скачать книгу бесплатно
– Видишь, Анфиса, нелегко нам со Снегуркой без тебя. Ничего у меня без тебя не получается! Хозяйство в беспорядке, скот запустил совсем, дома грязища. Хоть бы ты подсказала мне, как ты со всем справлялась, как все успевала одна.
Постепенно бессонные дни и ночи слились для Степана в одни нескончаемые сутки, и он, потеряв счет времени, решил, что больше так не может, что пришла пора искать для девчонки пристанище. Было у него на примете несколько хороших баб, кто мог заменить девочке мать.
– Извини, Анфиса, но я так больше не могу, – как-то сказал вслух Степан.
Он собрал приданое и, договорившись с одной бабой, решил избавить себя от обузы, отнести ей девочку. Бабу звали Арина, была она уже в зрелых годах, своих детей с мужем не нажила, все только с чужими нянчилась. Для нее маленькая дочка стала бы настоящей отрадой.
– Ни о чем не переживай, Степан. Оставляй ее, сиротинушку горемычную, Я ведь ее, как родную, любить буду. Вон она какая у тебя складная да курносая! Как такую не полюбить? – ласково проговорила Арина.
Степан сунул в руки женщине толстый свёрток из одеяла, в которое была завернута девочка, и руки его вдруг затряслись от волнения. Сердце екнуло, тяжело застучало, когда Арина прижала девочку к пышной груди, любуясь на ее кругленькое личико.
– Хороша девка! Как хоть назвал такую красоту? – спросила Арина.
Степан пожал плечами.
– Никак не назвал. Снегуркой иногда кличу. В такой мороз выродилась!
Арина улыбнулась доброй щербатой улыбкой. Девочка захныкала, и она принялась качать ее, напевая вполголоса колыбельную.
– Ладно, пойду я, – неуверенно проговорил мужчина.
– Ступай, ступай! Я справлюсь!
Арина кивнула, и Степан пошел, на ходу застегивая тулуп. У выхода он замешкался, но потом резким движением распахнул низкую дверь и, пригнув голову, вышел в тёмные сени. Там Степан остановился и закрыл глаза. В груди защемила тоска, он не мог представить, что в доме его теперь будет тихо. Так тихо, как в той самой могиле, в которой лежала Анфиса. Промерзшая земля укрыла ее своей тьмой и вечной тишиной. И вот, в доме теперь без нее и без этой маленькой крикливой девчонки будет так же тихо и страшно.
Степану надо было уходить, но ноги не шагали, как будто он прирос тут к заиндевелому полу. Перед его глазами вдруг возникло лицо жены – Анфиса смотрела на него укоризненно и молчала. У него даже мурашки по спине пошли, такое яркое было это видение. И вот, к своему изумлению, поддавшись нахлынувшему родительскому чутью, Степан вдруг развернулся и зашел обратно в избу. Арина удивленно взглянула на него. Степана обожгло видом оголенной женской груди, которой баба пыталась угомонить кричащую девочку. Щеки запылали, он отвел глаза, стянул с головы шапку и проговорил низким голосом:
– Арина, это само… Передумал я. Отдай мне назад девчонку.
Арина выпучила глаза, запахнула наспех платье.
– Да как же ты один с дитем-то будешь, Степан? Не чуди, не мучь ни себя, ни ребенка!
Глаза Арины налились слезами. Но Степан резким движением выхватил девочку из ее рук, завернул ее наспех в одеяльце.
– Как-нибудь справлюсь! – сказал он и выбежал на улицу.
Морозный воздух освежил пылающее лицо кузнеца. Он глубоко вздохнул и оглянулся – Арина босая стояла в дверях, кутаясь в шаль. Взгляд ее был грустный и разочарованный.
– Ты хоть имя ей дай, Степан, да в церковь сноси, покрести. Негоже человеку без креста и без имени.
Степан кивнул, побежал по улице, прижимая к себе ребенка.
– Прости меня, Анфиса, прости, прости! – бормотал он себе под нос.
– Эй, Степан! Когда на работу-то придешь? Мне бы коней подковать! – окликнул Степана крепкий мужик, проезжающий мимо на санях.
Но Степан даже не взглянул на него, как будто ослеп и оглох. Мужик удивленно посмотрел вслед кузнецу.
– Совсем Степан из ума выжил после смерти жены. Эх, жалко мужика, – вздохнул он и поехал дальше.
Степан, забежав домой, положил дитя на кровать, а сам растопил печь.
– Ну вот, Анфиса, сейчас избу нагрею, воду вскипячу и намою нашу Снегурку. Но вначале покормлю ее, – сказал Степан, глядя куда-то в стену.
