Ничего не бойся. Том 1. Глава 1, 2

скачать книгу бесплатно

Ничего не бойся. Том 1. Глава 1, 2
Андрей Шикин

Патрисия и Ольга случайно знакомятся в аэропорту Торонто. Один рейс, один борт. Разбег, взлёт и… Они ещё не знают, что мистический водоворот 9/11 закручивается с новой силой, затягивая их в омут нереально тяжёлых испытаний. Этот том – часть трилогии, включающей в себя судьбы людей с разных континентов, объединённых в одну захватывающую историю.Две главы, изложенные в настоящем издании, ранее были опубликованы в виде отдельных (самостоятельных) томов.

Ничего не бойся

Том 1. Глава 1, 2

Андрей Шикин

«Не думай о том, почему ты,

Думай о том, для кого ты»

(из песни Павла Фахртдинова,

«Просто играй своё сердце»)

© Андрей Шикин, 2024

ISBN 978-5-0062-3437-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0062-3438-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

Патрисия и Ольга

Осень щедро платила золотом. Вступив в законные права, она уже вовсю хозяйничала в лесах, парках и скверах, расплёскивая повсюду свою багряно-жёлтую акварель. Молодой и вольный ветер мало-помалу опустошал ветки деревьев. Он будто невидимый портной помогал осени кроить её шелестящее покрывало, под которым земля могла бы согреться в дни зимних стуж, а после, через корни вернуть деревьям это тепло в качестве долга за украденные листья. Как и обычно в эту пору, живой и суетливый Торонто был мастерски перепачкан пёстрой палитрой сводящих с ума красок, присущих кисти невидимого художника, тонко передающего на холст все оттенки осеннего баловства. И с высоты верхнего этажа СиЭн Тауэр всё это многообразие тонов, в переводе на язык музыки, звучало словно одна захватывающая гармоничная симфония, способная закружить чувства в безумном вальсе и унести их прочь, оставляя за собой шлейф трогательных воспоминаний об ушедших днях. В воздухе царили пьянящие ароматы Каролинского леса, а время от времени мимолётный ветерок подмешивал к ним посторонние, чуть прохладные нотки со стороны озера Онтарио, жадно пьющего из Ниагарского водопада. Серебряные нити дождей штопали городской асфальт, образуя в нём лоскуты зеркальных луж, в которых уже можно было разглядеть первые стаи перелётных птиц. Лето устало. Оно на славу потрудилось и теперь нуждалось в отпуске. На дворе стоял день одиннадцатого сентября две тысячи двадцать первого года. Крупнейший в Канаде аэропорт имени Лестера Б. Пирсона, расположенный в двадцати семи километрах к северо-западу от центра Торонто, в городе Миссиссога, гудел как гигантский улей.  Патрисия взглянула на часы. Семь пятьдесят пять вечера. Она сидела в накопителе, постукивая кромкой билета по экрану своего айфона. Сейчас она пыталась прогнать волнение, которое нагонял на неё предстоящий полёт. На ней была короткая чёрная кожаная косуха SCHOTT NYC из-под которой логотипом Love Moschino кричала ярко-красная водолазка. На плече болталась миниатюрная сумочка от Ivanka Trump, идеально подходящая под цвет её волос, а стильные голубые джинсы плотно облегали ноги, подчёркивая их прекрасный тонус и рельеф сложения. И всё это великолепие форм завершалось книзу чёрными кожаными ботильонами от Michael Kors.

Её рейс должен был вылететь в Калгари в восемь вечера. По всем телеканалам вещали о том дне двадцатилетней давности, когда террористы, захватившие несколько самолётов, совершили чудовищную атаку на башни Всемирного торгового центра, разделив время на «до» и «после». «Так, приму-ка я, наверное, малость горячительного» – подумала она, издали взглянув на стойку бара, – «Но сначала…» – она коснулась кнопки телефона и влажными от волнения пальцами набрала в поисковой строке Google «Торонто – Калгари самолётом». Телефон завис, и она судорожно колотила указательным пальцем в центр экрана. «Чёртова связь» – выругалась она вслух. Всё было не так. Злодейка аэрофобия вновь затягивала её в свои сети, заставляя цепенеть от одной только мысли о том, что там, наверху, в десятках тысяч футов над землёй, в ледяном, чёрном и безмолвном мраке может вдруг всё пойти по дьявольскому сценарию. «Дорогая, это папочка. Слушай, завтра утром я вылетаю из Бостона. Ты ещё в Амстердаме? Ага. Понял. Прекрасно! И во сколько твой рейс?» – раздался в её памяти голос отца, но диктор с телеэкрана прервал его – «О, боже! Самолёт врезался в северную башню Всемирного торгового центра! Это ужасно!». Что есть сил Патрисия зажмурила глаза и тут же перед ней встал образ миссис Харрис, её лечащего врача из Торонто Дженерал Хоспитал – «Мы пока ещё точно не знаем насчёт онкологии, миссис Джонсон» – сказала она, – «Я хочу, чтобы Вы знали. Мы делаем всё, что от нас зависит. Вам предстоят дополнительные обследования. Возможно даже хирургические вмешательства. Но о том, чтобы иметь своих детей, боюсь, Вам придётся забыть.  Сейчас это вопрос Вашего личного выживания. Сфокусируйтесь на этом. Как бы то ни было, жизнь продолжается. Всё будет хорошо…». Нахлынувшие переживания наполнили её глаза влагой. Она закрыла их и глубоко вздохнула. В этот миг, словно капелька солёного тёплого дождя, с её ресницы на экран упала слезинка. Она достала из сумочки салфетку и вытерла глаза, затем стекло экрана, на котором всё ещё высвечивалась фраза «Please, wait». Шмыгнув носом, Патрисия поправила свои густые огненно-рыжие волосы, закрепила их сзади в хвостик зажимом и склонилась над телефоном. Её душила мысль о том, что никто и ничто не сможет отменить этот рейс, а желание купить спиртного нарастало с каждой минутой. Наконец на экране телефона открылась страничка, на которой она в первой попавшейся строчке прочла: «Торонто-Калгари самолётом: 2715 км. Время в полёте 04 ч. 08 мин.» Увидев это, она обомлела, осознав, что за последние пару дней читала это десять раз ещё до того, как купила билет. «Четыре часа чёртовой болтанки, в которой секунды как минуты, минуты – часы, а часы, часы, блин, это целая вечность!» – подумала она, вновь взглянув на часы – «Семь пятьдесят семь. А почему нас до сих пор не приглашают на посадку?». Прямо над ней висело информационное табло. «Задерживается? В смысле?» – смущённо проговорила она сама себе, найдя нужную строчку. «А когда объявили, что задерживается? Почему я не слышала? Проспала? Не может быть. Я точно помню» – тасовалось в её голове. Патрисия даже не понимала, рада она этой задержке, или нет, но в этот миг она окончательно решила – ей нужно выпить чего-нибудь покрепче и успокоиться. «Но если я сейчас выпью, то уж точно просплю свой самолёт» – она вздохнула, – «Может и просплю, но, в любом случае, виски мне сейчас не помешает!».

Её телефон издал звук поступившего смс. Это был Стив. Кликнув на иконку, Патрисия прочла сообщение: «Купил два билета до Амстердама. Завтра в десять вечера летим первым классом. Встреча выпускников 13 сентября. Жду тебя. Приземлишься – позвони». Несмотря на унылое настроение, она улыбнулась. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как они со Стивом окончили Амстердамский университет и сейчас в её памяти вдруг ярко замелькали моменты их первой ночи в студенческом кампусе за парочкой пива под гитару. А ещё их первый поцелуй на скамейке при свете фонарей в одном из уютных скверов. Она будто снова ощутила этот запах, царящий в их излюбленной кафешке на углу, сидя в которой они могли часами наслаждаться обществом друг друга за чашечкой кофе с пончиком. Она вспомнила как каждое воскресенье они в обнимку нагуливали километры по сказочному старому Амстердаму, в который она влюбилась с первых дней университета. Но ещё сильнее она влюбилась в Стива. Она влюбилась в него без памяти и уже тогда совершенно чётко отдавала себе отчёт о том, чего хотела. А хотела она не так уж и много – любимого мужа, семейный очаг и ребёнка. Да, именно этого и ничего другого. Она закрыла глаза и эти тёплые воспоминания накрывали её сознание волна за волной, как кадры из голливудской мелодрамы. «Да, это было самое счастливое время в моей жизни» – подумала она и улыбнулась сквозь слёзы. Но, громкоговоритель в накопителе вернул её на землю, и она, наконец, услышала, что вылет её рейса задерживается. В этот момент, она, пытаясь собраться с мыслями о том, что ей сейчас следует делать, снова подумала о спиртном. Патрисия встала и прямиком направилась к ближайшей стойке, чтобы опрокинуть пару стаканчиков. Тем временем в накопитель прибывало всё больше пассажиров и помещение с каждой минутой наполнялось общим хаотичным гамом, в котором отдельными фрагментами ей удавалось выхватывать какие-то короткие истории, наполненные радостными эмоциями, восторгом и даже пьяной руганью вперемешку с жутким перегаром.

