скачать книгу бесплатно
– Нет, это вам. Я ее в тире выиграл. – Лицо Альберта выражает непреклонность.
– Правда? – спрашивает Вики. – Вы так хорошо стреляете?
– Ну да, вроде неплохо. – По лицу охранника пробегает снисходительная ухмылка.
Альберт абсолютный трезвенник, во всяком случае, на службе, да и Вики не назовешь пьяницей. И все-таки сисадмин иногда позволяет себе, подобно многим айтишникам, отдавая предпочтение именно виски. Даже в шкафчике у него, где хранится всякая компьютерная мелочовка, стоит давно початая бутылка, правда не «Джемисон», а «Тичерс», из которой он, притомившись или для вдохновения, делает пару глотков. Так что Альберт не просто позаботился о подарке, который, оказывается, достался ему даром благодаря меткой стрельбе, но все основательно продумал.
Кабель и «Джемисон» – разные весовые категории и разные ценовые сегменты (несмотря на выигрыш). Вики это почему-то не по душе, хотя, с другой стороны, экая разница? Не все измеряется деньгами. Тем не менее, собираясь домой в конце рабочего дня, он прихватывает подаренный сувенир, снова скоромно упакованный им в бумажный пакет, и по пути возвращает его Альберту, не так чтобы демонстративно, но решительно. Он ставит сосуд на конторку охранника и, натянув поглубже на глаза черную шерстяную шапочку, быстро ретируется.
У самой двери он оглядывается и бросает через плечо, как бы между прочим:
– А яблоки правда вкусные. Сочные такие…
Здесь начинается новый этап этой незамысловатой истории.
Альберт уже не так улыбается при появлении Вики или при встречах на нейтральной территории, то есть на кухне, он вообще не улыбается, вид у него сумрачный и скучный, он молча заваривает себе крепчайший чай или не менее крепкий кофе, от которого другого наверняка хватила бы кондрашка. На Вики он почти не смотрит, а если и поглядывает, то искоса и украдкой. Не забудем сказать и о том, что кабель для подзарядки, тот самый серый, который был ему подарен, он кладет Вики на стол.
Это уже жест, иначе не назовешь.
Короче, обратный обмен сувенирами состоялся. Дед Мороз в шоке.
С этой минуты Вики старается проскользнуть мимо Альберта как можно быстрей и незаметней. И без того низкорослый, он словно становится еще меньше. На душе у него скребут кошки.
С чего вот только? Что он такого учинил? Вернул культовый напиток Альберту, не пожелав принять его в подарок? Ну и вернул, поскольку посчитал его не очень уместным.
Он, правда, начинает сомневаться в правильности своего решения – исключительно потому, что как-то не по себе, ведь не хотел никого обижать.
Альберт же, судя по всему, обиделся, причем серьезно. Это сильно напрягает Вики, саднит, колет, словно застрявшая под кожей заноза, отчего и вокруг все воспаляется. Он не знает, что делать, ему постоянно мерещится огромная фигура Альберта за спиной, тело его сжимается, пальцы промахиваются мимо нужных клавиш, так что приходится по нескольку раз совершать одну и ту же манипуляцию, работа стопорится и не приносит прежнего удовлетворения.
Все это, конечно, странно. Если бы Альберт проявлял какую-то враждебность, тогда б понятно, однако ничего похожего не наблюдается. А что к Вики он теперь относится иначе, чем прежде, ну так и что ж? И пусть!
Только все-таки не пусть. Когда Вики неожиданно подал заявление об увольнении, все были абсолютно убеждены, что компьютерного гения просто переманили, посулив большие деньги. Не исключено даже, что как раз те самые таинственные люди. В конторе его, разумеется, пытались отговорить, убеждали, вроде даже что-то обещали в самой ближайшей перспективе, ну и прочее. Однако он был тверд и ни на какие посулы не поддался.
Так и не стало Вики, о чем долго сожалели, при нем все проблемы решались быстро, без заминки и без лишних разговоров.
Альберт же, добавим, по-прежнему на своем месте, арбузы на грядках в его деревне под Рязанью произрастают, как и раньше, а моченые яблоки все так же вкусны, особенно с медом.
