скачать книгу бесплатно
Брокеры и дилеры могут ненавязчиво переориентировать внимание клиентов на те ценные бумаги, которые не обращаются на национальных биржах, и в отношении которых действуют несколько другие правила, особенно в части налогообложения, что дает возможность проворачивать небезынтересные обманные схемы…
А «скальпинг», а выставление котировок по ценным бумагам в отсутствии текущей общедоступной информации о них и их эмитенте, а неявное введение в заблуждение, и даже элементарное бездействие в некоторые моменты – арсенал уловок манипулятора был если не бесконечным, то весьма большим. Только воплотить его в жизнь у Криса не было возможности. Потому что кто ж ему доверит распоряжаться своими деньгами и активами, пока он никак не проявивший способностей студент? А на рынке работает уйма профессионалов, давно зарекомендовавших себя с самой лучшей стороны. И понятно, в чью пользу будет выбор.
И правильно. Потому что даже несмотря на усвоение материала по рынку ценных бумаг у мэтра Фогель, он понимал, чего ему и ей недоставало. Она учила их работе с бумагами по четкой схеме: наблюдение, систематизация, анализ, оценка, выбор последующих действий. И именно в последнем была загвоздка. Потому что здесь требовалось больше, чем расчет. Здесь требовалась интуиция. Чутье. Умение выбрать инстинктивно правильное решение, которое остальным на первый взгляд может показаться рисковым или парадоксальным.
И вот именно этого чутья Ульрике Фогель как раз и не досталось. Умение работать с информацией для составления идеальной картины происходящего было, а чутья, позволяющего сделать единственно правильный вывод – не было. Видимо именно по такой схеме они семейно и работают, сообразил Крис: она готовит обзор, намечая тенденции движения на рынке, а супруг уже принимает решение о том, куда и как инвестировать. Эх, как бы попасть на практику именно к нему, чтоб подучиться, без выработки в себе такого чутья он не продвинется дальше уровня Ульрики, сможет только делать добротные обзоры, а не играть самостоятельно.
Не получится. Практика у них проходит под патронажем университета, и деканат направляет учащихся только в официальные места, с которыми существует многолетняя договоренность. Потому что там есть возможность пристроить их хоть к какому-нибудь делу, а не просто отправить штаны просиживать, а по итогам им еще и отзыв о практике напишут, который будет подшит в их личное дело, а поставленная оценка автоматически пойдет в диплом.
А Дитрих Фогель не тот человек, с которым их начальство станет договариваться, он – вольный трейдер, его не заставишь возиться с какими-то приблудными студентами, да и его отзыв деканат не примет… видимо, придется упрашивать Ульрику помочь ему с попаданием на практику хотя бы к биржевикам, он, конечно, и на отцовскую работу в свое время насмотрелся, но дополнительные практические знания еще никогда никому не мешали…
И во время практики, где пришлось вкалывать мальчиком на побегушках у одного из биржевых брокеров, Крис сначала присматривался именно к работе частных трейдеров, чье рабочее место находилось в самой низкой точке рабочего зала, в так называемой «яме». Почему, понятно, аренда места «на полу» стоила куда меньше, чем на ступеньках амфитеатра биржевого зала. И пришел к выводу, что это бесперспективно. Тамошняя публика относилась к разряду дневных трейдеров, которые, как правило, заключали сделки внутри одной торговой сессии, а то и вовсе могли быть причислены к пипсовщикам, тем самым «зайцам», ориентировавшимся на большое количество сделок малой продолжительности от нескольких минут до нескольких секунд. Прибыль грошовая, но и риск нулевой. А уж если учесть, что большинство из них предпочитало заключать сделки только по одной и той же ценной бумаге… ничего интересного для себя он здесь извлечь не мог.
Крису они напоминали юрких воробьев, которые подбирают с мостовой мелкие крохи булки, на которые не сочли нужным обратить внимание более массивные и вальяжные голуби породы «трейдер в зале». Вот здесь уже находились профессиональные торговцы, представляющие интересы либо большой группы клиентов, либо отвечающие за крупные заявки. Места в амфитеатре биржевого зала потому и стоили дороже, чем места «на полу», потому что давали возможность видеть не просто других крупных торговцев и оценивать их реакцию, а еще и информационные доски, на которых постоянно менялась информация, старые данные стирались, новые, актуальные лихорадочно вписывались мелом. Биржа была одним из первых заведений, кто не пожалел денег, чтоб установить новейшее изобретение для сообщения новостей – телетрофон Меуччи. Полезная вещь, и уж всяко лучше, чем телетайп. Или совсем устаревший телеграф, данные которого нужно было еще расшифровать. А уж сколько времени экономится! Он все мозги отцу «проел», пока тот не установил такой же аппарат в их доме.