Патрисия смело задумала для себя сто граммов «Джек Дениелс», колу, пачку полусухих копчёных сосисок, сэндвич и плитку шоколада. Ожидая своей очереди, она обратила внимание на молодого человека, сидевшего за столиком неподалёку. Это был молодой мужчина с недельной небритостью на лице, со скоростью пулемёта выбрасывающий фразы на тот конец провода. «Да ладно, чувак, не парься, всё будет как попало» – усмехнувшись шутил он. И продолжил: «Я же в самолёте. Что со мной может случиться?». Услышав это, она почувствовала, как холодок пробежал по её спине. Её телефон снова издал звук поступившего смс. Кликнув по экрану, она открыла сообщение. Снова от Стива. «Как ты, любимая? Посадка началась?». «Ещё раз, привет! Нет. Задержка. Перезвоню. Ок?» – успела напечатать она в ответ в то время, как подошла её очередь. Патрисия сделала свой заказ, который был точно таким, как было ей задумано за исключением одного – вместо ста граммов виски она решилась на пол-литровую бутылку. Взглянув на неё, бармен с искрой в глазах обнажил свои белые зубы. «Боитесь летать?» – спросил он почти утвердительно, – «Зря. На автодорогах в год гибнет в тысячи раз больше, но, мы ведь не боимся каждый день управлять тачкой, или быть в ней пассажиром». Она смотрела на него слегка ошарашенно. «С Вас сто двадцать семь пятьдесят» – бросил он, выставив на прилавок весь её заказ. «Сколько?» – возмутился стоящий прямо за ней слегка поддатый мужичок лет пятидесяти, – «Да что за цены у вас, чёрт вас побери?! Совсем обнаглели уже! Вы с ума здесь что ли все посходили?! Сплошная обдираловка!». Знаете, мистер, если Вам не по карману, то возьмите то, что можете себе позволить! Только я очень прошу Вас, пожалуйста, не дышите на меня своим трёхнедельным перегаром! Меня и так тошнит!» – недовольно выпалила Патрисия, обернувшись к мужчине. «Ой-ой! Ну надо же! Какие мы нежные и богатые! И не дыши на них, и напитки берут по сотне баксов! Куда уж нам до вас! Зажрались вы все! Вот, что я вам всем скажу! Тьфу на вас!» – продолжал свою песню дебошир. Патрисия положила на прилавок свой телефон, открыла сумочку и, достав из неё три банкноты по пятьдесят долларов, протянула бармену. «Вам добавить?» – обратилась она к дебоширу. «Спасибо! Обойдусь без Ваших подачек!» – грубо огрызнулся тот, набирая в ладонь из своего потёртого портмоне мелочь. «Ну, как хотите! Более предлагать не буду! Даже не надейтесь!» – отрезюмировала Патрисия, закрывая свою сумочку, – «Дак что Вы там говорили насчёт страхов?». Бармен стоял чуть возбуждённый от только что услышанного. «Насчёт каких страхов?» – растерянно спросил он. «Понятия не имею!» – бросила она в ответ, – «Вы же разговор затеяли – не я. Так что давайте, вспоминайте, или я пойду». В мгновение перезагрузив мозг, он снова словил тему и продолжил: «А-а, Вы об этом! Так вот – лично я считаю, что бояться авиаперелётов не стоит! Говорю Вам, просто не бойтесь их и всё! Знаете, их бояться глупо. Ведь на всё воля божья. Или, как говорится, от судьбы не уйдёшь. Просто расслабьтесь и вперёд. Как говорится – на небеса. Упс! Пардон! В хорошем смысле этого слова, конечно же! Ну, в том смысле, как лозунг. В общем, что-то типа «вперёд в полёт». А в страхе перед этим нет абсолютно никакого смысла. Страх разрушает. Жизнь и так коротка. Нужно наслаждаться полётом, выкинув все страхи из головы. Поэтому, выше нос и с улыбкой на лице вперёд к радости и счастью. К тому же, как говорил мой дедушка, когда мы умрём, мы всё равно об этом не узнаем». Проговорив это, он смотрел на Патрисию в ожидании её ответной реакции. Но её реакция была не та, которой он ожидал. «Да» – бросила она коротко и сухо, кивнув ему в ответ, при этом состряпав на своём лице такую улыбку, которую при виде со стороны скорее можно было бы назвать улыбкой разочарования, или сожаления. «А с чего это вы взяли, что я боюсь летать?» – спросила его Патрисия влёт. «Красотка, вроде Вас, не испытывающая страха перед полётом, едва ли будет заказывать перед посадкой на борт 500 граммов напитка, способного в таком количестве свалить жеребца, вроде меня». Он снова улыбнулся, но в этот раз в его улыбке явно усматривались вопросительные нотки. Патрисия задумалась на мгновение. «М-да, пожалуй, Вы правы, но…» – ответила она и задумалась на мгновение. «У меня задержка рейса, и я ещё закажу. И, кстати, какое Вам дело до того, чего я боюсь, а чего нет?» – с лёгкой ухмылкой сказала она и продолжила: «Вы лучше за собой смотрите! И ещё, Вы мне сдачу не дали, мистер жеребец, или как Вас там! Займитесь делом!». «Эдвард!» – сказал он ей в ответ. «Что?» – спросила она, глядя на него. «Я говорю меня зовут Эдвард. Но, друзья называют меня просто Эд, или Эдди» – ответил он, наливая пиво очередному клиенту и указывая ей на сдачу, лежащую на стойке. «Окей, окей! Но, жеребец Вам больше подходит. Сдачу оставьте себе!» – бросила она, снова помолчала и, резко отвернувшись от стойки, закрыла на секунду глаза. Так она постояла десять секунд, слегка помотала в стороны головой, состроив гримасу, подобную той, когда человек, которому задали вопрос не понимает, о чем идёт речь. Затем она бегло осмотрела зону, на которой были расставлены столики из тёмного стекла и стулья с высокими плетёными спинками и хромированным каркасом. Она сразу же заметила один столик в дальнем углу, за которым сидела женщина ослепительной внешности, с черными смолистыми волосами и причёской в стиле каре. «О, Боже! Не может быть! Сандра Баллок! Собственной персоной! И где? Здесь, в этом зале!» – промелькнуло в её голове. Постояв несколько секунд в растерянности, Патрисия направилась в сторону той самой дамы. По телу забегали мурашки. Она вдруг словила весьма необычное чувство. Это было словно предвкушение. Предвкушение встречи со знаменитостью. Сделав ещё несколько шагов, глядя на даму она засомневалась. «Ты с ума сошла. Это просто исключено. Где угодно, только не здесь. Она же звезда! Что бы она делала здесь? К тому же одна? Да ей бы проходу не дали!» – думала Патрисия, шагая черепашьими шагами, – «И вообще, что ей делать здесь, в Торонто? Хм… А может быть она прилетала к своему другу Киану Ривзу? Он ведь канадец. Кстати, насколько я помню, он вырос, как раз таки, здесь, в Торонто. Нет, Сандра и Киану не дружат вовсе. Да и теперь то ведь он живёт в Калифорнии. И, между прочим, рядом с моим родным Глендейлом, если что. Полчаса на автобусе. Я ведь не раз проезжала мимо его дома. О, да! Голливудские холмы! Chateau Marmort! Просто круть! Кстати, мать Киану зовут так же, как и меня. Хотя, это просто бред. Какой Ривз? Какая Сандра? А в принципе…было бы супер, если бы это была она!». Всё это она успела обмозговать за эти короткие пятнадцать секунд. Приблизившись же на расстояние вытянутой руки, Патрисия наконец осознала, что это действительно была не она. Не Сандра. Но, так или иначе, взглянув на неё так близко, Патрисия призналась сама себе, что сходство было просто поразительным. Чуть развалившись в позе «нога-на-ногу», дама сидела лицом к залу, потягивая через трубочку какой-то коктейль и весьма оживлённо с кем-то разговаривая по сотовому. Патрисия подошла к столику. «Здесь свободно?» – спросила она почти шёпотом. Дама молча кивнула головой, на секунду закрыв глаза, тем самым давая понять, что она совсем не против, чтобы посторонний человек сидел рядом и был в курсе того, о чём она беседовала с кем-то. Как только Патрисия присела за столик, дама рассмеялась, попрощалась с тем, с кем только что вела беседу и, нажав «отбой», небрежно бросила телефон на столик. «Это моя старшая» – проговорила она, глядя на Патрисию и указывая на свой телефон. После короткой паузы она затараторила: «Ждёт меня дома, но, склоняется к тому, чтобы завести-таки свою старенькую клячу, доставшуюся ей от отца и приехать в аэропорт, чтобы встретить меня». Дама продолжала что-то говорить, а Патрисия, бегло разглядывая её, вдруг задумалась, обратив внимание на то, что та была очень ухожена и весьма недурна собой. Утончённые черты лица, ярко выраженные красивые скулы, пышные губы, узкий ровный нос с чуть вздёрнутым кончиком, ухоженные руки, недешёвый маникюр, длинные ресницы, пышные волосы и большие тёмные глаза, от кончиков которых тонкой паутинкой разбегались немногочисленные морщинки. Нельзя было не заметить всю её модную одежду от кутюр: короткий белый стильный кардиган, чёрные замшевые туфли на высоком каблуке, строгие брюки под цвет туфлям, и рыжую кожаную куртку, что сейчас покрывала спинку стула позади неё. Весьма изящное ажурное золотое кольцо с бриллиантами на среднем пальце левой руки и обручалка с алмазной огранкой на безымянном пальце правой прекрасно дополняли друг друга, а золотые часики с овальным циферблатом и необычный золотой браслет в виде ящерицы благородно украшали её запястья. Довольно массивная золотая цепь с подвеской в виде иконы на шее особенно бросалась ей в глаза, поскольку такой размер был не особо характерен для белых женщин той части Штатов, в которой она родилась и жила до поступления в колледж. «Да-а, эта дамочка себя любит! Нет никаких сомнений! Сандра Баллок отдыхает!» – подумала Патрисия, – «Таких видно за версту!». По её акценту Патрисия сразу поняла, что та из России, или какой-нибудь другой славянской страны, а судя по обручальному кольцу на правой руке, она предположила, что она, вероятно, уже не замужем. Она также сходу почувствовала в воздухе Шанель номер пять, который не могла спутать ни с каким другим. Дама протянула ей руку, улыбнулась и представилась: «Я Ольга».

