скачать книгу бесплатно
– Дядь, где девочка? Ты куда ее дел? Тебя Басмач за яйца повесит. Сечешь?
Феликс не стал оправдываться, посчитав любые объяснения лишней тратой времени. Как обычно, он лишь вежливо улыбнулся и сказал:
– Пшел вон, босота позорная.
– Ты чё, дядь, рамсы попутал? – глаза паренька начали наливаться кровью, а в руке появилась финка. – Девочка где? Сука…
Не раздумывая, Фольгер схватил левой рукой кисть с ножом, потянул на себя, а правым локтем нанес весомый удар в скулу паренька. Тот, отрывисто охнув и уронив финку на пол, повалился на палатку, из которой доносились стоны. Тут же послышался женский вопль, а вслед за ним – крепкая мужская брань. Паренек попытался подняться, но, получив берцем по лицу, обмяк. Девушки, только что мирно обсуждавшие свои проблемы, с визгом бросились врассыпную.
Феликс, схватив рюкзак, быстро пошел к перегону на Павелецкую. Обходя грязные лотки, он затылком чувствовал враждебные взгляды местных. Правда, никто пока не решался вступить с ним в схватку. Торгаши – они и есть торгаши, что с них взять? Только дань за крышевание. А вот если местная братва подтянется – быть беде. Он уже выскочил на край платформы и хотел спрыгнуть вниз, на рельсы, когда услышал знакомый тягучий голос:
– К нам в гости пожаловал сам Фольгер. А почему же он так рано уходит? Не повстречался со старыми знакомыми. Ай-яй-яй! Нехорошо.
Феликс повернулся в сторону говорившего. Это был Басмач, непричесанный, небритый брюнет с пробивающейся на висках сединой. Одет он был в засаленный темный пиджак и брюки грязно-желтого цвета. Рядом с ним стояли пятеро с автоматами наизготовку, а сзади толпился разномастный сброд.
– Надо же, – Фольгер изобразил радость, – Басмач, какими судьбами! Очень рад, что увидел тебя, что ты жив, здоров. Прикид бы только сменил, а то похож на бомжа. Ты извини, мне идти надо, как-нибудь после поговорим.
– Ох ты, – Басмач выдавил из себя ленивую усмешку, – умник какой. Нет, ты для меня слишком дорогой гость, чтоб так просто отпустить.
Феликс развел руками:
– И что ты хочешь мне сказать?
– Я хочу тебе сказать, что ты дорогой гость. Дорогой потому, что теперь ты мне должен, – Басмач повторил жест Фольгера и улыбнулся. Впрочем, вежливой улыбки у него не получилось.
– Да? – Феликс засмеялся. – Это почему же я тебе должен? Я ничего такого не совершал.
– Ты сильно помял моего человека и девочку спугнул. А девочке я дал чек на тысячу упов. И она его не отработала. Нехорошо.
– С каких это пор ты стал дарить такие суммы?
– Просто девочка была очень хороша, – тягуче произнес Басмач, – очень хороша. Ты понимаешь, о чем я. Жизнь коротка и непредсказуема. Нужно наслаждаться каждым моментом, любым мигом, а тут попалась такая хорошенькая стервозная милашка. А стервозные милашки, к тому же горячие, – моя слабость. Их на все метро по пальцам пересчитать можно. Я ведь могу иметь слабости?
Фольгера покоробили слова сутенера, но вида он не подал.
– В таком случае, майн думмкопф, если я тебе должен, пришли счет в канцелярию Рейха.
– Ох ты, – Басмач покачал головой, – ты еще не потерял чувство юмора? А ведь пора уже призадуматься о смерти. Она к тебе близка как никогда.
– Ты даже не представляешь, насколько, – согласился Феликс. – Мне от силы жить месяц, может, пару месяцев. Не веришь? Пойди, загляни в палатку. Она вся заблевана кровью. Так что вряд ли ты от меня что-нибудь добьешься. Мне все равно. И ты мое слово знаешь, Басмач. Я ничего никому не должен.
– Знаю, – еле заметно кивнул бандит, – и тысячи упов мне не жалко, девочка стоит того. Я дарю ей их. За добрые услуги. Я ведь могу быть щедрым? Да и упы – не реальные маслята. Но просто так отпустить тебя я не могу. Народ не поймет.
Басмач повернулся к толпе, выцепил взглядом бородатого верзилу и спросил у него:
– Брэк, во сколько ты оцениваешь жизнь нашего дорогого гостя?
– Да ни во сколько! – прохрипел верзила. – Кусок говна ничего не стоит!
Толпа одобрительно загудела, послышались смешки.
– А если подумать? За сколько бы ты убил, – Басмач указал на Фольгера ладонью, – нашего гостя?
– Да за так! – прохрипел Брэк. – Но раз ты интересуешься, то неспроста. Если рожок маслят подкинешь, буду рад.
– Видишь, Фольгер, твоя жизнь стоит тридцать патронов. Я слышал, ты неплохой боец на ножах. Вот мое решение. Чтобы уйти отсюда живым, ты должен победить. Проиграешь, – Басмач пожал плечами, – отправим твой труп к морлокам в Мертвый перегон. Там любят свежатинку. А Брэк получит три десятка маслят. Заодно и народ потешит. Я ведь могу устраивать представления?
Из толпы послышались возгласы одобрения.
– Басмач, – сказал один из автоматчиков, светлобородый, с безуминкой в глазах, – Брэк с нами должен на Игры идти. Если его попишут, кто у нас третий в команде будет?
Басмач скорчил мину, будто ему на язык попалось что-то чрезвычайно горькое, повернулся к светлобородому автоматчику и тихо, с легкой ленцой произнес:
– Найдешь.
– Не ссы, Лом, – прохрипел здоровяк, делая шаг вперед и вытаскивая огромный мясницкий нож, видимо, служивший когда-то для разделки свиных туш. – Я этого хмыря уделаю на раз-два.
Противники оказались в центре круга, образованного шумящей толпой. Братва, торгаши, шлюхи, мелкие сводники и самая обыкновенная пьянь сгрудились вокруг двух человек, готовящихся искромсать друг друга. Люди, превратившись в серую, пропитанную перегаром биомассу, кричали, вопили, повизгивали в предвкушении сладостного кровавого зрелища.
Кто-то из торгашей принимал ставки. Шансы Фольгера оценивали один к пяти, Брэк считался явным фаворитом. Оно и не мудрено. Верзила был чуть ли не на две головы выше Феликса. И оружие Брэка внушало почтительный ужас: огромный, остро заточенный поварской секач шириною в полторы мужские ладони и длиною не менее локтя. Таким, пожалуй, можно перерубить руку с одного удара.
Бородатый громила бросил свирепый взгляд на Феликса, снисходительно ухмыльнулся и сплюнул под ноги.
– Нехреновый у тебя шинкенмессер, – заметил Фольгер, извлекая из ножен свое оружие – небольшой листовидный нож с двусторонней заточкой.
– Я отобрал его у одного людоеда возле Мертвого перегона, – прохрипел Брэк. – Этот секач разделал немало человеческих туш. Скоро ты узнаешь его силу.
Басмач объявил о начале боя. Бородатый верзила, выставив руку с поварским ножом, надвигался на Феликса. Неуклюже, но уверенно.
– Убей его! Убей! – ревела толпа. – Заруби эту мразь!
Фольгер стоял на месте и сверлил взглядом исподлобья противника. Он держал нож прямым хватом в правой руке, согнув ее в локте и выдвинув левые руку и ногу вперед.
– Оттяпай ему башку! – гнусаво орал кто-то сзади и слева. – Эта сука мне нос сломала!
Верзила наступал не торопясь, обнажив желтые зубы в хищной ухмылке, будто ощущая свое безусловное превосходство над никчемным противником. И стены, и своды, и колонны – тут все свое, новокузнецкое. Чужаку здесь не выжить.
– Замочи гниду, замочи! – кричали полуголые девки. – Он нам клиентов распугал!
Громила резко замахнулся, метя в голову Фольгера. Феликс отступил двумя короткими быстрыми шажками, и секач со свистом пронесся мимо. Толпа взревела от восторга. Теперь уже нельзя было разобрать отдельных голосов, – все смешалось в сплошной неистовый рокот сотен человеческих глоток.
Брэк снова рубанул – и опять не попал в противника, поскольку Фольгер вовремя отскочил, наткнувшись спиной на кричащую массу. Зеваки сразу же подтолкнули его навстречу верзиле. Бородатый бандит оскалился: отступать Феликсу больше было некуда. Замахнувшись, Брэк подался вперед. Отклонив корпус, перенеся вес на правую ногу, Феликс нанес молниеносный удар левой в промежность. Верзила, издав хриплый присвист, согнулся пополам, и тут же листовидный нож вошел в его горло.
Толпа мгновенно умолкла. Секач с пронзительным звоном упал на гранитный пол, а вслед за ним рухнул Брэк. Бородатый бандит что-то сипел, обхватив горло, ноги его елозили по грязной платформе, но струйка темной крови била из раны, не останавливаясь, и жизнь быстро покидала гиганта.
– Извините, что шоу длилось не так долго, как вам хотелось, – сказал Фольгер, поймав за штанину поверженного врага и вытерев об нее нож, – но мне в самом деле пора. Дела ждут.
– Хер ты куда пойдешь! – взревел русобородый, направив автомат на Феликса. – Где мне теперь такого напарника для Игр найти?!
Фольгер отправил нож в ножны, взял рюкзак и, посмотрев на Басмача, вежливо улыбнулся:
– Ты ведь держишь слово, я знаю.
Басмач нехотя кивнул и манерно ленивым жестом приказал русобородому опустить автомат.
– Спасибо, – сказал Феликс, протискиваясь сквозь толпу, – с дороги, унтерменши! Я спешу!
– Мы еще встретимся! – крикнул вдогонку Фольгеру русобородый.
– Очень даже может быть, – ответил Феликс, спрыгнув с платформы.
– Запомни мое имя, урод, меня зовут Лом. Ты понял, Лом!!!
– Да пофиг, – сказал Фольгер, – я все равно забуду. Ты только безымянка, и ничего более.
Глава 5
Изнанки мира
Перегон до Павелецкой радиальной Ева преодолела быстрым шагом. Значительную часть пути по туннелю она шла в полной темноте, изредка включая электродинамический фонарик. Фонарик был старый, гас каждые пять минут, и девушке приходилось на ходу вертеть тихо жужжащую рукоятку, чтобы его зарядить.
Несколько раз, оставшись без света, Ева замедляла шаг и подумывала вернуться на Новокузнецкую. Как все ужасно вышло. У Фольгера случился приступ. Он надрывно кашлял, отхаркивался кровью, изгибался и тянул руки вверх. А потом потерял сознание. Поначалу девушка очень сильно испугалась. Но, убедившись, что Филя жив, быстро оделась и постаралась незаметно покинуть бандитскую станцию. У входа в туннель возле костра сидели несколько крепышей, но никто из них и не подумал остановить ее. Ева обладала особым даром. Она представляла себя летучей мышью и внаглую шла мимо охраны, быстро произнося про себя: «Меня нет! Меня нет! Меня нет!» Люди, если специально не концентрировали на ней внимание, а травили байки или играли в карты, не замечали девушку. Они смотрели на нее, как на многоножку, семенящую по стене: «Ну, идет себе какая-то краля, и пускай идет, нам-то что?» Правда, действие дара не отличалось постоянством, и в Рейхе Еву несколько раз задерживали на блокпостах.
Уже возле самой Павелецкой Ева развернулась и прошла с десяток шагов в обратном направлении. Вдруг Филя умер? Или еще хуже: его прирезали отморозки Басмача и скормили людоедам у Мертвого перегона? Но, хорошенько поразмыслив, девушка отказалась от глупой затеи возвращаться на Новокузнецкую. Уже никому ничем не помочь. Да и Басмач после бегства посадит ее на цепь. А может, и не посадит. Может, наградит. Кто знает, что у него на уме? Лучше не рисковать.
«Ты, Филька, сволочь конченая, – а все равно жалко тебя, козла бессердечного», – подумала Ева, перейдя почти на бег.
Павелецкая радиальная встретила путницу гнетущим ледяным сумраком. Ева здесь никогда не была, но много слышала о станции с неисправными гермоворотами, на которую практически каждую ночь наведываются мутировавшие твари. Она взглянула на фосфоресцирующие огоньки наручных часов. Около десяти утра. Стрельбы не слышно. Значит, все монстры спят мирным сном на поверхности, на руинах Москвы.
«И снимся им мы, – подумала девушка, – и урчат у них, бедных, животики, и слюнки текут на бетон, и лапками они дергают во сне, и не понимают, за что в них стреляют, они ведь просто хотят кушать…»
Ева включила фонарик и принялась высматривать лесенку или какие-нибудь ящики, по которым было бы легче взобраться на платформу. Однако в бледно-желтое пятно света попадал лишь ненужный мусор.
– Добрая женщина, а добрая женщина, дай горемыке патрошку на крысиную окрошку.
Ева вздрогнула, повернулась на противный голос и увидела перед собой сидящего на корточках худощавого уродца с бельмом на глазу и гитарой в костлявых руках. Только сейчас девушка осознала, что сбежала с Новокузнецкой безоружной, если не считать перочинного ножика, лежащего в кармане шерстяных брюк.
– У меня нет патронов, – сказала Ева.
– Жалко, жа-а-алко! – заныл оборванец. – А я хотел песенку спеть в благодарность.
– Подожди, – девушка сняла рюкзачок с плеч, порылась в нем и достала консервную банку без этикетки, – держи.
– У-у-у-у! – завыл от восторга мужичонка. – Носок благодарен. Благодарен своей Радости. Он сейчас песенку споет.
