скачать книгу бесплатно
– Подготовьте текст контракта сами. Не стану вмешиваться в работу профессионала. Но позвольте дать рекомендацию по процедуре. Гундлаху с Иреной лучше всего приехать ко мне. Мы немного побеседуем, Швинд отнесет картину в машину, якобы намереваясь сразу вернуться, чтобы забрать Ирену, но на самом деле уедет с картиной. Когда я объясню Ирене, что Швинд обменял ее на картину, она поймет, с кем ей следует остаться.
– А если нет?
Он рассмеялся:
– Это уж моя забота. Я ее знаю. Она ушла от меня, когда у нас было трудное время; она решила, будто нашла настоящую любовь – не со мной, а с ним. После того как он обменяет ее на картину, Ирена поймет, где настоящая любовь. – (Я промолчал.) – Алло? Вы мне не верите и спрашиваете себя, что будет, если она все-таки не поймет этого? Не бойтесь, я не посажу ее на цепь, не запру в подвале. А если она захочет вызвать такси, вызову ей такси. – Его голос сделался властным. – Одним словом, составьте текст контракта, дайте его на подпись Швинду и мне, потом назначьте время встречи. – Он положил трубку.
Посадит на цепь и запрет в подвале? Вряд ли. А если он ее похитит, спрячет где-нибудь? На своей загородной вилле, на своем острове в Эгейском море? Усыпит ее, и очнется она на яхте или в самолете. Тогда ей придется сделать хорошую мину при плохой игре, написать мне открытку, что, мол, проводит с Гундлахом новый медовый месяц.
Мне представился их разговор, затем борьба, попытка усыпить. Справится ли Гундлах сам? Или камердинер будет держать Ирену, а Гундлах сунет ей в лицо тряпку с хлороформом? И они вместе отнесут ее в машину? Гундлах сам сядет за руль? Потом мне пришел в голову другой вариант. А если Швинд обманет Гундлаха? Расскажет все Ирене? И она поможет Швинду забрать картину, чтобы потом скрыться? Но Гундлах этого не допустит, у него есть надежные люди; он настигнет обоих и накажет Швинда, а ее увезет. Или разозлится так, что накажет и ее? Велит избить, изнасиловать, изуродовать? Нет, Швинд наверняка понимает, что не сумеет обмануть Гундлаха. Сделка состоится.
15
Гундлах ушел на покой лишь несколько лет назад, передав компанию своей дочери. Наделенный предпринимательским даром, он открыл филиалы в Восточной Европе, Америке и Китае, консультировал Коля и Шрёдера по экономическим вопросам объединения Германии и, если бы пожелал, мог бы возглавить Федеральный союз немецкой промышленности. Иногда мы виделись с ним на различных приемах. Своего обещания вспомнить обо мне в случае удачной сделки со Швиндом Гундлах не исполнил.
Да, я устроил сделку Гундлаха и Швинда, как они хотели. Составил контракт, который предусматривал передачу картины Швинду в соответствии с предложением Гундлаха, дал обоим заготовленный текст на подпись. Передачу картины назначили на семнадцать часов в воскресенье.
Кроме того, я решил предупредить Ирену. Но как? Вызвать ее в офис? Попросить, чтобы она пришла одна? А если Швинд за ней все же увяжется? А если она сочтет мое приглашение странным и не согласится? Я знал, где она и Швинд снимают квартиру, а потому, взяв отгул, поехал туда и припарковал машину так, чтобы видеть подъезд многоэтажного дома. Ждать пришлось недолго. В девять утра она вышла из подъезда, пошла по улице; я двинулся за ней следом по другой стороне. Мы сели в метро в сторону центра. Сутолока у выхода из метро помогла мне придать нашей встрече видимость случайности.
– Как хорошо, что мы встретились. Дело приобрело необычный оборот, это мне и хотелось бы обсудить с вами. У вас найдется для меня несколько минут?