Искусство заваривания кофе
Когда я готовлю себе кофе, а делаю я это не так уж часто, то всякий раз почему-то вспоминается та наша с приятелем поездка в Сухуми и женщина, у которой мы переночевали, чтобы на следующий день отправиться дальше. Она-то и учила нас варить кофе с пеночкой. Фантастический кофе – ароматный, мягкий и одновременно крепкий, так что организм сразу взбадривался и был готов к подвигам.
Как она его варила? В принципе, ничего особенного. Сначала молола зерна в электрической, громко гудящей белой кофемолке. Потом высыпала в обычную серебристую турку, чуть разогревала на маленьком огне, отчего по всей кухне распространялся роскошный аромат, и только потом вливала туда горячую воду (не кипяток), постепенно доводя ее до кипения. При этом она несколько раз помешивала ложечкой, не давая напитку вспениться, и лишь в третий раз отпускала его на волю. Тогда и возникала сверху та самая вкуснейшая и нежнейшая пенка, которая придавала кофе особый шарм.
Признаться, мне так и не удалось вполне овладеть этим искусством. Много раз пытался, но увы! То ли заливаемая вода была не той степени горячести, то ли неправильно помешивал, то ли не так подогревал, то ли еще что-то, хотя, казалось бы, ничего сложного. Часто казалось, что вот-вот получится, вроде действительно похоже, а в итоге все равно не так. Даже обидно. Не исключено, что кофе у нее был какой-то особый, очень хорошего сорта – деталь не последней значимости. Или с каким-то особым настроем она его варила, потому что, как сама говорила, при приготовлении таких напитков, как кофе или чай, кофе в первую очередь, нужен особый настрой, особое расположение духа, потому что напитки это чувствуют. Тут ведь целый ритуал, именно что искусство.
Познакомились мы в поезде, когда ехали на юг, к морю. Соседка по купе – средних лет, приятной наружности, с темными волнистыми волосами, карими глазами и очень бледным лицом. Что-то южное в ней проглядывало.
Она располагала к себе, а ее интерес к нам казался неподдельным и был приятен. Москвичи, студенты с пока неведомым будущим – ей все про нас было любопытно: что читаем, как развлекаемся, кто родители и так далее. Мы много разговаривали, она расспрашивала, нравится ли нам учиться, как живется в Москве студентам, – вполне банальные вопросы, какие можно безобидно задавать случайным попутчикам и при этом не казаться особенно назойливым. Больше всего ее занимало, что нас ждет впереди, какая работа, трудно ли устроиться, даже как у нас с личной жизнью. Вообще о жизни говорили, о кино, театре и как-то ненароком, не вспомнить, в связи с чем, речь зашла о кофе. Возможно, потому, что проводница как раз принесла чай, а приятель воскликнул:
– Эх, кофейку бы!
– Любите кофе? – оживилась попутчица.
Ну да, любим. Можно сказать и так.
Ответ ее не очень устроил, слишком отстраненным показался, невыразительным. А к кофе нельзя, сказала решительно, так относиться. Кофе – это… это… Кофе – это целая жизнь, но не обычная, а настоящая, полнокровная, живая, кофе превращает вас в сильного творческого человека, способного решать самые трудные задачи. Кофе наполняет энергией, вкусом к жизни, любовью к ней. Вы чувствуете, что живете. Она так загорелась вдруг этой темой, что и мы оживились, как будто глотнули волшебного эликсира.
Кстати, если не ошибаюсь, она представилась доктором, правда детским, – педиатром.
В Сухуми прибывали поздно вечером и надо было еще искать место для ночлега. Услышав, что нам негде остановиться, попутчица великодушно предложила остановиться у нее.
– Не волнуйтесь, денег с вас не возьму, а места у меня достаточно. Завтра утром напою вас настоящим кофе.
Мы с приятелем переглянулись: удача нам сопутствовала.
В квартиру вошли, когда была уже ночь. Небо над городом было усеяно звездами, терпко пахло какими-то южными цветами, теплый ветерок приносил, как казалось, йодистый запах моря, хотя, по словам хозяйки, отсюда до него было прилично. Она сразу показала нам комнату, где стояли большой диван и кровать, – места действительно хватало. А некоторое время спустя постучала к нам и пригласила перекусить.
В кухне она поставила перед нами тарелку с бутербродами, вытащила из буфета бутылку вина и бокалы.
– Вино домашнее, местное, вам понравится. Оно совсем легкое, хотя и довольно хмельное. Лучше спать будете.
Себе она тоже налила.
