Девчонка с изнанки

скачать книгу бесплатно

Девчонка с изнанки
Наталия Шитова

Трилогия в жанре социальной фантастики с яркой любовной линией. Приключения в параллельных измерениях, интриги, заговоры, жестокие испытания для любящих сердец, женщины, умеющие любить, и настоящие мужчины, в которых так легко влюбиться……У Киры сложный характер и не совсем обычная профессия. Она – наёмница Гатрийской империи, и её работа – летать между двумя этажами мироздания. Больше всего на свете она хочет свободы и независимости… и счастья, конечно же! Но пока контракт действует, она всего лишь игрушка в чужих руках, да и влиятельный любовник не хочет отпускать её от себя. Новое задание переворачивает жизнь Киры, впускает в неё призраки прошлого и любовь, такую, что на все времена…В цикл входят романы "Апрель", "Кира Вайори" и "Леди Клайар", которые на ЛитРес можно приобрести как под одной обложкой, так и по отдельности.

Наталия Шитова

Девчонка с изнанки

Часть 1. АПРЕЛЬ

Глава 1

Шаги преследователей я слышала отлично. Они меня потеряли, беспорядочно перемещались по первому и второму ярусу цеха, пытаясь отыскать меня там. А я уже была у самого выхода на крышу. Полминуты, чтобы расслабить ноги и восстановить дыхание, а потом вверх, по металлическим скобам, на самую оконечность трубы мартеновского цеха. Труба старая, кирпичная, высоченная. Метров сто есть, а может и больше. Глазомер у меня не особенно, в отличие от слуха.

Интересно бы, конечно, выяснить, откуда вообще взялась эта толпа позади. Кто они, зачем, чего ради? Что им нужно: я или мой груз – коробочка в поясной сумке? И представляют ли они, что я сейчас собираюсь сделать? Возможно, они полезут следом. Возможно, кто-то из них двужильный и способен мне догнать на этих скобках. Значит, мне надо оторваться как можно дальше, чтобы не поймали по пути наверх. А там, на вершине, кто бы они ни были, эти люди, вряд ли кто-то осмелится пойти за мной до конца.

Я вышла на крышу цеха.

Основание трубы опоясывал высокий забор с калиткой, которая была даже не закрыта – заварена намертво. А поверху – спираль из колючей проволоки. Очень приятно. Мне, правда, это не помешает: к счастью, забор нехитрый, из вертикальных прутьев, а расстояние между ними очень даже подходящего размера. Я сняла с пояса сумку, добавлявшую мне лишней толщины, просунула её между прутьями, а потом и сама протиснулась боком. С трудом протиснулась. Но зато могу быть уверена, что резвые парни, которые меня ловят, точно не пролезут, там среди них худышек нет, одни качки. Пускай через верх лезут, не баре.

Я надела сумку обратно на пояс и подошла к самой трубе, туда, где над моей головой начинался бесконечный ряд ступеней прямо в небеса. Я подпрыгнула, подтянулась, зацепилась рукой за вторую скобку, и дело сделано: путь наверх открыт.

Я вдохнула-выдохнула и полезла вверх.

Время от времени я поглядывала вниз, пытаясь разглядеть, что там с моими преследователями. Они высыпали на крышу, все шестеро, нарезали круги вокруг забора. Потом вроде как начали подсаживать друг друга, чтобы перелезть через колючку.

Я двигалась вверх, стараясь не снижать темп. Ветер на высоте был сильный и, как на грех, боковой. Сдуть бы меня, конечно, не сдуло, но держать нужную мне скорость было трудно. Посмотрев в очередной раз вниз, я увидела, что первый из жаждущих меня остановить уже одолел метров двадцать и лезет вверх бодро и упорно.

Ну что ж, усиленная физзарядка тоже иногда на пользу. Я попыталась ускориться. Чем ближе к вершине, тем руки-ноги совсем мне отказывали, но зато я вылезла наверх куда раньше первого из ползущих следом. Ему оставалось ещё минуты две. Значит, у меня есть время на вдох-выдох.

Я села на стенке трубы, собирая всю немыслимую грязь на себя. Это ничего, сейчас потоком обдует, прилечу чистенькая.

Этот канал когда-то, лет двести назад, очень часто использовали. Потом, когда построили завод, всё, конечно же, заморозили. Но вот, цех остановлен уже много, очень много лет назад. После этого департамент снова разрешил использовать эту шахту. Только вот, судя по слою смолистой грязи и жирной рыжей копоти, это и сейчас делали нечасто. Возможно, что я даже буду первой за последние лет пять.