Удивилась ли она? Ирена отреагировала спокойно, с улыбкой сказала:
– Я иду на другой берег. Проводите?
Миновав старый центр, мы перешли через мост, разговаривая о том, как изменился облик города, о предстоящих выборах, о том, что выдалась хорошая осень. Над рекой еще висел утренний туман, но пестрая листва деревьев уже поблескивала на солнце. Мне вспомнилось, что во время ее первого визита в мой офис тоже светило солнце и блестела листва.
Мы сели на скамейку, я рассказал Ирене, как побывал у Гундлаха, о визите Швинда в офис, о составленном контракте, который я дал обоим на подпись. Рассказал о своем опасении, что Гундлах сделает с ней что-нибудь недоброе, если она воспротивится его замыслу. Не знаю, как она восприняла услышанное. Я не смотрел на нее. Я глядел на реку, на город, видел, что туман слоится и рассеивается. Когда я начал говорить, город еще был окутан туманом, а когда закончил, уже вовсю сияло солнце.
Взглянув наконец на нее, я заметил в ее глазах слезы и тут же отвернулся.
– Ничего, – сказала она голосом, в котором уже не слышалось слез, – просто пара слезинок. – Помолчав, она спросила: – Зачем нужен контракт? Что он им даст?
– Думаю, Гундлах хочет, чтобы договоренность была оформлена в виде письменных обязательств, хотя они и не имеют юридической силы. В прежние времена он вызвал бы Швинда на дуэль.
– А вам, что дает контракт вам?
– Если бы я отказался его составлять, Гундлах нашел бы другого адвоката. Тогда я не узнал бы, как он и Швинд намерены поступить с вами.
– Разве адвокат может так себя вести? Сначала представлять интересы одного из моих мужчин, потом сговориться с другим и наконец все рассказать мне?
– Мне все равно.
Она кивнула:
– Значит, в воскресенье. Нет, ни яхты, ни самолета у моего мужа нет, и острова тоже. А вот загородная вилла есть. Неужели он впрямь смог бы увезти меня туда под наркозом? Не знаю.
– У вашего мужа? Разве вы не разведены?
– Он не дает согласия, а его адвокаты затягивают развод. – В ее голосе послышалось раздражение, и я не понял, чем его объяснить – несогласием Гундлаха или моим любопытством.
– Извините…
– Вам не нужно постоянно извиняться.
– Я… – Мне хотелось возразить, что я вовсе не извиняюсь постоянно, однако я промолчал. Я сидел, не зная, как сказать, что хочу ей помочь, что готов сделать для нее все возможное, все ей отдать, что я люблю ее.
– Ну и влипла же я с обоими моими мужчинами! Один хочет продать меня, другой, похоже, готов меня насильно увезти. – Она усмехнулась. – А вы? Чего хотите вы?
Я покраснел:
– Я… я причастен к тому, что вы оказались в такой ситуации, и хочу сделать все, что в моих силах, чтобы вы выпутались из нее. Если я вам… если бы вы меня…
Она взглянула на меня – удивленно, растроганно, сочувственно? Я не мог истолковать ее взгляд. Потом, улыбнувшись, она провела ладонью по моей голове, затылку, плечам, затем коротко обняла:
– Я попалась в руки злодеев, но не пропаду. Придет добрый рыцарь и спасет меня.
– Вы смеетесь надо мной? Я не считаю себя каким-то особенным. Просто я… я люблю тебя.
16
Я люблю тебя – я сразу почувствовал, что говорить «тебя» было неправильно. Однако «я люблю вас» звучало бы не лучше. Наверное, если «я люблю тебя» звучит неправильно, следует промолчать. Но когда душа переполнена, слова сами рвутся наружу. Мне тут же захотелось исправить ошибку, объясниться.