«Я Патрисия» – сказала она в ответ слегка неуверенным голосом, приняв рукопожатие, – «Родители называли меня Патти. Или просто Пат». «Чудесное имя, милочка!» – бросила ей Ольга, широко улыбнувшись и взглянув на свой телефон, издавший звук поступившего смс. «Спасибо!» – ответила Патрисия улыбнувшись и слегка кивнула Ольге, – «Знаете, не посчитайте это смешным, но я, увидев Вас пару минут назад, с первого взгляда приняла Вас за…». «Так, слушай, Патрисия, давай так – переходим на Ты. Окей? Это первое», – сходу перебила её Ольга, – «Второе, насчёт того, за кого ты меня прияла, – я уже поняла. И это не удивительно, потому что все – и те, кто знает меня, и те, кто видит впервые – говорят, что я на неё похожа. Я уже привыкла к этому. Скоро и ты привыкнешь. И перестанешь обращать на это внимание. Тебе всё ясно?». «Вполне» – бросила с улыбкой Патрисия и тут же полюбопытствовала, – «Шанель пятый?». «Прости?» – произнесла Ольга. Патрисия хотела было уже переспросить, но Ольга, молниеносно схватив суть вопроса, поднесла своё запястье к носу и ответила: «Он самый! Обожаю его!». «Мне он тоже нравится! Моя мама любила Шанель. С детства знаю этот запах» – сказала Патрисия. «Не отрицаю, дорогая! Он воистину великолепен!» – восторженно проговорила Ольга, коснувшись экрана своего телефона и слегка приблизившись лицом к столу чтобы прочитать текст сообщения. «Я так и знала» – сказала она. «Моя девочка. Моя любимка. Обожаю её. Вся в своего отца». «Что?» – спросила Патрисия, сделав вид, что ей интересно. «Я так и знала, что она заведёт этот старый драндулет» – засмеявшись ответила Ольга. «Несмотря на то, что Джесс была ещё такой юной, отец всё время брал её с собой в гараж. Сначала она подавала ему гаечные ключи, но, спустя какое-то время, она уже знала, как устроен двигатель, знала, что и как называется. И вот результат.  Моя дочь – потомственный автомеханик». Она на мгновение уставилась на свой фужер и задумалась о чём-то. Затем посмотрела Патрисии прямо в глаза и продолжила: «Обожаю её. Она – сильная. Я иногда любя называю её «моя пацанка». Хотя у неё есть прекрасное имя. Джессика! Ещё до того, как она родилась, когда я бережно носила этого ангелочка под своим сердцем, Дэйв настоял, чтобы мы назвали её в честь его матери». Тем временем, бокал Патрисии был наполовину пуст, и она ощущала, как приятное чувство тепла и хмеля растекается внутри, будто наполняя своим чудодейственным свойством каждую мышцу, каждую клеточку её тела, постепенно растворяя чувство страха, тревоги и волнения. Она невольно подумала о том, что алкоголь действительно делает своё дело и мало-помалу стала осознавать, что ей становится хорошо, даже несмотря на то, что через какой-нибудь час ей придётся загнать своё тело в железную птицу, подобную той, которая двадцать лет назад стала для неё самым жутким изобретением человечества, при одном только виде которой её бросало в дрожь от кошмарных воспоминаний. Она залпом осушила свой бокал с остатками виски, поставила его на стол и глубоко вздохнула. Тем временем Ольга что-то говорила без умолку и Патрисия, предавшись коротким воспоминаниям о том страшном времени её жизни, совершенно упустила смысл её слов. «Эй, Патти! Алло!» – весьма громко окликнула её Ольга. «Ты где?» – добавила она. «Что? Ой, прости. Я задумалась. Извини» – бросила в ответ Патрисия. «А как зовут твою дочь» – спросила она. В этот миг Ольга разразилась звонким смехом, широко раскрыв рот. «Ну ты даёшь!» – весело сказала она. «Я ей тут душу изливаю, понимаешь ли, а она в облаках летает» – выпалила Ольга и снова засмеялась. «Про какую из них ты спрашиваешь, Патти?» – спросила Ольга, пристально вглядываясь в глаза Патрисии. «Что «про какую?» – спросила Патрисия. «Ха. Да ты что, Пат?» – бросила Ольга. «Я говорю, младшенькая моя – ангелочек. Божий одуванчик. Люблю её зацеловывать везде-везде. Она недотрога. Для всех. Кроме мамочки, конечно. Знаешь, как она пахнет? Лавандой! А ещё ромашками и мёдом! А ещё розами. Она мой самый вкусный ребёнок! Её зовут Роузи. Но, это слегка ласкательное имя. А так, её имя Роуз. А старшую – Джессика. Я тебе уже говорила. Джессике тридцать один, а милашке Роузи скоро исполнится двадцать. Роуз самая вкусная и нежная. А Джесс – самая сильная, умная и независимая. Ты не думай, я люблю их одинаково сильно. Потому что каждая из них часть меня – Мои кровиночки!». Она помолчала задумчиво, а потом продолжила – «Когда родилась Джесс, мне едва исполнилось девятнадцать, а Роуз-ангелочек появилась, когда мне было уже тридцать». Она глубоко вздохнула. «Роузи, Роузи, моя девочка. Дома осталась. Здесь, в Торонто. Присматривает за дедушкой. За моим папой, стало быть. Будет рядом с ним пока я не вернусь. Ему восемьдесят!» – проговорила она, задумалась на мгновение, уставившись на свой фужер – «Ты знаешь, мы обязаны держать престарелых родителей рядом с собой, Пат! Беречь их, заботиться о них! Ибо они дали нам жизнь! Ведь это самое дорогое, что есть на свете! Мой папочка всю жизнь заботился обо мне. Когда я начала взрослеть, он всегда хотел знать где я, с кем, куда иду и когда вернусь. Он всегда так переживал за меня и боялся, что со мной может что-нибудь случиться. И я всегда держала его в курсе того, где я и всё ли у меня в порядке. Знаешь, более двух с половиной тысяч лет назад, древний мыслитель и философ Китая Конфуций сказал, что когда твои родители живы, ты не должен отлучаться от них далеко, а если и отлучаешься, то твоё место пребывание обязательно было им известно. Теперь, когда он стареет, я забочусь о нём. Мы живём вместе, и я испытываю от этого чувство обыкновенного счастья! И знаешь, я считаю, что Конфуций был прав! Нужно быть ближе к своим родителям! Я каждый день звоню и разговариваю с ним. С работы, из командировки, из бакалейной лавки, откуда угодно, когда по каким-то причинам задерживаюсь домой. Я его единственная дочь. Он во мне души не чает. И я делаю всё, чтобы он не волновался. Как-то так, Пат». Патрисия, сидела опустив голову и уставившись куда-то в стол. Затем она взглянула на Ольгу и сказала: «Ты права». На её глазах были слёзы. Ольга пригубила свой коктейль и спросила: «Ты плачешь? Что с тобой, Патрисия? Что-то не так?». «Нет, нет! Всё в порядке! Спасибо! Просто какая-то соринка в глаз попала. Я сейчас» – бросила Патрисия, доставая из сумочки салфетку и зеркальце.  «Окей!» – проговорила Ольга, нажав на экран своего сотового. В воздухе повисла пауза. Ольга погрузилась в мир сообщений, которые то и дело приходили ей на телефон. Патрисия вытерла слёзы, посмотрела на себя в зеркало, а затем, убрав его обратно, спросила: «Кстати, Оль, ты тоже летишь в Калгари?». Ольга не ответила, уставившись в экран своего девайса, читая в нём что-то. «Ольга?» – снова спросила она. «Что? Что ты спросила, Пат? Я тут просто немного сообщения проверила и не расслышала тебя» – ответила та запоздало. «Нет-нет, ты проверяй, проверяй, Оль! Проверяй свои сообщения! Прости, что отвлекла тебя!» – словно оправдываясь произнесла Патрисия. «Слушай, Пат! Знаешь, что я скажу тебе? Завязывай с этой излишней сентиментальностью! Хорошо? Я человек простой, приземлённый! Давай уже начнём общение без всяких там простите, извините и всё такое! Ну, я имею в виду если без особого повода, конечно! Окей? Извиняться по таким пустякам не стоит, дорогая! Хорошо!» – бодро и весело произнесла Ольга, дружески хлопнув Патрисию по плечу при этом приподняв брови и улыбнувшись ей. «Я поняла!» – просияв ответила Патрисия. «Ну вот и чудненько!» – с улыбкой выпалила Ольга, – «А теперь давай, валяй! Спрашивай снова то, что я не расслышала!». Патрисия рассмеялась, а затем сказала: «Я спрашиваю ты тоже летишь в Калгари?» – снова спросила Патрисия уже с улыбкой. Ольга молча кивнула в ответ. Патрисия вдруг подумала о том, что было что-то особенное в жизни Ольги, что связано с Роузи, и что это «что-то» вызывает у неё весьма волнительные воспоминания. Патрисия была слишком воспитана, чтобы не понимать, когда и какие вопросы нужно задавать людям. Помолчав с минуту, Патрисия продолжила: «Позволь спросить, сколько тебе лет? Ты, конечно, можешь не отвечать. Прости моё любопытство». «Ой, не спрашивай!» – бросила Ольга в ответ. «Я думаю, что тебе максимум лет сорок» – сказала Патрисия с прищуром. «Ха! Ты мне явно льстишь, подружка» – задорно ответила Ольга. «Отнюдь! Глядя на тебя, я действительно так думаю!». «Ты знаешь, а я действительно ещё совсем молода и стареть не собираюсь!» – оживлённо проговорила Ольга, подняв указательный палец вверх, как бы отмечая важность сделанного ей заявления. «Ты выглядишь потрясающе!» – продолжала Патрисия с улыбкой. «Ну ладно, ладно!  Как бы то ни было, я говорю тебе спасибо! Мне приятно! Можешь считать, что твой комплимент принят!» – благодарно ответила она и продолжила: «Кстати, очень хорошо, что ты напомнила мне о моём возрасте! И знаешь почему, Пат?». «Почему?» – спросила Патрисия, наморщив лоб. «А потому!» – бросила Ольга и широко улыбнулась. «Нет ну правда, Оль, почему? Не томи уже! Колись!». «Ладно, скажу, будь по-твоему! Потому что сегодня, одиннадцатого сентября две тысячи двадцать первого года от Рождества Христова – мой юбилей! Мне сегодня пятьдесят, Пат!» – проговорила Ольга. Помолчав мгновение, она задумалась, уставившись в одну точку, а затем бросила вдогонку: «Боже мой! Пятьдесят, разрази меня гром!» – почти прокричала Ольга. «В смысле?» – вопросительно взглянув на неё бросила Патрисия, широко раскрыв свои и без того большие зелёные глаза. «В прямом, Пат, в прямом» – ответила та. «Ну и дела!» – произнесла Патрисия. Она вынула из сумочки свой паспорт и протянула Ольге, загадочно улыбаясь. Развернув паспорт, Ольга стала вчитываться в данные на первом листе. С участка три на четыре сантиметра глядела милая мордашка Патрисии. «Так-так. Стало быть, ты у нас Патрисия Джонсон. Прекрасно звучит. Я бы даже сказала звучит громко! Патрисия Джонсон! Вы только послушайте! Пат, не сочти за сарказм! Мне правда очень нравится твоё имя и фамилия! Только я не совсем понимаю, для чего ты сейчас показываешь мне свой паспорт, дорогая?» – весьма оживлённо промолвила Ольга, – «Кстати, ты на фото – нереальная красотка, Пат!» – широко улыбаясь продолжала Ольга. «Да ты дату смотри! Дату моего рождения! – бодро проговорила Патрисия, словно подсказывая слово из кроссворда, которое Ольга никак не могла разгадать. И, наконец, Патрисия увидела, как тёмные, словно вишни глаза новой подруги широко раскрылись в изумлении. «О мой бог!» – удивлённо прошептала Ольга, добавив к этому ещё одну короткую нецензурную фразу, которую в общественном месте вслух произносить не принято. «Пат, я в шоке! Да ну?! Не может быть! Одиннадцатого сентября семьдесят седьмого?» – восторженно произнесла Ольга. Она открыла сумочку и стала копаться в ней. «Ну надо же! И ведь ты подсела именно ко мне! Это судьба, Пат! ей Богу судьба!» – проговорила она, а затем вынув из сумочки свой паспорт, протянула его Патрисии со словами: «На-ка вот, глянь!». Патрисия взяла паспорт, раскрыла его и стала вчитываться, произнося вслух: «Ло-пу-хи-на Ольга, национальность русская, дата рождения одиннадцатое сентября одна тысяча девятьсот семьдесят первого года, место рождения Новосибирск, Россия. Ну и ну! Ты русская! И день рождения у тебя, действительно, сегодня». Произнеся это Патрисия улыбнулась, возвращая Ольге её паспорт. «Хм-м… а ты что думала? Я вру тебе? Ну ты даёшь! Смотри, а то ведь я и обидеться могу! Слышишь?» – импульсивно бросила Ольга, убирая паспорт обратно в сумочку. Патрисия слегка смутилась и в этот миг на её лице читалась растерянность словно она была виновна в чём-то, а на лице мгновенно выступил лёгкий румянец. Заметив это, Ольга вдруг засмеялась, протянула руку через стол и, по-дружески хлопнув Патрисию по плечу, проговорила: «Ладно, ладно! Не дрейфь! Всё в порядке! Бить не буду! Обещаю! И обижаться, тоже – не в моих правилах! Ты знаешь, я сегодня проснулась, совершенно не осознавая, что за день!» – продолжала Ольга, – «Вот дела-то! Да и ладно! Бог с ним! Ты знаешь, Пат, я просто терпеть не могу свой день рождения! Ненавижу, можно сказать! Тем более юбилей!». Ольга, болтая без устали, вошла в такой кураж, что сама не заметила, как закурила прямо за столом. Заметив это, бармен поднял в верх руку, молча помахал, привлекая её внимание, и, используя язык жестов, поднёс два пальца к своим губам, имитируя курение сигареты, после чего скрестил руки перед своим лицом, давая понять, что в помещении не курят. Заметив это, Ольга создала стеснённый вид, приложила правую руку к груди, слегка кивнув ему и быстро утопила окурок в своём фужере с «Маргаритой». Снова бросив беглый взгляд на бармена, Ольга посмотрела на Патрисию, которая сидела с выражением лица, как будто это она сама только что закурила. «Ольга, ты что! Посмотри на табличку вон там, на стене! На ней написано, что за курение в помещении аэропорта штраф тысяча канадских долларов!». «Какая такая табличка? Где? Я очень плохо вижу, Пат! Знаешь, у меня с детства один глаз плюс шесть, а второй – минус шесть диоптрий!» – по-юношески придуриваясь ответила Ольга. Но, не в силах оставаться серьёзными даже в такой ситуации, они помолчали пару секунд, посмотрели друг другу в глаза и разразились смехом. «Слушай, Пат, мне сдаётся, мы захмелели!» – икнув сказала Ольга. И они снова рассмеялись. «Слушай, я тут бычок закинула в свой фужер. Вот дела то!» – тихо промолвила Ольга, покачала головой из стороны в сторону. «Да-а, конец всему!» – бросила в ответ Патрисия. Но, всё сильнее ощущая действие виски внутри себя, вдруг выпалила: «Слушай, Ольга, это повод заказать ещё по стаканчику!». «Почему бы и нет?!» – парировала Ольга. «Первой угощаю я! Хотя мы обе сегодня именинницы, но у меня юбилей! А там, дальше, посмотрим» – сказала она, удаляясь к стойке бара. На мгновение остановившись, она обернулась, поднесла ладонь к уголку губ, как если бы не желала, чтобы её вдруг услышали и произнесла почти шёпотом: «Заодно и перед барменом-красавчиком извинюсь за сигарету». «Он не красавчик, а жеребец. Во всяком случае он сам себя так назвал полчаса назад!» – крикнула ей в след Патрисия. Но, Ольга уже не слышала. Она просто захохотала и со скоростью пули подлетела к стойке бара. Тем временем Патрисия взглянула на табло движения рейсов, отыскала на нём АС 135 Air Canada и прочитала «задерживается до десяти вечера». В этот момент она вдруг подумала о Стиве: «Он так меня ждёт! Я тоже очень хочу поскорее попасть в его объятия. Боже мой! Да что же происходит то? Почему задержка? Что не так с этим самолётом?» – думала она, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. «Блин! Будь он не ладен этот самолёт!» – вырвалось у неё вдруг. Но, осознав смысл собственных слов, она тут же перекрестилась и принялась повторять про себя: «Господи, сделай так, чтобы всё прошло гладко! Спаси и сохрани мой самолёт!». Она посмотрела на Ольгу, которая о чём-то мило беседовала с барменом. Зал оживился. За соседним столиком Патрисия заметила одиноко сидящую пожилую даму, которая разговаривала с кем-то по телефону: «Да, задерживаемся, милая. Да. Не знаю. Ничего страшного. Всё будет хорошо, милая. Да. Потерпи немного. Скоро мы с папой прилетим. Как Том? Да? Ну и замечательно! А Тина? Да ты что? Надо же! Я знала, что она справится! Поцелуй их от нас с дедушкой! Ну всё! Пока-пока! Ждите нас. Нет, нет, встречать не нужно. Майкл встретит. Конечно. Укладывай детей, и сама отдохни как следует. Целую!». Женщина нажала на сброс и посмотрела на часы. В этот момент за её столик подсел высокий седой мужчина в очках. На вид ему было лет семьдесят. Он улыбнулся ей, снял пиджак и повесил его на спинку стула. «Ну что? Что нам заказала наша милая старушка? Ты смотрела меню?» – с лёгкой одышкой произнёс он. «Слушай, милый старичок, меню я не смотрела. Это первое» – с некоторой строгостью ответила женщина. «А второе что?» – спросил мужчина. «Дорогой, здесь тебе не ресторан, между прочим. Ни официантов, ни меню» – сказала она. «Неужели ты на заметил, что это просто дешёвый бар. А меню, как ты выразился, приклеено скотчем к полированной дощечке вон там, у стойки. Так что, побудь моим официантом, иди и принеси бабушке что-нибудь покрепче. А то, видимо, сидеть нам здесь ещё долго». «Ой, ой, ой, какие мы строгие! Надо же! Можно подумать! Королева нашлась!» – с важной, но шутливой мимикой на лице сказал мужчина. «Давай, давай, котик! И сэндвич не забудь! Кстати, что там сказали насчёт задержки самолёта? Уточнил?» – спросила она. С отсутствующим видом, осматривая зал вокруг, он без особого волнения ответил: «Да, ну их! Сказали, что что-то с двигателем». Помолчав мгновение, он спросил её: «Ну и что же изволит выпить моя королева? И какой сэндвич предпочтёт?». «Возьми, наверное, какой-нибудь коктейль не очень крепкий, а остальное – на твоё усмотрение, котик» – ответила она. «Слушаюсь» – сказал мужчина, вставая со стула. «Кстати, а что они сказали насчёт нашего вылета? Когда мы полетим? Нам дадут другой самолёт?» – спросила она. «Нет, сказали, что будут ремонтировать наш. Загрузка слишком велика и свободных самолётов для замены у них нет. Как закончат – так сразу на посадку» – сказал он, удаляясь к стойке бара. «Что-то с двигателем?!» – повторила про себя Патрисия. «Я так и знала, что всё пойдёт не так, как мне хотелось бы. Нет, я сейчас точно выйду отсюда и поеду к Стиву на поезде! Плевать на эту встречу выпускников! Плевать на первый класс! Плевать на Амстердам!» – подумала она. Её сердце вдруг быстро и тревожно забилось, а мысли вновь понесли её в тот самый день. До приступа паники оставался один шаг.