Я проверила, крепко ли держится на мне сумка, потом осторожно заглянула вниз, на ряд скоб. Парень уже подбирался к самому верху, я видела, как блестят его слезящиеся от ветра глаза.

Время отдыха вышло. Я встала на колени, потом присела на корточки, выпрямилась, и позволила порыву ветра сбросить меня в трубу. В полной темноте я полетела вниз.

Сейчас ускорение, мой импульс в ответ и проход через грань изнанки. И можно расслабиться, встать на автопилот. Дальше канал будет общаться со мной ненавязчиво и мягко, и я даже собственных реакций не замечу, всё пойдёт само по себе, по накатанной.

Когда я поняла, что нужная скорость уже набрана, а канал на мой посыл вообще никак не реагирует, я сначала не поверила.

Нет, такое возможно. Очень даже возможно, если прыгаешь в шахту, которую кто-то недавно попытался разрушить. Мне уже приходилось попадать в повреждённый канал, никому не пожелаю. Но о таком обычно курьера предупреждают. Бывают случаи, что нет другого пути, как нырнуть в повреждённый канал. Всякое бывает в нашей сволочной жизни, и такой вариант ещё не самый поганый. Тогда ты готов и знаешь, в какой момент надо принять меры. А в конце пути тебя ещё ждёт приятный бонус в виде неплохой премии от департамента. А самый поганый вариант – вот именно этот, когда думаешь, что всё пойдёт своим чередом, а на деле тебя подставили. И премии не будет по той простой причине, что живой до места ты, скорее всего, не доберёшься. А самая печаль во всём этом, что «ты» в данном случае я.

Кто-то пытался разрушить этот канал. Это не так-то просто, но какие-то связи им удалось уничтожить.

Грань изнанки я всё-таки прошла. Значит, не будут меня отскребать от кирпичей в заброшенном цехе, уже легче. Хотя на самом деле всё было плохо. Вместо обычной лёгкости и пьянящего головокружения, вместо невесомости и эйфории я каждой косточкой чувствовала сопротивление слоёв. И каждый слой замедлял полёт. И это становилось больно. И чем дальше, тем больнее. Я видела, как вздуваются вены на тыльной стороне ладоней, как становятся яркими, а потом тёмными и, наконец, лопаются сосудистые сеточки на предплечьях. И чёрные гематомы разливаются в мышцах, делая их горячими, но непослушными и практически мёртвыми. Так бывает, когда канал повреждён: он не отвечает на твоё воздействие, а начинает разрушать твоё тело.

Я летела всё медленнее. С одной стороны, так и должно быть: чем ближе подступала грань поверхности, тем медленнее летишь. Ведь надо пройти через грань и не разбиться в лепёшку, а для этого скорость полёта надо погасить. А с другой стороны, если скорость упадёт слишком рано, то в приграничном слое очень прекрасно можно завязнуть. Бывала я там, видела истлевающие тела тех, кто не справился.

Я чувствовала, что моё тело горит, капилляры рвутся. Полёт мне больше не подчинялся. Если не хватит инерции, я завязну. И пока кто-то всё правильно поймёт, пока решат кого-то послать за мной, станет поздно. Настолько поздно, что никого уже можно и не посылать – бессмысленно.

Я запаниковала. А этого нельзя делать. Тот, кто начинает паниковать в слоях, обречён. Тело перестаёт слушаться, мозг цепенеет, и все реакции, необходимые для полёта сквозь слои, замирают окончательно.

Успокоиться мне помогли две мысли. Первая – что до желанной свободы мне осталось всего два месяца. Хороша же я буду, если до дембеля рукой подать, а я, как зелёная малолетка, сгину в слоях по собственной глупости. Вторая мысль – что я лучше всех своих собратьев по несчастью умею работать с вертикальными каналами, а значит, справлюсь.

Канал не отзывался, канал меня гробил, но я каким-то чудом прошла через грань и вывалилась на поверхность сравнительно мягко. Если можно было так назвать падение на битый кирпич и каменную крошку в каких-то развалинах. Я даже не сразу сообразила, что меня принесло не на центральную базу департамента, а на старую площадку, что довольно далеко от столицы.

Я упала на бок, потом завалилась на осколки кирпича вниз лицом и лежала, не в силах пошевелиться. Если дежурные не дрыхнут или не позвали на пост девочек скоротать вечерок, то найти меня они должны минут через десять.

