скачать книгу бесплатно
– Аня, я жить хочу! – Увидев, что огненная стена уже совсем близко, он резко отдёрнул свою руку. – Извини! – Матвей бросился искать выход.
– Матвей! – кричала я, задыхаясь от дыма, мешая крики с громкими рыданиями. – Матвей, не бросай меня! Не бросай меня умирать!
– Анька, извини! – послышался вдалеке хриплый голос моего любимого мужчины.
– Матвей, не бросай меня!
– Ань, я жить хочу!
Из аварийного выхода люди прыгали ногами вперёд в чёрный круг. Им протягивали руки спасатели. Кого-то эвакуировали при помощи пожарной лестницы. Пожарные тушили самолёт. Из гидранта выплёскивались хлопья белой пены, пытаясь покрыть горящий самолёт слоем «снега». Недалеко от меня взывала о помощи женщина… Я не видела ее, задыхалась от дыма и с ужасом глядела на подступавшую огненную стену.
Я не знала, что в госпитале неподалёку от аэропорта уже начали работу по спасению раненых врачи и медсёстры. Врачи приступили к срочным операциям, а медсёстры раздавали обезболивающие средства. Те, кто остался в живых и не получил серьёзных повреждений, собрались в зале аэропорта. На некоторых тлела одежда. Пассажиры проклятого рейса пребывали в состоянии шока. Среди спасшихся пассажиров был и Матвей…
Но я не могла об этом знать. Я сгорела…
Глава 2
Но осталась жива…
Обожжено было не только моё тело. Обожжена была моя душа. В тот момент, когда пришла в сознание в ожоговой реанимации, я почувствовала, что мне не хочется жить. До моего сознания с трудом доходил факт, что, несмотря на многочисленные жертвы, я чудом спаслась. Правда, вот как – не помню. Наверное, меня успели вытащить из языков пламени спасатели.
Чудовищная мысль посетила мою раздирающуюся от дикой боли голову: «Матвей не предпринял ничего, чтобы вытащить меня из горящего самолёта». Где-то в памяти всплывали ужасные кадры, как я просила о помощи, а он крикнул, что сам хочет жить, и исчез в чёрном дыму. Вспоминая предательство близкого человека, мне хотелось кричать, биться в истерике, но не было сил, да и возможностей тоже. Я не могла ни говорить, ни выражать свои эмоции, ни шевелиться. Чувствовала себя настоящим трупом, который почему-то ещё не лишился способности мыслить.
Мне казалось, у меня нет не только кожи. У меня больше нет души. Временами представляла, что я в аду. Видела перепуганные лица врачей, которые смотрели на меня с нескрываемым удивлением и, видимо, сами не понимали, как я осталась жива. Порой я совсем не чувствовала тела, а порой оно начинало чудовищно болеть. От этой боли я сразу теряла сознание. Гортань была словно чужая, и я не могла больше произнести ни единого звука. Изо рта у меня торчала трубка, глотать было невыносимо больно.
Приходя в сознание, я постоянно думала о Матвее. Не понимала, почему он меня не ищет, ведь я ещё жива… Почему он не рядом? Сейчас я нуждалась в нём, как никогда в жизни.
Матвей… Мы поженились всего несколько дней назад и тут же полетели в свадебное путешествие на Мальдивы. Я любила Матвея всем сердцем. Любила настолько, что во время наших коротких ссор мне казалось, что я не живу, а просто погибаю. В последнее время меня вообще перестал волновать окружающий мир. Я утопала в нашей любви.
В детстве я мечтала о прекрасном принце, и когда судьба подарила мне Матвея, сразу показалось, что исполнились мои детские мечты. Я не могла представить, как можно жить без этого мужчины, без его улыбки, дыхания, без горячих и страстных поцелуев, без его сильных и тёплых рук. С каждым днём нашего знакомства я узнавала его всё больше и привязывалась к нему всё сильнее. Я поняла, как он для меня важен…
Если Матвей задерживался на работе, я не могла оторвать взгляд от часов и умирала от желания увидеть его как можно быстрее… Я никогда и никого так не любила и даже не думала, что умею так сильно любить. Мы с Матвеем прошли через многие трудности наших взаимоотношений. Иногда он делал мне больно, но я прощала.