И «трейдеры в зале» самым внимательным образом изучали доски с варьирующимися записями, чтобы согласиться на предложенную сделку или, наоборот, предложить свои, встречные условия для торговли неким активом. Крис через несколько дней уже научился их различать: в основном здесь трудились позиционные трейдеры, которые аккуратно открывали позиции только на несколько дней, и не рисковали работать в периоды снижения ликвидности – праздники и каникулы. Попадались среднесрочные трейдеры, которые ограничивались заключением нескольких крупных сделок в году, ориентируясь на изменение недельных трендов, и «долгосрочники» – те не боялись открывать позиции на несколько лет.
По наблюдениям Криса в подавляющем большинстве случаев трейдеры занимались именно спекуляцией, попыткой заработать на разнице между покупкой и продажей некого актива, то есть тоже, как и его отец, пытались играть на повышение, только на коротком периоде, и, пожалуй, больше всего его интересовала работа среднесрочных трейдеров, к которым как раз принадлежал и Дитрих Фогель. Он старательно косился на то, что тот делает, но за весь месяц практики так и не смог уловить каких-то закономерностей в его поступках и покупках. А, между тем, именно он за этот месяц смог «срубить» денег на резком скачке вверх курса акций компании «Стаффлер Хоф». И, по словам сияющей Ульрики, собрался на заработанную сумму увезти ее в трехнедельный морской круиз по островам.
Вот почему так, а? Почему кому-то дано предугадывать тенденции рынка, а кому-то нет? Как у Дитриха это получается? Вот и на круиз заработал одним махом, а это не дешевое удовольствие! Теперь он с Ульрикой будет три недели наслаждаться путешествием в отдельной каюте на люкс-палубе, требовать игристое к раннему завтраку и массье-руж к обеду, вечером танцевать вальс в салоне или посещать судовое казино, а он так и просидит все это время в душном городе, где всех развлечений – поход в синематограф.
А кстати…, интересно, умение вычислять нужные акции, случаем, не распространяется еще и на возможность угадывать на какой номер ставить в рулетку? Так-то пошел, поставил фишки на 13 или там 22, и вуаля – забирай выигрыш. А уж если проделать такое несколько раз… и всех расходов – первоначальная стоимость одной фишки…
Когда он так сможет? Чтобы ставить и наверняка выигрывать? Чтобы потом небрежным жестом подзывать корабельного стюарда и заказывать принести бокал коллекционного десертного муската с прилагающейся к нему ажурной фруктовницей со спелой клубникой? Вызывая зависть у окружающих одним своим видом. И чтоб обязательно рядом красавица-жена, хотя…, почему обязательно жена? Просто умопомрачительно красивая спутница, например, молодая звездочка синематографа, глядящая на него с неприкрытым восхищением, дабы зависть окружающих достигла апогея.
Не скоро, мрачно думал Крис. Разве что дождаться кончины отца и потом начать рисковую игру в собственное удовольствие? А отец крепкий и здоровый, к моменту его смерти самому Крису будет около пятидесяти, зачем ему в этом возрасте дополнительные удовольствия и излишества? Нет, он не желал отцу смерти, просто трезво оценивал момент, когда доступ к семейному капиталу окажется в его руках. По всему получалось, что только где-то к старости…
А ведь ему не помешают деньги и на текущие расходы. Тебе никто не нальет на халяву в винном погребке, никто не станет кормить тебя без денег, тебе бесплатно не построят приличный костюм в ателье, а уж какие суммы улетают на барышень! Эта статья расходов и без того получалась неприлично большой: цветы, конфеты, билеты на разного рода увеселения… и, между прочим, никакой гарантии, что по итогу приложенных усилий получишь желаемое.