Мы чокнулись за знакомство. Вино было темно-красное, сладковатое, пахло живым виноградом. После него мы как-то сразу расслабились, осоловели, но с удовольствием выпили еще по бокалу, потом еще. Окна были распахнуты, и в квартире, довольно скромно меблированной, сразу усилились ароматы с улицы. Может, даже был слышен плеск волн, хотя после выпитого могло и почудиться.
Вино и вправду оказалось довольно хмельным, так что все стало немного воздушным и загадочным. Но спать почему-то не тянуло. Хотелось еще чего-нибудь – например, прогуляться к морю, может, даже искупаться.
Все складывалось как нельзя лучше.
– Понравилось? – спросила почему-то немного грустно про вино хозяйка. – Мне его родственники из горной деревни привозят. Красное вино хорошо для здоровья. Если, конечно, не перебарщивать.
Мы еще немного поболтали и отправились укладываться.
Гостеприимство на юге – обычай. Белье уже было постелено, оставалось только юркнуть под одеяло и забыться.
Посреди ночи меня разбудили за стеной какие-то звуки, вроде как голоса. Я приподнял голову и посмотрел на диван, где спал приятель. Одеяло было откинуто, там никого. Нет, это не снилось, голоса действительно были слышны. Ну что ж, жизнь любит преподносить сюрпризы. Ай да молодец, подумалось едва ли не с завистью, вот же. Некоторое время я продолжал прислушиваться, но вскоре снова стал задремывать.
Трудно сказать, сколько я спал, когда меня тронули за плечо. С трудом продрав глаза, я уставился в полумрак. Рядом стоял приятель и тормошил меня.
– Иди! – сказал он. – Тебя зовет.
Возможно, сон продолжался.
– Не понял, что ли? – повторил приятель, широко зевнув.
Я бессмысленно таращил глаза.
– Чего ты? – маячил в полумраке приятель. – Дрейфишь, что ли?
Очень странно все это было. И не настолько я был продвинут в таких делах, чтобы вскочить и бежать сломя голову. Тем более что отношение к приютившей нас женщине было исключительно уважительное, без всяких задних мыслей. Ничего, кроме благодарности. Хотя тут же промелькнуло, что, может, не случайно она пригласила нас. Может, на что-то подобное и рассчитывала, тем более что жила вроде одна, возраст и все такое. Расчет вполне верный: молодые ребята, легкие на контакт, почему нет? Для нас приключение, для нее тоже. Женщина наверняка с опытом. У приятеля, похоже, вроде все сладилось. Смущало, что он уже там побывал, а я вроде как в очередь.
– Давай, не тушуйся, – хрипло буркнул приятель, укладываясь на свой диван и накрываясь одеялом. – Все путем. Она хорошая.
Вот ведь: хорошая.
Успокоил.
После некоторых колебаний я выбрался из постели. Дверь в другую комнату была приоткрыта, сквознячок (или волнение?) холодил спину до дрожи. Окно было зашторено. Ладно, чего уж, не сам же – позвали.
– Иди сюда! – Шепот из дальнего угла.
Вот и подтверждение.
Через секунду я уже лежал рядом с ней.
– Какие у тебя ноги холодные! – сказала она, прильнув к моему плечу. – Неужто замерз?
Так это по-домашнему, по-матерински прозвучало, что дрожь как-то сразу унялась. Возле нее было очень тепло, даже жарко, руки мягкие, нежные.
– Расслабься, – сказала тихо. – Не думай ни о чем. Просто полежим вот так, в обнимку.
Легко сказать, не думай. Рядом женское горячее тело – и не думать? Ну да, только тело само за тебя думает.
– Обними меня, вот так. – Она завела мою руку себе за голову, прилегла на нее. Волосы щекотали кожу. Аромат духов был сильным и пряным, не сказать, что он мне нравился.
– Прости, что позвала тебя… Мне нужно.
– А приятель?
– Про приятеля забудь.
– Как это?
– Забудь, говорю, – повторила она. – Просто полежи рядом, и все. Не комплексуй. И спасибо, что пришел. Можешь даже просто уснуть. Мне нужно, чтобы кто-то сейчас был рядом. Не хотела говорить, но скажу: мне совсем немного осталось, понимаешь? Может, месяц, может, чуть больше. Я специально к врачам ездила в Москву. Теперь вот отсчет пошел. Не дай бог тебе когда-нибудь узнать, как это считать дни и гадать, когда все может закончиться. У здорового всегда все неограниченно впереди, особенно в юности. Но как раз тогда ты этого не осознаешь и не особенно ценишь.