Одному богу известно, как я боялась его потерять. Мне всегда хотелось ему подчиниться, стать для его необходимой и сделать всё, что доставит ему удовольствие. Мне хотелось отдать ему себя всю без остатка. И плевать, что на каждом углу твердят: нельзя так растворяться в мужчине, это чревато нежелательными последствиями. Я растворилась в Матвее полностью, и меня не интересовало чужое мнение на этот счёт. Даже короткая разлука наполняла моё сердце невыносимой болью. Мне казалось, что если когда-нибудь, не дай бог, Матвей исчезнет из моей жизни, я просто перестану существовать. Я любила его всей душой, до самого донышка.
Даже сейчас, когда я находилась между жизнью и смертью и была похожа на головешку, стоило подумать о Матвее, как где-то там, в низу живота, возникало знакомое чувство тепла и влаги.
Я любила Матвея и одновременно ненавидела его за то, что он бросил меня умирать. Это было слишком мучительно. Я вспоминала наши ночи любви и его клятвы: он никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах меня не бросит и, если потребуется, не раздумывая, отдаст за меня жизнь. Оказалось, это пустые слова…
В ночи любви его силы были неистощимы. Я горела, дрожала и подчинялась ему даже в постели. Я смаковала его тело, поглощая в себя каждую клеточку истомы, исходящей от него. Я чувствовала только наши тела, биение наших сердец и огромное желание быть вместе до самого последнего часа. Это было как наваждение, ничего больше не имело значения. Усталые, мокрые тела и безумно счастливые лица. Для нас изначально не существовало никаких запретов. Мы оба считали, что жизнью правит грех искушения, и с неописуемой самоотдачей отдавались бешеной гонке.
Мне всегда казалось, что до встречи с Матвеем я успела пропустить больше половины жизни между пальцев. До него я не жила. Я существовала. Матвей дал мне возможность ощутить себя живой и нужной, а точнее, самой-самой… В моей жизненной пустоте появился такой яркий свет, который сразу меня ослепил. Мне стало так светло…
Единственный, неповторимый, любимый… Я всегда буду благодарна судьбе за то, что в ней появился Матвей. Я жила его любовью, его настроением, его прихотью и его желаниями, которые научилась угадывать сразу, как только они появлялись. Я старалась не нарушать гармонию нашего пространства бессмысленными истериками и скандалами. Старалась держать себя в руках и всегда покорялась его власти. Матвей – моя единственная страсть.
Я не представляла, как можно жить без любимого, и в который раз прокручивала в голове ситуацию в самолёте. Тут же начинала пульсировать кровь в висках. Я не представляла, как он мог жить без меня. Как мог похоронить самое дорогое и спасти свою жизнь ценой моей смерти… Неужели этот поступок разорвёт всё, что нас связывало долгое время?! Даже если я, вдруг, выкарабкаюсь и смогу когда-нибудь встать на ноги, обязательно скажу ему, что буду любить его до последнего вздоха и последнего стона. Правда, сейчас я не могу не то что говорить, а даже стонать.
Вполне возможно, я стану калекой, инвалидом не только из-за травм, но и инвалидом любви. Если Матвей от меня откажется, а он практически уже это сделал, я буду всегда его ждать и искать оправдания поступку, который он совершил. Это всего лишь шок, паника, малодушие, страх… С каждым бывает. В противном случае, зачем дышать, если я потеряю надежду? Становится страшно…
Матвей не был моим первым мужчиной. До него у меня имелся опыт близкого общения с мужским полом. С кем-то расставалась я сама, а кто-то расставался со мной. Но до встречи с Матвеем мне казалось, что у меня нет сердца, потому что я не умею любить.