– Это случилось, когда ты пришла в офис. Ты говорила о любви, о том, что, когда женщину любят по-настоящему, она становится возлюбленной, матерью, сестрой, дочерью, говорила о счастье, которое даруется любовью, таком большом счастье, что нам завидует Бог. При этом ты улыбалась, и в улыбке были счастье, боль, мудрость и обещание… Нет, мне ты ничего не обещала, ничего такого, на что я бы мог рассчитывать, вовсе нет… это обещание было… космическим, я знаю, ты говорила о любви и о женщинах вообще… Но… ты и есть для меня такая женщина, поэтому любить тебя и быть любимым – это…
– Тсс, – она опять положила руку мне на плечи и притянула к себе, – тсс… – (Я умолк, надеясь продлить объятье, и закрыл глаза.) – Если ты действительно хочешь мне помочь…
– Что надо сделать? – Я открыл глаза. – Что?
– Ты мог бы… – Замолчав, она убрала руку с моих плеч. Я тоже выпрямился. Наконец она заговорила, сначала медленно, потом все решительней: – Когда в воскресенье мы поедем к Гундлаху… Карл не захочет брать мою машину, возьмет свой микроавтобус «фольксваген». Я могу… я дам тебе свои ключи от микроавтобуса. Когда мы зайдем в дом Гундлаха, ты проберешься в микроавтобус и спрячешься за водительским сиденьем. Карл вынесет картину из дома, положит в машину, захлопнет дверцу. Тут важно, чтобы ты сразу уехал. Чтобы сразу рванул с места. Если Карл сумеет распахнуть дверцу и запрыгнуть в машину, все пропало. Если же все получится… Я уверена, Карл подумает, что Гундлах решил его обмануть, бросится в дом, начнет винить Гундлаха, и я, пока оба будут спорить, сумею улизнуть. За домом Гундлаха дорога делает поворот. Там кончается сад, ты притормозишь, подождешь меня, я перелезу через стену и сяду к тебе в машину.
Я постарался отреагировать с таким же хладнокровием, с каким она изложила свой план.
– А Швинд припаркуется так, чтобы мне не пришлось разворачиваться?
Она кивнула:
– Я позабочусь об этом. О воротах не беспокойся, их закрывают только на ночь. – Ирена улыбнулась мне. – Если ты рванешь с места, как только захлопнется дверца, и если я убегу, как только мои мужчины сцепятся, у нас все получится.
Мне не понравилось, что она сказала «мои мужчины», но я промолчал. Я представил себе спускающийся по склону холма участок перед домом Гундлаха, дорожку от ворот к дому, деревья и парковку. Да, пожалуй, я сумею незаметно забраться в микроавтобус. Я не знал, что произойдет, если план сорвется, я зашел за черту, которую никогда не переступал. Но я был полон решимости.
– А когда ты сядешь ко мне в машину, куда мы поедем?
Она опять провела ладонью по моей голове:
– Куда ж еще?
17
Это могло означать только одно – ко мне. Я был счастлив. Теперь мы вместе. Мы вместе сделаем дело, вместе победим, вместе сбежим. Но бежать не обязательно, можно остаться – в чем ее могут обвинить? А меня? Я размечтался о нашей совместной жизни. Снимем ли мы большую квартиру или маленький дом, станет ли она ухаживать за садом, готовить еду, чем будет заниматься с утра до вечера, любит ли она путешествовать и куда предпочитает ездить, много ли она читает и что, если?..
– Мне пора. – Оборвав мои мечтания, она встала.
Я тоже встал:
– Можно тебя проводить?
– Здесь всего несколько шагов. – Она показала на Музей прикладного искусства.
– Ты…
– Я там работаю. Занимаюсь дизайном.
Внезапно я почувствовал страх. У красивой женщины, с которой мне грезилась совместная жизнь, уже была своя жизнь. У нее была профессия, она заработала достаточно денег или получила наследство, у нее были мужчины, Швинд и Гундлах появились не случайно, а по осознанному выбору. «Занимаюсь дизайном». Она сказала это так коротко, словно не хотела сообщать мне больше самого необходимого.
