и с Лерой у нас случилось также. Мы наелись. Перенасытились друг-другом. Моя Лера больше не моя. Разбежались чуть меньше месяца назад, в разгар нарастающей предновогодней суеты. Прощальный секс и никакой ругани, никаких взаимных претензий. Она не сожалела. Я тоже. У меня оставались огромный багаж приятных воспоминаний о наших развлечениях и моя верная правая рука. И новых отношений я пока не ищу.
События августа прошлого года ещё долго преследовали меня. Вместе с Лерой мы долго анализировали произошедшее, сойдясь на том, что эмоциональное напряжение, усталость, жара, алкоголь и кокс могут творить чудеса с человеческим сознанием. И скорее всего оно так и было. Но записка! Я пытался разыскать Наталью, ту самую женщину, принёсшую эту чёртову бумажку. Безуспешно.
Чья-то злая шутка? Многоходовый однако розыгрыш. И зачем? Но самое главное на такую-то тему? Беспринципность в полный рост. По этому вопросу я долго пытал Жорика с Васей. Пацаны с пониманием выслушали. А потом мне от Жоры на ватсапп пришло сообщение с контактом «Иосиф Натанович. Мозгоправ. Обратись бро, норм док».
Я прикинул: телефон Леры, отвечали точно с него, собственно вариантов не много. То был единственный раз, когда мы с ней поругались. На этом всё закончилось. С Лерой я, конечно, помирился. Ситуация постепенно забывалась. Но краешком сознания, вспоминая тот день, я всё же считал это жесткой, если не шуткой, то какой-то проверкой моей Леры. Нет, я не винил её. Просто не мог понять зачем всё это было нужно. И даже расставаясь, мы эту тему не обсуждали. Прошло. Забыто. Залито алкоголем. Занюхано и закурено.
Практически все Новогодние каникулы я провёл в компании жирного Васи и Жорика. Вискарь литрами, трава горами, покер, боулинг, бани, случайные девочки и остальное, всё, что полагается. Сегодня очередная алко пятница, точнее уже суббота. В понедельник начало нового рабочего года. Поэтому беру два дня на приведение организма в порядок и снова в циничный и неравный бой всех со всеми, как того желает его величество капитализм.
Таксист растолкал моё пьяное тело уже возле дома. Я молча сунул ему пятихат (мол без сдачи) и вышел из машины. Вышагивая неуверенной походкой в сторону подъезда, понимаю, что только что просто так подарил таксисту 500 рублей. Придурок. Я уже оплатил поездку картой при заказе в приложении. Тынь. Поднимаю эпл вотч – сообщение о списании средств с карты за поездку: 349,00 рублей. Сука. Ладно, сам мудак, а таксист, наверное, подумал, что это чаевые. Да и хер с ним, мы за вечер с пацанами просаживали гораздо больше. Пусть порадуется, не от хорошей жизни таксовать подался. Я тут же вспомнил, что когда-то и сам недолго занимался этим. Приходилось.
Краснодарская погода зимой удивительна. Ночью может быть -5, а днём +10, а то и +15. Насыпавшийся вчера ночью снег, за день почти весь растаял, и местами лужи превратились в пятна льда. Махнув в сторону таксиста рукой, двинулся в сторону подъезда. На следующем шаге нога поехала по льду, нелепо взмахивая руками, пытаясь эквилибрировать, подлетает вторая нога, и гравитация со смачным стуком вонзает мой затылок в лёд.
***
Над лежащем на дороге, полностью голым мужчиной, стояло три фигуры в серой, скорее мышиного цвета, форме. Тот, что с погонами старшего унтер-офицера стоял к нему спиной и что-то выговаривал другим двум в разномастной одежде. На их руках белели повязки с надписью «Polizei».
Один из солдат, стоящий рядом с голым мужчиной, наклонился к нему и тут же отпрянул.
– Шайсе! Эр ист тот бетрункен! (Дерьмо! Он же мертвецки пьян!)
– Ауфштейн абсхаум! (Вставай мразь!) – выкрикнул второй и двинул голого сапогом.
– Тауб? Штейтауф! Бетрункен швайне! (Оглох? Вставай! Пьяная русская свинья!) – и двинул ногой ему ещё раз. Отводя ногу для нового удара, солдат заметил шмат грязи сверху носка сапога и вместо очередного удара, просто вытер его об этого поганого русского.
В том, что это именно русский, сомнения не вызывало, на каждом из его предплечий были вытатуированы надписи крупными кириллическими буквами.
– Хер офицер, да он же не дышит вроде, помер! Да точно. Вон смотрите синий весь. – обратился к унтер-офицеру один из полицаев.
Унтер брезгливо глянул на лежащего русского и обернувшись к полицаю, картавя букву «р» на «г» по-русски сказал:
– Убиргайт этот диргмо от сюда.