Мы познакомились, когда на улице шёл дождь. Я люблю дождь. Когда он сыплет сверху, я не спешу укрыться. Я шла, насквозь промокшая, ловила капли дождя и вспоминала, что родилась тоже в сильный дождь. Так рассказывала моя мама. Меня так и звали в детстве – девочка-непогода. Я никогда не поддавалась на уговоры мамы взять с собой зонт. Ненавижу зонты.
А затем девочка-непогода превратилась в девушку-непогоду. Мне казалось, под дождём легче дышать, потому что дождь – это всегда свежесть, а свежесть ассоциировалась у меня с переменами в жизни. Именно в такую погоду встретил меня Матвей. Просто остановил свой автомобиль рядом со мной и предложил подвезти. Я удивилась и сделала ему встречное предложение: прогуляться под дождём. Зачем упускать такую погоду? Нужно просто ловить момент…
После того как Матвей, накинув капюшон, под проливным дождём добежал до цветочной палатки и купил мне букет цветов, я всё же села в машину и попросила его открыть окно. Я хотела слышать дождь. Матвей удивился и сказал, что я забрызгаю ему весь салон, но увидев, что я решительно собралась выйти из машины, тут же открыл окно. В тот день я заглянула в глаза своего нового знакомого и поняла, что утонула…
Вот так дождь принёс перемены в мою жизнь. Я оставила Матвею свой номер телефона, а затем целую неделю ждала его звонка. И он позвонил. Мы встретились, и я уже не могла жить без его глаз, рук и голоса. Я не могла жить без него самого.
Любовь всегда ассоциировалась у меня со словом «страдание», но на этот раз я совершенно не боялась. Когда любимый был рядом, я видела мир в розовом цвете. Всё вокруг пело, а в сердце торжествовала весна. Рядом с ним мне хотелось обнять целый мир и кричать о своей любви.
Когда Матвей приходил не в настроении или в плохом расположении духа, он сознательно делал мне больно, а я всегда прятала свои слёзы. Мне не хотелось, чтобы он видел меня беспомощной. Но Матвею моя беспомощность доставляла настоящее удовольствие. Ему нравилось меня унижать и показывать свою власть. Я, как могла, сопротивлялась его нападкам. Мне хотелось, чтобы он видел меня сильной, но Матвей вытаскивал из меня все мои слабости и оставлял меня с ними один на один. Когда он уходил, что-то внутри меня обрывалось и мне становилось сложно дышать.
За всё это время я не стала для Матвея прочитанной книгой, он всё ещё хотел ее читать и читать. Он с лёгкостью читал все мои мысли и даже знал все мои самые сокровенные и потаённые желания. Я не боялась ломать себя под него, жить его жизнью, быть для него воздухом и стать его вторым «я». Я всегда знала, что он первый, а я вторая. Мне хотелось стать для него незаменимой. Когда чувствовала на себе его взгляд, полный удивления и восхищения, я готова была прыгать, словно девчонка, и громко хлопать в ладоши. Для любой женщины нет слаще минут, когда на неё смотрят, как на богиню.
Если девушки и просили провидение послать им принца на белом коне, то это о нём, о моём Матвее. И пусть он далеко не идеален, но я всегда училась его принимать таким, как он есть, и не питать иллюзий. Я интересовалась всем, что приносило ему удовольствие. Своими интересами я хотела подчеркнуть его чувство исключительности.
Как и в любой паре, у нас бывали кризисные моменты, и я отчётливо понимала: их лучше всего пережить, чтобы не накалять обстановку до предела. В такие моменты я пыталась внести свежую струю в наши отношения, пытаясь завоевать любимого заново, стараясь нарушать привычный ход событий.
Матвей – очень яркий мужчина, а ярких мужчин часто угнетает однообразие. Поэтому я старалась всегда быть яркой. Каждый день пыталась доказать, что я самая необходимая и лучшая женщина в его жизни. Мне хотелось стать его пристанью или спасательным кругом посреди океана.