Вот раньше, во времена прапрадедов, ему бы и заморачиваться не потребовалось: взял бы на содержание какую актрисульку или певичку поавантажнее, чтоб и дружок в штанах не простаивал зря, и было кем похвастаться перед друзьями. А при выездах в загородное поместье, если уж прямо приспичит, всегда можно было вызвать вечерком к себе смазливую горничную из пейзанок, что помоложе и посвежее, пусть гордится, что хозяин до нее снизошел. Что-то в тех традициях, о которых столько разоряется отец, все-таки было правильное…
А нынешние девицы мало того, что требовательны не по чину, так еще и ломаки. Причем, букетик к цепким ручкам приберут, шоколад съедят, на сеанс в синематограф сходят, а как дело доходит до компенсации кавалеру, так: ах, как Вы можете подобное предлагать, да я не такая!
Лицемерки. Такая. Все вы такие, если предложить побольше.
Тем не менее способ заработать первоначальный и расходный капиталы был. Пусть и опасный, и не слишком поощряемый обществом, но был. Он же одновременно был и отдушиной в этом регламентированном и расписанном родителями на годы вперед существовании. Гонки.
Гонки ведь бывают не только профессиональные и международные. Туда, понятно, посторонним хода нет. Там команды подбираются изготовителями авто исключительно из своих, и пилоты, как правило, изначально состоят в штате. Потому что такие люди своими руками прощупали каждую самомельчайшую деталь автомобиля и точно знают, на какие нагрузки тот рассчитан и до какой степени можно позволить себе рисковать, особенно на запредельных скоростях. А допускать к свеженькой гоночной модели посторонних… это заведомо нарываться на шпионов и саботажников.
Но есть и те, кто покупает пошедший в серию шикарный гоночный автомобиль и передвигается на нем с черепашьей скоростью двадцать миль в час, после чего всем становится понятно, что деньги-то у тебя есть, а вот куража нет. Не все владельцы гоночных автомобилей сами умели гонять своих норовистых скакунов на пределе возможностей, а некоторые просто боялись тех скоростей, которые они могли показать на трассе…, а похвастаться внешним видом и потенциалом своих мустангов уж очень хотелось. Вот прямо до дрожи.
И начали появляться региональные гонки, проплаченные такими толстосумами, – областей, округов, городов, и даже заводов. И хозяева треков начали отборы пилотов для демонстрации возможностей своих железных питомцев среди местных талантливых водителей. Крису когда-то повезло попасть в команду торговца пряностями Шмидта, и вот уже два года он участвовал в городских гонках, как его наемный шофер. Слава богу, афишировать свое настоящее имя было необязательно, для многих достаточно было прозвища. Он и сам выступал как Буллит. Не так много ему и платили, но некоторая сумма денег на счету уже успела скопиться для будущих спекуляций.
А еще можно было делать ставки на тотализаторе, особенно если обладаешь более-менее точными знаниями о том, на что способны твои соперники…, и ты сам… а грошики в копилку никогда не бывают лишними, уж это Крис усвоил намертво, они могут быть максимум, дополнительными. Другой вопрос, что самим пилотам ставить деньги на себя запрещалось, но ведь и это можно обойти. Например, попросить услужливых знакомых поставить немножко шиллингов от своего имени, и поделиться с ним выигрышем. Кто ж будет разбираться почему им повезло угадать результат. Главное – менять этих услужливых господ почаще, тогда никто не заподозрит, что информация исходит именно от него…
В этом сезоне Пауль Шмидт выставлял на гонки свое новое приобретение – Mercedes-Benz 710 SSK и твердо надеялся на победу. Крис тоже. Хотя соперники сегодня были серьезными: Лигрони на Bugatti Type 41, Ферелли на Alfa Romeo 8C 2900, Хартман на Arburn 851 SC Boattali Speedster, Митчелл на Duesenberg модель J и Валентайн на Rolls-Royce Фантоме, он был уверен, что сумеет их обойти.
– Сегодня твой главный соперник Нойман на Auto Union Type C, – озабоченно сказал Шмидт. – Они представляют абсолютно новый тип гоночного автомобиля. Говорят, изначально делали эту модель не много не мало для Гран-при, но пока приняли решение обкатать на местных трассах. Зачем им с таким размахом у нас под колесами путаться, никак в толк не возьму…
Крис тоже этого не понимал, но в свою очередь озаботился, Auto Union – господа серьезные, абы что на рынок не допустят. Как вообще его владелец исхитрился заполучить еще не пошедший в серию автомобиль и пролезть с ним на любительские гонки? Разве это не нарушение правил?