И точно, через некоторое время я услышала, что по битому кирпичу кто-то бежит… Даже двое. Один остановился метрах в тридцати, второй продолжил двигаться в мою сторону. Я легко могла определить на слух такие подробности даже в полуобморочном состоянии.

– Я её нашёл! – крикнул тот, кто был ближе ко мне.

– Жива? – отозвался второй голос.

– Не знаю, сейчас посмотрю.

Первый подбежал ко мне, просунул руки мне под мышки и не особо аккуратно перевернул меня вверх лицом.

– Ты глянь… – сочувственно протянул он. – Досталось ей. Но дышит вроде.

– Осторожнее её ворочай, – буркнул второй, приблизившись. – Это самого командора девка. Он уже три раза о ней спрашивал. Голову снесёт.

– Нам-то за что? Не мы же её покалечили.

– А он, говорят, не будет разбираться, кто.

Тут же послышались тяжёлые шаги, и оба дежурных в панике подскочили.

– Курьер прибыл, командор! – отрапортовал один из них.

Тут же я почувствовала на себе руки командора. Он осторожно пощупал пульс на моей шее и провёл пальцами по лбу, убирая волосы.

– Кира, ты меня слышишь?

– Да, командор, – ответила я, не открывая глаз. Сил на это не было совершенно. – Груз цел. В поясной сумке. Забери.

– Хорошо. Ты молодец, ты справилась.

– Шахта засвечена, Йан. Канал сильно повреждён.

– Я понял. Я разберусь, – отозвался он. – Не болтай попусту, тебе сейчас нельзя.

Он поднялся на ноги и гаркнул на дежурных так, что даже я вздрогнула:

– Что столбами встали?! Врачей сюда, быстро!

Глава 2

Кто подозревает, что на этой земле всё поставлено с ног на голову, тот, в общем-то не ошибается.

Мы все живём на изнанке, а значит, практически вверх ногами. И, конечно же, мы этого не замечаем. Ведь не ударяет же кровь в голову австралийцам только потому, что мы их континент рисуем в южном полушарии. Так и все мы не замечаем того, что кто-то испокон веков рисует наш мир на подкладке. А ведь наверняка и в эту самую секунду какой-нибудь смышлёный гатрийский малыш рассматривает карту мироздания, которую только что повесили в детской, и задаёт родителям умилительный и очень логичный вопрос: «А как же они там на изнанке живут и вниз не падают?»

А мы не падаем. У нас всё пучком. У нас есть куча стреляющего железа, нанотехнологии, египетские пирамиды, хипстерские шляпы, СПИД, скайп, Джоконда в Лувре, антибиотики, социальные сети, эвтаназия, Интернет, блинчики с вареньем, вялотекущие войны, технология пересадки сердца, грязная нищета, неуёмная ненависть, котик на подушке, радуга после дождя… Да как начнёшь вспоминать, что у нас есть, так и вправду становится не очень понятно, как мы со всей этой фигнёй ещё пока никуда не упали, как нас ещё земля носит.

Но что интересно. Там, на поверхности есть не только всё то же самое, что и у нас. Там есть даже больше. Там есть то, что у нас пока ещё никому не приснилось и не родилось, не построено и не выращено в пробирке. Или наоборот, там всё ещё остаётся то, что мы когда-то выбросили за ненадобностью, забыли, пропили, поленились починить. У них прогресс вообще довольно разборчив в еде. Иногда такую гадость оставляет на тарелке, нет бы прожевать поскорее и забыть, так нет, тянет за собой, любуется… Но по большому счёту, их список всякой фигни от нашего отличается только размерами, но не сущностью. И у них, и у нас жить можно только если научиться фильтровать и брать близко к сердцу лишь то, что ты в силах вынести.

Так почему же мы – на изнанке, а они, видишь ли, на поверхности? А всё очень просто. Они нас раньше нарисовали. Точно также, как жители северного полушария Австралию нанесли на карту раньше, чем австралийские аборигены узнали, что такое карта.

Так что если кто-то просыпается по утрам в холодном поту и сразу же бросается в Интернет, проверить, что там нового у мировой закулисы, и не хочет ли нашу многострадальную землю завоевать неведома зверушка, то ему бы расслабиться. У закулисы пульс ровный, она нас уже тысячи лет назад нас тихонько завоевала, а зверушка ведёт на нас подробное досье и по мере сил участвует в нашей движухе, когда ей не лень. Но это совершенно незаметно, пока тебя носом не ткнут. А носом они тыкают далеко не каждого, а только тех, кто им нужен для дела.