«Дура я! Отдала завтрак», – с досадой подумала Ева, а вслух произнесла:
– Не надо ничего петь.
– Почему? – провизжал уродец. – Носок умеет хорошо петь. Вот послушай, добрая женщина…
Мужичонка уже коснулся струн, когда послышался грозный оклик, заставивший девушку содрогнуться:
– Носок, мать твою! Ты опять к людям пристаешь? Сдриснул с моих глаз! Ты ж уже пожрал сегодня. Что тебе еще надо?
Уродец недовольно фыркнул, поднялся с корточек и засеменил в туннель. В лицо Евы ударил свет фонаря. Прищурившись, она разглядела мужской силуэт.
– Ничего себе! – громко сказал мужчина. – Какая красотуля! И одна по туннелям шастает. Тебе не страшно, девица?
Ева оценивающе посмотрела на собеседника и, поняв, что тот ничего плохого ей делать не собирается, а даже, наоборот, с удовольствием готов попасть под обаяние прекрасной незнакомки, состроила нарочито сердитую мордашку и притворно строго произнесла:
– Ты бы лучше не болтал, а помог даме подняться.
Мужчина удовлетворенно гоготнул и протянул широкую лапищу Еве. Та уцепилась за нее двумя руками и мгновение спустя оказалась на платформе.
– Где таких красивых берут? – спросил мужчина. – Неужто на Новокузнецкой?
– На Новокузнецкой, – ответила Ева, поправив свитер на горле, и, чуть склонив голову на бок, кокетливо улыбнулась.
– У вас там что, массовое помешательство? Одни смертники до Павелецкого вокзала по поверхности драпают. Ты вот по туннелям ходишь, светишь своей красотой, ничего не боишься. А ведь ты слишком красивая, тебе опасно без сопровождения.
«Да, с комплиментами у тебя туго», – подумала девушка, рассматривая собеседника. Лицо его было изуродовано шрамом, нос скошен набок, а в глазах читалось какое-то веселое отчаянье. Или отчаянное веселье. Трудно сказать. Создавалось впечатление, что этот человек, несмотря на очевидную бесхитростность, смотрит на мир и все понимает, понимает так, как никто другой. И ему от этого становится и смешно, и жутко, потому что все, происходящее в метро и за его пределами, нелепо и в то же время ужасно.
– Так проводи даму до ганзейского поста, чтобы ее никто не тронул.
– Конечно, красотуля, пойдем, – воодушевился мужчина, потом вдруг покраснел и приглушенно произнес: – Меня Серега, ну то есть Сергей зовут.
«Застенчивая машина для убийства, как это мило», – подумала девушка, взяла мужчину под руку и, встав на цыпочки, прошептала ему на ухо:
– А я – Ева.
– Теперь это мое любимое имя, – сказал Серега.
– Оно просто обязано быть твоим любимым, по крайней мере, до ганзейского поста.
Мужчина захохотал, и девушка пронзительно засмеялась следом, переполошив бомжеватых обитателей Павелецкой, греющихся возле костра. Только сейчас Ева обратила на них внимание. Господи, как же они были страшны! Без волос, в каких-то нарывах, покрытые струпьями… кости да кожа…
Среди покалеченных радиацией людей девушка заметила ребенка, мальчика лет шести-семи. Он был абсолютно лыс, с непропорционально большой головой, испещренной ранками. Сквозь дырявое грязное рубище проглядывало рахитичное тельце. Ребенок смотрел на костер и улыбался. Неужели он счастлив? Босой, почти голый, еле держащийся на хлипких ножках, он тянул хрупкие ручонки к огню.
Ева непроизвольно поежилась. В двух свитерах, в брюках и поддетых под них шерстяных колготках она все равно мерзла, а тут этот мальчик, маленький живой скелетик… улыбается. Просто потому, что лучше любого матерого сталкера знает, что такое блаженное тепло потрескивающего в промозглой тьме костра. И лучше любого сектанта-проповедника ощущает милость Господа, позволяющего протянуть на жалких крохах пищи еще один день. И больше любого ганзейского сибарита любит жизнь, потому что она может покинуть его в любой момент. Мальчик был счастлив потому, что огонь, пылающий в ледяной мгле, хоть немного согревал его маленькие прозрачные ладошки.
Девушка вспомнила, что у нее в рюкзачке осталась еще одна банка тушенки.
«Я сделаю его еще счастливее!» – мелькнуло в голове Евы.
Она подалась вперед, но Серега не отпустил ее руки.
– Не надо, – хрипло сказал он, качая головой, – не обижай пацана. Завтра он не получит того, что ты дала ему сегодня, почувствует, что ему чего-то не хватает, и костер уже не будет его так радовать.