Не смотря на общий гул, Патрисия попыталась медитировать, как её учил Стив в годы студенчества. Тогда она жутко переживала каждый раз, когда наступала пора сдачи экзаменов. Она с детства обладала особой смекалкой и находчивостью. Отец видел в ней потенциал и с четырёх лет регулярно развивал её способности, решая вместе с ней логические задачки и разгадывая кроссворды. Двадцать пять лет он проработал егерем и излазил почти все северные лесные территории штатов Миннесота, Мэн, Пенсильвания, примыкающие к Великим озёрам на границе с Канадой, а также леса Скалистых гор на западном побережье, простирающиеся вдоль штатов Вашингтон, Айдахо и Монтана. Он был прирождённым лесником, знал все тонкости и премудрости выживания в самых суровых условиях, преподавал эту науку в сельской школе недалеко от их дома. Местные жители и ученики шутя называли его «Рембо». В сердцах ему нравилось это прозвище, ибо он испытывал истинную страсть к тому, чем занимался. Семья, лес, наука выживания, передача знаний и опыта были смыслом его жизни. Учил этому он и свою единственную и любимую дочь. Маленькая Патрисия очень гордилась им, рассказывая всем в округе, что её папочка настоящий Робин Гуд. Мама Патрисии очень любила детей и работала учителем в одной из начальных школ в Лонг-Бич. Она души не чаяла в своей дочери и это было взаимным. У них было на троих одно огромное безоблачное и нескончаемое счастье, но в один из дней небеса распорядились иначе. Медведь-шатун отправил её в мир иной, когда Патрисии едва исполнилось четырнадцать. Для юной Патти это был первый в жизни серьёзный удар, оправиться от которого ей так и не удалось. Отец овдовел и до самой своей смерти так и не смог связать свою личную жизнь с другой женщиной. Так уж он был воспитан и такие сильные чувства он испытывал к матери Патрисии. После смерти мамы в юношеской душе Патрисии наступило опустошение и смертная тоска. И не известно, как бы сложилось становление девочки как человека, если бы не её отец, который стал для неё всем на свете.

Звонкий голос Ольги вновь вернул Патрисию в реальность. «Итак, дорогая, мне сегодня пятьдесят. Тебе, стало быть, сорок четыре! Так?» – проговорила Ольга, протягивая Патрисии почти полный стакан виски со льдом. Та кивнула в ответ и приняла стакан. «Сейчас ещё сэндвичи подогреют, дорогуша». Но, прежде чем Патрисия успела что-либо сказать, Ольга наклонилась к её плечу и бархатным, томным голосом прошептала ей на ухо: «Слушай, Пат, а бармен-то и в самом деле жеребец с виду! Брутал! Кстати, он из Торонто! О, Боже, какой типаж! Какой голос! Я бы его оседлала! И укротила! Короче, обуздала бы как дикого жеребца! Ух-х!» Патрисия услышала в её голосе такое вожделение, что невольно, несмотря на своё волнение, почувствовала, как где-то там, глубоко внутри неё пробежала искра возбуждения. Почти выхватив стакан с виски из рук Ольги, Патрисия залпом осушила его, занюхав рукавом своей блузы. «Ого! Ничего себе! Толчки не слабые, как говорят в России! Слушай, это прямо по-русски, дорогая! Браво! Нужно будет исследовать твоё генеалогическое древо! Твои корни явно пахнут Россией» – почти изумлённо сказала она и засмеялась. «Пат, что с тобой? Тебя трясёт! На тебе лица нет! Как ты себя чувствуешь? Что-то случилось?». Патрисия снова почувствовала, как горячая волна растекается в желудке и, помолчав мгновение, стала ощущать, как волнение потихоньку отступает. «Не парься, всё в порядке. Просто я услышала, что у нашего самолёта что-то с двигателем» – ответила Патрисия. «Ты боишься летать, Пат? Да ну, брось, это самый безопасный вид транспорта. По статистике» – с уверенным лицом сказала Ольга. «Хотя» – продолжила она и в тот же миг замолчала, задумавшись и уставившись в какую-то невидимую точку. Так она помолчала с минуту и попыталась продолжить тему о самолётах, но Патрисия, уже слегка опьяневшая, сделав резкий выдох, сменила тему и сказала ласково, прищурив глаза: «Слушай, Ольга, а ты ещё та штучка, как я посмотрю!». И затем продолжила: «Ах ты шалунья! «А почему нет? А что такого особенного то, Пат?» – бросила Ольга, слегка отодвинув свой стул и присаживаясь снова к столу. «Ладно, кончай» – сказала Патрисия. «В конце концов, подобные штучки ты спокойно можешь вытворять со своим мужем. Флирт, ролевые игры и всё такое!». Улыбка Ольги куда-то вмиг улетучилась после этих слов. «У меня нет мужа, дорогая» – ответила она, глядя на Патрисию уже печальными глазами, в которых можно было разглядеть слёзы. «Он погиб». «Прости» – сказала Патрисия. «Ничего страшного» – ответила Ольга. «Все мы там будем когда-то. Каждый в своё время. И как бы мне ни было тяжело в тот день, когда мне сообщили, что моего Дэйва больше нет, я собрала всю свою волю в кулак и сказала себе: «Ольга, ты сильная, ничего не бойся, нужно жить дальше! И знаешь, я действительно смогла! Я смогла! После того, что мы с Джессикой пережили тогда, я перестала бояться. Ей тогда было лишь одиннадцать. А моя маленькая пчёлка Роузи тогда жила внутри меня и ещё не успела появиться на свет. Я была на восьмом месяце, когда Дайв покинул нас навсегда. Они так никогда и не увидели друг друга. О, Боже, как он её ждал. Как он целовал мой животик, гладил его, подолгу разговаривая с Роузи. И знаешь, как это бывает, она, слыша его голос, приходила в такое движение, там, внутри меня. Я думала, что она вот-вот выйдет наружу. Вот так. Ты знаешь, у нас было счастье. Бескрайнее и безоблачное счастье. А потом его вдруг не стало. Просто не стало и всё. В один миг мир опустел. Это было ужасно, Пат. Время как будто остановилось. Я оплакала его уже после похорон. Хотя, признаюсь тебе, хоронить было нечего. Лишь пара фрагментов». Глубоко вздохнув, она помолчала несколько мгновений, глядя в точку, а затем продолжила: «Вот с тех самых пор я ничего не боюсь. Не знаю почему. Просто не боюсь и всё! Разве что только за своих девочек и за папу. Но, не более того. И ты не бойся! Ничего не бойся». И Ольга заплакала. Патрисия, прослезившись от услышанного, протянула свою руку через столик и положила её на руку Ольги со словами: «Ольга, я знаю тебя всего лишь пару часов, но уже горжусь тобой! Держись!  Я с тобой!». «Спасибо, милая, спасибо. Я ценю это» – сказала в ответ Ольга и, подобно тому, как это только что сделала Патрисия, она одним залпом опрокинула внутрь себя свой виски, встала и подошла к ней. «Что?» – удивлённо спросила Патрисия, вытирая слёзы. Но та, уже не говоря ни слова, обняла её за шею, поднесла свой нос к её волосам и сделала пару глубоких вдохов, втягивая аромат её волос. Патрисия, сходу не поняв, что произошло, сидела, пребывая в лёгком недоумении. Ольга, вернувшись на своё место, улыбнулась, посмотрела на неё со словами: «Пат, не парься! Так делают русские, когда нечем закусить». Посмотрев друг другу в глаза пару секунд, они рассмеялись.

Тем временем пицца, заказанная Ольгой, была подогрета, и бармен за стойкой сделав издали пару щелчков, привлёк их внимание, и, подманивая к себе кистью руки, предложил подойти. «Пат, пицца готова. Я схожу, заберу. Не то, мой жеребец Эдди продаст её кому-нибудь. А я ведь уже заплатила» – бросила Ольга и удалилась к стойке. Патрисия посмотрела на часы, висевшие на стене. Без четверти одиннадцать вечера. Их рейс задерживался уже более чем на два часа. Вдруг, она почувствовала вибрацию телефона в своём кармане. Она достала его, и увидела на тёмном экране значки, показывающие четырнадцать пропущенных звонков, два смс и одно аудиосообщение по WhatsApp. Она разблокировала экран и первое, что она увидела, снова повергло её в шок. На экране высветилось: «Торонто-Калгари самолётом: 2715 км. Время в полёте 3 ч.41 мин.». «Чёрт» – выругалась вслух Патрисия и быстро закрыла эту страничку. Мгновением позже она обнаружила, что все пропущенные вызовы и сообщения были от Стива. Патрисия открыла первое смс. «Ты где, малышка? Почему не отвечаешь? У тебя всё в порядке? Как твоё самочувствие? Что с анализами? Что сказали в клинике? Надеюсь, всё в порядке и не о чем беспокоиться? Я очень сильно волнуюсь! Как только прочитаешь это смс – перезвони!». Она подумала, что перезвонит ему сразу после того, как прочитает и прослушает все его сообщения и продолжила читать. Попытавшись открыть следующее сообщение, она обнаружила, что на экране написано о том, что данное сообщение повреждено. После третьей неудачной попытки открыть его, она нажала на ярлык WhatsApp, затем на строчку сообщения с фотографией Стива и, нажав на треугольник, запустила его аудиосообщение. В помещении было слишком шумно и Патрисии пришлось поднести микрофон к уху.  Прилив крови хлынул к её лицу, как только она услышала его голос.  Мгновенно она испытала чувство успокоения. «Дорогая, у тебя что, задержка рейса? Надеюсь, ты успеваешь домой завтра до шести вечера? Ты ведь помнишь, что наш вылет завтра в десять вечера? И ещё, любимая, слушай, я тут подумал, а-мм, а что, если мы по приезде в Амстердам пригласим поужинать Денниса и Марселя? Сейчас они оба женаты. У Денниса двое детей, а у Марселя четверо! Представляешь?!». Он вдруг неожиданно замолчал, но она слышала его дыхание. Патрисия была слишком умна, чтобы не понять, что в тот момент Стив подумал о том, что начал говорить о детях напрасно. Она нажала на паузу и едва не разрыдалась. Сделав пару глубоких вдохов, она вновь нажала на воспроизведение и его голос зазвучал вновь: «Ты ведь помнишь их? Они учились в нашем университете со мной в одной группе. Их ещё на четвёртом курсе застукали в вашем спальном корпусе, переодетых в дамские платья. Так они пытались остаться незамеченными. Но их, всё же, поймали, как они ни прятались под кроватями в спальне у девчонок. По-моему, та спальня была рядом с твоей.  Помнишь? На следующее утро их отчитывали на общем сборе перед всем университетом. А перед сбором директора заставил их надеть те самые платья. Мы все чуть не умерли тогда со смеху. Я до сих пор ржу не могу, вспоминая тот случай. Хотя я уверен, что тогда им было не до смеха. Да, уж. Их ведь чуть не отчислили. И вообще, какое тогда было замечательное время! Скажи? И ещё, я хотел сказать тебе…я хотел сказать». Он снова замолчал. Сердце Патрисии готово было выпрыгнуть из груди в ожидании того, что сейчас произнесёт Стив. Она не слышала ничего и никого вокруг в ожидании тех слов, которые так желала сейчас услышать. И она услышала их. «Я люблю тебя. Слышишь? Люблю больше жизни! И я жду! Прилетай скорей!» – произнёс он. Запись закончилась и Патрисия почувствовала, будто у неё выросли крылья, на которых она была готова тотчас улететь к любимому. Но, сейчас её ждали другие крылья. Железные. И их она боялась больше всего. Патрисия нажала на кнопку записи речи в WhatsApp и, сделав глубокий вдох-выдох, поднесла телефон к губам, – «Стив, милый, я тоже очень тебя люблю. Слышишь?». Её сердце билось словно загнанная птица. «О, Боже! Как же мне сказать ему это?», – подумала она, снова вспомнив сочувствующее выражение лица миссис Харрис, – «Ну почему же так всё происходит в жизни? Почему именно со мной?» – подумала Патрисия. Глаза вмиг стали влажными. Она глубоко вздохнула, уставившись в никуда.