Оба с повязками ухватили голого, один за руки, другой за ноги, потащили в проход между домами. Унтер, сопроводив троицу презрительным взглядом, сплюнул на мёрзлую землю, достал из портсигара сигарету Экштейн, чиркнул зажигалкой Имко и прикурил. Выдохнув струю дыма, убрал сигареты и зажигалку в карман шинели, покачав головой, сказал:
– Дер Фюрер хат рихт, дизе национ фердинт эс, нур склафен цу зайн. Ком шон, вир хабен вил цу тун. (Фюрер прав, этот народ достоин быть только рабами. Пошли, у нас ещё дела.) Троица в серой форме зашагала дальше вдоль домов.
Глава вторая. Экзамен.
Я то приходил в себя, то сознание снова милосердно покидало меня. Сначала меня кто-то бил сапогом. Потом мне мерещилась грубая отрывистая речь с гырчайщей «р». Затем снова кто-то бил. Сейчас меня несут за руки и за ноги. Моя голова свесилась промеж рук назад-вниз. И черт возьми, как же холодно. Допился? Охрененно погулял. Сколько меня несли, от куда, кто и куда я не понимал. Открыв глаза, и попытавшись приподнять подбородок к груди, силился осмотреться. Почти получилось, но острая боль в затылке помножила все усилия на ноль, моя голова опять беспомощно повисла на шее.
– Йоптыть! Да он живой! – сказал тот, что держал за руки.
– Ты стукнутый чтоль? Он там несколько часов провалялся. – ответил ему второй.
– Да говорю тебе. Живой, как есть. Вон головой мотает.
Меня грубо бросили на промёрзшую землю. Всё тело прострелило болью от затылка до пяток. Над головой нависли две фигуры в шапках и ватниках.
– Э, родной, ты чёль, в натуре живой? Один из них пошлёпал меня по щеке шершавой ладонью и помахал ею перед глазами.
Я шумно с хрипом выдохнул и снова провалился в тошнящую муть отключки.
***
В тускло освещённом лампой коптилкой помещении, стоял перекатываясь с пяток на носки седой невысокий мужчина лет сорока. Перед ним в грязном ватнике виновато топтался заросший парнишка не больше двадцати лет.
– Вы нахрена его сюда принесли?
– Ну так он же это, живой вродь.
– Бараны, кто он вообще такой? Где вы его подобрали?
– Так это же не мы, Василь Прокофич, эт наши из полицаев. Его патруль немчурский нашёл, ну наши его и забрали, ну вроде как мертвый казался. А он глядь – живой. Молчит, глазами лупает и опять, таво, сознание потерял. И точно наш то.
– Как узнали? Он же голый и молчит.
– Ну так у него же это, ну на руках, это на обоих эти… татуировки: Маша и Даша.
– Я тебе такие нарисую – закачаешься.
– Прокофич, ну мы то, что, ну коль не наш, ну шлёпнем, да и делов то.
– Погоди шлёпать. Так, дайте ему одеть что-то, мы же не как эти, не будем издеваться. Кипятка что ли налейте. Жрать не давать! Нечего переводить. Я поговорить с ним хочу.
– Ну я пойду?
– Ступай и это, как очухается, сразу сюда его. Да свяжите хорошенько. Мало ли…
– Так связан уже.
– Иди.
Василий Прокофьевич Будко, будучи до оккупации директором школы, не слыл глупым человеком, информацию анализировать умел. Из просачивающейся в подполье информации Будко знал, что на Краснодар с флангов начинают подходить дивизии 56-й армии Гречко. А в Адыгею вошли уже Рослый и Рыжов. И такими темпами если всё пойдёт, то через месячишко погоним мы немчуру ссаными тряпками до самого их поганого фатерлянда. У нас в качестве помощи заготавливаются две акции. И нагадим мы фрицам ох как хорошо. И знают они гады, что просто так мы сидеть не будем. Вот и засуетились активнее шавки фашистские. И как раз подкидыш этот. Будко, конечно, не был разведчиком и нюансов не знал. Но и не сведущему в таких вопросах человеку понятно, что сработали (если это действительно шпик) очень и очень грубо. Подсунули бы грязного и лохматого, подозрений было бы меньше. Тут что-то другое. А выглядел подкидыш и за правду очень странно. Первое татуировки. Кто такие делает? Да и выглядят они не свежими. Короткие волосы аккуратно подстрижены. Выбрит опять же. Руки холёные без отпечатков физического труда, ногти аккуратно подстрижены. Даже мозолей на ногах нет. Обязательно нужно поговорить, шлёпнуть успеем всегда.