Девочка, услышав его голос, закопошилась в одеяле, закряхтела, требуя внимания. Степан скинул с себя тулуп, согрел молока и, плеснул с полчашки в коровий рог, который приспособил для кормления. Узкий конец рога он отпилил и заткнул его тряпицей, через которую понемногу сочилось молоко. Поначалу девочка захлебывалась, плакала, а потом приноровилась сосать. Сейчас, едва завидев рог, она начала отчаянно бить ручками и ножками, словно бежала к нему навстречу.
– На, Снегурка, пей, набирайся сил! – проговорил Степан, и голос его был полон нежности.
В этот раз он долго и внимательно рассматривал девочку. Правду сказала Арина – красота, да и только. Личико у малышки было круглое, белое, носик – маленький, курносый, глаза – зелёные, большие, а губки, словно алый бантик. Девочка, наевшись, уснула, Степан погладил ее по нежным русым волосикам.
–Ты теперь моя дочь. Я тебя выкормлю, выращу, воспитаю – все честь по чести, – тихо сказал он, помолчал, а потом добавил, – Отныне Дарьюшкой будешь зваться.
Глава 2
двадцать лет спустя
Кошка спрыгнула с лавки на пол и, мяукнув, стала тереться об ноги девушки.
– Обожди, Мурка, мне отцу ужин нужно собрать. Он уж скоро воротится, а у меня стол пустой. Засиделась я нынче за прялкой!
Девушка наклонилась к кошке и погладила ее по пушистой рыжей шерстке. Кошка снова мяукнула, и села на полу, смотря желтыми глазами на хозяйку.
Девушка была высокая и тонкая, как молодая березка. Две длинные русые косы свисали до самого пояса, кучерявились на концах. Щеки ее были круглые да румяные, зеленые глаза сверкали, алые губы то и дело расплывались в радостной улыбке.
– Мурка, Мурка, рыженькая шкурка! – припевала она, раскладывая еду по чашкам.
Девушка выглядела так, как выглядят люди, которые любят жизнь и довольны тем, что она им дает. И вправду, все у нее было для счастья – кров, пища, наряды, отец заботливый и любящий.
Услышав на улице звуки гармони, девушка замерла на секунду, а потом встрепенулась, бросилась к окну и улыбнулась широко.
– Мурка, я на одну минуточку выбегу! – воскликнула девушка.
Она погладила кошку, накинула на плечи полушубок и выбежала из избы, запустив внутрь облачко белого пара.
– Алеша! – звонко крикнула она.
Звуки гармони тут же стихли. Молодой парень обернулся на зов и, оставив компанию парней и девок, подошел к девушке.
– Дарьюшка… – восторженно выдохнул он, взял ее руку и прижал к холодным губам.
Юноша был молод и красив – голубые глаза, волевой подбородок, тонкие усики над верхней губой и светлые кудри, торчащие в разные стороны из-под меховой шапки. Девушка раскраснелась от его взгляда, сердце ее забилось в груди тяжело и гулко.
– Выйдешь сегодня, Дарьюшка? Мы на край села идём песни петь, – проговорил юноша, не сводя глаз с девушки, – приходи, буду ждать.
Девушка отвела взгляд, лицо ее стало грустным и серьёзным.
– Не знаю, Алеша. Отец с утра больно строг был. Поди не отпустит.
– А ты тайно прибегай, как он спать ляжет. Не впервой! – шепнул Алеша, наклонившись к самому лицу Дарьюшки.
Они смотрели друг на друга, их дыхание смешалось, превратилось в легкий белый пар. Дарьюшка бы так простояла целую вечность, держа за руки любимого, но парень воскликнул:
– Что ж ты, Дарьюшка, раздетая-то бегаешь по морозу? А ну-ка давай беги домой, с Карачуном шутки плохи. Нашлет горячку, хоть бы что.
– Мне с тобой не холодно совсем. Видно, любовь согревает так, что никакой Карачун не страшен! – улыбнулась она.
Алеша обнял ее, и от его прикосновения по всему девичьему телу разошлось тепло.
– Беги домой, Дарьюшка! Даст Бог, свидимся!
– Я приду, Алеша! – прошептала девушка.
Она улыбнулась, на короткий миг коснулась своими губами холодных губ парня, а потом побежала домой. Сердце при этом так и выпрыгивало из ее груди от счастья.
