скачать книгу бесплатно
Мне стало не по себе. Я вообще не люблю сюрпризы и загадки. Люблю, когда все ясно и понятно. Видимо, этот мужик тоже не любил сюрпризы, потому что, увидев незваных гостей, он нахмурился.
– Кого тут еще принесло? Чего надо? – буркнул он, глядя на нас.
– Это я! Не узнал?
Жанна убрала с лица шарф, подбежала к мужчине и крепко обняла его. Он сразу же изменился в лице, широко улыбнулся ей.
– Жанночка! Давненько тебя не было здесь. Не узнал… Похорошела!
Я был удивлен и то и дело бросал на Жанну подозрительные взгляды. Откуда она знает этого странного мужика? Кто он ей?
– Диван свой старый привезла. Тебе в сторожке пригодится. Он еще хороший, просто скрипучий. Еще конфет с орехами, твоих любимых, побольше купила, тебе в прошлый раз они понравились. Чай с имбирём взяла, зимой надо больше чая пить, чтоб не болеть. Ты чего это в одной футболке вышел?
Продолжение разговора я не услышал – водитель позвал меня выгружать диван. Мы донесли его до крыльца и кое-как затащили в узкие двери сторожки. Внутри было очень жарко, темно, мрачно и пахло табаком. Жанна скинула куртку и суетливо прибирала разбросанные по полу пустые бутылки, упаковки от чипсов и вермишели быстрого приготовления. Сразу было видно, что мужик – тоже живет один.
– Антоша, я сейчас мигом уберусь тут и поедем домой. Иди пока покури! – прощебетала Жанна и снова улыбнулась.
Мне ничего не оставалось, как выйти на крыльцо и достать из камарана сигареты. Затянувшись, я услышал, как сзади скрипнула дверь – мужик тоже вышел на улицу и закурил за компанию. Помолчав с минуту, он повернулся ко мне и произнес:
– Ты ее береги. Она у меня умница.
– У тебя? А ты кто вообще такой, чтобы мне советы раздавать? Еще скажи, что ее бывший! – огрызнулся я.
В глазах мужика моментально вспыхнули искры, да такие жгучие, что я невольно сжал кулаки, готовясь к драке. Но он лишь хрипло усмехнулся и произнес в ответ:
– Я у нее не бывший, я у нее единственный!
Я не выдержал и с размаху ударил кулаком по его наглой роже.
– Кто-кто, а мусорный бомж мне точно не соперник! – сквозь зубы процедил я.
Он ударил меня в ответ, да так, что я кубарем скатился с высокого крыльца. Я выругался матом, поднялся на ноги, сплюнул кровь и пошел к машине. По пути домой я с Жанной не говорил. Очень-то мне нужно выспрашивать про ее бывшего! Но, когда мы, расплатившись с водителем, вышли из душной газели и пошли по скрипящему под ногами снегу к ее дому, она сказала, что этот мужчина со свалки изменил всю ее жизнь, поэтому он ей очень дорог, и она часто навещает его.
– Ты ведь не ревнуешь? – ласково спросила она.
– Нет, нисколько, – ответил я.
Я соврал. Ревность всю дорогу жгла мои внутренности, она разлилась во мне, словно кислота. Ужасное, отвратительное чувство, от которого, увы, нет спасения.
***
Мы встречались с Жанной уже больше месяца. Переезд я все еще оттягивал, но больше времени проводил у неё, а не у себя. Новый год мы планировали отмечать вместе.
Я все сильнее влюблялся в неё, все острее ощущал свою зависимость от этой маленькой, хрупкой на вид девушки в ярких, подчас откровенно пошлых нарядах. Любовь с первого взгляда не идёт ни в какое сравнение с чувством, рождающимся в душе от маленького зерна сомнений и растущего постепенно, с каждой новой встречей,с каждой новой улыбкой, с каждым поцелуем. Я полюбил Жанну, полюбил по-настоящему: крепко и надолго.
Наша страсть росла и кипела. Мы занимались любовью дома, в машине, в туалете замызганной кафешки, в подъезде и даже на улице, под покровом ночи. Моя страсть становилась все сильнее. Едва я видел Жанну, я хотел обладать ею здесь и сейчас. Когда я был на работе, я названивал ей каждую свободную минуту. Контакт “Жанна Дракон” вскоре был переименован в “любимая”.
