скачать книгу бесплатно
Кукулиха покачала головой, взяла с пола свою корзинку с травами и снадобьями и вышла из дома.
***
– На вот, повяжись. Если потуже затянешь, под платьем ничего не видно будет.
Фаина положила перед дочерью широкую полосу старой замызганной ткани.
– Пока можно скрыть, будешь работать, а как пузо на лоб полезет, скажем, что захворала, отсидишься дома. Работать пойдешь сразу, как родишь.
– Мам, а с ребенком-то чего будем делать? – тихо спросила Алёна, снимая сарафан и послушно оборачивая ткань вокруг живота.
– Не знаю еще, – нехотя ответила Фаина, помогая затянуть ткань потуже, – подкинем, может, кому или в лес унесем… Не себе же его оставлять!
Алена закивала головой. Ей хотелось, чтобы мать поняла, что она теперь готова во всем ее слушаться, только бы она не гнала ее из дома. Куда ей идти?
– Мам, а рожать больно? – снова спросила Алена, заглядывая матери в глаза.
– Больно, – ответила мать, – так больно будет, что на стенку полезешь. Но тебе полезно – хоть так получишь расплату за свои грехи.
– А ты позовешь Кукулиху, когда роды начнутся?
Мать нахмурилась, зло зыркнула на Алёну.
– Сами как-нибудь управимся без этой старой шарлатанки. Все, отстань, Аленка, и иди уже ешь. На работу пора.
Алена вздрогнула от ее окрика и пошла на кухню. Повязка давила на живот, сидеть было невозможно, но другого выхода не было, приходилось терпеть эти ужасные неудобства.
Прошло уже три недели с тех пор, как мать обо всем узнала. Когда Алёна очнулась после кровотечения, мать сидела возле неё подозрительно тихая и спокойная, только волосы ее были не убраны, а торчали в разные стороны растрепанными прядями. Но увидев, что Алёна открыла глаза, она медленно поднялась, и лицо ее сразу же исказила гримаса злобы и ненависти.
– Ну что, потаскуха, нагуляла все-таки за сараями выродка? – прошипела мать ей в лицо, и Алёна вздрогнула от страха, – где же твой хваленый женишок? Слинял? К свадьбе с другой девкой готовится? Конечно! Та, небось, не дается за сараями кому попало!
Алена покраснела от жгучего стыда, прижалась к стене. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть с лица земли. А мать все ругалась, переходя на крик.
– Вот теперь и живи с этим. Не помогли травы Кукулихи, не вышел из тебя ребёнок. Лучше бы ты подохла, тварь окаянная!
– Как не вышел? – Алена коснулась рукой живота, и ребенок толкнул ее, оповещая о том, что жив.
– Вот так! Раньше надо было все это делать, дура ты пустолобая!
Слова матери больно ранили Алёну, но сильнее боли был страх, сковавший все её тело. Она лежала на кровати – измученная и бледная, и тряслась мелкой дрожью.
– Прости, мам! Я и вправду дура. Как и жить теперь не знаю… – сквозь слезы выговорила Алёна.
Фаина размахнулась и залепила дочери звонкую пощечину. А потом схватила её за волосы и, стащив с кровати, начала пинать изо всех сил. Алена рыдала, закрывая голову руками, а когда мать устала и, тяжело дыша, отошла от нее, она вдруг почувствовала облегчение. Ей стало легче от того, что мать, наконец-то, обо всем узнала, что теперь не одной ей нести эту невыносимо тяжелую ношу.
– Слушай сюда, паскудница, – тихо сказала мать перед тем, как выйти из комнаты, – с этой минуты ты во всем будешь слушаться меня. Кончилась твоя воля вольная. Хочешь иметь шанс жить нормально, будешь делать все так, как я тебе скажу. Одна провинность, и я выгоню тебя, пузатую, из дома. Не шучу! Выгоню, еще и палкой поколочу. И пусть тебя в деревне закидают камнями, втопчут в грязь, в лес с твоим выродком прогонят. Мне тебя не жалко будет.
Фаина замолчала, и в комнате повисла тишина – тяжелая, как мешки картошки, которые Алена таскала в холодную яму по осени. А потом мать рявкнула так, что девушка подскочила на кровати.
– Поняла меня?
– Поняла, – прошептала Алена и закрыла глаза, опустила голову.
С той самой минуты она ни разу не посмела поспорить с матерью, ни разу не высказала того, что думает и чего хочет. Стержень внутри Алены, который и так-то был хрупок и тонок, под тяжестью стыда и вины, взял и переломился, и все ее нутро превратилось в кисель – жидкий, податливый и безвольный. Теперь всей ее жизнью управляла свирепая и беспощадная мать. И Алена смирилась. Другого пути для себя она все равно не видела.
***
– Что же за напасть такая случилась с твоей Аленушкой? Уже месяц как поправиться не может, из дома, бедная девочка, не выходит! – скорбным голосом проговорила соседка.
– Ох, не знаю, Марья Филипповна, – наигранно печально вздохнула в ответ Фаина, – на врачей надежды нет. Кукулиха к нам ходит, лечит ее. Да к тому же, такие морозы страшные стоят! Может, зима на спад пойдёт, дак и ей, горемычной, полегче станет!