Совсем уже неожиданно.
– Может, и не надо бы так, – сказала она после недолгого молчания. – Только теперь уж что об этом? Как есть, так есть. Ты ведь не в обиде? А меня Господь простит.
Я отрицательно покрутил головой, чувствуя щекой ее волосы.
– И правильно. – Она легко коснулась губами моего плеча. – Считай, что сделал доброе дело.
Шуточки.
Утром впору было спросить себя, а не приснилось ли, поскольку спал я как убитый. Но проснулся-таки в этой комнате и в этой постели. Хозяйки рядом уже не было, за дверью слышались голоса. Окно было расшторено и распахнуто, ярко светило жаркое южное солнце.
На кухне все было чинно. Она вела себя как ни в чем не бывало, приготовила нам яичницу, молола кофе и объясняла, как его надо варить. Мелкими долгими глотками мы не столько пили, сколько смаковали крепкий ароматный напиток, который и вправду пробуждал каждую клеточку, каждую жилку, наполнял энергией и жизнелюбием.
Впереди нас ждало море, небо, девушки, развлечения… Искоса я украдкой взглядывал в ее бледное, кажущееся усталым лицо, пытаясь получше рассмотреть и, возможно, запомнить получше. Все-таки то, что с нами произошло в этой квартире, было необычно и немного неправдоподобно. И то, что она про себя говорила ночью, не умещалось в голове.
Прощаясь, она протянула нам бумажку с номером своего телефона.
– Будете снова в наших местах, звоните. Буду рада.
Однажды, спустя, наверно, полгода, я вдруг решил набрать ее номер. Просто так, даже сам не зная зачем. И пробовал несколько раз. Может, чтобы услышать голос и лишний раз убедиться, что все это действительно было: спящий южный город, звездная ночь, пьянящий аромат цветущих растений и далекий шум моря… И свежезаваренный крепкий кофе, с пеночкой, приготовить который самому так ни разу и не удалось.
Телефон молчал.
Мальва
Мальва – это всего лишь растение. Очень высокий, едва ли не в человеческий рост стебель, не очень крупные нежные звездообразные соцветия, красные, белые, фиолетовые и т. д. Ближе к осени на месте цветов образуются небольшие луковки, вроде как семена.
Она: вижу, ты что-то роешь возле забора. Спрашиваю: и что это ты делаешь? Ты оборачиваешься и отвечаешь: мальву сажаю. Я еще удивилась: как мальву? Какую мальву? Ты же хотел посадить сирень? И тут вижу: мальва прямо на глазах растет, вытягивается кверху и сразу, почти мгновенно распускаются розовые цветы с большими нежными лепестками. И я думаю: как же это так, что вот в одно мгновение, как не бывает. Прямо чудеса…
Это она свой сон рассказывает. Обычно ей редко снятся сны, верней, снятся, но она их не запоминает. Все равно, как если бы ничего не снилось. А тут мало что вполне осязаемый сон, даже цветной, она помнит его и рассказывает уже в третий раз, почти слово в слово, всматривается в себя, пытаясь вспомнить еще какие-то детали, будто боится пропустить что-то важное.
Ну да, сон…
Недавно сцепились из-за того, что решил возле забора посадить сирень – скрыть всякие не слишком приглядные остатки соседских строительных материалов за ним, какие обычно складируют про запас на задворках. Но им-то эти задворки хорошо видны, почему бы не посадить что-нибудь зеленое и цветущее, какой-нибудь радующий вид кустарник вроде сирени или жимолости, чтобы скрыть не очень приятный вид. Не надо сирени, тогда туда не подойдешь, возразила, там белье сушится, совершенно неподходящее место.
Он попытался спорить, но это у них в последнее время выливалось во что-нибудь несуразное, с припоминанием, как это обычно бывает, всяких прежних обид, так что под конец возникало ощущение разлада, причем серьезного. Увы, давно назревало, все шло к тому – нажитое годами расползалось и крошилось, как гнилая материя. И все из-за каких-то мелочей, из-за пустяков, на которые, казалось бы, вообще можно не обращать внимания. И никто не хочет уступить, а потом уже поздно, в душе тяжелый осадок и отчуждение.