***
Ужасное похмелье. Голова раскалывается. Болит так, что глаза открыть больно. Но я ж, как всегда, молодец – в холодильнике бутылочка Гролша. Но чуть позже. Пока даже двигаться лень. Всё тело трясёт. Что мы вчера потребляли с пацанами? А наснилось то какой херни. Вроде фашисты горланили и сапогами махали, мужичьё в ватниках. Вонь их грязных тел и сейчас чувствую. Это все от переизбытка всяких хроник и литературы о войне. После того августовского случая увлёкся. Стыдно было, что ничегошеньки не знал об этом. Уффф, затылок. Нет. Всё-таки надо подниматься за похмелятором. Доползти до холодильника и вскрыть бутылку. Ровно с первым глотком появятся силы, мысли прояснятся.
Открыв глаза, щурюсь. Грязный, со свисающей паутиной, низкий потолок. Нос улавливает запах заскорузлых тряпок, плесени и пыли. Пытаясь оглядеться, поворачиваю голову на бок, перед лицом чьи-то ноги в грязных ботинках, давно требующих ремонта. Левый «отремонтирован» какой-то тряпкой.
– Очухался?
Поднеся руки к лицу, пытаюсь потереть глаза и понимаю, что руки связаны. Эй, что за х**ня?! Пытаюсь сесть, успеваю заметить, что ноги тоже связаны и на мне одеты какие-то лохмотья. Хозяин ботинок, грубым толчком отправляет меня обратно.
– Кудой собрался? Полежи покамись. Карась, что делать с ним? Очухался.
Я смотрю на говорящего, вроде молодой, почти пацан – лет восемнадцать, может двадцать. В драном пальто, в штанах, внизу перемотанных полосками ткани до берца ботинок. В левой руке пистолет-пулемёт, похоже МП-38. Второй подошедший двинул говорящего кулаком в живот.
– Пестрюк, сколько раз говорил, карасей ты в Карасуне ловишь, а для тебя я товарищ Карасёв.
– Б*я ну Карась, ну че ты. – ещё один удар по затылку.
– И не ругайся по матери!
Карась, или как он сам себя назвал товарищ Карасёв, был высоко роста, довольно плотного телосложения, округлое грубоватое лицо. На первый взгляд лет ему было около тридцати.
– Ну что, подкидыш, по нашенскому говоришь или шпрехен зи дойч?
– Вы, бл**ь, вообще кто? Какова х*я я связан? Вы что за ох**вшие пида… – его огромная ладонь умело прервала мою брань смачным лещом по щеке. Вся левая сторона лица онемела.
– Завали, а то добавлю! Матом умело пользуешься, значит русский. А наш ли? Выясним. Вставай, пойдём поговорим.
Вынув нож, он навис надомной и разрезал веревку, опутывающую ноги. Рывком поднял меня за связанные руки, в голове опять всё поплыло, виски пульсировали. Поднеся лезвие к моему лицу, амбал проговорил:
– Будешь дёргаться, воткну тебе это глубоко, больно и немного проверну. Ферштейн?
– Я, я, их ферштейн, ты ест очейн злюкен собакирен, ты майне яйцен клац-клац.
– Шутишь. Это хорошо. Голова работает. – убрал нож на пояс и наотмашь двинул мне в живот.
– Это тебе прививка, для лучшего усвоения.
Я бы, наверное, вырвал, но похоже нечем. Меня просто свернуло в рвотном позыве с мерским звуко «ууууеее». Откашлявшись, сказал:
– Дай хоть воды попить, видишь – мне даже блевать нечем.
– Потерпишь.
На затёкших ногах я поплёлся ведомый Карасём.
Пока шли я размышлял. Кто они, почему так странно одеты, почему тут такая вонь и грязь? Взгляд пытался зацепиться за что-нибудь, что могло бы выдать ответы на мои вопросы. И всё тут какое-то… ну слишком аутентичное. Реконструкторы? Но зачем бьют? Для пущей реалистичности? Или розыгрыш? Слишком натурно всё!
Карась завёл меня в небольшое помещение и усадил на деревянный грубый табурет. Такие сейчас не делают. Вынув нож, здоровяк опустился на корточки и его грубое лицо оказалось напротив моего. Кончиком лезвия он поигрывал перед моими глазами.
– Помнишь, да? Яйцен клац-клац. Или может прививку для памяти? – улыбаясь произнёс Карась.
– Я понятливый, воды дай. В горле пустыня.
Карась проигнорировал просьбу и поднялся, оборачиваясь на входящего.
В помещение вошёл невысокий седой мужчина, лет сорока, примерно мой ровесник. Обойдя импровизированный стол, составленный из каких-то ящиков, сел на такой же как подомной табурет.
– Давайте познакомимся?
– Воды дайте. – прохрипел я совсем осипшим от сушняка голосом.
Седой кивнул Карасю. Здоровяк отвинтил крышечку фляги и прислонил к моим губам горлышко. Я жадно втянул воду, пытаясь проглотить побольше. Карась отдёрнул флягу.