Так уж случилось, что я им для дела понадобилась. За мной, что называется, пришли. И когда это случилось, я была уже достаточно взрослой, чтобы полностью стереть свою прежнюю жизнь.

А когда же я стала взрослой, я точно не знаю до сих пор. Может быть, в тот момент, когда поняла, что родители нам лгут, и что до нас никому нет никакого дела. А возможно, в тот день, когда брат ушёл из дома.

Это был день его рождения. Совершеннолетие. Мы с ним жили в одной комнатушке, я спала на нижнем ярусе, он на верхнем. Смешно, конечно: почти взрослый парень и девчонка-тинэйджер наступали друг другу на пятки на двенадцати квадратных метрах, отгораживались старой складной ширмой, чтобы переодеться, и безудержно лаялись по поводу и без повода. Деваться было некуда, ещё одной комнаты, чтобы расселить нас, у родителей не было.

Накануне мы очень сильно поцапались, даже возмущённые соседи в стенку стучали. Но утром я всё-таки смирила гордыню, достала припасённый подарок, и когда Марек наверху закряхтел, просыпаясь, вскарабкалась к нему наверх. «С днюхой, бро! Хоть ты и скотина распоследняя…» Он взял коробочку с любопытством и вытряхнул из неё нож-выкидушку. Я знала, он любит такие брутальные штучки, обвешается весь, как ёлка, ладони лентой перетянет, кулаки сожмёт перед зеркалом… Крутой перец, чо… На нож я честно накопила, полгода на мороженое только смотрела и облизывалась. Хороший нож, известная немецкая фирма. К тому же вида устрашающего, да и рукоятка необычная. Чтобы купить, проявила чудеса изворотливости, а то, кто бы мне, малявке, продал такую штуку… Марек долго смотрел на нож и молчал. Я решила, ну не дай Бог что-нибудь обидное сейчас ляпнет, в горло вцеплюсь. А он странно взглянул на меня, вздохнул, тихо буркнул «Спасибо, систер» и прикрикнул: «А ну, брысь отсюда, мне вставать надо!»

Коробочку он оставил на подоконнике, а нож сразу положил в поясной чехол и повесил себе на ремень крутых камуфляжных штанов. Потом он собрал старый рюкзак, наскоро запихав туда несколько свитеров и кроссовки, забрал свой паспорт из ящика и заначку из растрёпанного томика «Бойцовского клуба». Я, конечно же, поинтересовалась, куда это он собрался, потому что ясно было, что не в универ. Брат не ответил, вынул из шкафа непромокаемую ветровку, повязал себе на пояс, нацепил рюкзак. И уже на пороге комнаты оглянулся и тряхнул светлой гривой: «Бывай, систер…». Таким я его и запомнила.

Домой Марат не вернулся. И я больше никогда не видела его.

Не приглянулась мне моя новая жизнь. Да, комната теперь была моя. И ночью на верхнем ярусе никто не скрипит, и голышом ходить можно, сколько угодно. И мужскими носками в комнате наконец-то вонять перестало. Но как-то стало тоскливо, когда даже поцапаться не с кем. Я ещё несколько недель вечерами сопли на кулак наматывала, скучала. Потом привыкла. И даже как-то не тревожилась совсем. В моих глазах брат, старший на пять лет, был взрослым мужиком. Ушёл, значит ушёл. Значит, достало его всё, и я, и предки. Даже в голову мне тогда не приходило, что он мог не вернуться, потому что с ним приключилось что-то дурное. То ли глупа я была тогда, как деревяшка, то ли это такая защита в голове включилась.

Родители Марата не искали. Ну, был у них в соседней комнате жилец, да и сплыл. Лишь однажды я подслушала случайно, как мать почти равнодушно спросила, неужели, мол, так и всё. А отец ответил, что рано или поздно это должно было случиться, а удержать их всё равно не получится. Я долго соображала, кого это «их», пока до меня не дошло, что это означает нас, Марека и меня. Помню, как меня это поразило. Практически вывернуло наизнанку. Я ещё не то что шагу за порог не сделала, я об этом ещё даже не подумала, а оказывается, уже решено, что удерживать меня никто не будет.