Она всегда любила фотографироваться на фоне цветущих растений, будь то белоснежная вишня или яблоня с нежными розоватыми лепестками весной, алая магнолия где-нибудь на юге, благоухающий желтый лимонник, какая-нибудь роскошная гортензия, еще всякие цветы, обильно и пышно…
Фотографии действительно получались на славу, и она на них тоже как цветок, непременно в каком-нибудь ярком воздушном платье, словно специально облачившись по этому случаю, хотя фотосессия вроде бы и не планировалась. Но так уж получалось, причем действительно впечатляюще, словно цветы щедро делились с ней своими чарами или она так тонко чувствовала, что в нее переливалось из их ауры, либо он сам подчинялся всем этим загадочным неуловимым флюидам, особенно если цветы еще и источали аромат, как яблоня, сирень или жасмин, одурманивая и воодушевляя, отчего все вокруг начинало казаться гораздо более привлекательным.
Она ему очень нравилась на этих снимках, да и сама себе тоже. Говорила, что это лишнее свидетельство родства с природой, которая помогает им не только в здоровье, но и в гармонии, в красоте, во всем… Даже если он возражал, что и в природе хватает всякого безобразия, она не соглашалась, ссылаясь на то, что это с их, человеческой, точки зрения. Все-таки они – другие, не важно, хуже или лучше, просто – другие.
Могли и поспорить, но раньше это было нормально, даже если не находили согласия, мира это не нарушало. Не так, как теперь, когда они почти не слышат друг друга или не хотят, разучились слышать, а если и слышат, то толкуют по-своему и получается все вперекор, обидно, одно только раздражение. Даже и отмолчаться почти не удавалось, все равно потом начиналось с того же места и заканчивалось взаимными упреками.
Что-то кончилось, вот как. Или кончалось. И непонятно, как с этим жить дальше, если отчуждение дошло до некоего предела, можно сказать, до точки невозврата. Когда прежние чувства остыли до такой степени, что непонятно, как же было раньше. И почему люди вместе. Действительно, почему? Нет ответа. Все вроде как обычно: утро, день, вечер, ночь, скучные банальные разговоры, а больше молчание, каждый в своем углу… Но в воздухе попахивает паленым. Чуть что, сразу вспышка. И неиссякающее раздражение. Типа: ну что тебе?
Собственно, самый тривиальный вариант износившегося совместного проживания, изжитого чувства. Ну да, что-то когда-то не просто сближало – роднило. Хотелось быть вместе, нежность, то-се, что принято называть влюбленностью, увлечением, а то и страстью… Ну и где это? Куда делось? Ладно, если равнодушие, а если хуже? Если неприязнь? Ведь один шаг до этого. Если взаимное раздражение как изнуряющая болезнь. И не лечится ничем. Не преодолеть себя. У каждого своя правда и своя правота.
Он снова просит рассказать ему этот странный (а бывают ли другие?) сон. Сам не зная почему. Может, потому, что в этом сне они снова близки, как и раньше, и в голосе ее прежняя теплота и совершенно нет отталкивающего раздражения. Рассказывая, она будто грезит наяву, а он словно видит все в подробностях – забор из рабицы, прислоненная к ней лопата, выкопанные ямки, пакетик с семенами, он на корточках бросает их туда и потом забрасывает землей, а из земли прямо на глазах прорезается росточек, и вот уже стебелек, вверх, вверх, все выше, и тут же на нем почти сразу раскрываются красивые розовые цветы – ну не чудо ли?
Мальва.
В ее голосе почти забытая нежность, тоже в определенном смысле чудо, ему хочется продлить эти мгновения. Он спрашивает, опасаясь, правда, что это может быть неправильно понято:
– Что, вот так прямо сразу и распускаются?
Но она, что удивительно, не воспринимает это как попытку ее задеть, уязвить, что в последнее время бывает очень часто и совершенно не к месту, а повторяет снова одни и те же слова, задумчиво и мягко.
Сон. Чей сон. Ее или его?
На следующий год в мае, в самом начале сезона, он привозит с собой семена мальвы. Отношения у них не улучшились, а вошли в состояние спокойной отчужденности. Особой неприязни или даже враждебности, к счастью, нет, и это уже хорошо. Но раздражение периодически накрывает то ее, то его. Приезжает он на дачу один, она не захотела, потому что еще довольно холодно, дом не прогрет, ему приходится напяливать на себя свитер и сверху еще куртку.