***
Уже целый год Дарьюшка трепетала от пылкой любви к деревенскому гармонисту Алеше. Играл он так, что у всякого, даже немощного, ноги сами собой шли в пляс. А уж как начинал петь, так и вовсе все в округе замирали от восторга, и уж только потом начинали подпевать. Гармонистов, равных Алеше, в близлежащих деревнях не было. Люди про него, ради забавы, говорили , что он родился с гармошкой в руках. Это, конечно, были шутки, но с тех пор, как Алеше исполнилось четырнадцать лет, он гармонь из рук не выпускал, она постоянно была с ним. Он даже в поле носил ее, повесив за спину.
Бывало, идет Алеша по улице и наигрывает весёлую мелодию. И сразу прохожие начинают улыбаться, подмигивать молодому гармонисту, и вот уже незаметно целая толпа следом за ним собирается. Кто поет, кто босыми пятками по придорожной пыли такт отбивает. И все идут за ним по деревне и поют. В обычные дни просто так после работы ходили, чтоб тоску и усталость согнать. А по выходным стал Алеша водить молодёжь на край села. Там парни и девки выбрали поляну, сколотили лавки, чтобы было, где присесть, отдохнуть.
Приходила молодежь на поляну по светлу, а как ночь на деревню спускалась, на поляне разгорался костер, и начиналось самое веселье – парни и девки пели, плясали в общем кругу да друг с другом переглядывались без страха. Темнота делала их смелее. От таких «гляделок» сначала дружба между ними завязывалась, а потом и любовь незаметно вспыхивала. Много ли молодым нужно, чтобы полюбить друг в друга? Одна задорная плясовая да пара страстных взглядов.
Дарьюшка на вечорках ни с кем не плясала. Она скрывала свои чувства к красавцу-гармонисту, но стеснялась даже смотреть на него. Когда же на Алешу положила глаз одна из девушек, шустрая Тамара с рыжими косами, Дарьюшке стало невмоготу молчать о своих чувствах.
– Ты, Алеша, прямо как тот Лель, – пересилив стеснение, сказала Дарьюшка на одной из вечерок.
– Что еще за Лель такой? – с улыбкой спросил гармонист.
– У наших предков был такой бог, он наполнял сердца молодых людей любовью.
– То бог! Он может все! А я-то что? Я просто на гармошке бренчу, как могу! – усмехнулся парень и удивленно посмотрел на девушку.
Дарьюшка залилась румянцем,
– Не бренчишь! Ты на гармони играешь, да так хорошо, что от этого сердца парней и девок любовью наполняются. Сколько после летних посиделок пар в деревне переженилось? Едва только свадьбы отгремели. А ведь все они здесь, на твоих посиделках, друг друга высмотрели!
Девушка смотрела на гармониста большими, восторженными глазами. И он вдруг стал так горд собой, что голова закружилась, как будто он захмелел без вина. И вправду ведь, все так и есть. Отец Алеши все ворчит, что он со свой гармонью, как с грыжей носится. А получается, все не зря. Вот так Дарьюшка, сама того не ведая, обошла всех своих соперниц тем, что высказала мужчине свое искреннее восхищение.
– Что же это сама-то ты, Дарьюшка, никого не полюбила? – тихо спросил Алеша, наклонившись к девушке, – Парни вокруг тебя вьются, да только ты никого из них так и не выбрала себе в женихи.
– А я выбрала! – воскликнула Дарьюшка и покраснела от собственной дерзости.
– Кого же? – спросил Алеша.
Девушка стыдливо опустила глаза, и он все понял без слов, понял, что мил ей. Сердце гармониста екнуло от счастья, ведь он считал Дарьюшку первой красавицей на деревне. Ему казалось, что она вовсе и не смотрит в его сторону, и вот оно как все повернулось!
В тот вечер гармонь все больше молчала, только изредка Алеша брал ее в руки и растягивал меха. Вместо нее звенела балалайка, которую принес с собой один из парней. Алеша и Дарьюшка весь вечер говорили друг с другом, держась за руки, и глаза их сияли ярче осенних звезд, которыми было сплошь обсыпано круглое небо.
***
– Накрывай на стол, дочь! Да про самогонку не забудь. К нам гость дорогой пожаловал!
Низкий голос Степана прогремел на всю избу. Он вошел и отряхнул у порога бороду, припорошенную снегом. Дарьюшка встрепенулась, побежала на кухню, склонилась в поклоне перед отцом и незнакомым худосочным мужчиной. Пока они снимали запорошенные снегом тулупы и меховые шапки, пока мыли руки и лица, фыркая и брызгая водой на пол, Дарьюшка торопливо накрывала на стол. Она поставила посередине бутылку, наполненную мутной жидкостью, слазила в подполье, достала из кадушек соленых грибов и огурцов и все эти закуски разложила по тарелкам. Стол вышел на славу, будто праздничный. Степан с довольным лицом осмотрел разносолы и, обняв Дарьюшку за плечи, повернулся к своему гостю, который, в свою очередь, с нескрываемым интересом разглядывал молодую хозяйку.