Когда Марек пропал, мне было тринадцать. Не прошло и года, как я тоже собрала свой рюкзак, и меня в самом деле никто даже и не попытался удержать. А я не потрудилась объяснить, куда ухожу. Тогда мне казалось, им не интересно. А сейчас я думаю, что они просто знали. Не что-то конкретное знали, это вряд ли. Но им определённо что-то было сказано очень давно, когда кто-то взял меня и Марека на карандаш.

Я была нужна на поверхности. Меня планировали сделать одной из шестерёнок отлаженного механизма.

Иначе я, скорее всего, закончила бы школу, а потом бы ещё какую-нибудь каторгу, и сидела бы я сейчас в конторе, пропахшей старой бумагой, и перекладывала бы папки утром справа налево, а вечером слева направо. А дома меня ждал бы на диване простецкий такой мужик, одновременно безвредный и бесполезный, и пара сопливых детишек дошкольного возраста. Ну или, как вариант, только детишки. Мужик, наверное, это даже лишнее, нечего нервную систему перегружать, она у женщин и без того работает без отдыха двадцать четыре часа в сутки.

Вот точно, так оно и было бы. Потому что как бы ни хотелось мнить себя амазонкой верхом на драконе, а доступная реальность-то вот она, вся умещается в нехитрую схему «работа-дом-семья».

Со мной случилось нечто другое. Из моей схемы дом вычеркнули, работу проапгрейдили до предельно возможного уровня, а уж вместо семьи я сама себе слепила такого колобка, что лучше бы он скорее сбежал на все четыре стороны.

Моя реальность была теперь далеко не скучна, зрима, на ощупь весома, а, как лбом к ней приложишься, то и весьма груба. Я рано начала взрослую жизнь, и к двадцати пяти, когда каждая девица, будучи уже многократно дамой, всё ещё считает себя потенциальной гламурной кисой и ждёт от жизни сказки, у меня уже весь пазл не по одному разу сложился и разложился. Гламур ко мне не прилипает, от сказок меня тошнит, а в мужчинах я научилась видеть только хорошее, тем более, что всё, что в них есть хорошего, они норовят показать с порога, иногда не считая нужным даже снять ботинки.

Но это сейчас. А начиналось всё тоже с радужных мечтаний, как без этого.

Конечно, когда ко мне, четырнадцатилетней дурочке, подошёл на улице симпатичный темноглазый иностранец, «мощный старик» – которому, как потом оказалось, сравнялся в то время лишь тридцатник – я сначала его грубо послала, обозвав извращенцем, и слушать не стала. Тем более, что дело было в неуютной подворотне склизким ноябрьским вечером. Иностранец, однако, через пару дней появился снова, и я опять от него удрала, пригрозив немедленно позвонить в полицию. Но «старик» оказался настойчив, и для извращенца поступил довольно нестандартно. Он заявился в школу, наплёл в учительской про то, что я выиграла якобы какой-то грант от крупного образовательного фонда, и ему надо немедленно со мной побеседовать. Даже бумаги какие-то показал. Меня сняли с урока и вызвали в кабинет директора, где мой преследователь, представившийся Йаном, на правильном русском языке, но с совершенно непередаваемым акцентом, долго объяснял мне наедине, кого он представляет и что хочет предложить. Для начала он проявил немалую осведомлённость в моих проблемах. Он в точности рассказал, как я одинока, какой чудной считают меня одноклассники, как смеются они надо мной за то, что я не могу даже за компьютером поработать пять минут и не подвесить систему намертво. Много чего он ещё про меня рассказал. Что двери на фотоэлементах передо мной не открываются, что мои мобильники всё время клинит, а микроволновка, поставленная на минуту, втихаря запускает эту минуту снова и снова, пока не зажарит пиццу до угольков.

А ещё он сказал, что есть такое место, где все эти причуды желанны и востребованы.

Я просто рассмеялась ему в лицо и сказала, что вместо того, чтобы сотрясать воздух, ему достаточно было бы просто передать мне письмо из Хогвартса, но всё равно для первокурсницы из Гриффиндора я уже старовата.

Мужчина по имени Йан меня искренне не понял. Как потом выяснилось, наших книжек он не читал. Однако, чем-то он меня всё-таки взял, смог уболтать. Хотя понятно, чем: всё ведь правильно про меня рассказал. Такая я и была, злая и замкнутая неумеха. Со смартфоном не справиться, где ж такое видано… Но Йан не жалел меня и даже не сочувствовал. Потому что, как говорил он, нет для этого причины. Ведь человек, обладающий способностью поломать электронику, не дотрагиваясь до неё даже пальцем, может получить работу, о которой никто и слыхом не слыхивал. Для этого надо только перебраться на поверхность, дать согласие на вживление персонального чипа, пройти обучение, подписать контракт и выполнять задания, за каждое из которых причитается куча денег.