Она словно околдовала меня. Моё чувство выросло словно цветок и распустило свой прекрасный, благоухающий бутон. И вот, когда все вокруг Жанна заполнила собой, когда я стал засыпать с её именем на губах, а мысли о ней были первыми, посещающими мою голову по утрам, когда я начал чувствовать приятное напряжение в теле от одного звука её голоса, и главное, – когда я начал отчетливо видеть наше с ней совместное будущее, тогда она вдруг исчезла.
Жанна исчезла. Пропала. Как будто растворилась в воздухе.
Её не было около недели. До этого мы с ней слегка повздорили из-за какой-то ерунды. Обычное дело! Сначала я решил, что она обижается. Я целые сутки ей не звонил, ожидая, что обида рассосется сама собой. Но она все не звонила, и я не выдержал, решил все выяснить, поговорить. Она не отвечала на звонки, не отпирала мне входную дверь и вообще, судя по всему, не появлялась в своей квартире. Её не видели ни соседи, ни даже две вездесущие бабки, вечно снующие туда-сюда по подъезду. Она словно испарилась! Я обрывал телефон, не мог ни есть, ни спать, строил тысячи предположений о том, что могло случиться с Жанной и где мне теперь ее искать.
А потом она появилась. Это случилось в канун нового года, я в тот день был на смене. Так вышло, что оба мои сменщика слегли больные, и мне теперь предстояло “жить” на работе в прямом смысле слова. Я сидел на диване в ординаторской, ел орехи и смотрел телевизор, когда Гришка, санитар труповозки, заглянул в дверь и прокричал зычным басом:
– Антоха, братан! Ты вроде говорил мне когда-то, что скучно живешь в своем морге? Принимай для нескучной жизни неопознанную бабенку! Нашли на улице, лежала на снегу в одном платье.
Глава 2
Обычно, я никому не рассказывал о своей работе, особенно новоиспеченным подружкам. Какая девушка захочет идти на свидание с санитаром морга? Это даже звучит как-то нелепо. С приятелями тоже особо не делился. Да у меня и не было приятелей. Просто в любой компании от работников морга вечно ждут жутких баек о том, как покойники в морге встают и ходят, точно живые. Люди любят острые ощущения (только если они не касаются их самих). Рассказчик из меня, надо заметить, никудышный. В компании я всегда больше слушаю, чем говорю. Поэтому травить байки про покойников – нет, это не по моей части. Я не клоун и работу свою люблю и уважаю.
В морге спокойно и тихо, мертвые – не живые, они не капризны, не вредны, не приставучи, как некоторые живые. Они просто лежат и ждут, готовятся к своей последней дороге. Дороге на кладбище. Морг – это такой перевалочный пункт между домом и могилой. И нет, никаких призраков здесь нет и быть не может. Поверьте мне на слово, иногда я неделями не выхожу отсюда, у меня весьма ненадежные сменщики. Так что, если бы и был здесь хоть один призрак, я бы точно увидел его.
И вообще, мне кажется, если призраки и существуют, то они нарочно избегают морги. Появляются где угодно, но только не здесь. Кому понравится смотреть на себя голого, синего (или даже, чёрного), иногда гнилого, иногда в совершенно неподобающем виде: с переломанными костями, головой, больше похожей на раздавленную лепешку, без рук или без ног. Кому понравится наблюдать за тем, как при вскрытии из твоего тела врач безжалостно вынимает все внутренние органы и небрежно (как покажется любому) кладет их на поддон?
После тщательного осмотра, кстати, все вынутые органы хаотично сбрасываются обратно в брюшную полость, включая порезанный на куски, головной мозг. Кому захочется знать, что теперь его пустая голова набита ветошью, а сердце лежит где-то в районе почек? Нет, если какой-то призрак такое увидит, то он просто сойдет с ума. А я вот вижу это почти каждое дежурство, и к смерти отношусь спокойно, как к своей давней знакомой. Вот уже десять лет мы с ней идем рука об руку. Ничего сверхъестественного в ней нет.
Санитаром я начал работать в большом, городском морге. Удивительно, но городская суета просачивается даже в мир мёртвых. Трупов в большом городе много, работы тоже много, ну и сотрудников здесь, соответственно, хоть отбавляй. Попробуй, сработайся со всеми. Я человек спокойный, но не слишком общительный, предпочитаю тишину и одиночество, а там у нас музыка гремела на все помещение, иногда даже в зале прощаний было слышно. Вот такие весельчаки работают с трупами. Был там у нас один санитар, Саша. Так вот, он все шутил:
– Ну они-то померли, лежат. Все равно ничего не слышат. А мы что? Мы-то живые, и мы на работе. А какая работа без музычки?