А ещё я знала, что в любви нельзя расслабляться, ведь это ежедневная борьба. Я находила в себе мужество сохранить эту любовь. Я прошла и через соперничество, и через ощущение ненужности и заброшенности. Я прошла через это с высоко поднятой головой. Я окутывала любимого собой так, чтобы он не чувствовал уз, и околдовывала его так, чтобы он не тяготился моими чарами. Я сводила всё хорошее на себя, чтобы у него не было без меня ничего хорошего, даже настроения.
Мне хотелось стать самым главным объектом в его жизни. Я считала своим долгом быть достойной его. Я боялась разбить наш мир, для меня была намного важнее его жизнь, чем моя. Расстаться с Матвеем означало оттолкнуть свою судьбу, и я не раз думала о том, что даже если он станет ещё лучше, я уже не смогу полюбить его больше, потому что больше уже любить невозможно. Я грелась в лучах его жизнерадостной улыбки, таяла в объятиях и замирала в экстазе в момент нашей страсти.
Мне, как никому другому, понятно, что значит любить и сходить с ума, сгорать от желания занять в сердце любимого самое важное место. Даже если Матвей был далеко, я всегда ощущала его незримое присутствие. Когда возникало беспокойство, что Матвей может от меня уйти, жизнь вокруг словно замирала, сердце замедляло свой ход, и казалось, что в любой момент может прерваться моё дыхание.
Однажды мы с Матвеем расстались на пару недель. Просто так, поругались на пустом месте, и Матвей заявил, что хочет побыть один. Эти две недели показались мне вечностью. Я не жила, а существовала. Я потеряла ощущение времени и не могла реально оценивать ситуацию.
Не знаю, как прожила это время и не умерла. Я отреклась от внешнего мира. Хотелось только одного: чтобы никто не нарушал моего одиночества. Я сказала себе: «Прощай!», – и мне стала неинтересна собственная жизнь. Даже было глубоко безразлично, как я выгляжу.
Я не могла прийти в себя от удара расставанием. Шрам на сердце болел, ныл и кровоточил. Мне хотелось только одного: чтобы моё сердце прекратило болеть и наконец-то успокоилось. Моя мама уговаривала забыть его и жить дальше. Она говорила, нужно приходить в себя и жить, а не существовать. А я не могла представить, как можно забыть любимого и всё, что с ним связано. Мне было комфортно в душевной пустоте. Матвей, уходя, забрал мою любовь к себе самой.
Видимо, изначально наша любовь с Матвеем была совершенно разной. Его – слишком циничной, а моя – чересчур искренней. Как только Матвей ко мне вернулся, я вновь начала дышать, а шрам, оставленный на сердце, перестал ныть. А затем свадьба в семейном кругу и путешествие на Мальдивы…
– Если не ошибаюсь, она плачет, – произнёс кто-то на английском языке рядом с моей кроватью.
– Посмотрите, у неё выступили слёзы на глазах. Бедная девочка!
Ко мне склонился незнакомый мужчина. Я увидела, как изменилось его лицо. Просто обугленный кусок мяса, у которого ещё бьётся сердце… Я смотрела сквозь слёзы на незнакомца и чувствовала, как от слёз жутко горит и щиплет моё лицо, на котором почти не осталось кожи. Боль была настолько сильной и нестерпимой, что мне хотелось закрыть глаза, на которых не осталось ресниц, и умереть.
– Яночка, это ты? – прошептал незнакомец.
Он смотрел на меня с таким ужасом и такой жалостью, что я пришла к мысли, что если останусь жива, никогда больше не посмотрю на себя в зеркало.
– Девочка моя… Зайка, это ты?
Если бы я могла говорить, я, конечно, ответила бы мужчине, что меня зовут Аня, но я не могла произнести ни звука. Не могла покачать головой. Я вообще ничего не могла, кроме как ощущать боль, физическую и душевную.