На мой вопрос, а что же придётся делать за кучу денег, ответ был неожиданный: «Летать!»

Я теперь понимаю, почему вербовщики с поверхности в основном работают с подростками. Только тот, кто ещё не сдружился с головой, может поверить в такие предложения. И только тот, кто не знает толком страха смерти, может пройти все начальные этапы подготовки. Потом, конечно, появится и страх, и потребность в безопасности, и первые серьёзные травмы, и навязчивое желание прекратить всё это, но сначала только драйв, кайф и полная беспечность.

Я поверила Йану. Собрав кое-какие вещички, я просто ушла из дома, как это год назад сделал брат. И я позволила Йану забрать меня на поверхность.

Всё оказалось в точности, как он меня заранее проинструктировал. Мы с ним просто спустились в метро, в строго означенное время сели в первый вагон, а на конечной станции не вышли. Поезд ушёл в тоннель, закачался на стрелках, сворачивая в какое-то ответвление депо, потом остановился. Первый вагон мотанулся взад-вперёд, отцепляясь от состава. Йан достал торцевой ключ, открыл дверь в кабину машиниста, которая оказалась уже пустой, и велел мне сесть на пол между приборной панелью и задней стенкой. Потом Йан что-то включил-нажал, и вагон поехал вперёд, ускоряясь и ускоряясь. Мне казалось, он вот-вот взлетит. Когда стало совсем страшно и даже немножко больно, Йан тоже опустился на пол, обнял меня и крепко держал, поглаживая по спине. И страх ушёл, а с ним и все неприятные ощущения. Я почувствовала лёгкость и невесомость, в которой хотелось остаться как можно дольше. Когда вагон начал притормаживать, а потом совсем остановился в огромном зале с множеством путей и платформ, Йан очень меня хвалил и сказал, что меня точно ждёт большое будущее.

Оказалось, что вместо того, чтобы быть просто пассажиркой, «грузом» Йана, я с какого-то момента летела в горизонтальном канале сама.

Позже я узнала, что бывают ещё и вертикальные каналы, соединяющие изнанку с поверхностью. Разница в том, что горизонтальные каналы работают в обе стороны, и для полёта нужен разгон с помощью хитрой гатрийской техники, замаскированной под безобидные вещи вроде вагона метро. А вертикальный канал всегда ведёт только с изнанки на поверхность, и для разгона ничего не нужно, кроме свободного падения.

Летать сквозь слои таким, как я, нетрудно. Главное, не ошибиться с шахтой. Иногда канал постепенно закрывается сам, иногда его разрушают намеренно. Тогда у курьера могут возникнуть серьёзные неприятности, например, такие, в которые я угодила на последнем задании. Правда, на этот раз я выкрутилась сама. Это опыт, всего лишь опыт. Тем, у кого опыта нет, может очень не повезти. Очень – это когда курьер не проходит канал насквозь, а застревает в одном из промежуточных слоёв между поверхностью и изнанкой.

Со мной однажды это большое невезение приключилось. Даже не в начале карьеры, а, можно сказать, ещё до её начала.

Учиться на курьерских курсах было интересно. У нас была хорошая группа, весёлая, дружная. Восемь оболдуев в возрасте от четырнадцати до восемнадцати, я младшая. Двое с поверхности, остальные с изнанки. Так уж получается, что на изнанке нас, таких чудиков, рождается больше. Хотя ребята с поверхности обычно сильнее, среди них практически все – проводники, то есть они не просто, как обычные курьеры, умеют летать в каналах и проносить с собой посторонние предметы, но и могут прихватить с собой живое существо. А иногда даже несколько сразу и донести всех до места живыми.

Из меня делали, в общем-то, курьера. Но, когда я набрала силу, оказалось, что я проводник. Лучше бы оно не оказалось, но это по заказу не делается, а если уж выплыло наружу, то так тому и быть. Ещё заранее никто не предупредил, что, когда курьер начинает регулярно работать с каналами, возможна всякая побочка. Иногда неприятная, а иногда и полезная. Мне повезло. Я и раньше на слух не жаловалась, но, когда начала летать, слух обострился до предела. И я стала различать такие мельчайшие нюансы, которые, кроме меня вообще никто не воспринимал. Сначала мне это мешало, но потом инструктор объяснил, что надо включать фильтр, отторгая лишние звуки тогда, когда они для дела не нужны, и не так это сложно, вопрос тренировки.