– Вот, Игнат Ильич, знакомься! Это и есть моя гордость, моя краса, моя единственная доченька Дарьюшка. Посмотри, какая она у меня умная, какая послушная! Никто ее по хозяйству хлопотать не учил, выросла-то ведь без матери, а все умеет, всему сама научилась.
Гость, прищурившись, уставился на Дарьюшку. Она покраснела от пристального взгляда чужого, незнакомого мужчины и отвела глаза.
– Пойду я, батя, к себе. Не буду вам мешать, – тихо проговорила она.
Но отец схватил ее за руку и воскликнул:
– Да что ты? Ты не помешаешь нам нисколько! Игнат Ильич с тобою поближе познакомиться давно хочет. Так что садись с нами ужинать, дочка, не стесняйся!
Дарьюшка села на край скамьи и сложила руки на колени. Игнат Ильич сел напротив и не сводил глаз с ее лица. Мужчина не понравился ей. Он был уже не молод и было в его некрасивом, худом лице что-то отталкивающее – не то хитрое, не то злое. От его взгляда в душу Дарьюшке закрались тяжелые мысли. А отец все шутил, сам смеялся над своими шутками и все пуще расхваливал дочь.
– Она у меня не только умница и красавица, Игнат Ильич. Она у меня еще и скромная, домашняя. Я ей говорю, сходи, Дарьюшка, погуляй с подружками, а она мне – не хочу, батюшка, лучше приданое повышиваю у окошка.
Степан повернулся к дочери и ласково погладил ее по голове. Дарьюшка вся сжалась от этой неискренней ласки.
– А фигура-то, фигура-то – глянь! Ты не смотри, что она тощая, все при ней! Не девка, а чистое золото! Встань, дочь, не стесняйся!
Степан взмахнул рукой, и Дарьюшка нехотя поднялась с лавки, но тут же села на место, покраснев от стыда.
Игнат уплетал картофельную похлебку, приготовленную Дарьюшкой, за обе щеки, и кивал головой, его жидкие волосы падали на лицо при каждом движении. Дарьюшке было сложно сидеть и слушать, как ее обсуждают, будто лошадь перед продажей. Она уже поняла, что Игната Ильича отец выбрал ей в женихи. Он ей с самого детства только и твердил, что за абы кого ее не отдаст, выберет ей лучшего жениха. Дарьюшка никогда не спорила, ей все время казалось, что до замужества еще далеко. И вот как-то незаметно ей исполнилось двадцать лет – тот самый возраст, когда пора бы уже обзаводиться семьей и рожать детей. Многие ее ровесницы уже нянчили сопливых младенцев.
Дарьюшка снова посмотрела на Игната Ильича – лицо его было вытянутым, толстые губы лоснились жирным блеском от еды, на голове сияла проплешина, вокруг которой росли тонкие темные волосинки. Мужчина вдруг посмотрел на нее и подмигнул. И Дарьюшку передернуло от отвращения. Нет, за такого она бы и под страхом смерти замуж не пошла! Ну ничего, уйдет он, и она поговорит с отцом, расскажет ему все об Алеше. Отец суровый, но добрый, он поймет ее, непременно поймет. Он всегда делал так, как хотела Дарьюшка, значит, и теперь ее послушает.
Но когда, после сытного ужина, гость покинул их дом, Степан завалился на свою кровать и тут же громко захрапел.
– Ладно, завтра поговорю, – вздохнула Дарьюшка.
Укрыв спящего отца одеялом, она убежала в свою комнату, достала из комода новый пуховый платок, который отец ей подарил на именины, и, накинув его на голову, взяла полушубок, валенки и тихонько вышла в сени. Одевшись там, она распахнула скрипучую дверь, и вздрогнула от неожиданности – перед дверью неподвижно стояла сгорбленная старуха с клюкой в руках.
– Рот-то прикрой, не то снег налетит! – проговорила старуха скрипучим голосом.
– Бабка Катерина? Что ты здесь делаешь? Почему не спишь в такой час? – испуганно пробормотала Дарьюшка.
– А ты куда направилась на ночь глядя? – строго спросила старуха, зло зыркнув на девушку.
– Так я… С подружками по деревне погулять иду. Батя отпустил.
Бабка Катерина скривила губы, насупила брови и погрозила Дарьюшке костлявым кулаком.
– Собака гуляла, да волки съели! И тебе нечего по ночам гулять, Дарьюшка. Ступай за мной, мне надобно.
Старуха развернулась и, хромая, пошла со двора. Дарьюшка вздохнула и поплелась следом.