И выворачивал на полную громкость приемник. Другие санитары его поддерживали, пританцовывали в такт, а меня музыка раздражала. Вот тогда я научился работать с телом очень быстро: вскрывать, зашивать после осмотра патологоанатома, мыть, одевать и гримировать.
Когда мне предложили занять место главного санитара морга в маленьком, спокойном северном городке, я не раздумывая согласился. Вот где я обрел работу мечты и долгожданный покой. Меня ничуть не смущало, что помещение морга, где мне предстояло работать, пребывало в плачевном состоянии – с потолков во время дождей капала вода, со стен сыпалась штукатурка, в коридоре было темно и холодно, как в склепе. Ах да, еще крысы. У нас с ними шла целая война.
К тому же, у меня было всего два напарника-сменщика, не отличающихся особой ответственностью, и единственный врач-патологоанатом Петрович – седой старик с красным, опухшим от водки лицом, стабильно раз в две недели уходящий в глубокий запой.
– Как же вы тут без него трупы вскрываете? – с недоумением спросил я, когда впервые столкнулся с тем, что Петрович запил и не вышел на работу.
– Никак. Наугад пишем заключение, и все, – ухмыльнулся один из моих сменщиков.
– Так ведь это… – начал было я, но мне не дали договорить.
– Слушай, Антоша, так-то оно так, но тут тебе не Москва и не Питер, молодые специалисты в такой дыре работать не хотят. А Петрович, он у нас единственный и незаменимый, пусть и с небольшим изъяном. Да и трупов у нас бывает не так много. Совсем сложные или непонятные случаи все равно в область везут. Так что ты уж со своими порядками в наш морг не лезь, вот тогда сработаемся.
Я парень понятливый, так что с напарниками и с алкашом Петровичем мы быстро и хорошо сработались. Морг наш был хоть и древний, но как по мне – очень даже уютный, если, конечно, это слово уместно в описании.
К особенностям работы я тоже быстро привык. В маленькой приемке новоприбывшие трупы складывали на пол, я их раздевал, подписывал на правом бедре номер, клал на каталку и увозил в холодильник. Потом родственники приносили одежду для похорон, я клал пакет с вещами на живот покойника и, если не требовалось вскрытие, начинал готовить тело к похоронам.
Если же вмешательство Петровича все же требовалось, то к следующему утру я готовил труп к его приходу – делал разрез от ключицы до паха, вынимал органы, раскладывал их на столе. Если Петровичу в ходе осмотра этого было мало, и он не мог установить причину смерти, я принимался пилить череп. Эту часть вскрытия я любил больше всего – в ней чувствовалась важность, упорядоченность и размеренность. Не любил я все складывать обратно в брюшину, в этом уж чувствовался полный хаос, мертвое тело напоминало мне мешок, набитый не пойми чем. Я утешал себя лишь тем, что после того, как я обмою все следы вмешательства Петровича, одену и загримирую мертвеца, тогда он снова на какое-то, хоть и короткое время, станет похож на человека…
Мне прекрасно работалось здесь, в морге маленького северного городка. Днем я был занят, ночью крепко спал в ординаторской на кушетке. Жизнь моя была скучна и неинтересна, поэтому морг в какой-то момент стал для меня, одинокого холостяка, вторым домом.
Конечно, за десять лет работы, бывало всякое, не только хорошее. Были и разборки с родными по поводу убранства трупа, была и путаница с телами, были и проблемы с гниющими месяцами трупами, которые никто не забирал.
Также были и несколько таких случаев, которые я вспоминаю не то чтобы с содроганием, но уж точно с недоумением. Но такое бывает, пожалуй, на любой работе. Так называемые, неприятные моменты. Один из них – случай с мёртвым ребёнком, которого я нес на руках из детского отделения в морг. Так получилось, что машина скорой была занята и меня попросили его забрать, чтобы не пугать других детей.
– Он не весит почти ничего, на руках унесешь, – бодрым голосом сказала женщина-медсестра по телефону.
