скачать книгу бесплатно
Возили в Шереметьево кота:
Казалось бы, друзья, ну что такого?
Но вся страна им объяснит толково:
Бро – не багаж! И правил скукота
Придумана для томности ресепшон!
Два лишних килограмма – нипочём,
Народ так спорит, так он увлечён,
На зависть болтунам и сумасшедшим
Не видя дым от фабрик вдалеке,
Где мусор вместе с трупами сжигают,
И на коленях бабка, чуть живая,
Премьера просит выбить у ракет,
Мостов до Крыма, прочих ё-мобилей
До пенсии немножечко деньжат…
Но в Интернете паблики дрожат
От фотожаб! Все кошек полюбили,
Какой бесстыжий ваш Аэрофлот!
У котика из миски вынул мили!
Вы кровью Шереметьево умыли,
А нынче вам не приглянулся кот…
В упор проблем реальных не заметив,
Галдит июньский улей соцсетей.
Важнее людям спорить о коте,
Чем навести порядок на планете.
Мария Шабалина
Зов братьев меньших
Как же много среди нас несчастных,
Покалеченных и брошенных во мгле,
Кто без лапы… Кто без глаза… Все напрасно
В вечном страхе бродят по земле…
Как же так случилось, что доселе
В мире технологий и идей,
В обществе цивилизованных людей,
В XXI-м веке не при деле
Братья меньшьи ВАШИ оказались,
На пределе сил свой «век» живя…
От кого-то просто отказались,
Вынесли во двор среди тряпья…
Кто-то изначально там родился,
Прятался в подвалах и кустах,
Мёрзнул, голодал и ночевал в местах,
Где любой ходить бы даже постыдился.
Мало кто из нас обрёл спасенье:
Рук тепло и кров над головой.
Многие скончались в неземном мученье
От болезней, ран и стужи снеговой…
Но не стоит обнадёживаться сразу:
Даже если ты попал в ИХ дом,
Нет гарантии, что и тебя потом
Не изобьют, не бросят в тебя вазу…
А стоит ли чему-то удивляться
Коли средь НИХ живут сейчас и те,
Кто детям нашим не даёт сопротивляться
И отнимает жизнь, топя в воде…
ВЫ спросите меня, ну как же так случилось,
Что краткий «век» проводим мы в бегах…
ВАМ не найти спасения в Богах,
ВАШ дом прогнил, душа ожесточилась!
ВЫ принимаете законы в оправданье
И не считаете нас за живых существ,
Для ВАС мы – вещи, словно книг собранье,
Как мяч, как стол, мы – сборище веществ.
ВЫ издревле нас всех поработили…
Меняли суть, вторгались в ДНК,
И превратили волка ВЫ в послушного щенка…
Мы помним всё, мы это не простили!
И пусть у нас нет речи или слога,
Но мы кричим, хоть ВЫ к мольбам глухи,
И после смерти ждёт нас разная дорога:
Ведь нам – во свет, ВАМ – искупать грехи!
Екатерина Годвер
Кошка
М., которая умела быть более разной, чем казалось, посвящается
Кошки умеют входить в закрытые двери,
Даже Та Самая – им не преграда вовсе.
Кошки умеют молчать и ценить доверие,
Кошки не любят зиму, но любят осень —
Время шуршащих листьев и мягких пледов,
Нежных прикосновений холодных пальцев;
Кошкам известно, что там, за Дверью в Лето —
Но каждый год решают они остаться:
Чтоб человек не пропал, не замёрз, не сгинул
Где-то в метели, домой позабыв дорогу…
Кошка садится, дугой выгибает спину,
Зевает, вальяжной походкой идёт к порогу —
Навстречу тому, кто дверь отопрёт ключами,
Снимет пальто и, снег отряхнув с ботинок,
Спросит шутливо: «Мохнатая, что – скучала?
Знаю, что нет! Нахальная ты скотина,
Сейчас покормлю, только не лезь, ну, слушай!..»
Кошка смеётся, кормом хрустит, мурлычет.
Ночью она уснёт на его подушке
В запертой спальне. Таков кошачий обычай:
Ведь кошки умеют входить в закрытые двери…
Красно-белое
Замечательной и мудрой С. посвящается
Одеялом теперь подоконник застелен.
Смешным,
в красно-белую клетку.
Им когда-то меня укрывали от осени стылой…
Я не помню, конечно, —
но было
и это.
И такое, что дождь за окном и в окно —
мелкой дробью;
шелест книжных страниц, чёрных букв домино,
тусклый свет ночника в изголовье…
Старой лампы настольной, советской, завода «Салют»:
люди врут —
очевидцы, поэты…
Не врёт одеяло.
В мягкой ткани – конец и начало.
Либретто —
и кода.
На исходе забытого лета забытого года —
накрывали им стол, чтобы гладить бельё и рубашки.
А декабрьским днем положили в коробку для кошки,
где она принесла пятерых мокроносо-пушистых
и бесстыдно-писклявых, слепых и с хвостами морковкой.
Было солнце лукаво-лучистым
тогда, на пустой остановке, в мороз.
Но светило вполсилы:
не нам, мимо нас, не всерьёз…
Я пятёрок из школы в ту зиму уже не носила…
Было что-то ещё: до зимы, до меня – что-то было.
Одеяло безмолвно озябшую память укрыло,
как укрыло – спустя двадцать лет – уходящую кошку…
Смерти нет —
только прелой листвою следы запорошены.
Смерти нет —
только долгая ночь перед долгой дорогой.
Смерть есть смерть.
Но вокруг посмотреть – любо-дорого…
Что-то будет ещё, после нас. А пока – подоконник,
где другой, непохожий – пузатый и рыжий, как солнце —
кот ворчит одеялу про что-то такое, котовье.
Может, жарко ему; может просто неймётся
от скуки.
Чьи-то руки
кот видит во сне и урчит, еле-еле.
Листопад и дожди. Одеяло в свалявшейся шерсти:
мы фигуры и пешки на клетках его красно-белых,
мы выходим на свет, и уходим – на свет, честь по чести,
выползаем из тьмы – и уходим во тьму тихой сапой.
Мы горим и сгораем;
оно – остается и греет…
Кот, хвостом отмахнувшись, зевает —
и прыгает
на пол.
Ничего невозможно исправить
Удивительной и вечно любимой мадемуазель Э., а также ее подругам, замечательным мадам С., П., и М., посвящается
Ничего невозможно исправить. Штрихами замазки
Не отбелить бумагу, чтоб сызнова чёрным – по белому;
Сколько ни переписывай заново старую сказку,
Всё закончится так, как кончается слово – пробелом,
А вчерашней газетой – искристый кулёк с леденцами.
Вновь седая цыганка гадает прохожим на картах….
Хеппи-энды придумали люди с большими сердцами,
Но вся разница в том, что их раньше находят инфаркты.
Через тысячу книг и вокзалов злой тенью прокравшись,
Ртом беззубым старуха прошепчет тебе на романи:
«Ничего невозможно исправить в газете вчерашней.
Ничего, чаворАлэ!». В разверстой, зияющей ране
Больше жизни и красок, чем в чёрных убористых буквах,
Что испуганно жмутся к листу и друг к другу немножко,
Суетятся, ластятся, мурлычут и тычутся в руку:
«Ничего невозможно исправить… Никак невозможно».
День за днём нам платить и платить за чужие ошибки,
Точно так же, как кто-то безропотно платит за наши.
В переполненной чаше плывёт лупоглазая рыбка
С золотой чешуёй. Кверху брюхом, безжизненно, страшно.
Снежно-белая роза – для чёрной проказливой кошки
Лепестки под портретом роняет беззвучно и горько.
Но с картонки не тянется лапа поддеть их. Ведь больше
Ничего не исправить. И рыбку не выплеснуть в море,
Чтоб она уплыла: от цыганки, старухи с корытом,
Старика и рассказчика – в зёв промысловой вселенной,
Чтобы чёрная кошка над миской склонилась, и сыто
Облизнувшись, зевнула и спать забралась на колени.
Знают кошки, собаки и дети, что Радуги нету:
Взрослым вечно охота пилюлю послаще и сказку.
Только белая роза печально стоит под портретом,
Неизвестно откуда и как угодившая в вазу…
Галина Батраченко
«Иди в лес, прикармливай своего волка…»