Тем временем информация на табло обновилась, а голос в громкоговорителе объявил, что вылет их рейса задерживается ещё на два часа. При этом её сладострастное ощущение вдруг сменилось чувством волнения и тревоги, но в этот самый миг ей почему-то вспомнились слова бармена Эдварда и её внутренний голос в голове словно повторил его слова: «Ничего не бойся, Патрисия! На всё воля божья! Бояться глупо! Всё будет хорошо!». Патрисия понимала, что хмель достиг своей критической точки, но чувствовала себя довольно неплохо. Она вообще не особо хорошо переносила алкоголь и предпочитала пить соки, но, сегодня был особенный день, подобный тому, который стал для неё судьбоносным и который она не забудет никогда. Она снова нажала на экран телефона и увидела, что у неё есть ещё одно непрочитанное сообщение в мессенджере Viber. Она открыла приложение и обнаружила, что и здесь от Стива было одно текстовое сообщение, отправленное им чуть позже предыдущих смс и голосового на WhatsApp. Патрисия заметила на его аватарке их совместное фото и снова испытала прилив того чувства, которое может испытывать только та женщина, которая любит и любима. Улыбнувшись, она кликнула на иконку и прочитала: «Малышка, я лишь хотел напомнить тебе, что наш самолёт на Амстердам завтра. В 22:00. Калгари – Схипхол. Ну, в смысле Калгари – Амстердам. Ты ведь помнишь название нашего любимого аэропорта в Амстердаме?))) Авиакомпания KLM. Рейс KL 678. Летим на А-321. Шикарный лайнер! Погода завтра обещает быть отличной. Кстати, если помнишь, мы летим первым классом. Я просто хочу, чтобы нам было комфортно и приятно. Все-таки десять часов над океаном. Еда, напитки и всё такое. В общем – без ограничений. Уверен, тебе понравится. Всё для тебя, любимая. Жду тебя дома. Твой Стив. P.S. Кстати, большинство из наших одногруппников уже приглашены и так же прибывают завтра в Амстердам. В воскресенье в 10 утра запланирован «большой сбор» всех наших на главной площадке перед университетом. Вспомним наши линейки! А сама вечеринка в честь двадцатилетия нашего выпуска состоится в 17-00. Гуляем всю ночь напролёт! Это будет круто, дорогая! Я уже весь в предвкушении! Ладно, всё. Целую!». Окончив читать это послание, Патрисия уставилась в точку на стене, представляя, как всё это будет. «Боже, как классно! Я снова увижу их. Невероятно! Двадцать лет прошло!» Она пыталась мысленно воссоздать всю цепочку событий от настоящего момента до того, как все они все встретятся у здания университета, как будут рады встрече и как будут смеяться, вспоминая те лихие годы, годы их счастливой молодости. Но в этой цепочке было два лишних звена. Первое – сегодняшний бесконечный ночной рейс в Калгари. Второе – завтрашний перелёт из Калгари в Амстердам. И то, что завтра она будет лететь над океаном, прижавшись к сильному плечу Стива, значительно нивелировало её страх. Но то, что происходило сейчас, пугало её до безумия. Она хотела, чтобы эта ночь побыстрее закончилась. А ещё, она хотела спиртного. Растворившись в чувствах, не обращая внимания на шум музыки и людского гама вокруг, Патрисия положила руки на столик, опустила на них голову и погрузилась в сон.

«Ничего не бойся» – сказал ей отец. Он сидел за соседним столиком и пристально смотрел на Патрисию. «Ничего без промысла божьего произойти с нами не может. Ты любишь, а в любви нет страха. Совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Помнишь мы с тобой читали Иоанна Богослова? Боящийся не совершенен в любви. Твоя любовь совершенна, и она хранит тебя, милая! Поэтому, ничего никогда не бойся! Мы с мамой любим тебя». «Где же она, папа? Где мама? Я хочу её видеть» – произнесла Патрисия трясущимися губами. «Позже, дорогая. Не спеши. Всему своё время. Тебя ждут великие дела, доченька». «Папа, папочка, подожди же! Папа! Скажи мне, почему я…» – попыталась было спросить его Патрисия. «Милая, послушай меня» – сказал он, оборвав её, – «Не думай о том, почему ты. Думай о том, для кого ты». Его взгляд был наполнен печалью, но в то же самое время спокойствием и уверенностью. Уверенностью в своих словах. Он излучал тепло и надёжность. Его черты были слегка расплывчаты, но она не могла спутать этот образ ни с каким другим. Это был её отец. Её любимый папочка. Человек, которого она любила больше всего на свете. Быть может даже сильнее, чем она любила Стива. Затем он встал и подошёл к ней. Присев рядом, он взял её руку в свою и сказал: «Пэтти, проснись!». «Папа, я не сплю» – ответила она. И тогда он повторил: «Проснись, Пэтти!». Патрисия открыла глаза и увидела сидящую напротив Ольгу, которая держала в своей руке её руку, повторяя вновь и вновь: «Пэтти, проснись!». Патрисия, увидев её, разрыдалась. Ольга достала из сумочки носовой платок и протянула Патрисии со словами: «Пат, на вот, возьми. Всё будет хорошо, дорогая. Я с тобой». Патрисия взяла платок, вытерла слёзы и, высморкнувшись, вернула платок обратно. Ольга бубнила что-то, совершенно непонятное. Пытаясь прийти в себя, Патрисия никак не могла выбросить из головы то, что только что увидела во сне. С тех пор, как папы не стало, она никогда ещё так отчётливо не видела его, не чувствовала его присутствие. И она поняла – это был некий знак свыше. Немного успокоившись, Патрисия сказала: «Ольга, ты как будто читаешь мои мысли». «Ты о чём, Пат?» – спросила Ольга. «Вот об этом» – бросила Патрисия чуть ли не выхватывая из рук Ольги стакан с виски. Ольга слегка ошарашено взглянула на неё и сказала: «А-а, ты об этом». Патрисия пригубила виски и с жадностью набросилась на пиццу. Ольга смотрела на эту картину с улыбкой, и, кивая головой, произнесла: «Да ты ж моя маленькая! Дитятко с голодающего Поволжья! Кушай, кушай, моя милая. Мамочка ещё принесёт». Патрисия при этом уставилась на Ольгу, не понимая смысла только что произнесённых ей слов. «Это ты что только что сказала?» – спросила она Ольгу. «Знаешь, мой отец русский, а мать украинка» – начала Ольга. «Я это и так поняла. По твоему имени. И по акценту» – парировала Патрисия. «Надо же! Неужели?» – шутя ответила Ольга и продолжила: «Есть в Сибири такой город Новосибирск. Вот там я и родилась. Мой отец скульптор и художник. Он по сей день живёт здесь, в Торонто. Точнее мы живём вместе. Его зовут Владимиром. Дело в том, что моя прабабушка и прадедушка были духоборами». «Что ещё за духоборы? Кто это?» – спросила Патрисия. Отхлебнув виски, Ольга кликнула по экрану своего телефона, прочитала какое-то сообщение и продолжила: «Ну, это была такая русская религиозная группа, или, точнее сказать движение, возникшее во второй половине восемнадцатого века. Они отвергали внешнюю обрядность православной церкви. Этакие христианские пацифисты. Сами они не православные. Тогдашний архиепископ Амвросий назвал их духоборами, утверждая, что эти люди противники святого духа. На самом деле эти люди желали жить по Христовым заповедям, но именно на основе внутренних побуждений, не признавая авторитетности никаких божественных писаний, кроме Заповедей, отрицая обряды официальной церкви. Они говорили: «Церковь не в брёвнах, а в рёбрах. В душе человека пребывает сам Бог. Покланяюсь Христу не мазаному, не писаному, а Христу животворному». Они также не признавали иконы. Вот. Короче говоря, в 1899 году, после гонений царского правительства, мои прабабушка и прадедушка, состоявшие в этом Обществе, на деньги Льва Толстого перебрались из России в Канаду, в провинцию Саскачеван. По прошествии времени, их сын – мой дед, перебрался сюда, в Торонто, где в тридцать седьмом повстречал мою бабушку, которая тоже была из семьи русских эмигрантов. От той любви в сороковом году и появился мальчик – мой отец» – продолжала Ольга. «А мама?» – спросила Патрисия. «К сожалению, Пат, свою мать я не знала. Она родила меня и отошла в мир иной. Там же, в одном из родильных домов Новосибирска. Её звали Вера. Папа позже сказал мне, что что-то там пошло не так, она потеряла много крови и умерла. «Прости, сочувствую» – глядя на неё сказала Патрисия и спросила: «А как же ты из своего Новосибирска, из России, попала в Канаду, дорогая? Ты родилась в России, твой отец – в Канаде. Как же ты сюда попала?». Ольга, вздохнула, улыбнулась и продолжила: «О, это целая история, Пат. Дело в том, что мой отец с юности всё время пытался узнать у деда о том, кто же у них остался в России. Он очень хотел увидеть своих родственников, живущих за океаном. Прадед был беспризорником, а вот у прабабки их было предостаточно. На момент эмиграции у неё в России осталось три родных брата. У каждого из них была семья, дети. Самый старший из них жил в Москве, а двое других в Новосибирске». Патрисия, потягивая виски, внимательно слушала. «Мой отец так мечтал поехать в Россию и увидеть всех своих родственников, что однажды его мечта сбылась. Несмотря на «железный занавес», летом семидесятого, он, каким-то немыслимым образом, добился разрешения на поездку в Россию на художественную выставку с друзьями из его мастерской, прихватив с собой несколько своих скульптур и полотен. Выставка была назначена под Новый год. Бабушка не хотела, чтобы он ехал. Она хотела встретить Новый год в кругу семьи, но так и не смогла удержать его. Папа взял билет на самолёт и полетел в Россию, которая когда-то могла стать его родиной. Там, на выставке, в Новосибирске, он и встретил мою маму. Он не очень любил говорить на эту тему, но одно мне поведал наверняка». «И что же он тебе поведал» – с любопытством глядя на Ольгу спросила Патрисия. «Это была любовь с первого взгляда! Страсть! Почти животная! Они были вместе лишь один раз и этого оказалось достаточно, чтобы появилась я». Она немного помолчала, а затем продолжила: «Но, как бы то ни было, Пат, ему нужно было возвращаться домой, в Торонто. И он уехал. Как только выставка закончилась». «А потом?» – спросила Патрисия. «А что? Что было потом – ты знаешь. Одиннадцатого сентября семьдесят первого я появилась на свет» – ответила Ольга. «Ну, ну, давай, давай, рассказывай дальше» – с нетерпением требовала Патрисия. И Ольга продолжала: «Моя мама, как я тебе уже говорила, умерла в тот же день, а меня забрал к себе на воспитание старший брат мамы, дядя Андрей. Он и его жена, тётя Аля, воспитывали меня до шести лет. И они воспитывали бы меня дальше, если бы однажды отец не вернулся в Новосибирск и не забрал меня в Канаду. Папа тогда сообщил моей маме о том, что под предлогом участия в выставке, он приехал в Новосибирск, чтобы познакомиться со своими родственниками, которых он никогда не видел. Когда мама ходила ещё беременная мной, она, видимо, в один из дней поведала дяде Андрею всё то, о чём узнала от папы. Вплоть до его Канадского адреса. Не выдержав груз тайны на своей душе, дядя Андрей написал папе письмо, в котором сообщил о том, что родилась я и о том, что случилось с мамой». Алкоголь разогрел Патрисию настолько, что она целиком и полностью была поглощена рассказом Ольги, а её страхи и волнения улетучились, растворившись в воздухе. Тем временем Ольга продолжала: «Узнав об этом, папа тотчас взял билет на самолёт и через три дня был в Новосибирске. Дядя Андрей принял папу довольно тепло и не стал возражать против того, чтобы папочка забрал меня. Единственное, что мне тогда сложно было осознать, так это то, что мой настоящий папа вовсе не дядя Андрей, а этот новый, совершенно не знакомый мне дядя по имени Володя. Это никак не умещалось в моих детских мозгах. Но, совсем скоро я вдруг стала чувствовать нечто иное. Между нами возникла невидимая связь, присущая, наверное, только отцу и его кровному ребёнку. Я ещё не могла это объяснить, Пат, но, я это чувствовала. Моя привязанность к нему росла день ото дня, постепенно перерождаясь в любовь. Кстати, папа позже как-то мельком поведал мне, что тогда, в России, когда он приехал за мной, ему пришлось пройти через долгую и сложную процедуру по получению им родительских прав и оформлению прочих разрешительных документов для легитимизации моей отправки с родины за океан на ПМЖ. Так что, ему пришлось прилетать из Канады ко мне вновь и вновь, пока наконец-то, в один из дней мы не сели в самолёт и навсегда не покинули Россию. Он любил маму. И любит по сей день. Он не бросил меня тогда. Он вернулся и нашёл меня. Слышишь? Нашёл, Пат! Там было столько всяких проволочек в этом плане. Но, всё же, папа прошёл через все эти тяжёлые и нескончаемые процедуры, чтобы мы наконец смогли быть вместе навсегда. Ведь когда действительно любишь, то не видишь никаких преград. Просто прёшь напролом и добиваешься своего. Ведь верно, Пат?». Она смотрела на Патрисию, а та, прослезившись смотрела на неё. «О, да! Да! Ты права, Ольга!» – ответила Патрисия и, крепко сжав её ладонь, сказала: «Да-а, вот это история! Вот, что делает любовь! Слушай, Оль, а у тебя такой классный английский, прямо как родной. Несмотря на лёгкий славянский акцент» – сказала Патрисия. «Знаешь, я попала в Канаду на ПМЖ, когда мне было всего шесть лет. Я не знала английского. Он нанял мне частного учителя. Я день за днём зубрила и зубрила, чтобы общаться со сверстниками, а не чувствовать себя изгоем. Когда папа водил меня гулять, я пыталась общаться с местными детьми на английском. Поначалу это было очень непросто, но день за днём, погружаясь в ту атмосферу, я освоила язык, хотя с папой и бабушкой мы, всё же, говорили на русском. Папа всячески старался быть со мной как можно чаще и уделять мне достаточно времени для моего воспитания. Но, у него не совсем получалось это, поскольку он много работал. Очень много. Порой по двадцать часов в сутки. Бабушка уже была очень стара, и она была при смерти. Рак доедал её. Она сильно мучилась, отчего её стоны были порой невыносимы. Не в силах ничем помочь, я закрывалась в дальней комнате и начинала громко читать свои русские книжки. Я ещё не осознавала, что значит быть неизлечимо больной. Не знала, что существует такая вещь, как смерть. Каждый день с утра до поздней ночи я подносила к её постели еду. Но она практически ничего не ела. Иногда, когда её боли утихали, она засыпала ненадолго, а иногда даже рассказывала мне истории. Но это всегда была одна и та же история, которую за шесть месяцев я выучила наизусть. Когда я ухаживала за ней, время текло чуть быстрее. Но лишь только она засыпала, как я начинала тосковать, ожидая своего папочку. Я могла часами стоять у окна, время от времени рисуя сердечки на стекле, запотевшем от собственного дыхания. И каждый раз думала про себя «это тебе, папочка. Приходи скорее». Пропадая всё время в своей мастерской, он просто хотел, чтобы я ни в чём не нуждалась. Зачастую он уходил, когда я ещё спала, а вернувшись за полночь – находил меня спящей на его большой кровати в обнимку с одноухим плюшевым медвежонком, который я забрала с собой из Новосибирска. Я представить себе не могла, что от этих ежедневных разлук отец страдал не меньше меня. Но одно я точно знала! Я знала, что я русская! И я знала, что русский язык мой родной и переставать говорить на нём я не собиралась. У меня было несколько книжек на русском языке, которые я знала наизусть. Я их перечитывала каждый день! И каждый день скучала по России!». Чуть приподняв подбородок, Ольга вдруг проговорила на русском: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!». «Боже! Как красиво звучит, Оль! Что это? Кто автор?» – спросила Патрисия. Ольга улыбнулась и с гордостью в голосе сказала: «А это никто иной, как величайший русский поэт! Солнце русской поэзии! Так его называли. Во всяком случае, те, кто его читал, наверное, именно так и считают! «Неужели Пушкин?» – бросила Патрисия. «Бинго! Он самый!» – восторженно воскликнула Ольга, – «Обожаю его! У меня полный сборник его произведений!». «Между прочим, двадцать лет назад мы в университете тоже проходили его по программе!» – ответила Патрисия, – «И, кстати, кое-что даже учили наизусть!». «Неужели? Помнишь что-нибудь?» – бросила Ольга, широко раскрыв глаза. «Само-собой! Могу прочесть на английском пару строк, которые я запомнила!» – уверенно бросила Патрисия, но через мгновение, чуть робея произнесла: «К сожалению, я не помню названия и не помню его полностью, так что, прошу простить». «Прощаю! Давай-давай, прочти уже!» – проговорила Ольга. Выражение её лица было таким, словно в этот миг она ожидала чуда. Патрисия закрыла глаза, помолчала пару мгновений, а затем выдала: «The while with liberty we burn, the while our hearts are quick for honor, my friend, to our land we dedicate, the soul’s exquisite raptures!». Она остановилась и замолчала. Открыв глаза, она взглянула на Ольгу. Та сидела, прикрыв лицо ладонью. «Что?» – недоуменно спросила Патрисия. Слегка отдёрнув за запястье руку Ольги, она увидела её сияющие глаза. «Знаешь, что ты прочитала мне? А? Ты хоть представляешь себе?» – спросила она. «Что, что? Пушкина, конечно! А что не так-то?» – растерянно ответила Патрисия вопросом на вопрос. «Ну и ну! Я сейчас тебе скажу. Только смотри, не упади со стула!» – бросила Ольга, пытаясь сдержать смех. «Ну же! Давай! Говори уже, не томи!» – выдала Патрисия, глядя на неё пытливым взглядом. «Окей! Окей! Это действительно был Пушкин! Александр Сергеевич! Но, чёрт тебя подери, это был тот же самый отрывок, те же самые четыре строчки, которые я только что прочла тебе на русском! Прикинь?!» – протараторила Ольга. Они встретились взглядами и, выдержав паузу в пару секунд, словно проникаясь в сознание друг друга, от души рассмеялись. «Это было круто, Пат! Ты просто душка! Восхищаюсь тобой! Кстати, стихотворение называется «К Чаадаеву»! И ты знаешь, если спустя двадцать лет ты запомнила строки Пушкина, пусть даже лишь эти четыре, то вся твоя учёба была не зря!» – радостным и восторженным голосом произнесла Ольга, хлопнув Патрисию по плечу, – "Кстати, я часто читаю его! Он придаёт мне и вдохновение, и силы! В общем, он заставляет меня ощущать себя по-настоящему русской женщиной! Понимаешь?». Она сделала паузу, вздохнула и, не дождавшись ответа Патрисии, проговорила: «О Россия-матушка, не было ещё в моей жизни и дня, чтобы я не скучала по тебе! Россия, Россия! Моя далёкая и невольно покинутая родина!». Уставившись в одну точку, она задумалась на мгновение, а затем спросила: «Слушай, я тебе что-то рассказывала, а потом переключилась на стихи! На чём я остановилась, Пат?». «Ты сказала, что не совсем понимала, на каком языке должна разговаривать в жизни, Оль». Ольга задумалась на пару секунд, прищурив глаза, а затем продолжила: «Точно! Так вот – внутреннее чувство мне подсказывало, что на русском, поскольку во мне текла русская кровь. И я делала всё возможное, чтобы ни в коем случае не забыть свой родной язык. Кругом была английская, чужая для меня речь, но, год за годом я осваивала этот язык и в один из дней поняла, что даже в кругу семьи мы разговариваем на английском. Почему так произошло – я не могу сказать. Тем не менее, я старалась общаться со сверстницами из России и их родителями-эмигрантами как можно чаще, потому что люблю свой родной язык. Но, время и обстоятельства сделали своё дело, и я стала замечать, что потихоньку забываю русские слова. Мы жили в квартале, в которых русских было один на тысячу. Училась я в англоязычной школе. Правда у нас были очень плотные занятия по французскому, который я тоже смогла освоить. Но, это так, к слову. В общем, встречаясь с русскими всё реже, я волей-неволей до такой степени привыкла к английскому, что до сих пор вспоминаю слова, когда какой-нибудь русский спросит меня о чем-либо. Такие вот дела, Пат». «А что ты там произнесла про какое-то голодающее Поволжье? Это что за сленг?» – с новым интересом спросила Патрисия. Усмехнувшись, Ольга ответила: «Знаешь, есть в России такой город Саратов. Стоит он на берегу реки Волга. В двадцатые годы прошлого века, практически сто лет тому назад, после гражданской войны в России, две трети всех заводов и фабрик находилось в разрушенном состоянии. Поезда почти не ходили. Продукты не привозили. Ничего там не выращивали. Хлеба людям выдавали всего-навсего по сто граммов в день на одного человека. Представляешь? Сто граммов! Саратовская губерния вымерла почти полностью. Дошло до того, что люди начали пожирать друг друга, чтобы не умереть от голода. Но, люди выжили. Республики Советского Союза, на которых произрастало зерно и другие пищевые растения, фрукты, овощи, помогали Поволжью. То есть, проще говоря, Пат, люди на Волге голодали. Отсюда и фраза взялась такая. Так что, теперь ты знаешь немного о моей родине». «Ой, ой, ой, надо же, я знаю немного о твоей родине! Да я, если ты хочешь знать, много чего знаю о твоей родине. Но, мне и здесь неплохо». Она задумалась на мгновение. «Хотя, знаешь, я бы с удовольствием съездила в Россию» – ответила Патрисия. «Да-а, моя Россия очень красивая. Я бы сказала – самая красивая страна на всём белом свете! И мы с тобой вместе обязательно сделаем это» – сказала Ольга. «Что сделаем» – спросила Патрисия. «Что, что?! В Россию поедем обязательно с тобой, дорогуша!» – улыбаясь ответила Ольга. «Хм» – задумавшись буркнула Патрисия, – «Очень даже может быть. Я бы даже сказала – почему бы и нет!». «Замётано, Пат!» – отрезала Ольга, прихлопнув Патрисию по плечу, – «Кстати, о реках, Пат» – вдруг бросила она, – «В Торонто есть река Дон, в южной части города. В Онтарио впадает». «Ну?» – вопросительно произнесла Патрисия. «Знаешь?» – спросила Ольга. «Конечно нет. Спросишь тоже, Оль! Я в Торонто первый раз в жизни и то в больнице провалялась. Безвылазно. Я здесь практически вообще ничего не знаю. Всё, что я выучила об этом городе – адрес своей клиники и пара строк о башне Си-Эн Тауэр из википедии. Я бы с удовольствием пошастала здесь, но, как ты понимаешь, мне было как-то не до этого. В общем, прости». Вздохнув, Ольга покрыла руку Патрисии своей ладонью, произнеся: «Да нет, это ты прости меня, Пат. Ты меня прости». «Да ладно тебе! Всё норм!» – бросила Патрисия, ответно положив поверх руки Ольги свою, – «А что с этим Доном то? Что за река такая? Она какая-то особенная? Может быть, когда ты в ней купалась к тебе присосалась сотня пиявок, едва не обескровив тебя? Или твои трусики унесло течением и ты, стесняясь выйти на берег, плескалась в ней до сумерек? А?» – уже с огоньком в глазах продолжала она. «Ну началось! Река себе как река. Ничего особенного. Просто река» – с ответным задором бросила Ольга, – «Просто в России тоже есть река с таким же названием. Вот…». «А-а! Вот оно что! Теперь понятно. Ну, значит, когда ты меня повезёшь в Россию, то мы с тобой обязательно искупаемся в ней» – проговорила Патрисия. «Договорились!» – сказала Ольга. «Надеюсь, в ней нет голодных пиявок?» – спросила Патрисия. «Нет. Только крокодилы» – пошутила Ольга. Взявшись за руки, они улыбнулись друг другу. В воздухе повисла пауза.