Инструкторы на курсах были хорошие. Гоняли нас в хвост и в гриву, как американские сержанты в голливудских фильмах гоняют своих солдатиков, но относились они к нам вполне по-человечески. Гатрийцы вообще не дикари какие-нибудь. Очень даже высокого порядка общество. Со своими тараканами, правда, но иметь дело с ними можно, если приноровиться.

В процессе обучения курсантам полагается несколько испытаний. Первый этап – примерно через полгода. К этому моменту все должны уметь летать в вертикальных и горизонтальных каналах. То есть должны управлять собой и взаимодействовать с каналом так, чтобы добираться с поверхности на изнанку и обратно живыми. Это действительно самое простое. Ты ж рождён уже с этим умением, только не знаешь о нём. Тебе просто показывают, на что ты способен. Как только всё прочувствуешь, становится просто.

На первый экзамен мы отправились всей группой в сопровождении инструктора. Нужно было всем выбраться на изнанку, а оттуда по вертикальному каналу по отдельности и полностью самостоятельно вернуться обратно на учебную базу, собрав на себя по пути поменьше пыли.

Мы сели в вагончик, и инструктор потащил нашу компанию через слои. И уронил. Потом я узнала, что это вообще было целое событие. Когда такое случается с одним обыкновенным курьером, и то весь департамент бьёт в набат, а потом разбор полётов на полгода. А тут восемь зелёных курсантов и разом. Не просто инцидент – трагедия.

Инструктор был бывалый опытный дядька, и надо ж было ему помереть вот не раньше, не позже, как только стартовав с нашим вагоном наперевес. То ли инфаркт, то ли инсульт, это уже дело десятое. Инструктор-проводник умер, и канал, потеряв нить взаимодействия с его организмом, начал плющить вагон. Мы очень быстро поняли, что дело плохо, но ничего не смогли поправить. Слишком были все ещё сопливые, чтобы знать, как перетянуть канал на себя, чтобы если не весь клубок тел вытащить, то хотя бы себя самого.

Вагон рвало на кусочки, а нас раскидывало по слоям.

Меня вышвырнуло в горячий адок, где песок под ногами плавился на глазах, из трещин в почве вырывались клубы горячего пара вместе с острым раскалённым щебнем, а обычной воды, которую можно было бы выпить, поблизости не было вовсе. Вдобавок ко всему, когда меня выносило в слой, я зацепилась ногой за край выломанной в вагоне дыры, и рваный кусок металла глубоко разрезал мне кожу на бедре. Кровь, правда, всё-таки остановилась через некоторое время, но мне было уже всё равно. Меня мучила жара, духота, невыносимая жажда, а больше всего меня терзал ужас. Я уже до этого не меньше сотни раз летала через слои, с инструкторами и без, прыгала в вертикальные шахты, ошибалась и исправлялась, и мне не было страшно, потому что мне хорошенько внушили, что я делаю нечто совершенно для меня естественное. Наверное, так оно и было. Но я точно знала, и без всяких внушений, что умирать – неестественно. И очень страшно. И больно. И никто в целом свете, даже если захочет помочь, не найдёт меня в этом аду.

Через сутки на немыслимой жаре, с нехорошей ноющей раной на ноге, я просто валялась где-то посреди горячих валунов. От жажды нестерпимо болела голова, дышать было невозможно, а плакать не было сил.

И тут откуда-то сверху, с камней, спрыгнул он. Очень высокий и тощий молодой мужчина, с острым худым лицом и непослушной копной выгоревших добела кудрей-спиралек. Он был одет в полевую форму спасателя, на его спине висел огромный и, видимо, очень тяжёлый рюкзак.

Я, дурочка такая, наверное, напугала его до смерти. На радостях вцепилась в него мёртвой хваткой, как боевой бульдог, он едва меня оторвал от себя. Когда он выяснил, что я с изнанки и из России, то обрадовался, перешёл с гатрийского на русский и с того момента болтал без умолку. То ли и вправду такой говорун, то ли просто знал, что девчонке в таком состоянии нельзя оставлять ни минуты для ненужных мыслей и страхов. Первым делом напоил, чем вернул мне способность соображать и хоть какую-то волю к жизни. Потом занялся моей ногой, промыл, посыпал лекарством, заклеил. Потом дал шоколадку, вытер мне сопли и заверил, что всё будет хорошо. И снова поил водой из пластиковой бутылки, которых у него в рюкзаке оказалось довольно много. У него вообще с собой были только аптечка, шоколадки и вода.