А посмотрев повнимательней на авто Ноймана, поймал себя на чувстве зависти, хороша, эх, как хороша было машинка! Серебристый «зализанный» корпус, низкая посадка, расчетная скорость так, навскидку, не меньше 200-220 миль в час…, н-да, пожалуй, Шмидт прав в своих опасениях, а он поторопился со своей уверенностью насчет сегодняшней победы… Надо дать отмашку Краузе, чтоб поставил деньги на его выигрыш второго места вместо первого… заодно и ненужных вопросов меньше будет. А денег поднять получится ненамного меньше.
Он угадал, Нойман на Type C пришел первым, вырвав у него прилично времени, но и он обошел остальных с неплохим результатом, так что кроме премии от Шмидта ему еще достанется неплохая сумма от выигрыша ставки, сделанной Краузе. Но даже этот факт его не радовал: время летит неумолимо, до окончания учебы остается каких-то жалких пара месяцев, поэтому с этим полузаконным видом заработка придется завязывать и начинать работу в семейном бизнесе. Все, что его ждет – возня с пыльными бумагами под чужую диктовку…
А кто-то неплохо так устраивается в жизни: Дитрих Фогель прикупил целый этаж в выставленном на продажу особняке Крексторпов, Вальтер Хохфлигер, по слухам после учебы выходит на работу начальником расчетного мех-отдела на заводе своего отца, Пауль Краузе, еле-еле переползавший с курса на курс с самыми низкими оценками и униженно выклянчивающий у преподавателей хоть какой-то проходной балл уже пристоен родителями управляющим одной из семейных гостиниц… Даже тупой как пробка Пайн и тот собирается на гонорары за выступления на ринге выкупить собственный спортклуб.
Все как-то устроились, а некоторые и не как-то, а вполне кучеряво, а он? Кто он к своим двадцати двум годам, несмотря на полученное образование и будущий диплом с отличием? Мальчик «подай ручку-принеси документ-брысь, тут взрослые разговаривают»?
Как же ему это надоело! А еще больше раздражают эти фальшиво-сочувственные взгляды сокурсников, имеющих в отличие от него доступ либо к возможностям, либо к деньгам!
Да еще эта облезлая мартышка окончательно обнаглела, приставая к нему с требованием жениться. Ну почему эта тупая подстилка не понимает, где ее место? Почему до нее не доходит, что все ее попытки приподняться за его счет обречены на провал?
А периодически пользуемая им для снятия напряжения Юнна Стейвниц этого действительно не понимала. Вернее, понимать не хотела. «Крис, ну нам же так хорошо вместе!» только и могла она сюсюкать, делая при этом губки не то бантиком, не то уточкой, не то еще чем-то, по ее мнению, привлекательным. «Когда ты уже скажешь отцу про нас?!»
Да никогда. Как в твою безмозглую головенку вообще могла поместиться мысль, что Кристиан Ланге женится на такой как ты? Ему нужна другая жена, которая не будет иметь привычки стягивать трусы, едва завидев перспективного кавалера. Она думает, он не знает, что ее благорасположением успело попользоваться как минимум человек шесть, из тех, которые уже закончили их факультет? Она, что, не в курсе, что давно заслужила славу «переходящего вымпела»? Или просто за дурака его держит, которого достаточно подразнить, пройдясь перед ним с грудью наперевес и он на все согласится?
Если она не понимает намеков, придется объяснять открытым текстом, пусть даже со скандалом, хотя, конечно, терять настолько удобную в плане безотказности партнершу будет жаль. Но выслушивать ее дурацкие планы о свадьбе он не готов. А уж его отец – тем более.
Тем более, что отец в последнее время не иначе как отмер и начал более пристально изучать биржевые сводки, иногда что-то подсчитывая. А на его осторожные вопросы ответил, что подумывает о пересмотре активов.
Ну, наконец-то! Неужели, отец, наконец, решил выползти из своей бронированной скорлупы и начать идти в ногу со временем! Что могло случиться, чтоб даже он «проснулся»?
Ответ оказался очень простым, отец тоже начал присматриваться к действиям Дитрих Фогеля. Как он сам смущенно сказал, не все ж играть в «длинные» игры, пора освоить методику работы и среднесрочных трейдеров. То есть мгновенный заработок на бумагах компании «Стаффлер Хоф», круиз, покупка этажа в особняке – все это не прошло мимо его глаз. И он нашел в себе силы признать, что существуют способы заработка на рынке, связанные не только с долгим ожиданием, но и с возможностью заработать на быстром росте курса акций.
