Доктор Вишневская. Клинический случай

скачать книгу бесплатно


– Жаль, – неожиданно огорчился Александр Оскарович. – Очень жаль.

– Почему?

– Потому что тогда бы мы могли бы обратиться в ОБЭП. Вымогательство доказывается элементарно.

Аудиозапись, видеозапись, изъятие в присутствии понятых… Там любят такие дела. Но если вам намекнут насчет денег…

– То я сразу же дам знать вам, – Анна достала из сумки кошелек. – Сколько я должна вам за консультацию, Александр Оскарович?

Александр Оскарович заслуживал платы. Он вникал, рассуждал, делал выводы, а не просто декларировал, что готов взяться за дело и называл стоимость своих услуг, как другие. О деньгах он вообще не заикнулся. Удивительный альтруизм.

– За такие консультации я денег не беру, – Александр Оскарович улыбнулся, демонстрируя щербатые зубы. – Вы же не берете денег за диагностику?

– Я как раз за диагностику и беру, – улыбнулась в ответ Анна. – Так сколько же?

– Нисколько. Я привел неудачный пример, у вас принципиально иная диагностика. Вот если дело дойдет до суда или хотя бы до переговоров, тогда мы обсудим денежный вопрос. Могу сразу сказать, что мои услуги обойдутся вам недорого. По самому крупному счету не больше пятнадцати тысяч…

«Табличкой нормальной не обзавелся, а запрашивает больше других!» – подумала Анна, мысленно вычеркивая жадного адвоката из списка людей, с которыми можно иметь дело. Но, чисто из природной дотошности, уточнила:

– В евро или в долларах?

– Исключительно в рублях. Можно наличными, можно перевести на счет. Как вам удобнее. Постойте… Анна Андреевна, вы что решили, что я вам сумму в баксах или евро назвал? То-то я смотрю у вас выражение лица изменилось. В рублях. За первое судебное заседание я беру пятнадцать тысяч рублей, сюда же входит и знакомство с делом, а за последующие – по семь. Но ваше дело, если оно, конечно, станет делом, «отсудится» за один раз, я уверен. Переговоры стоят дешевле. У меня в офисе – пять тысяч за встречу, с выездом – семь. Тут тоже долго рассусоливать не придется. Как только я упомяну о привлечении к ответственности за клевету, претензии сразу же сдуются… Можно узнать, почему вы улыбаетесь?

– Вы какой-то странный адвокат, Александр Оскарович, – сказала Анна, убирая кошелек обратно. – Вам, наоборот, надо внушать мне, что дело архисложное, дорогое…

– Так вы же в это не поверите, сразу же поймете, что вас пытаются раскрутить.

– Знаете, до вас я посетила троих ваших коллег, и все они пытались внушить мне, насколько сильно я влипла.

– И в итоге вы приехали ко мне, Анна Андреевна, – не без удовлетворения констатировал адвокат. – Надеюсь, я сделал все для того, чтобы вы сейчас не поехали к пятому по счету…

– Я бы в любом случае не поехала бы, – Анна посмотрела в окно, а потом – на часы. – Уже поздно. Но вы единственный, кому удалось произвести на меня хорошее впечатление, что правда, то правда. Хотя ваша вывеска поначалу меня чуть не оттолкнула…

– Я понимаю, – закивал адвокат. – Вы ожидали увидеть нечто медное, тяжелое…

– Хотя бы пластиковое, – улыбнулась Анна, – но не бумажку…

– Эх, – Александр Оскарович вздохнул, словно собираясь с духом. – Так уж и быть, Анна Андреевна, открою вам тайну. Я нарочно не заказываю вывеску и не слишком обживаю свой офис, чтобы арендодатель не поднял мне плату. Здешний хозяин такой жучила – любит набавлять чуть ли не ежемесячно. Вот я и декларирую, что я здесь временно и могу съехать в любой момент. Снести в машину комп, принтер и папки – минутное дело.

– Помогает?

– Седьмой месяц здесь сижу, а плата пока ни разу не повышалась. Могу представить, как арендодатель меня ненавидит…

– Вам знакомо выражение: «Oderint dummetuant»?

Анна не была уверена в том, что в юридических вузах изучают латынь, но не исключала такой возможности.