– Яна, мне говорят, ты безнадёжна, долго не протянешь, что тебя нельзя транспортировать в другую страну. Но я обещаю сделать всё возможное и вернуть тебя к жизни. Я найду для тебя самый лучший ожоговый центр, только, пожалуйста, скажи, что это – ты.
В этот момент врач на английском сказал мужчине, что я не могу говорить. В моей гортани слишком тяжёлые изменения после ожога.
– Яна, я сделаю для тебя всё. Я тебя вытащу, – лихорадочно произнёс мужчина. – Ты у меня и говорить начнёшь, и красиво выглядеть. Даже танцевать сможешь. Клянусь. Я тебе не дам на тот свет уйти. И пусть все говорят, что ты безнадёжна, что твоё состояние критическое. Пусть. Главное, подтверди, что это ты. Яна, я куплю тебе жизнь! И пусть говорят, что её невозможно купить, но я заплачу столько, что она сама пожелает к тебе вернуться.
Мужчина замолчал и нервно почесал затылок.
– Чёрт, ты же говорить не можешь. Тогда просто закрой глаза и открой. Это будет означать «да». Яна, это ты? – в который раз задал он вопрос.
«Я куплю тебе жизнь», – звучало у меня в голове.
Кровь пульсировала в висках так, что казалось, будто вены лопнут.
– Яна, пожалуйста… – молил мужчина.
Я открыла и закрыла глаза, почувствовав острую боль от вновь выступивших слёз.
Глава 3
Через несколько дней Аскольд, так называли человека, который, похоже, меня с кем-то перепутал, на свой страх и риск забрал меня из местной реанимации. Аскольд арендовал частный самолёт, и я оказалась в Бельгии, в одной из частных клиник. Здесь занимались тяжёлыми ожоговыми больными. Я сразу попала в реанимационное отделение. Там лежали с ожоговым шоком, поражением дыхательных путей, кровотечением и расстройством жизненно важных функций организма.
Реанимационная палата была оборудована всем необходимым для проведения реанимационных мероприятий, интенсивной терапии и наблюдения. Мои жизненно важные показатели теперь отслеживали сложные системы, специальные дозаторы лекарственных препаратов. Современная дыхательная аппаратура улавливала малейшие изменения дыхания, а также выбирала наиболее оптимальный режим лечения при болезни почек. Здесь работали высококвалифицированные хирурги, пластические хирурги и реаниматологи. Современное оборудование позволяло активно использовать в лечебном процессе современные высокоэффективные технологии хирургического лечения глубоких ожогов.
Спустя время я поняла, что уже буду жить, и теперь больше всего на свете боялась рубцовых последствий, которые нередко приводят к инвалидности. К счастью, в клинике особое внимание уделяли борьбе с рубцами. Одним словом, теперь мне предстояло второе рождение.
Аскольд приезжал каждый месяц на несколько дней, а когда мне делали очередную операцию, он находился в клинике ещё некоторое время. Сидел рядом, называл своей женой и показывал «наши» с ним совместные фотографии. Я смотрела на симпатичную девушку моего возраста и понимала, что он путает меня со своей женой Яной, которая, вероятно, погибла в той страшной авиакатастрофе.
Аскольд любил повторять, что я родилась в рубашке, что в момент крушения самолёта он хорошо накачался виски и оказался запертым в туалете. После крушения он был спасён одним из первых. В огненную гущу искать свою жену Яну его не пустили. Яна сидела в последнем ряду бизнес-класса. Я же находилась сразу после неё в эконом-классе.
Когда спасатели вытаскивали из горящего самолёта живых людей, меня нашли сразу, только никто из спасателей не верил, что во мне ещё теплится жизнь. Обугленное тело тут же отдали в реанимационную «скорую помощь». Когда сказали, что живых больше в самолете не осталось, Аскольд попытался узнать, откуда именно извлекли чудом оставшуюся в живых девушку, но никто не смог ответить ему на этот вопрос. Разве в потоке пламени можно было запомнить, кто где сидел или лежал?..