– Когда ты передашь мне ключи?
– Я брошу их в почтовый ящик. Где ты живешь?
Я назвал свой адрес.
– Тебе придется позвонить у входа. Ящик висит в подъезде. Когда ты придешь?
– Не знаю. Если тебя не будет дома, стану нажимать все кнопки подряд, пока кто-нибудь не откроет.
Она зашагала прочь. Пошла по набережной, пересекла улицу, зашла в музей. Переходя улицу, посмотрела направо и налево, проверяя, нет ли машин; она могла бы оглянуться на меня, махнуть рукой, но не стала.
Я вновь сел на скамейку. Вернуться в офис, чтобы сделать начавшийся день обычным рабочим днем? Этого мне не хотелось. Вспоминая в Ботаническом саду то утро у реки, я подумал, что потом ни разу не позволил себе просто бездельничать целый день. Разумеется, бывали дни, которые я посвящал моей невесте, потом жене или детям и не работал. Но в эти дни я выполнял свои обязанности по отношению к невесте, жене или детям или делал что-то полезное для собственного здоровья, для самообразования, для поддержания отношений. Интересные занятия, приятное разнообразие, чтобы отвлечься от работы. Но часами просто сидеть, глазеть по сторонам, щурясь от солнечного света, найти ресторан, побаловать себя вкусной едой и хорошим вином, пройтись, затем снова подыскать место, чтобы посидеть и поглазеть по сторонам, щурясь от солнца, помечтать – такое было со мной лишь в тот раз и случилось опять только теперь, в Сиднее.
Я спросил себя, о чем я тогда мечтал. Наверняка о совместной жизни с Иреной. Но наверняка не только об этом. Как теперь мне вспоминается прошлое, так и тогда я, пожалуй, вспоминал прошлое. Вероятно, оно увиделось мне в новом свете, поскольку я был на пороге обретения счастья. Возможно, мое детство у бабушки и дедушки показалось мне теперь не безрадостным временем, а шагом к свободе, и, думая о своей профессиональной карьере, я думал не о ее тяготах, а об успехах, и при мысли о своих несостоявшихся романах с женщинами я думал не о неудачах, а о предвестии счастья.
Я не жалуюсь на старость. Не завидую юности, что у нее вся жизнь впереди; я бы не хотел повторить свою юность. Но я завидую короткому прошлому юности. Когда мы молоды, наше прошлое еще вполне обозримо. Мы можем придать ему некий смысл, хотя всякий раз он, вероятно, будет иным. А теперь, оглядываясь назад, я не знаю, что в прошлом было для меня бременем, а что подарком, справедлива ли цена, которую пришлось заплатить за успех, и что исполнилось в моих встречах с женщинами, а что не далось мне в руки.
18
В пятницу я опять навестил картину. Художественная галерея была переполнена школьниками и учителями. Мне нравилась детская разноголосица: она напоминала мне переменки на школьном дворе или летние дни в открытом бассейне. Перед картиной стояла группа подростков, обсуждавших фигуру женщины. Не широковаты ли бедра, не толстоваты ли ноги, не маловаты ли ступни, симметрично ли посажены художником соски? Я не подошел к картине, но стоял близко от мальчишек, и, смутившись моим присутствием, они ретировались.
Я не находил в изображенной женщине никаких изъянов. Но и видел ее иной, чем в последний раз. Да, в ней была кротость, был соблазн и готовность отдаться. Она уже не сопротивлялась. Но и не сдалась окончательно. В том, как она держала голову, опустила глаза, сжала губы, чувствовалось тайное сопротивление, протест, непокорность. Она никогда не подчинится тому, в чьей власти она находится. Она будет подыгрывать ему. Однако в конце концов ускользнет от него, вырвется на волю.