И теперь уже отец с сыном вдвоем старательно перекапывали последние сводки, рисовали графики, пересчитывали доходность бумаг, пока не остановились на акциях не железнодорожных, а строительных компаний. Вот там наблюдался куда более устойчивый рост.
Игра на понижение
Всякий раз, когда моя жадность заставляла меня
хватать быструю прибыль или пересиживать временной период,
в котором я торгую, мне приходилось дорого платить за это.
Ларри Вильямс
Нортону было тошно. Сдав вчера шефу отчет с указанием суммы присвоенного попечителями фонда инвалидов детства, он не выдержал и провел вечер в баре, тупо глотая химмель рюмку за рюмкой, и желая надраться до беспамятства, чтоб не помнить подробности отчета. Какие же твари! Он и сам не святой, но хоть какие-то границы должны существовать! А эти жировали, обкрадывая тех, кого жизнь уже и без того обездолила! Хорошо бы судейские впаяли им по максимуму, жалеть подобных людоедов нельзя.
Поэтому нынче утром ему было тошно. Окружающий мир представлялся гнусным и продажным. Болела голова, хотелось пить и свернуть чью-нибудь челюсть. Да еще и комиссар отдела по расследованию финансовых преступлений вместо благодарности за успешное раскрытие дела, заговорил о новом расследовании.
– К нам обратились коллеги из Эребурга, и майор Зигмунд Хофер прибыл, чтобы ввести нас в курс дела.
Низенький и ледащий Хофер довольно бодро просеменил к «доске доказательств», прозванной не без подачи самого Нортона «стеной сумасшествия», и начал выстраивать на ней коллаж из уже имеющихся данных.
– К нам обратился директор банка Майера, господин Грубер.
Первый дагеротип занял место в центре доски. Хорошо они там питаются, в своем Эребурге, меланхолично отметил Нортон, такую ряху за три дня не объедешь.
– Дело весьма деликатное… и не до конца ясное. Как вы, очевидно, знаете, банк Майера, кроме своих прямых обязанностей, также осуществляет функции депозитария.
Это понятно, кивнул самому себе Нортон, выделили спецпомещение, где в сейфах хранятся ценные бумаги и прочие активы клиентов, небось еще и управление ими на себя согласились возложить за неплохую денежку.
– На прошлой неделе господин Грубер производил выборочную проверку сейфов наугад выбранных клиентов и обнаружил в сейфе господина Мозера недостачу пакета акций компании «АО Бауэр». Господин Грубер не стал поднимать панику, а предпочел на следующий день, двадцать восьмого февраля, скрытно и внепланово провести ежегодную общую проверку содержимого депозитария вместе со своим заместителем, господином Пихлером.
Второй дагеротип был прикноплен к доске под первым. На диету он сел что-ли после долгого периода чревоугодия, подивился Нортон, экая морда плиссированная, как у собаки, как ее там? Мопс, нет, шарпей! А, неважно, так чего там по итогу не хватало в сейфах?
– При проверке хранилища все оказалось на месте.
Нортон разочарованно откинулся на спинку стула. Ну вот, стоило тащиться аж из Эребурга в столицу только для того, чтоб поведать им о прогрессирующем маразме директора банка.
– Не все так просто, – Хофер, оказывается, умел улыбаться, пусть и криво. – Господин Грубер прямо из банка немедленно отправился к семейному лекарю, потребовал созыва консилиума и прошел всестороннюю проверку. Несмотря на возраст и некоторый… гм… излишний вес, у него не обнаружилось проблем со здоровьем, как физических, так и психических. И только имея на руках подобное свидетельство, он явился в наш комиссариат, чтобы сообщить о неладах в депозитарии.
Предусмотрительный какой, хмыкнул Нортон, впрочем, не без уважения. Потому что господин Грубер изначально зарекомендовал себя как человека основательного, не требующего слепо верить именно ему на слово, а «подпер» это свидетельством не одного, а аж целого консилиума эскулапов. Только что именно из этого следует?
– И, о чем это нам должно сказать? – озвучил висящее в воздухе недоумение комиссар Бергер.
– О том, что господин Грубер не ошибся, заметив недостачу. И о том, что тот, кто взял бумаги, озаботился тем, чтобы своевременно положить их обратно.
– Допустим, временное извлечение бумаг действительно имело место быть… и что из этого следует?
– Мы предполагаем, что это была «пробная» кража, в смысле вор проверял: заметят отсутствие бумаг или нет. И раз уж шум не поднялся, вор вправе рассчитывать на то, что в следующий раз он сумеет обнести больше ячеек. Или покуситься на самые ценные депозиты.