Я по-прежнему не могла разговаривать и, слушая Аскольда, всегда закрывала и открывала глаза, давая понять, что он не ошибся: я – его жена Яна. Я понимала: кроме этого мужчины, никто не сможет поставить меня на ноги и хоть как-то привести в порядок обезображенную внешность. Было нетрудно догадаться, что у него есть связи и деньги. У меня же ничего нет. А ещё я не хотела забирать у него надежду… Надежду на то, что его обожаемая супруга жива и они вновь будут счастливы…
– Янка, не переживай. Пусть на лечение уйдёт несколько лет, но тебя приведут в порядок. Правда, врачи говорят, прежнюю внешность тебе не вернуть, но не это главное. Главное, что ты жива. Когда тебя можно будет сфотографировать, сделаем новые документы. Твои ведь в огне сгорели. А пока ты у меня по справке поживёшь. Вот чем мне лечение за рубежом нравится, так это тем, что здесь лишних вопросов не задают. Самое главное – плати. Никакой бюрократии. И информацию о своих больных они тоже никому не дают.
Я с благодарностью смотрела на Аскольда и ловила себя на мысли о том, что всё же есть мужчины, которые не бросают своих женщин даже в таких критических ситуациях. Многим мужикам здоровые женщины не нужны, а куда уж там больным. Признаться честно, в глубине души я даже завидовала Яне, ведь Матвей меня бросил…
Аскольд словно прочитал мои мысли.
– Яна, ты не думай дурного. Я тебя никогда не брошу. Я это сразу сказал, когда предложение тебе сделал. И в горе, и в радости… Я знаю, случись со мной такое, ты бы тоже меня не бросила. Я тебе верю.
На моих глазах вновь появились слёзы. Я с трудом осознавала, что если бы от Яны остались одна рука или нога, её муж любил бы эту руку или ногу. Да от Яны практически ничего и не осталось. Обугленная головешка с обожженными глазами без ресниц. Я вновь открыла и закрыла глаза.
Аскольд улыбнулся.
– Главное, ты всё слышишь и понимаешь, а говорить научишься, – радостно прошептал он.
В больнице ко мне относились с особым вниманием, трепетом и осторожностью. Ведь на сегодняшний день излечивают только тех больных, у кого площадь глубоких ожогов не превышает сорока процентов. Если больше, то летальный исход. Если я осталась жить, значит, я – исключение из медицинских правил.
Главный метод лечения глубоких ожогов – оперативное восстановление утраченного кожного покрова. От Аскольда я слышала, что мне произвели иссечение некротических тканей с одномоментной пересадкой аутотрансплантов. Там, где погибла не только кожа, но и подкожная клетчатка, мне пересаживали не кожные лоскуты, а кожу с подкожной клетчаткой с мышечными тканями для обеспечения питания поражённых тканей с применением пластики, используя микрососудистые артериальные и венозные швы. Всё это делалось для предупреждения инвалидности.
Операции производились за операциями. К удивлению врачей клиники, несмотря на все сложности, глубокие ожоги поддавались лечению успешно, и страх ампутации конечностей остался в прошлом. За мной постоянно наблюдали, меня исследовали и назначали курс за курсом различные лечебные процедуры. Меня содержали в стерильной палате.
Вскоре я уже смогла сидеть и вставать. Лицо у меня было забинтовано, поэтому я не видела своего уродства. Все перевязки мне делали под наркозом, иначе от дикой боли я тут же потеряла бы сознание. Самый страшный момент настал, когда с меня сняли бинты и я первый раз посмотрела на себя в зеркало. Я увидела изуродованную девушку, тело которой было покрыто страшными безобразными рубцами. Аскольд специально прилетел в тот день, когда мне снимали бинты. Увидев мои наполненные болью глаза и услышав глухие звуки, которые вырывались из моей груди, он подошёл ко мне и слегка прижал к себе.