– Ох, как и жить-то, когда такие молодые так сильно хворают, – всхлипнула соседка, – а зима-то нынче и вправду лютая!
– Ох, да ничего не говори, Марья Филипповна! – притворно сокрушалась Фаина в ответ.
Алена прислушивалась к разговору, сидя у печи в своей комнатушке. Хоть какое-то развлечение – подслушивать скучные разговоры матери и соседки. Всё лучше, чем без конца прясть пряжу, которую ей приносила мать.
Однажды Алене надоело прясть, она взяла спицы и связала из мягкой овечьей шерсти маленькие носочки. Она смотрела на них и умилялась. Ей даже захотелось, чтобы ее дитя поскорее появилось на свет, и она смогла бы примерить ему эти крохотные игрушечные носочки. После носочков Алена начала вязать детскую кофточку, так ее увлек сам процесс.
Но когда Фаина увидела, чем занимается дочь, она покраснела от ярости и, тяжело дыша, схватила носочки и недовязанную кофточку и бросила все в печь.
– Мама, ты чего делаешь? – закричала Алена.
Женщина подошла и принялась хлестать ее по лицу. Потом схватила за волосы и стукнула головой о стену.
– Дура пустолобая! Ты соображаешь ли, что делаешь?
Алена сидела на полу и, раскачиваясь, прижимала руки к ушибленному месту. В голове от удара стучали сотни молотков.
– Прости, я не думала, что это тебя так разозлит! – слабо всхлипнула Алена.
– Мы твоего выродка унесем сразу, как только он родится. Зачем ты тратишь шерсть и вяжешь эту одежду?
Алена убрала руки от лица и посмотрела на мать большими глазами, наполненными тоской.
– Не знаю, – выдохнула она, – можно было бы положить все это вместе с ним в одеяльце.
Мать зло схватила деревянные спицы и одним движением переломила их пополам.
– Хочешь, чтоб тебя камнями закидали? Наши люди это умеют! Спроси-ка вон у своей Кукулихи. Лечила она одну такую, опозоренную… – тихо и зловеще проговорила Фаина, – Лечила, да не вылечила! Также хочешь?
– Нет, мама, я так не хочу, – заплакала Алена.
– Тогда делай то, что я тебе велю. Вот кудель, вот прялка – садись и пряди. Может, твой выродок от этого пуповиной обмотается. Если пуповина шею хорошенько сожмет, тогда и нам грех на душу не придется брать.
Женщина вышла из комнаты, а Алена села на лавку, поставила возле себя прялку, взяла в руки веретено и принялась прясть. По лицу ее без остановки текли горячие слезы. Ей впервые стало жаль своего еще нерожденного ребенка.
***
Приближался день родов, и Алёна все чаще волновалась. Живот вырос такой большой, что, казалось, кожа на нем вот-вот лопнет. Спать было неудобно, спину невыносимо ломило и постоянно хотелось есть.
Алёна старалась не думать о том, что будет после того, как ребенок родится. Мать дала ей понять, что она сумеет от него избавиться. Но когда ребёнок пинал её ножкой под ребра, у Алены трепетно екало сердце. Она стыдилась этого и гнала от себя нежные чувства. Этот ребёнок – ошибка, он не заслуживает любви, он может испортить ей жизнь. Так говорила мать, и Алёна послушно соглашалась с ней.
В один из зимних дней Алена, как обычно, пряла у окна. В небольшие просветы между ледяными узорами было видно, как из труб домов дым поднимается кверху. Алена давно не была на улице, и ей очень хотелось выйти, вдохнуть полной грудью морозный воздух и почувствовать аромат печного дыма, которым пахла деревня зимой.
Устав прясть, Алена отодвинула в сторону прялку, встала, потянулась, разминая затекшую от долгого сидения спину и почувствовала ноющую боль внизу живота. Она заволновалась, но попыталась успокоиться. Живот в последнее время часто болел, но роды все не начинались. Может и теперь пронесет.
Алёна подошла к окну, сплошь покрытому причудливыми ледяными узорами, и стала водить по шершавым изогнутым завиткам пальцами, прислушиваясь к собственным ощущениям. Внезапно она услышала странный звук – как будто что-то лопнуло внутри, и сразу же по ее ногам потекла тёплая жидкость. Алёна в растерянности смотрела на прозрачную лужицу, быстро растекающуюся по полу, думая, чем ее затереть. Вскоре острая режущая боль пронзила низ живота. Алёна всхлипнула, задержав дыхание, а когда боль отступила, она вздохнула с облегчением. Но через несколько минут боль снова вернулась, только в этот раз она была сильнее.
Алена, схватившись за живот, подошла к двери и прислушалась – мать снова была на кухне с соседкой, и они о чем-то разговаривали. Выйти она не могла. Очередная схватка заставила Алёну упасть на колени. Падая она задела рукой табурет, стоящий у кровати, и он с грохотом упал на пол. Мать прервала разговор, подошла к двери и, приоткрыв её, осторожно заглянула внутрь. Увидев Алёну, бледную, стоящую на четвереньках на полу, она быстро сообразила, в чем дело, обернулась к соседке и проговорила:
