скачать книгу бесплатно
Грамотность моя оказалась на удивление вполне удовлетворительной, несмотря на то что Стелла зачем-то исчёркала красным вдоль и поперёк около трёх исписанных мною под её диктовку страниц. Кажется, она не ожидала от меня такого, в общем-то, совсем даже неплохого результата – видать, думала, что я прискакал сюда на ослике из какой-нибудь захолустной деревни.
«Андрей Николаевич, не обольщайтесь, работать есть над чем!» – заявила тем не менее она ледяным тоном, с всё той же своей фирменной полуулыбочкой.
После этого, прочитав мне вводную лекцию о языке, она перешла к теме с пугающим меня названием – лексикология, где было много впервые услышанных мной слов и понятий, таких как "метонимия" или "синекдоха". Она даже вставала со своего стула и на доске красивым почерком выводила неизвестные до сего момента мне слова типа "синекдоха", объясняя и раскрывая затем на примерах смысл этой самой "синекдохи".
Было даже где-то любопытно и интересно. «Но к чему мне всё это, – думал я, – к чему! Мне что, надо готовиться в филологический или какой-нибудь литературный институт!..» Но вслух я пока не возражал, а едва успевал конспектировать основные тезисы её лекции. Даже рука у меня затекла с непривычки, и я стал демонстративно поглядывать на свои часы и трясти усталой рукой.
Наконец, взглянув на свои часики, она снисходительно и в то же время пристально посмотрела на меня, точно хотела этим взглядом медленно с растяжкой произнести: «Ну что, наглый юнец, утомился? Скоро твою спесь выбьем окончательно…» Вслух, правда, она сказала, что подошло время перерыва. А когда я в ответ, закатив глаза, нарочито шумно, облегчённо вздохнул, она, быстро встав из-за стола, вышла из аудитории.
Я ничего не сказал о её фигуре, не потому, что широкие светлые брюки, следуя какой-то ещё только входившей в обиход французской моде, болтались на ней, точно это была юбка до пят, и скрывали, на мой взгляд, самое важное в женской фигуре – ноги, – а потому не сказал, что просто не хотел гадать о её возрасте. Где-то лет на десять она была меня старше… Ну, может, на восемь. Впрочем, это было не так уж и важно мне.
Я вышел из аудитории, думая, как провести целый час отпущенного мне перерыва. Выходя из корпуса, я заметил, что письменных столов на площадке перед входом уже не было, как не было и садовника в его испачканном жёлтой масляной краской халате. Не было и пластикового ведра с известью. Наверное, садовник где-то усердно белил разведённой известью стволы деревьев и подкрашивал жёлтой краской скамейки, искренне сожалея в душе, что таким подлым образом востребован его талант живописца, – Даша говорила, что в свободное время он писал море.
Солнце припекало уже нещадно, обещая очень жаркий и душный день. У меня мелькнула мысль, что Даша, скорее всего, уже приехала и можно будет преподнести ей сюрприз, неожиданно заявившись к ней в общежитие за словарём. Однако, легко найдя это общежитие, рядом с которым находилась и небольшая столовая, откуда вкусно, по-домашнему пахло чем-то печённым, я на входе в само общежитие услышал от грозной пожилой вахтёрши, обладавшей властным начальственным голосом, что Даша Невицкая ещё не приезжала из города. Это сильно расстроило меня – всё же очень хотелось увидеть её. Тогда другая мысль пришла мне в голову: «Почему бы не скоротать время у моря, которое, по словам Даши, было где-то совсем рядом». Я даже догадывался, в какой стороне.
И я, обойдя уже пустовавший теннисный корт и всю спортивную площадку, нашёл зараставшую травой тропинку и по ней дошёл до густых зарослей деревьев, где обнаружил большой деревянный щит с аляповатым, местами сильно облупившимся изображением девочки в жёлтом купальнике, радостно бегущей в сторону пенящегося моря. Ниже было грозное предупреждение, что ходить на пляж опасно для жизни и строго запрещено всем учащимся. Чьих рук это произведение – понятно было и без автографа.
Учащимся тётушкиного заведения я не был, а тем более куда-то бегущей девочкой, и поэтому тропинка уверено вывела меня из зарослей до крутого спуска, у которого уже слышен был тихий морской прибой. Через пару минут я увидел и море. Оно блистало такой же манящей сверкающей голубизной, как и вчера на городской набережной.
Спускаясь к воде, я любовался открывшейся картиной довольно большой и очень скалистой бухты. Абсолютно пустынный галечно-каменистый пляж, если его можно было так назвать, и в самом деле некогда был сильно разбит штормовыми волнами. Повсюду виднелись довольно большие валуны и камни, сорванные, наверное, с обрывистого берега или всё-таки принесённые морем. Но сейчас удивительно чистая и прозрачная вода, сквозь которую местами просматривались пышные темно-зелёные султаны водорослей, была очень спокойна. Только небольшие волны мягко накатывали на берег и шуршали крошечными разноцветными камешками и галькой. Я громко загремел мелкой галькой, когда ступил на неё и направился к бирюзовой воде.
Ничего опасного здесь я не увидел, разве что совершенно дикий необорудованный пляж. Понятно, что можно было сорваться со спуска и сильно пораниться или ушибиться о какой-нибудь большой камень. В воде тоже просматривались обросшие водорослями валуны, но их было не так много, и они совершенно не мешали купанию. Руководство интерната во главе с тётушкой, кажется, сильно перестраховалось, наложив строгий запрет на купание здесь. Хотя девчонкам-подросткам, конечно же, на таком берегу делать было нечего. Городские пляжи были намного безопаснее, и к тому же они были песчаными.
Я ещё раз оглядел пустынный берег и, стремясь поскорее охладиться в море, быстро разделся. Оставив одежду недалеко от набегавших волн, в одних только наручных часах – хотелось испытать их водонепроницаемость – я бросился в бирюзовую воду, которая оказалась намного прохладней той, что была на городском пляже. Видать, сильные подводные течения перемешивали и несколько охлаждали здесь воду. Одно из этих прохладных течений я почувствовал, когда глубоко нырнул за небольшим крабом, спрятавшимся от меня в щель между камнями и пытавшегося оттуда мне нагло угрожать.
Вдоволь наплававшись и нанырявшись, я вылез на берег и растянулся на гальке недалеко от воды, где мирно покоился весь мой гардероб. Солнце вмиг высушило кожу и даже немного стягивало её, безжалостно жаря своими лучами моё белое незагорелое тело. Обгореть сразу же я не желал, и ещё раз окунувшись, снова растянулся на гальке у большого валуна, частично спрятавшись за него от вездесущего солнца.
Я лежал и смотрел в высокое голубое небо и, кажется, впервые ни о чём не думал, как вдруг услышал шум отбрасываемой чьими-то ногами гальки. Выглянув из-за своего валуна, я, к своему изумлению, увидел буквально в десяти шагах от себя Стеллу. Она была в тех же светлых брюках и короткой блузе. Но на ногах её уже красовались не летние туфли, а розовые пляжные шлёпанцы, и в руках была большая холщовая сумка, из которой она достала небольшое оранжевое покрывало и быстро расстелила его.
Прижавшись всем своим телом к горячим камням, я лихорадочно соображал, что же мне делать. Всю свою одежду я оставил где-то у воды, а предстать вдруг перед ней абсолютно голым и беспомощным, ощущая всей кожей её насмешливый, а может даже и презрительный взгляд, было бы более чем ужасно – хуже не бывает, – и я инстинктивно попытался, подобно ящерице, уменьшиться в размерах и раствориться в щель под валуном. Пока я отчаянно старался что-то придумать, Стелла уверенными движениями разделась и осталась в узких тёмно-коричневых бикини, а через мгновенье и эти бикини оказалось на её оранжевом покрывале.
Кажется, у меня в груди всё обмерло после этого. Ситуация стала почти безвыходная. Обнаруживать себя теперь было совсем неприлично. Зажмурившись, я краем глаза проследил, как загорелая и на удивление очень стройная тонкая фигура с красивыми длинными ногами, изящно ступавшими по гальке, проследовала к воде. В глаза сразу бросалось, что ровный загар присутствовал на её теле не везде. Эти белые тонкие полоски от бикини, подчёркивавшие её наготу, ещё более вносили сумятицу в моё состояние.
Быстро по-пластунски проползти к одежде и так же незаметно уползти с этого пляжа было невозможно. Оставалось одно – ждать, когда Стелла, искупавшись, сама уйдёт отсюда.
И я решил терпеливо ждать за своим валуном этого момента – а что тут можно было придумать на моём месте.
Стелла купалась недолго. Вскоре она, осторожно ступая в воде по камням, вышла на берег и присела там, уверено и гибко приняв позу лотоса, точно была хорошо знакома с йогой. Гибкая спина её, руки и ноги замерли на пару минут. А я, не отрываясь, как зачарованный следил за ней. Вот она встала на камне и подняла руки, потом развела их и повернулась ко мне. Небольшая грудь её была в капельках воды, которые собирались и стекали тонкими ниточками-ручейками по её телу. А ниже линии талии, гораздо ниже, там, где была другая светлая полоска от бикини, заметно выделялся небольшой тёмный треугольник. И когда она двигала ногами, этот треугольник был настолько притягателен, что только он и приковывал мой взгляд.
Стелла, немного постояв, направилась к своему покрывалу и, вдруг взмахнув руками, остановилась. Неожиданно для себя она увидела мою одежду, едва ли не наступив на неё. Я ещё сильнее вжался в гальку, ожидая теперь, если не конца света, то по крайней мере пришествия новой бури, которая на этот раз разворотит весь этот пляж окончательно.
Кажется, секунду она была в замешательстве, но затем, поглядев по сторонам и сразу же определив моё местонахождение, гордо выпрямившись, как ни в чём не бывало проследовала к своему покрывалу.
Словно окаменев, я чего-то ждал. Через минуту Стелла снова посмотрела в мою сторону и с привычной уже мне полуулыбкой произнесла:
– Андрей Николаевич, что же вы там прячетесь, идите сюда, здесь ведь лежать гораздо удобнее, чем на камнях…
И я, понимая, что прятаться теперь не было смысла, через минуту смущённо встал и медленно пошёл к ней. А она, надев на себя лишь свои затемнённые зеркальные очки, в упор теперь смотрела на меня, точно испытывая и вызывая моё естественное желание немного прикрыться хотя бы рукой. Но после всего, что произошло, прикрываться было как-то даже нечестно, не по-джентльменски. Да и слишком комично смотрелось бы это со стороны. И я не стал этого делать, хотя и чувствовал себя очень скованно и неуютно под её взглядом, и руки мои сами тянулись вниз.
– Я не знал, что вы здесь купаетесь, здесь ведь всем запрещено, – буркнул я, устраиваясь на краешке покрывала и стараясь не смотреть на её ноги, которые она скрестила и поджала к подбородку, обхватив их руками.
Ногти на её ногах были накрашены красивым фиолетовым лаком, переливавшимся на солнце перламутровыми блесками.
– Здесь никто и не купается, кроме меня, – повернувшись ко мне, ответила она, и, дотронувшись до меня кончиком пальца или локтя, от чего я вздрогнул, откинулась на спину, вытянув в струнку ноги.
От всего этого у меня учащённо забился пульс, и я, почувствовав вдруг бурный прилив крови, развернулся к ней и, увидев так близко невыносимо обольстительное нагое тело с такими невозможно соблазнительными и откровенно доступными всеми женскими прелестями, отчего потемнело в глазах, в охватившем меня порыве всем телом навалился на неё, намертво, чуть ли не в беспамятстве обвив её своими руками.
Ещё совсем недавно в каком-то французском или итальянском романе я перечитывал едва ли не до дыр страницу, где тонко, неторопливо и вкрадчиво излагалось, как в неописуемо нежных, распаляющих объятиях нагой девы робкий юноша, забывая сразу же абсолютно обо всём, словно окунался в бочку мёда, замешенного хмелем и божественным бургундским, с его таинственной сакральной энергией неиссякаемого и щедрого солнца.
Я же не просто с головой окунулся в бочку мёда – я поплыл, захлёбываясь в сладком, тягучем, обволакивающем всего меня пьянящем нектаре, не ощутив и не отведав ещё даже и капли вина. Я сразу точно взорвался от застоявшегося переизбытка сил, покрывая поцелуями напряжённую линию живота, грудь и губы Стеллы. Она задрожала, я это почувствовал. Её руки медленно заскользили по моей спине и запутались в густой шевелюре где-то у моего затылка. Время куда-то кануло. И только огромное розовое облако откуда-то всплыло и разгоралось, и полыхало в моём воспалённом сознании. «Стелла, Стелла, – бессвязно шептал я, всё больше и больше погружаясь в неё, – я тебя… я тебя люблю… я тебя очень люблю…» В ответ она вдруг застонала. А я, кажется, уже начал пить свою чашу райского вина, которое неожиданно, с приятными конвульсиями прошлось по телу и ударило в голову. Я опьянел окончательно и силы покинули меня. Но стоило ей пошевелиться – и я снова испытал прилив могущественных сил. И всё опять повторилось. И была снова яркая вспышка розового, и снова эти стоны и судорожные метания, и бокал игристого вина снова испил я захлёбываясь. Только вкус этого волшебного игристого был тоньше, хотя оно было таким же тягучим и пенистым, и от которого на некоторое время теряешь себя в пространстве и растворяешься.
Когда, пресытившись, я опомнился и оторвался от неё, первая мысль была о том, не задохнулась ли она от моего бурного натиска и напора – она лежала с закрытыми глазами и, кажется, не дышала. Чуть в стороне находились её зеркальные очки.
А следующая мысль не успела даже прийти ко мне. Стелла медленно открыла глаза и лёгкая тень полуулыбки, которая теперь меня совсем не бесила, оживила тонкие черты её лица. Она поднялась и молча начала одеваться. Сначала она, не надевая бикини, накинула на голое тело свою короткую блузку и, повернувшись ко мне спиной, застёгивала пуговицы. Затем, всё ещё находясь ко мне спиной, она легко, на прямых ногах, наклонилась и взяла зеркальные очки, следом – свои брюки. Обнажённые незагорелые ягодицы её при этом упруго подрагивали, показывая на мгновенье мне одну из её главных женских тайн. Я сидел, молчал и заворожено смотрел на все эти гибкие движения и наклоны. Восхитительными они были.
А потом, оказавшись рядом со мной, она нежно потрепала меня по затылку и велела немедленно искупаться в море, потому что я весь блестел от пота, несмотря на уже распалившееся не на шутку солнце. Этот её приказ я с большим энтузиазмом бросился исполнять и, нырнув в прохладную стихию, до последнего плыл под водой, думая, что она на берегу наблюдает за мной. Потом я вынырнул и, шумно вдохнув воздух, нырнул опять с целью найти среди водорослей на каменистом дне какую-нибудь красивую раковину, наподобие той, что как-то в виде подарка прислала мне в небольшой посылке тётушка. С третьего захода мне удалось отыскать вполне подходивший для подарка красивый, с розовыми прожилками плоский камешек. Раковин же, как ни старался, я не нашёл. Но когда я, порезвившись ещё немного в воде, вышел на берег, Стеллы нигде не было. Не было и её вещей.
Торопливо одеваясь, я в недоумении раздумывал, почему она ушла, не подождав меня.
Обратную дорогу я почти бежал, спотыкаясь о камни и крепко сжимая в кулаке найденный мной плоский сувенир моря.
У учебного корпуса седая немолодая женщина из шланга поливала стриженые газоны и кусты. Какой-то старый автобус с жёлтой крышей и тёмно-синей нижней частью наполовину выглядывал из-за угла здания. Раньше его там я не видел.
Быстро поднявшись на второй этаж, не отдышавшись, я вошёл в аудиторию.
Стелла сидела за своим столом в той же позе, в которой я её увидел впервые, и опять что-то писала. На её столе я успел заметить книгу в знакомом синем переплёте, но тут же и забыл об этом.
– Стелл, почему ты не подождала меня? – Вопрос мой как бы завис в воздухе у потолка неприкаянным воздушным шариком, где без следа и растворился.
Она не шелохнулась, но вскоре медленно подняла на меня свои немигающие глаза и произнесла, чётко выделяя каждое слово:
– Андрей, вы опоздали на занятие на пятнадцать минут. Я вам делаю первое строгое замечание. Пройдите, пожалуйста, за свой стол.
– Стелла, ты что! – оторопело начал было я.
Но она сразу прервала меня:
– Андрей, прошу вас обращаться к преподавателю по имени и отчеству и соблюдать принятый здесь у нас этикет общения и субординацию.
Впервые просто по имени обратившись ко мне, она в то же время настоятельно и жёстко потребовала называть её по отчеству.
Растерянность, наверное, была на моём лице от всего этого ушата ледяной воды. Ещё этот этикет не прибавлял уверенности… Конечно, я с готовностью мог даже пасть ниц, следуя любому этикету, лишь бы она сейчас сменила свой тон.
– Стелла, послушай… – Я хотел попросить её всё-таки выслушать меня.
Но она опять прервала, указав сесть за стол и сухо призвав закончить препирательства.
Я ничего не понимал. Но меня начинало всё это злить.
– Стелла Александровна! – обратился я к ней почти официально – и голос мой при этом слегка дрожал, – объясните, пожалуйста, что произошло здесь в моё отсутствие… я ничего не понимаю…
Я в упор смотрел на неё. И она, впервые не выдержав моего взгляда, отвела глаза к окну и произнесла тише, чем обычно:
– Андрей, возьмите себя в руки и давайте, наконец, начнём наше занятие.
Потом помолчав и глядя мимо меня, добавила, что там, на берегу, минутная слабость с её стороны больше никогда не повторится. Она даже извинилась как-то не очень уверенно и тихо.
Я терялся в догадках. А она приступила к лекции.
Теперь я слушал об истоках великой русской литературы, о первых русских писателях и поэтах, но почти не конспектировал. А она, хотя и видела это, замечаний не делала. Она вообще старалась не встречаться со мной глазами.
После часа с небольшим Стелла закончила свою лекцию и, наконец-то, быстро глянув мне в глаза, а точнее прострелив меня своим пронзительным взглядом, напомнила о Дашином словарике, который лежал у неё на столе. Я кивнул, не сводя с неё глаз и не спросив даже, каким образом здесь оказался этот словарь.
«Следующее наше занятие состоится в понедельник в десять. В этой же аудитории, – напомнила Стелла. – До свиданья, Андрей!» И она вышла из аудитории, и удаляющийся лёгкий стук её каблуков был слышен сквозь узкую щель неприкрытой двери. Ещё пару минут я о чём-то думал, а затем, положив ей на стол плоский полосатый камешек и пнув дверь, вышел в коридор, держа под мышкой тетрадь и словарик. Но в глазах у меня, в отличие от девочки с рулоном ватмана, которая чуть не расшибла дверью мне лоб, абсолютно никаких идей не было. Было лишь какое-то обволакивающее, щемящее чувство в груди у притихшего сердца, и которое я не мог себе объяснить.
5
Спустившись по лестнице на первый этаж, я сел на скамью в пустом вестибюле на освежающем сквознячке и раскрыл словарь. Между строк на меня смотрела Стелла, галечный пляж был лишь смазанным фоном, размытой декорацией всплывающего и насыщенного моими переживаниями образа, где немигающий пронзительный взгляд замещал, казалось, всё: и шелковистый иссиня-чёрный водопад волос, и стройные ноги, и те незагорелые полоски от бикини, подчеркнувшие умопомрачительную наготу, что на мгновенье мягко обвалила, казалось, всё внутри меня, помутив сознание и заставив даже сейчас учащённо забиться пульсу. Чтобы не впасть в обморочное состояние при прокручивании тех оглушительных мгновений, я с усилием уговорил себя отложить на потом осмысление всего произошедшего на берегу, – фотографический калейдоскоп тех минут всё равно ярко реял вторым планом. Откуда-то из соседнего коридора подплывал едва ощутимый запах краски. Неожиданно захотелось есть. Вспомнив о тётушкиных бутербродах в холодильнике, я с этой подбежавшей и не желающей теперь покидать меня мыслью всё-таки заставил себя немного полистать словарь и попробовал даже что-то запомнить. Минут пять я усердно просматривал страницы, перебирая заодно в уме всё содержимое холодильника, – Стелла незримо присутствовала рядом, – а затем, сунув словарь с тетрадью под мышку, вышел из здания. Но домой ехать ради бутербродов не хотелось, и я, глянув ещё раз на часы, решил прогуляться по утопающей в зелени территории интерната, попутно заглянув в общежитие, чтобы всё ж выяснить, где сейчас Даша, приехала ли она из города, – на часах было уже начало четвёртого после полудня.
В общежитии всё та же вахтёрша сидела за своим постом у стойки и увлечённо беседовала с кем-то по телефону, не забывая мельком, но довольно цепко поглядывать на входную дверь и того, кто вошёл. На этот раз вид у неё был не такой грозный, и голос был покладистый и дружелюбный. В телефонную трубку она искренне жаловалась на то, «как дороги нынче овощи и фрукты». «…Ну просто ужас, просто ужас какой-то… и дождей-то совсем нет, ну совсем нет!» – плакалась она невидимому телефонному собеседнику, выпрашивая у того сочувствия. На том конце провода говорили долго, и вахтёрша кивала головой, словоохотливо поддакивала и продолжала с упоением общаться, слегка прищуривая от получаемого удовольствия правый глаз – левый автономно присматривал за мной.
И только когда трубка оказалась на аппарате, я получил свою уже весомую порцию внимания:
– Молодой человек, я вам в третий раз повторяю – Даша Невицкая, после того как утром уехала в город, пока не возвращалась! – развеяла она мои сомнения в этом, возвысив голос свой сразу на несколько децибел.
«Странно, – подумал я, – кто ж передал Стелле словарь?!»
– А как найти Стеллу Александровну Ниссэн? – осведомился я робко, в надежде что-нибудь узнать и о ней.
– Ниссэн проживает в общежитии для преподавателей! – зычно без уточняющих подробностей ответила эта добрая женщина, уже подозрительно косясь и меряя меня с ног до головы своим колючим желтовато-фосфорическим взглядом.
До сердечной учтивости садовника с его исчерпывающими разъяснениями ей было как пешком до палестин. Возможно, её сбивал с толку мой «интеллигентный» вид в потёртых джинсах и расстёгнутым от непривычной мне жары батником.
Я застегнул пару пуговиц и, глядя ей в переносицу, спросил на всякий случай номер телефона, который она в служебное время без зазрения совести эксплуатировала в личных интересах, из-за чего, между прочим, сюда могли бы и не дозвониться с каким-нибудь важным и срочным делом. Например, с предупреждением об ураганном ветре со штормом, бурей и внезапным землетрясением. Или, что африканские зулусы вышли из леса и напали на интернат… За это ведь самоуправная вахтёрша легко могла лишиться своего поста за стойкой с телефоном и отправиться на перевоспитание в учебный корпус таскать по этажам столы, стулья и прочий инвентарь. Подходящие методики для этого нашлись бы. В этом как раз я ни секунды не сомневался. Был даже более чем уверен.
На удивление телефонный номер вредноватая вахтёрша сразу же продиктовала мне, словно почувствовала, что я не отстану от неё и буду ещё долго маячить перед глазами, отвлекая её и мешая развлекаться с телефоном. И о Стелле она без лишних вопросов доложила как на духу, после того как я намекнул ей о важных документах, что находятся у меня под мышкой, и которые срочно нужно доставить по назначению. Я потряс для убедительности словарём перед её носом; тетрадкой с лекциями я так же усердно помахал перед её выпученными глазами, что б она и не думала сомневаться.
Из её рапорта выяснилось, что за учебно-административным корпусом, если идти по асфальтовой аллее, не сворачивая к хозяйственному ангару, среди деревьев в двухэтажном довольно внушительном коттедже, построенном из тёмно-красного кирпича ещё в стародавние времена и чем-то напоминающего средневековую крепость, находилось служебное общежитие гостиничного типа, где проживало с десяток преподавателей и работников интерната. Некоторые из них жили там со своими семьями. У Стеллы на первом этаже была небольшая комната с магической цифрой восемь на двери.
Но идти к Стелле я не решился, а ноги меня сами повели на галечный пляж в надежде, что она появится там снова.
Солнце уже не просто припекало – оно жгло и обдавало сухим жаром, и от этого ещё больше хотелось почувствовать всем телом прохладу морской воды. На берегу никого не было, лишь пара больших белых чаек сонно качалась на лазурной глади воды. При виде меня они, взмахнув крыльями, удалились в сторону моря, оглядываясь и недовольно ругаясь на своём языке.
Быстро искупавшись, я наконец решил ехать в город. Купание в прохладной морской воде взбодрило меня, и я ускоренным шагом быстро преодолел расстояние между берегом и интернатом. У учебного корпуса, когда я его проходил, заметно было некоторое оживление. Чьи-то голоса гулким эхом отзывались в открытом окне одной из аудиторий. У входа двое рабочих в синих спецовках осторожно вносили в дверной проём какой-то небольшой продолговатый шкаф. Кажется, они только что приехали на стареньком автобусе – тот опять маячил своей жёлтой крышей. Только теперь он прятался от солнца в тени деревьев, чуть в стороне от здания. Лысоватый водитель стоял рядом и, изнемогая от жары, маленькими глотками пил из небольшой алюминиевой фляжки воду.
Свернув на аллею и ещё не доходя до массивных железных ворот, я увидел сквозь их узорное решето, что на остановке кто-то стоял. Сердце у меня ёкнуло и заколотилось. Это была Стелла. Она сразу же увидела меня и удивилась.
– Андрей, ты ещё не уехал, почему? – спросила она, старалась быть приветливой, не выходя, однако, за рамки обычной приветливости, что бывает между преподавателем и знакомым учеником какого-нибудь выпускного класса.
Одета она была на этот раз в короткое летнее платье лимонного цвета, усилившего и без того яркую привлекательность её шелковистых иссиня-чёрных прямых волос. В руках была такого же цвета, что и платье, небольшая лаковая сумочка. В платье она казалась изящнее и тоньше. Я также уловил и лёгкий аромат духов. Французские «Шанель» – пришло мне в голову первое, что могло прийти из моих скудных познаний в этой области женских увлечений.
– Тебе идёт жёлтый цвет к волосам. И платье твоё супер! – сказал я, не ответив на её вопрос, и добавил, вдруг осмелев, что у неё очень красивые загорелые ноги, которые она зря прятала в широкие брюки.
Видно было, как на мой довольно-таки смелый комплимент у неё вздрогнули и слегка приподнялись тонкие брови.
– Андрей, мне кажется, ты многое себе позволяешь! Следи, пожалуйста, за собой и своими словами! – Она сразу захотела поставить меня на место.
Но, несмотря на её одёргивание, я, удивляясь себе и своему ровному уверенному голосу, отважно парировал:
– Стелл, ну мы же уже не в учебном заведении… Я же понимаю, что там учащиеся и всё такое… Но здесь-то к чему эта субординация…
Она озадачено помолчала, раздумывая, и, покачав головой, всё-таки потребовала от меня следить за своими фривольными речами.
В это время из зелёного лесного тоннеля выехали на дорожных велосипедах две загорелые девушки в облегающих модных шортах и ярких коротких майках. Они задержались у остановки, где мы стояли со Стеллой, и, поправив на багажнике сумки, вырулили на шоссе и поехали по нему в сторону города.
– А куда ведёт эта узкая дорога? – Я указал Стелле на зелёный тоннель, откуда выехали велосипедистки.