– Яна, не переживай. Будем делать пластику до тех пор, пока твоя внешность тебя не устроит и рубцов на тебе не останется. Ты веришь, что всё будет хорошо?
Я со слезами на глазах смотрела на Аскольда и в знак согласия закрыла и открыла глаза.
– Не плачь, родная. Самое страшное позади.
Я уткнулась в грудь мужчине, который неожиданно стал для меня близким, и решила, что самое страшное ещё впереди. Впереди череда сложнейших пластических операций, которые мне предстояло вынести. Теперь уже врачи верили в хороший исход и постоянно говорили, что организм молодой, справится.
Каждый день, проведённый в клинике, стоил больших денег, поэтому персонал здесь был добрым и обходительным. Я смотрела в окно на прогуливающихся в парке пациентов, и однажды, не выдержав, взяла мобильный, заботливо оставленный мне Аскольдом для того, чтобы я писала ему сообщения, так как говорить я не могла, и набрала номер Матвея.
Услышав голос Матвея, я почувствовала, как заколотилось сердце. Мне хотелось закричать в трубку, но я не могла… Вот уже долгое время я была лишена подобной возможности и завидовала тем, кто умел говорить. Голос Матвея был слишком живой и даже какой-то весёлый. Я слушала его голос, обливалась слезами и не могла представить, как он живёт без меня.
– Слушаю! – кричал в трубку муж. – Говорите, слушаю! Если вам нечего мне сказать, то не хрена сюда звонить! – В трубке послышались быстрые гудки.
Набрав номер своей мамы, я услышала её родной голос и заплакала. Он был слишком тихим, грустным и глубоко несчастным.
Я машинально набрала номер Аскольда и, услышав пьяный женский смех, тут же сбросила вызов. На душе стало пусто и одиноко. Я поняла, что Аскольд коротает вечера не один. Я пыталась убедить себя, что это совершенно чужой мне человек, у меня нет права его ревновать и уж тем более, заявлять на него свои права. Я и так должна быть благодарна ему за всё, что он для меня делает и ещё будет делать. Если бы не он и его деньги, я умерла бы сразу, через несколько дней после пожара.
Я и сама не могла понять, почему на душе так плохо. Наверное, оттого, что я до последнего верила, будто есть мужчины, которых в этой жизни интересует только одна женщина. Ошиблась. Их нет. Времена преданности давно закончились. Хотя, если разобраться, Аскольд не бросил свою Яну. Он всячески за неё борется, пытается вырвать из лап смерти и регулярно мотается к ней в клинику, оплачивая бешеные счета.
Но он ведь мужчина… И этим всё сказано. У него есть свои мужские потребности, природные инстинкты, которые он, в силу законов всё той же природы, просто не может сдерживать. И вообще, чего я взбунтовалась? Он же чужой… ЧУЖОЙ. И достоин уважения за то, как благородно относится к своей Яне. Пусть даже из жалости. Не важно. Главное, он с ней…
Не успела я об этом подумать, как на мой мобильный пришло сообщение от Аскольда, и у нас тут же выстроился диалог.
«Яна, ты мне сейчас звонила и молчала в трубку. Зачем?»
«Да, звонила, – защёлкала я пальцем по клавишам, набирая необходимые буквы. – Мне остаётся только молчать. Я же не могу говорить».
«Если не умеешь говорить, зачем звонить? Мы же договорились, что ты будешь мне посылать сообщения».
Судя по тексту, Аскольд нервничал. Он не хотел, чтобы жена, которой и без того плохо, знала о его похождениях.
«Я хотела услышать твой голос. Ты не один?»
«Я в компании друзей. Ты подумала, что я с женщиной?»
«Я слышала пьяный женский смех».
«Я с друзьями. Это жена одного моего друга».
«Я тебе доверяю, – поспешила успокоить его я. – Аскольд, у меня к тебе просьба. Когда ко мне придешь, захвати, пожалуйста, подборку газет о крушении моего самолёта».
«Зачем»?