И я пошёл. Детская больница была недалеко – всего-то через березовую рощу надо пройти. У нас городишко маленький, до всего рукой подать. Пришёл я к задним дверям, и мне санитарки вынесли маленький кулек – там и ребёнка-то не видно было.
– Новорожденный что ли? – угрюмо буркнул я, не глядя на кулек.
– Две недели от роду, – грустным голосом проговорила медсестра, передавая мне бумаги для оформления тела.
Я неуклюже кивнул и пошёл назад, невольно прижимая к груди свою странную ношу. Дети у нас в морге были, но редко, и, признаться, на них было невыносимо смотреть. Все-таки смерть – она для стариков, а молодые и юные должны жить. Иначе как-то противоестественно все получается.
Может, я от отсутствия опыта тогда сильно перенервничал, но пока я нес кулек с мёртвым ребёнком через тёмную рощу, мне вдруг показалось, что он пошевелился. Сквозь одеяло я отчётливо почувствовал, как он закопошился внутри, зашерудил маленькими ручонками. Остановившись, я резко отогнул уголок одеяла, замер на секунду, а потом шумно сглотнул – в холодном лунном свете маленькое круглое личико светилось бледно-голубоватым светом. Глазки младенца были плотно закрыты, он был похож на фарфоровую куклу. Я положил уголок одеяла обратно на его лицо и быстро пошёл дальше. И тут снова у груди началось шевеление – то ли ручки, то ли ножки легонько толкали меня.
– Что за чертовщина? – пробубнил я.
Положив кулек прямо на землю, я быстро развернул одеяльце и непонимающе уставился на мертвое тельце. Это был мальчик. Он был крошечный и больше напоминал новорождённого котёнка, чем младенца. Я попытался прощупать пульс на тоненькой шейке, проверил дыхание. Он был мертв, сомнений не было. Тогда что со мной творится?
Внезапно в ночной тишине где-то в верхушках деревьев, заухала, захохотала сова. Я вздрогнул, наспех завернул одеяло, прижал к груди свою ношу и бегом побежал через рощу к моргу. Всю дорогу мне казалось, что ребёнок шерудит ручками внутри кулька, но я бежал и не останавливался больше. Только в морге я почувствовал себя в безопасности. Здесь было привычно тихо. В ту ночь я охранял покой всего-то трех трупов – двух стариков и молодого парня-утопленника. Я убрал одеяльце и положил на каталку тельце младенца. Смотрелся он тут нелепо и жутко, но жизнь складывается по-разному. У каждого свой отведенный срок на земле, с этим ничего не поделать.
– Не буянь тут, малой! – сказал я и, осмотрев мирно лежащие трупы, вышел из холодильной камеры.
Остаток ночи прошёл спокойно. Не знаю, что это такое было, но я до сих вспоминаю тот случай,если не со страхом, то с недоумением.
***
Ещё одна странная история, которая в свое время хорошенько выбила меня из колеи, произошла три года назад. Как-то летом работы совсем не было, в холодильнике лежали три трупа, уже подготовленные к завтрашним похоронам, все бумаги и отчетности были заполнены, и я курил на улице, подставив лицо теплому солнечному свету. Да, работники морга тоже любят солнце. Так вот, меня разморило и я, наверное, задремал. Проснулся от того, что какая-то незнакомая старушка толкает меня в бок.
– Кто здеся, добр молодец, усопших моет да одевает? – спросила старушка скрипучим голосом.
– Ну я, – плохо соображая спросонья, ответил я.
– Возьми-ка у меня куль с платьем. Наденешь на старуху.
– На какую старуху? – удивленно спросил я.
Я даже сонный помнил, что у меня в холодильнике никаких старух не было, только два старика да мужик-висельник, с черным языком которого я намучился с утра, и так, и эдак запихивая его обратно в рот.
– Ты пока спал, тебе старуху привезли. Иди-ка проверь.
Я окончательно проснулся и решил, что бабулька не иначе как чокнулась умом. Но мне все равно уже нужно было возвращаться на свое рабочее место, поэтому я поднялся с земли и пошел к длинному, на первый взгляд мрачному и унылому, зданию морга.
– Куль-то мой на-ка, возьми! – закричала старушка.
Я махнул рукой и нетерпеливо схватил из ее руки мешок с тряпьем. Если что, брошу в ветошь, будет потом, чем распиленные черепушки набивать.
– Для Евдокии Герасимовой! – прокричала старушка перед тем, как я скрылся в дверях.