Провожая взглядом быстро удаляющихся велосипедисток, она ответила, что дорога километров пять идёт по прекрасному реликтовому лесу, а потом где-то там есть поворот к пляжу, раскинувшемуся среди скал, куда каждое лето отовсюду приезжает много народу. «Пляж нудистский!» – немного подумав, словно решая, стоит ли мне это говорить, прибавила она к сказанному.
– Да! – сильно удивился я. – Мне об этом никто и не говорил! Хорошее соседство с вашим учебным заведением, хотя и неблизкое.
И я теперь понял, почему тётя настойчиво внушала мне мысль о том, что «…главный городской пляж буквально в двух шагах от дома… а посему других и не надо…». Тётя явно не хотела, что б я вообще что-то знал о нудистском пляже, который каждое лето открывал здесь свой долгий сезон, приводя кое-кого в большое смятение. Видать, она опасалась за мою нравственность и целомудрие. Впрочем, об этом теперь можно было особо и не волноваться…
Оживившись, я спросил Стеллу, была ли она сама там, среди нудистов. И каково это быть нудистом.
– Нет, я только знаю об этом, – кратко ответила она, принципиально не желая продолжать со мной эту деликатную тему.
Я хотел ещё о чём-то её спросить, вспомнив туристов-лазутчиков, но тут из ворот интерната вышли две женщины, одна из которых не так давно усердно поливала газоны у учебного корпуса. «Наверное, собрались домой – рабочий день закончился», – подумал я, глядя, как они уверенно семенили к остановке, где мы стояли. Стелла поздоровалась с ними и перебросилась фразами о времени прихода маршрутного автобуса. Этот автобус должен был по расписанию прийти с минуту на минуту. Он вскоре и показался вдали на шоссе, выехав из-за ближайшего изгиба, видимого отсюда.
Из автобуса сначала вышла девушка, затем парень с сумкой, из которой выглядывали прохладительные напитки. «Нудисты!» – сразу решил я, разглядывая их, как марсиан, вылезших из космического корабля. Следом неторопливо, вразвалку вышел рослый, в спортивных шортах и белой тенниске, и с очень уж самодовольным лицом, кучерявый брюнет лет тридцати пяти. В руках у брюнета была удлинённая спортивная сумка синего цвета, из которой выглядывали ручки теннисных ракеток.
Стелла поздоровалась с брюнетом, но при этом, когда брюнет глянул на неё, она вдруг опустила глаза.
Когда мы уже сели в автобус и тот тронулся, я, устроившись рядом со Стеллой, спросил: «Стелл, кто этот самодовольный кучерявый спортсмен в тенниске?» Впрочем, можно было и не спрашивать её об этом – догадаться было не так уж и сложно.
«Так вот он какой добрейший физрук Игорь Николаевич!» – подумал я после того, как Стелла, слегка улыбнувшись, подтвердила мою догадку.
– Стелл, он тебе нравится, это заметно было по твоим глазам, – шёпотом сказал я ей, просунув нос в шелковистую завесу её волос, туда, где должно было быть её ухо.
Она повернулась и посмотрела на меня взглядом, от которого я сразу присмирел. Сильный был этот взгляд, лучше было бы под такой взгляд не попадать.
– Ну хорошо-хорошо, – сразу ответил я на этот её буквально вдавивший меня в сидение взгляд, – я молчу. Я о нём больше ничего спрашивать не буду.
– Андрей, ты опять забываешься! Веди себя прилично. И прекрати за мной следить! – Она недовольно отвернулась к окну, за которым мелькали деревья орешника.
Я замолчал, не желая её злить. Не мог я позволить себе, чтоб она прогнала меня от себя. Или выставила за дверь хотя бы и автобуса, когда была сейчас так близко, что я слышал её дыхание и даже мог как бы случайно прикасаться к ней, пользуясь тем, что автобус иногда подпрыгивал на ухабах.
На одной из остановок вошли пассажиры. Потом автобус подобрал с остановок ещё с десяток пассажиров – и почти весь автобус оказался заполнен людьми. Между тем кто-то в виду городских окраин уже готовился к выходу.