– Пусть ненавидят, лишь бы боялись, – тут же перевел Александр Оскарович. – Любимое изречение императора Калигулы, между прочим. Возьмите мою визитку и, как только получите повестку или вам позвонят, короче говоря – как только будут новости, сразу же сообщайте мне. А звонящих можете просто перенаправлять. «Свяжитесь с моим адвокатом!» – любимая фраза в Голливуде.

При чем тут Голливуд, Анна не поняла, но с удовольствием посмеялась вместе с Александром Оскаровичем, представив, как кто-нибудь из ее противников будет ожидать встречи с каким-нибудь важным Адвокатом с большой буквы, а нарвется на Оскарыча.

Почти всех симпатичных ей людей Анна про себя называла только по отчеству, да и то не по полному, а фамильярно сокращенному. Выходило по свойски, по-родственному.

Виноградово-Южное

Карточная игра под названием ломбер канула в Лету, оставив свое имя небольшому столу для игры в карты. Классический ломберный стол должен быть складным и прямоугольным. Анне достался овальный, колченогий и не складывающийся. Уму непостижимо, но такую драгоценность выкинули на помойку. Что называется – и ума не хватило, и рука поднялась. Хорошо еще, что не зашвырнули далеко в бункер, где его сразу же засыпало бы мусором, а оставили сбоку – берите, люди добрые, пользуйтесь, нам не жалко. Все четыре гнутые ножки, хоть и шатались, хоть и имели разную длину (две как будто обкусили снизу), хоть и были ободраны, но были, были, имелись в наличии! Это ли не счастье? Самое настоящее.

В машину столик не влезал, ни боком, ни таком. Припарковаться возле подъезда и вернуться к помойке за находкой было рискованно – а ну кто уведет прямо из-под носа? Анна оставила машину у бункера (машину-то увести немного труднее) и потащила столик домой. Дома не утерпела – рассмотрела попристальнее и обрадовалась тому, что ножки легко и без ущерба можно было отделить от столешницы. Руки сладко зачесались в предвкушении работы.

Значит, не придется просить кого-то из знакомых обладателей вместительных автомобилей отвезти ценную находку на дачу и долго ждать оказии. Значит, уже в эти выходные можно будет заняться столиком вплотную. Знакомые, кроме того, что их надо просить, плохи своими шуточками. Пока везут какой-нибудь комодик до Виноградова, сто раз пошутят насчет того, что такой рухляди место только на свалке. Ага, на свалке… Это они просто не поднимались на второй этаж и не видели, что можно сделать из этой самой «рухляди». Но второй этаж был своим, интимным, не для всех. Сейчас, например, туда допускалась только двоюродная сестра Виктория. Виктории красота отреставрированной и расписанной мебели была недоступна. Все красивое и восхитительное в ее понимании должно было быть выставлено в респектабельных антикварных магазинах, желательно – лондонских («Только в Англии можно найти настоящую старину!») и иметь ценник с умопомрачительным количеством нолей. Тогда можно ходить вокруг, цокать языком, охать, ахать, восхищенно заламывать руки, а потом капризно топнуть ножкой и сказать своему мужу: «Гарусинский, если не можешь купить, то хотя бы сфотографируй нас вместе! Хоть какая-то память останется…». Реставрация – это хобби, давнее, душевное, в смысле – для души, но иногда так хочется, чтобы кто-то понимающий восхитился, оценил, похвалил. Можно было, конечно, завести себе блог и выкладывать туда фотографии, но такой вариант Анне не нравился – слишком уж он публичный. Похвастаться коллегам? Анна однажды принесла из дома маленькую шкатулочку, которую собрала буквально из щепок и очень долго расписывала в стиле шинуазри, европейской стилизации под Китай. Шинуазри привлекало Анну своей вольностью, можно было экспериментировать, отступать от классических и очень строгих китайских канонов, идти на поводу у своего вдохновения, то есть, образно говоря, творить не в узких, а в широких рамках.

– Какая прелесть! – восхитилась Долгуновская, увидев шкатулку. – Обожаю такой жопанистический китч! С Измайловского вернисажа штучка?

– Жопанистический? – машинально переспросила Анна.

– Ну да, под Японию. – Долгуновская удивленно посмотрела на Анну: «Доцент, а таких простых вещей не знаешь!».

Следующим, кто заметил шкатулку, был Виньков.

– И почем такие в Коптево? – спросил он.

– Почему в Коптево?

Этот район Москвы у Анны ассоциировался только со стадионом «Наука». Но оказалось, что там еще есть вьетнамский рынок.

Анна вполуха выслушала сравнительный анализ выгод и преимуществ различных московских рынков и, как только Виньков ушел, спрятала шкатулку в ящик стола, а вечером унесла домой. Ничего особенного, подумаешь – спросили не в тему несведущие люди, но неприятный осадок остался надолго. Как тут не вспомнить общеизвестное: «Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими»[6 - Матф. 7:6.].

Но когда-нибудь (ах, сколько хорошего тонет в этом стремном водовороте под названием «когда-нибудь»!) можно будет устроить выставку. Во всяком случае, Анна лелеяла эту мысль где-то в потаенных глубинах своей души. Для узкого круга. Не в какой-то там галерее, а прямо здесь, на даче. Совместить с шашлыками или барбекю, сделать такой веселый междусобойчик, гибрид пикника с вернисажем…

В Московской области есть два Виноградова, на севере и на юге. Недалеко от Долгопрудного и в Воскресенском районе. Виноград что там, что здесь растет, если посадить, но до нужной спелости не вызревает, остается мелким и зеленым. В Вологодской области, кстати, тоже есть свое Виноградово и тоже без винограда.

«Свое» Виноградово Анна, верная привычке к ясности и точности, называла Виноградовом-Южным. Дача у нее была наследственная, доставшаяся от деда-профессора, очень авторитетного специалиста в области термической обработки металлов. Дед работал в каком-то «почтовом ящике», то есть – засекреченном учреждении, у которого вместо адреса указывался только номер почтового ящика. Мать Анны выросла, встречаясь со своим отцом лишь изредка, по большим праздникам, потому что дед не неделями, а целыми месяцами пропадал на работе. Авралы, испытания, заседания… Дед жил послезавтрашним днем, оттого и умер рано – в шестьдесят два года.

Дача по нынешним меркам скромная до убогости – деревянный двухэтажный дом на двенадцати сотках, когда-то, если верить рассказам матери, считалась о-го-го какой. Тогда большинству давали участки в шесть соток и не разрешали строить капитальных домов – только летние дощатые домики. Приходилось изворачиваться – ставили деревянный сруб, а поверху обшивали его досками. А тут – бревенчатый дом в два полноценных этажа, чердак, по которому можно разгуливать пригнувшись, и все радости жизни прямо в доме – водопровод, канализация, магистральный газ. Про электричество и упоминать нечего, электричество на всех дачных участках есть по определению…

Yuppa tuppa ta ta
Yuppa tuppa chic ta
Do thang, do thang
Do tuppa thang cho…[7 - The Doors, «Do it»]

Песня под названием «Делай это» как нельзя лучше подходила для монотонной кропотливой работы. Самое неинтересное – это очищать, удалять пыль, грязь, остатки лака и краски. Нет, не «самое», а единственно неинтересное. Все остальное так захватывает, что можно забыть не только про неприятности, но и про еду и сон.

Rikki te tatar
Те teen tar
De dow dow
Ha, ha, ha, ha
Ha, ha, ha, ha…

Лучше всего, конечно, орудовать кисточкой, но не всякая грязь кисточке «по зубам», то есть – по щетине. В резных канавках на ножках и по краям столешницы засохла вековая, без преувеличения, грязь. Навскидку, не углубляясь в тему, скорее интуитивно, Анна отнесла столик к началу девятнадцатого века, но не исключено, что она ошиблась. Но, во всяком случае, уж сотню лет столик разменял – здесь не было никаких сомнений, и быть не могло.

Несмотря на холодную, промозглую погоду, Анна уселась работать на террасе, на свежем воздухе, рассудив, что лучше одеться потеплее и, время от времени согреваться горячим чаем, чем сидеть в мастерской в «наморднике», то есть – с респиратором. Жидкости-то приходится использовать одна душистей другой – ацетон, щавелевая кислота, нашатырный спирт. Вот крыть лаком – это только в помещении, чтобы пыль не садилась, тогда уж без респиратора не обойтись, а очищать все равно где.

Термос с чаем, в который по случаю «особых условий труда» был добавлен коньяк, стоял под рукой. По навесу мерно барабанил дождик, впереди было два свободных дня, соседи, любившие устраивать у себя на даче шумные сборища, в этот раз не приехали… Красота!

Анна работала, слушала «Доорз» и попутно развлекалась тем, что составляла в уме свою анкету. Составляла и комментировала.