Мог ли я уже тогда догадаться, вообразить, как развернутся события дальше. Я находился в доме Гундлаха совсем недолго, не успел толком рассмотреть картину. А если бы я поглядел на нее подольше? Понял бы что-нибудь?
Вечером того дня, когда мы сидели на берегу реки, она не пришла. Я взял отгул и на следующий день; мне хотелось быть дома, когда она придет, чтобы передать ключи. Я пораньше сходил в магазин за покупками, а вернувшись, не без боязни заглянул в почтовый ящик. Ключей еще не было. Я человек аккуратный, даже педантичный, поэтому мне не требовалось к приходу Ирены Гундлах приводить квартиру в порядок. Но я поставил в вазу цветы и наполнил блюдо фруктами. Опасаясь, что Ирене не нравятся педанты, я вынул пару яблок из блюда, катнул их по столику, книги и журналы разбросал на полу возле кресла, а на письменном столе небрежно разложил исписанные листы черновика задуманной статьи.
Ирена пришла в субботу. Она позвонила, и я, даже не выглянув в окно, понял, что это она, но не стал нажимать на кнопку, а бросился по лестнице вниз, чтобы открыть дверь подъезда.
– Я только хотела… – Ключи она держала в руке.
– Поднимемся ко мне. Нам надо поговорить.
Она пошла по лестнице впереди меня, быстрым шагом, я смотрел на ее ноги в туфельках без каблуков, на голые щиколотки, на бедра и ягодицы, туго обтянутые брючками, короткими, чуть ниже колен. Дверь в квартиру я оставил открытой, Ирена вошла медленно, оглянулась, но все же вошла, словно в ее визите не было ничего необычного. Пройдя в большую комнату, которая служила мне гостиной и кабинетом, она сначала шагнула к окну, посмотрела на улицу, потом на письменный стол, увидела исписанные листы.
– Что ты пишешь?
– Верховный суд вынес решение по авторскому праву… – Я запнулся. Внизу я не обнял ее, мне захотелось сделать это теперь, но я подумал, что выгляжу нелепо: малосимпатичная улыбка, слишком длинные руки и слишком большие ладони, неуклюжие движения. Я не решился подойти к ней.
– По авторскому праву? А что мы должны обсудить?
– Может, присядешь? Хочешь чаю, кофе или?..
– Ничего не нужно, я спешу.
Однако она все же села в кресло, вокруг которого на полу лежали книги и журналы, а я сел в кресло напротив.
– Завтра я поеду к дому Гундлаха… Это ведь богатый квартал. Моя машина не бросится в глаза, если я припаркую ее просто на улице? Не стану ли я сам слишком приметной фигурой на улице? Ведь люди там знают друг друга, не обратят ли они внимание на незнакомого человека?
– Оставь машину в деревне, которую будешь проезжать по дороге к Гундлаху. Оттуда пойдешь пешком, с полчаса, не больше. Тебе страшно? – Она испытующе посмотрела не меня.
Я покачал головой:
– Нет, я рад. Что мы с тобой… То, что я сказал тебе позавчера… Я тебя огорошил. Мне хотелось бы сказать это снова, подобрать красивые слова, но боюсь вновь огорошить тебя, поэтому лучше подожду, когда у нас появится в запасе целая вечность. Нет, мне не страшно. А тебе?
Она рассмеялась:
– Страшно, что дело сорвется? Что меня оскорбят? Увезут насильно?
– Не знаю. Что ты собираешься сделать с картиной?
– Ничего, пока не заполучу ее. – Она встала. – Мне пора идти.
Куда – хотелось спросить мне; и еще – любит ли она меня или хотя бы полюбит меня когда-нибудь, продолжает ли она спать с Карлом Швиндом и что мы предпримем в воскресенье, оказавшись в машине с картиной. Но я не задал ни одного из этих вопросов. Я встал, обнял ее, она не прильнула ко мне, но и не отстранилась, а потом, высвободившись, поцеловала меня в щеку, погладила по голове:
– Ты хороший мальчик.