После оказания первой помощи, парень объяснил, что канал, в который можно попытаться проникнуть, довольно далеко, он сам шёл почти сутки, не останавливаясь, а теперь нам с ним вместе надо будет преодолеть весь обратный путь.

Дав мне немного прийти в себя, парень скомандовал двигаться в путь. И мы пошли. Сначала просто рядом. Он внимательно следил за мной, подбадривал, рассказывал о каких-то пустяках. С его губ не сходила широкая озорная улыбка. Он радовался любым осмысленным словам, которые слышал от меня, вспоминал что-то своё в ответ, всё время что-то говорил. Я же от него просто глаз не отрывала.

Я уставала очень быстро. Мы часто останавливались отдохнуть и снова двигались вперёд. Потом ему пришлось взять меня за руку, потом под руку, потом обнять и тащить за собой. Я еле двигалась, приволакивая раненую ногу, но он ни разу на меня не рассердился, не дёрнул, не отругал. Когда уже увидел, что дело совсем плохо, скомандовал укладываться на ночлег. Мы остановились в каких-то камнях, впрочем, кроме камней там и не было ничего. Накормив меня шоколадом и напоив, парень улёгся и уложил меня рядом, прижимая к себе так бережно, что я сразу же крепко уснула, впервые за двое суток. А проснулась в горячке. Рану на ноге дёргало и жгло, у меня кружилась голова, и я плохо соображала, что происходит. Парень чуть ли не силой затолкал в меня несколько таблеток, дождался, пока они начнут действовать, и снова поволок меня в путь. Мне было так обидно, что у меня не получается быть такой ловкой и отважной, как нужно, нога дико болела, слёзы лились ручьём, и тогда парень стал тихонько петь. «Куда идём мы с Пятачком?..» Я не знаю, каким чудом мне удалось тогда держаться на ногах. «… Большой-большой секрет…» Он практически тащил меня вперёд. «… и не расскажем мы о нём…» А потом я всё-таки потеряла сознание. Очнулась от жгучей боли: спасатель по живому вскрывал мне нарыв на ноге. Я орала дурным голосом, а он улыбался и уверял, что всё скоро будет просто замечательно. Стал рассказывать анекдоты один за другим. Я смеялась сквозь слёзы. Он кормил меня таблетками, вливал в меня воду, а потом снова травил анекдоты. Обычные у него к вечеру закончились, остались восемнадцать-плюс. Он помялся немного, но ради святого дела пустил в ход и их. Я ржала, как сумасшедшая. Плакала и хохотала, пока не уснула снова, обхватив его покрепче, чтобы никуда не делся. Наутро мне стало полегче. И снова вперёд, через жару, пар и внезапные выбросы огня и раскалённого щебня. Моему спасителю угодил в лоб острый раскалённый камешек, и уже я сама заклеивала ему рану пластырем, а он морщился и смеялся, и говорил, как же ему повезло, что есть кому о нём позаботиться. И потом опять в путь. «Куда идём мы с Пятачком?..» В этот день у нас кончилась вода. А вслед за ней и мои силы. Я была в забытьи, и до сих пор не представляю, как он меня тащил. Видимо, на себе, как мешок картошки. А потом он влил в меня глоток воды из последней, самой неприкосновенной бутылочки и растормошил. «Мы у канала. Я всё сделаю сам, только держись за меня хорошенько!» Я обняла его за шею, он подхватил меня на руки и прыгнул в пропасть.

Очнулась я в гатрийском госпитале. Больше из нашей группы не выжил никто.

Я никогда потом не видела своего спасителя. Мы даже имён друг друга так и не узнали. «… большой-большой секрет…», как-то и ни к чему было. Я пыталась спрашивать, кто меня вытаскивал, где его можно отыскать, но все пожимали плечами. Я только поняла, что он не был штатным спасателем департамента, скорее всего, волонтёр из проводников. До сих пор, когда мне невыносимо хреново, я воображаю себе, что вот сейчас снова придёт этот парень и опять меня спасёт. Потому что он, видимо, может всё. И все принцы мироздания на своих белых лошадях – всего лишь мусор под его ногами. Конечно, он не приходит и не спасает. Но уже от одних только мыслей о нём становится легче.