«Анна Андреевна Вишневская, 32 года…»

Боже мой! Скоро – тридцать три, возраст Христа. Лермонтов прожил неполных двадцать семь лет, а успел стать классиком отечественной литературы… Наполеон в тридцать лет совершил государственный переворот и стал первым консулом Франции… Правда, кончили они оба плохо, что Наполеон, что Лермонтов. Лермонтову повезло больше – жил без особых забот и умер быстро. А Наполеон интриговал, правил, воевал, падал, взлетал, снова падал… И умирал долго, мучительно. Нет, если выбирать, то лучше уж как Лермонтов… Он, кстати, и по характеру близок Анне. Его считали вредным ехидным насмешником – и об Анне сложилось примерно такое же мнение, которое полностью укладывается в емкое слово «стерва». Да, доцент Вишневская – стерва. «Та еще стерва», – как говорят некоторые, с придыханием. Доцент Вишневская не комплексует по этому поводу, не стыдится. Более того – она этим гордится. Только аморфные бесхребетные создания нравятся всем или почти всем. Яркие успешные личности в первую очередь будят в окружающих зависть… Если мир несовершенен, то как может быть совершенством доцент Вишневская? Впрочем, у шефа слово «стерва» однажды прозвучало как комплимент. «Ты стерва, но не сука, – сказал он после случая с Цегенько. – За то и терплю». В этом он весь, Аркадий Вениаминович, вроде обос. т, а в то же время похвалит. Дипломат Дипломатович, мастер кнута и пряника…

«Образование – самое, что ни на есть высшее…». «Я настолько умна, что учу других за деньги», – иногда шутила Анна. То, что она шутит, понимали далеко не все.

«Семейное положение – одинокая, незамужняя…» Можно сразу продолжить: «независимая, не страдаю». Был у Анны «в анамнезе», как выражаются врачи, мимолетный неудачный брак. Впрочем, слово «неудачный» можно выбросить, если вспомнить второе значение слово «брак». Недаром умные люди утверждают, что хорошую вещь «браком» не назовут.

Получилось по древней студенческой поговорке: «Сдал сопромат – можешь жениться». Только вот Анна уже не была студенткой и не сопромат она сдала (да и что представляет собой тот сопромат по сравнению с нормальной анатомией?), а защитила кандидатскую диссертацию. Тут-то ей в голову и ударило. Захотелось любви, обожания, понимания… Длинный, в общем-то, список, незачем оглашать его целиком. И подвернулся под руку (под руку всегда подворачивается не то, что нужно) Сеньор Офицер, перспективный банковский деятель, руководитель офиса «Вельтштайзенбанка» на Якиманке. Прозвище он получил от английского названия своей должности – «Senior officer». Очень импозантно, хочешь – как «руководитель офиса» понимай, хочешь – как «старший офицер». Мон женераль, ха-ха…

Сеньор Офицер был неплохим человеком и, кажется, любил Анну. «Брак двух круглых сирот просто обречен на счастье, – говорила двоюродная сестра Вероника. – У тебя нет свекрови, у твоего мужа – тещи. Некому разрушать ваше счастье и пить вашу кровь». У самой Вероники тоже не было свекрови, но ее муж, если верить рассказам, пил Вероникину кровь в три горла – за себя и за покойных родителей.

Анне тоже казалось, что она любит, но через полгода она поняла, что ошибалась. Не стала рубить сплеча, три месяца прислушивалась к себе, а вдруг как шелохнется в душе что-то, вдруг отзовется, но не шелохнулось и не отозвалось. Пришлось объявить мужу о том, что она считает их брак ошибкой и что им лучше расстаться. К объяснению готовилась неделю, предвкушала очень тяжелый разговор, даже запаслась седативными препаратами, но вышло как в плохой итальянской комедии. Услышав горестную весть, Сеньор Офицер и глазом не моргнул и вопроса не задал. Допил свой чай и пошел собирать вещи (жили они у Анны, а его трешку на Кропоткинской очень выгодно сдавали). Анна очень удивилась, но решила подождать. Дождалась – минут через сорок Сеньор Офицер появился на кухне, сообщил, что сборы закончены и предложил «трахнуться напоследок». Вот тут-то Анна поняла, что зря выжидала три месяца, да и вообще зря выходила замуж. Сеньор Офицер уже уехал, а она все сидела и смеялась. Отдышится – и давай по новой. Если уж истерить, то – смеясь, а не плача.