19
Мне действительно не было страшно. Я сознавал, что собираюсь совершить проступок, из-за которого в случае провала с моей адвокатской карьерой будет покончено. Мне это было безразлично. Мы начнем с Иреной другую, счастливую жизнь. Можно уехать в Америку, я буду подрабатывать официантом в ночном ресторане, а днем учиться в университете, опять добьюсь успеха, хоть юристом, хоть врачом или инженером. Если Америка не примет скомпрометированного юриста, почему бы не двинуть в Мексику? Я без труда выучил в школе английский и французский, не возникнет особых проблем и с испанским.
Но перед сном меня охватил такой озноб, что зубы застучали. Меня продолжало знобить, хотя я накрылся всеми одеялами и пледами, которые сумел найти. В конце концов я заснул. Под утро проснулся весь мокрый от пота в отсыревшей постели.
Чувствовал я себя хорошо. Ощущал легкость и одновременно неимоверную силу, которой ничто не сможет противостоять. Это было удивительное, неповторимое ощущение. Не помню, чтобы я когда-либо испытывал его – раньше или позднее.
Начался воскресный день. Я позавтракал на балконе, светило солнце, в ветвях каштана щебетали птицы, от церкви донесся колокольный звон. Мне подумалось о венчании: венчалась ли Ирена в церкви и захочет ли она венчаться со мной, как она вообще относится к Церкви? В мечтах мне представились картинки нашей совместной жизни во Франкфурте, сначала на балконе этого дома, потом на балконе большой квартиры в Пальмовом саду, затем в парке под старыми деревьями на другом берегу реки. Я видел себя на борту океанского лайнера, везущего нас через Атлантику. Я попрощался с прошлым, с юридической фирмой, с Франкфуртом и всеми, кто там жил. Прощание было безболезненным. К своей прошлой жизни я испытывал спокойное равнодушие.
Я выехал из дому рано, но едва не опоздал. В деревне был праздник, рыночную площадь и главную улицу перекрыли, машины с трудом пробирались по боковым улочкам. Припарковавшись у кладбища, я отыскал тропинку через виноградники, по которой, как мне показалось, можно сократить путь, однако из этого ничего не получилось; я вышел на лесную дорогу, ведущую к кварталу, где находился дом Гундлаха. Когда меня обогнала машина, в голове мелькнула мысль, что Швинд тоже может поехать этой дорогой и заметить меня, поэтому я свернул на боковую дорожку, скрытую деревьями и кустарником.
Я постарался одеться неброско: джинсы, бежевая рубашка, коричневая кожаная куртка, солнечные очки. Но, выйдя из леса на воскресные пустынные улицы, где иногда видел на террасе семейство, сидящее под тентом, я почувствовал, будто все глаза уставлены на меня – глаза тех, кто сидит на террасах, и тех, кто стоит за окнами. Кроме меня, на улице не было ни одного пешехода.
Отказавшись от кратчайшего пути, на котором меня мог увидеть Швинд, я поблуждал по параллельным и боковым улочкам квартала и добрался до дома Гундлаха в пять часов с минутами. Парковочное место перед гаражом пустовало. Укрывшись за мусорным контейнером и кустами сирени, я принялся ждать. Я внимательно осмотрел дорожку к дому, сам дом, гараж с одной открытой и другой закрытой дверной створкой, в гараже стоял «мерседес», а на дорожке к дому нежилась на солнышке кошка. По другую сторону от дома на склоне холма зеленела лужайка, там росли невысокие сосны; я прикинул, что смогу зигзагами от сосны к сосне добежать до микроавтобуса. Нужно будет как можно скорее спрятаться за ним, чтобы меня не заметил случайный прохожий или кто-нибудь из соседнего дома или, заметив, не понял, что за тень мелькнула возле машины.