«Проверочная» кража, а ведь был у них похожий случай… пожалуй, опасения этого банковского толстолобика вполне резонны. Только их-то комиссариат каким боком ко всему этому?
– А от нас-то что требуется?
– Дивизионный комиссар Эребурга обращается с просьбой к столичной полиции откомандировать к нам в город агентов, умеющих работать под прикрытием для расследования этого… эпизода.
– И как Вы себе это представляете? – даже комиссар слегка удивился, не говоря уже об остальных сотрудниках отдела.
– Понимаете, мы не можем напрямую спросить у сотрудников банка, не брали ли они этих бумаг, все должно происходить в обстановке полной секретности, да и город у нас небольшой, все полицейские служащие известны наперечет, поэтому и хотели попробовать внедрить кого-то извне.
– Но раз у вас город небольшой, то и любой новый человек будет заметен, не боитесь спугнуть своего воришку?
Вот-вот, он испугается, затаится и не даст поймать себя за руку! А угроза кражи останется.
– Новизна новизне рознь! – не согласился Хофер. – Одного мы сможем пристроить в банк под идеальной легендой! Один из охранников, Хуго Вагнер, между прочим, перешедший в банк после выхода на пенсию по ранению из полиции, как раз окончательно собирается на покой, и никого не удивит, если на его место возьмут его же дальнего родственника. Кумовство, оно в любой среде существует…
– А второго как прикажете легализовать?
– А вот второго… мы думали над личиной журналиста или писателя, тогда никто не удивиться ни факту его переезда, ни склонности задавать вопросы.
Может получиться, думал Нортон, легенды вполне «рабочие», осталось определиться с вероятными фигурантами, чтоб понять кто из наших лучше впишется в знакомство с ними.
– И к кому, по-вашему, следует присмотреться? – брюзгливо осведомился Бергер. – Кто мог целенаправленно шарить в сейфе этого… Мозера?
– И что мы зря голову ломаем, – вмешался резкий как понос хауптман Тойгер, – правила оформления депозитов стандартные: о том, что будет помещено в сейф, могли знать только трое: сам клиент, директор или замдиректора и исполнитель – ответственный из отдела ценных бумаг! Клиент не в счет, остаются двое!
– Ага, а текст договора хранения замдиректора сам печатал? – не сдержался Нортон. – А данные, о том, за кем на период сделки будет закреплен ранее свободный сейф, тоже он в картотеку вносил? А охрана сейфового зала совсем не смотрела кого они внутрь запускают?
– Ах, ты ж… ну, точно… а это и машинистка, и секретарша, и разные менеджеры, и охрана… а уж кому они могли проболтаться… значит, подозреваемых у нас много.
– Так кто конкретно кажется Вам сгнившим звеном? – вернулся к сути комиссар. – Директора банка и его зама, я, так понимаю, Вы из подозреваемых исключаете?
– Приходится, – согласился Хофер. – Директор Грубер работает в банке более тридцати пяти лет, и, более того, сам обратился к нам за помощью. Господин Пихлер трудится там не на много меньше, но, главное, не зная о проверке, не имел возможности подложить украденные бумаги обратно, попросту не успел бы этого сделать. Нет, под подозрение попадают те, кто мог заподозрить неладное во время выборочной проверки сейфов двадцать седьмого февраля, и либо вечером, либо ночью успевал вернуть ценности в сейф. Потому что утром двадцать восьмого февраля, господин Грубер пришел до открытия банка в 8.00 и вместе с господином Пихлером немедленно приступил к глобальной проверке. И не обнаружил вчерашней недостачи.
– Резонно… кто остается из тех, кто был накануне на работе?
– Эгон Штайнер, – и третий дагеротип появился на доске правее первых двух. – Тридцать девять лет. Начальник депозитария банка. Пятнадцать лет безупречной службы. Жена – родная племянница господина Грубера. Трое детей. Никаких указаний на то, что может быть нечист на руку.
Мало ли, что их нет… кто-то же акции из сейфа изъял, а потом быстренько обратно подложил, почему бы и не этот безупречный, похожий на карпа с выпученными глазами сотрудник.