Понятное дело, никакого нового тела на приемке не было, не могли его выгрузить без моего участия, да и не мог я проспать звучное тарахтение нашей старой, как мир, труповозки. Бросив мешок на пол, я пошёл в ординаторскую, чтобы выпить воды, но тут вдруг услышал этот до боли знакомый звук. Я его узнал бы из миллиона подобных – это был отчаянно жужжащий мотор труповозки. В нашем городишке она была единственным транспортом для мертвых.
Я вышел на улицу, поздоровался с труповозом Гришей, славным, весёлым парнем, который вовсе не обижался на прозвище «труповоз».
– Старушку привез сегодня тебе, Антоха! Две недели в своей квартире пролежала, а сегодня вот сын её вышел, наконец, из запоя и решил навестить матушку. Да только поздно, матушка-то в мумию египетскую превратилась.
Гриша захохотал громко и раскатисто, я даже вздрогнул от звука его голоса.
– Представляешь, даже не пахнет! – удивленно воскликнул Гриша, когда мы перекладывали тело с носилок на пол.
Он ещё о чем-то болтал без умолку, но я его уже не слушал, погрузившись в свои мысли. Старуха, которая умерла две недели назад была как две капли воды похожа на ту, что приходила к моргу за пару минут до приезда труповозки. Забрав документы, я даже не удивился, что имя покойной по паспорту было Евдокия Герасимова. Не удивился, но мурашки по спине все равно пробежали. Освободив мёртвое тело от одежды, я подписал на тонкой, прозрачной, словно бумага, коже, номер, а потом аккуратно положил на обвисшую грудь умершей пакет с одеждой.
– Не переживай, бабуся, завтра одену тебя честь по чести, – сказал я и зачем-то положил свою ладонь на высохшую руку старухи. Сын, кстати, соизволил забрать тело матери из морга только спустя неделю.
***
Единственное, к чему я так и не привык, работая в морге, – запах. Поначалу он был для меня просто невыносим, потом стал более-менее сносным, но все равно вызывал отвращение до комка в горле. Мои напарники, отработавшие в морге по тридцать лет, говорили, что запаха уже совсем не чуют – формальдегид со временем разъел все рецепторы в носу. А у меня пока что не было ни одной смены, чтобы я не чувствовал трупного духа, который мы, как могли, глушили формалином. Закончив смену, я каждый раз мылся в душе по полчаса, с остервенением тер губкой тело, и все равно мне казалось, что запах гнили исходит от меня самого.
Но сейчас я стал гораздо терпимее относиться к запаху. Или, может, мои обонятельные рецепторы уже тоже начали потихоньку отмирать и следующий этап – полная утрата нюха? Но даже это не мешало мне любить свою работу. Готовя покойников в их последний путь, я чувствовал свою важность и значимость. Родные умерших, обычно, были полны уважения ко мне, совали в карман моего фартука то гостиницы, то деньги. В ответ я старался всегда исполнять их просьбы – клал в гроб личные вещи покойного, украшения, игрушки, сигареты и даже алкоголь. Почему-то люди думают, что покойник не сможет уйти, если с ним не будет его любимой вещи. Честно говоря, странная традиция, но я не спорил с близкими и прилежно клал золотые браслеты, блоки сигарет или бутылки водки в гроб. Желание скорбящих – закон, особенно если оно подкреплено деньгами.
Правда, один раз у меня произошла серьёзная стычка с состоятельных отцом девочки-цыганки, которая скончалась после продолжительной болезни. Он принёс ей в качестве последнего одеяния взрослое свадебное платье. Высохшая от мучительной болезни восьмилетняя девочка в пышных белых оборках и рюшах, с фатой на лице, выглядела нелепо и жутко. Я не побоялся, сказал об этом главе семейства, несмотря на то, что в нашем городишке он имел вес и был влиятельным человеком. Цыган же дал мне кулаком в глаз, после чего молча забрал гроб с девочкой-невестой. На следующий день меня вызвали к начальству и чуть было не уволили. Хорошо, что обошлось. Город маленький, работать некому. И в отличие от моих сменщиков, я не уходил в запои и не брал липовые больничные по три раза в год. Все-таки репутация, она и в морге репутация. В моем случае она была идеальная. Все знали, что если нужно, я могу жить в морге
Когда привезли Жанну, это и произошло. Оба напарника взяли больничные, чтобы спокойно провести новогоднюю ночь и последующие дни дома. Для меня же это значило, что ближайшую неделю я должен буду провести на работе. Первую ночь я чудесно выспался в ординаторской, а на вторую ночь труповоз Гриша привез мне Жанну, и вся моя спокойная работа (и жизнь тоже!) перевернулись с ног на голову…
Глава 3
Я смотрел на Жанну долго и никак не мог поверить в то, что это действительно она. Точнее, я прекрасно видел, что это она – лицо ее, прикрытое черным пакетом, было таким же красивым и спокойным, как при жизни. Складывалось обманчивое ощущение, что она просто уснула. В холодильнике было тихо, слишком тихо. Я слышал, как бьётся моё сердце. Оно стучало не в груди, а где-то в горле. Мне хотелось закричать от боли, но я не мог нарушить эту особую, мёртвую тишину.
Я был на работе и не мог нарушить этот порядок, который всегда успокаивал меня. Поэтому я напряг кулаки, сжал зубы и смотрел на неподвижное тело, которое только что освободил от одежды. На Жанне было надето то легкомысленное леопардовое платьице, которое всегда раздражало меня, поэтому я с каким-то озлобленным остервенением раскромсал его ножницами в клочья. Итак, её нашли на улице. Смерть, якобы, наступила, несколько часов назад, причина смерти не установлена, но это точно не обморожение. Так “на глаз” заключил Петрович, мельком взглянув на тело, лежащее на секционном столе.
– Ты даже толком не взглянул на неё! Может, её убили? Скорее всего, так и есть! – возмутился я.
– Это почему ж не взглянул! Да я все цвета ее татуировки рассмотрел! Видал, какой у нее дракон на пузе? Не простая видать, девчонка.
– С чего ты взял? – насупившись спросил я.
Старый патологоанатом усмехнулся, его впалые щеки, покрытые жесткой, трехдневной щетиной, затряслись.
– Простые девчонки такие художества на себе не носят. Тут сразу видно, что в этой рыжеволосой головке было много ненужных мыслей.
Я кивнул, соглашаясь с ним и посмотрел на плоский живот Жанны. Дракон на бледной коже, завитки на лобке, округлые бедра… Мне вдруг стало неприятно, что ее обнаженное тело рассматривает старый алкаш Петрович, пусть он и врач. Но я ничего не сказал ему о том, что мы с Жанной были знакомы. Мне не хотелось, чтобы кто-то здесь об этом знал. Невыносимо будет работать, если все мне начнут выражать сочувствие. Я лучше в одиночестве свою боль выстрадаю, чем делить ее с кем-то.
– Следов насильственной смерти нет, это и невооружённым глазом видно, – развёл руками старик, – Все остальное потом. Извиняй, Антоша, моя смена закончилась несколько часов назад. Тебе просто повезло, что мы с Андреем Михайловичем засиделись в его кабинете. Так сказать, поздравили друг друга с наступающим. В нашей жизни новых годов будет – раз, два и обчелся, Антоша, мы уже старики… Вот только как вы тут, молодежь, без нас потом будете справляться?
Я нервно пожал плечами. Петрович грустно вздохнул, оперся обеими руками о стол, на котором лежало тело Жанны. Но увидев мой беспокойный взгляд, старик выпрямился и улыбнулся.
– Да не дергайся ты! Вскроем, не переживай! Но точно не завтра, – проговорил Петрович, глядя на меня пьяными глазками, – так что, оставляй эту красавицу, как есть, в следующем году. Не убежит же она из холодильника! Тем более, никто ее не ищет.
– Как же её оставлять? Долго ведь ждать-то, – растерянно промямлил я, – может быть и ищут ее, тебе почем знать?
Петрович со всей силы хлопнул меня по плечу.
– Эх, Антошка, любишь ты позанудствовать! Хороший ты парень, но уж больно ответственный! Не накаляй обстановку перед праздником. Хоть будет тебе с кем новый год встретить! – старик громко засмеялся, – А то обычно перед новым годом никто не мрет у нас, все боятся праздник родным испортить. Так что вечно у нас санитары новый год в одиночестве празднуют. А у тебя вон и компания уже есть!
Петрович захохотал еще громче, а мне вдруг стало так грустно от его неуместного черного юмора, что к глазам подступили жгучие слезы. Мы с Жанной хотели встретить новый год вместе. И вот, встретим его вместе… Какая злая ирония.