– Кристиан Ланге, – четвертый дагеротип занял место на доске ниже предыдущих. -Двадцать шесть лет, родителей нет. Трудится в банке уже почти четыре года, за это время дослужился до старшего менеджера отдела ценных бумаг. Из аристократической, но разорившейся семьи. Его отец когда-то потерял все деньги на бирже. Помните, когда во время последнего кризиса обрушился строительный «пузырь»? Их семью тоже крепко «задело». Вот теперь вынужден зарабатывать на жизнь себе и сестре. Мог пойти на кражу для восстановления привычного уровня жизни, и обеспечения приданного сестре.
Н-да уж, не самая приятная личность, сделал вывод Нортон, изучая очередное изображение. Скорее, неприятная. Резковатые черты лица, жесткий взгляд, эдакий акулёнок. При этом, похоже, высокомерный и заносчивый. К такому просто так для задушевной беседы не подъедешь.
– Ярла Хинли. Двадцать три года. Младший менеджер отдела ценных бумаг. Уже два года трудится делопроизводителем. Занимается ведением банка документов, регистрацией и составлением учетных карточек. Семейное положение – сирота, да еще и вдова. Несмотря на скромный оклад, одевается в лучших магазинах города. Возможно, привыкла при муже жить на широкую ногу и, лишившись привычной финансовой поддержки, теперь вынуждена подворовывать.
Ее дагеротип, помещенный левее, большого интереса у полицейских не вызвал. Пегая блондинка с тугим пучком волос на затылке. Светлые, кажется, серые глаза. Строгий костюм. Очки. Офисная крыска.
– Слушайте, Хофер, – снова влез Тойгер, – давайте уже определимся: Ланге Вы подозреваете, потому что у него нет денег, а Хинли – потому что они у нее есть, где логика?
– Он мог еще не успеть наворовать столько денег, чтоб это было заметно со стороны, а она уже накупила дорогущих нарядов!
– Уймитесь, – одернул их комиссар, – кто еще остался?
– Матильда Эдер, секретарша господина Грубера, сорок семь лет. Трудится на своем месте уже пятнадцать лет, замужем, двое взрослых детей, до сих пор ни в чем противозаконном замечена не была.
Дагеротип секретарши тоже вызвал минимум энтузиазма: на всем облике строгой немолодой дамы читалось только одно слово – компетентность. Небось, и печатает со скоростью пулемета, и на работу никогда не опаздывает, и подчиненных шефа усмиряет одним движением брови.
– Далее, Минна Ширтиц, восемнадцать лет. Машинистка. Не замужем, проживает с родителями и старшими братьями. Работает в банке после окончания гимназии второй год, имеет веселый нрав, не пропускает ни одного фестиваля по народным танцам. Периодически ее встречают после работы разные молодые люди.
А вот тут уже оживился весь отдел. Снимок барышни Ширтиц был сделан где-то на улице, на что указывали попавшие в кадр кусты, и дополнительно раскрашен. Золотоволосая хохотушка в национальном костюме с кокетливым жакетом-корсажем сапфирового цвета была на редкость хороша. Вот такую я бы допросил, аж облизнулся Нортон. Я бы глубины ее памяти, и не только памяти, поизучал. Наверняка там таится много интересного и неизведанного…
– И, наконец, охранники: в тот день возле хранилища с 8.00 бессменно дежурила пара Хубер-Дайнц, после окончания их рабочего дня в 20.00 на ночное дежурство заступила пара Эйсманн-Вагнер. Все четверо неоднократно проверенные сотрудники, а Вагнер и вообще наш бывший коллега. Никто лишний, по их словам, в помещение депозитария не заходил.
– Так мы и ищем «своего»! – не упустил возможности подколоть провинциального коллегу Тойгер. – Вор-то явно «внутренний»!
– А это не может оказаться уборщица? На них и внимание никто не обращает, и доступ у них есть беспрепятственный во все помещения.
– Уборщик. Обращают. И не во все. – послушно разъяснил Хофер. – Банк заключил с агентством «Адлер» соглашение, что специальный человек производит основную уборку помещений с 8.00 до 9.00, причем при уборке кабинетов, помещений кассы и хранилища за ним, не заходя внутрь, наблюдают оба дежурных охранника.
– А если днем кто-то грязюку на обуви натащит? Или снег?
– С этим справляется специальный чистильщик обуви, сидящий перед банком.
– Подождите! У кого из них вообще был доступ к ключам от сейфов? И к самому хранилищу? Или и к тому, и другому? Или возможность сделать дубликат? – Нортон все еще надеялся сузить круг подозреваемых.