Так они просидели некоторое время. Каждая думала о своём. Объявляли рейс за рейсом и за эти несколько часов, пока они были вместе, большая часть пассажиров, прибывающих в накопитель, уже улетела. Наверное, многие уже давно были дома – там, на другом конце планеты. Но только не они. Они ждали. Скорее даже не ждали, а просто коротали время, наслаждаясь этим общением, этой случайной встречей. Неожиданно Патрисия вспомнила, что хотела перезвонить Стиву. Она взглянула на часы. Час пятнадцать ночи. «Ого!» – воскликнула она. «Что?» – спросила Ольга. «Мы должны были вылететь пять часов назад, но, всё ещё торчим здесь» – ответила Патрисия. «Ну и ладно, Пат. Не торопи жизнь. Она и так слишком коротка и быстротечна. Всему своё время. Поверь мне. Я знаю. Лови момент, получай удовольствие, кайфуй, дорогая!» – с блеском в глазах проговорила Ольга. «Ты веришь в судьбу, Пат?» – спросила она через мгновение. «Что за вопрос, Оль? Конечно верю! Благодаря ей мы с тобой сейчас вместе! Мы все в её власти!» – ответила Патрисия и замолчала на мгновение. «А как же иначе то?» – вздохнув спросила она после короткой паузы. От этих слов улыбка вдруг слетела с лица Ольги, и она задумчиво посмотрела на подругу. В этот момент её глаза отражали ни то сомнение, ни то вопрос, но, совершенно определённо, в них читалось несогласие. «Что?» – спросила Патрисия, глядя на Ольгу своим отчасти страдальческим, почти юношеским взглядом, от которого Ольга была просто не в силах вновь не заулыбаться. «Знаешь, милая, я отвечу так» – начала Ольга, – «По прилёте в Калгари мы с тобой непременно встретимся. Ты, я, моя красотка Джесс, твой муж» – она вдруг остановилась. «У тебя ведь есть муж? Я не ошиблась? У такой красотки как ты обязательно должен быть красивый, заботливый и любящий муж!» – бросила она. «Да, конечно, есть такой человек в моей жизни» – с довольным лицом ответила Патрисия. «Ну, вот и замечательно! Я ни капельки в этом не сомневалась!» – с улыбкой проговорила Ольга и продолжила: «Кстати, с нами будет ещё кое-кто, дорогая! Это всеми нами обожаемый, милый и верный пёс Спайк. Точнее он пёс Джессики, но, мы с малышкой Роузи считаем его членом нашей семьи, так что, он тоже наш. Мы просто тащимся от него, Пат! Он такой клёвый! Ты сама увидишь! Так вот – мы встретимся и устроим грандиозный пикник! Гриль, вино, фрукты, патефон и всё такое! А ещё рыбалка, ночной костёр под куполом Млечного пути и, конечно же, страшные истории! Ты любишь страшные истории, Пат?» – прищурив глаза спросила Ольга. Она подняла свои руки на уровне лица и выставила ладони чуть вперёд, шевеля согнутыми пальцами, имитируя лапы кошки, которая вот-вот пустит в ход свои острые когти. Глядя на это, Патрисия от души рассмеялась. «Будет реально круто! У Джесс свой дом в Ред Дир. Ты была в Ред Дир, Пат? Это между Калгари и Эдмонтоном». «Нет, ещё не успела» – ответила Патрисия. А Ольга, широко раскрыв глаза, будто бы удивляясь такому ответу, оживлённо продолжала: «Кстати, дом прямо на берегу реки под одноимённым названием. Ты знаешь, река Ред Дир просто прекрасна! Сбегая с Канадских Скалистых гор тысячами ледяных ручейков, образуются реки Боу и Олдмен. Сливаясь, они рождают быстрый Саут-Саскачеван. В него в свою очередь и впадает Ред Дир. А знаешь, Ред Дир ведь тоже рождается в Рокки Маунтинз, когда тают снега и ледники на живописных горах Драммонд и Сайклон. А Боу течёт сначала на юг до деревни Лейк-Луис, потом поворачивает на восток и проходит через города Банф и Канмор и приходит прямо в Калгари, а далее на юго-восток до деревни Грасси-Лейк, что в южной Альберте, где и сливается Олдменом. Боже, какие там места, Пат! Рано или поздно мы обязательно с тобой поездим по тем местам, Патрисия! Обещаю! А местечко, где стоит дом Джесс, просто неописуемо красиво, дорогая! Там тихо и привольно, как в раю, Пат! Так что сам бог велит нам малость побеситься в удовольствие! А ещё мы усядемся в кресла-качалки в нашей беседке под раскидистым огненным клёном, что добрую сотню лет тому назад нашёл прибежище там, где сейчас стоит этот дом. Кстати, у неё на веранде стоит рояль! Она будет играть нам! Знаешь, она великолепно играет на рояле! Рахманинов, Шопен, Чайковский, Бетховен! Обожаю классику!» – с неподдельным восторгом проговорила Ольга, – «А ты, Пат?». Та кивнула в ответ. «И что любишь?».  «Ну, мне очень нравится Фернандо Веласкес, Андре Ганьон» – бросила она в ответ. «Хм, интересно. И как?». «Очень круто!» – ответила Патрисия. «Да-а, классика – это нечто! Ты знаешь, а ещё моя Джесс играет джаз!  Это просто космос! Как она играет! Тебе непременно нужно это услышать! Знаешь, мы заварим чаю на душистых травах, усядемся на веранде в кресла, укроемся пледами, и пофилософствуем под музыку. Что скажешь?». «Это было бы просто здорово!» – с этими словами Патрисия через столик протянула Ольге свою руку. Та с нежностью приняла её ладонь и тихо произнесла: «Ты напряжена. Прошу, расслабься уже, наконец. Всё намного проще, чем кажется, дорогая. Жизнь прекрасна!». «Может быть» – ответила Патрисия на выдохе. «А ну, давай-ка я сейчас пойду и закажу ещё по стаканчику» – сказала Ольга, обернувшись вполоборота назад, пытаясь разглядеть что творится за стойкой бара. «Может быть уже достаточно? Мне и так хорошо, если честно» – ответила на это Патрисия. «Спокойствие, Пат, только спокойствие! Всё под контролем! Сейчас я возьму нам с тобой по последней и разбег, как говорят в России» – сказала она с улыбкой, прищурив глаза. «Заодно проверю, как там мой брутальный жеребец. Мой Эдвард» – выпалила она. «Ты с ним ещё не наговорилась?» – бросила изумлённо Патрисия. Выражая удивление таким вопросом, Ольга вдруг широко раскрыла глаза, широко улыбнулась Патрисии и парировала: «Так, так, так! По-моему, кто-то у нас здесь ревнует! А!?». Патрисия, засмеявшись в ответ на эти слова, ответила: «Ты с ума сошла! Я и не претендую, дорогая! Будь я чуть красивее, может быть я бы и попыталась отбить у тебя этого красавчика!». «Ага-а! Вот ты и проболталась! Ты назвала его красавчиком! Значит – точно ревнуешь!» – чуть ли не по слогам сказала Ольга, указывая на Патрисию пальцем и слегка прищурившись. «Так, проехали! Короче, он мой и ничей больше! И я не потерплю соперниц!» – как бы подытожив, сказала она, состряпав на лице грозную мину. Но секундой позже расхохоталась со словами: «Не бойся, Пат, бить не буду. Я детей не трогаю. Дыши ровно!» Патрисия посмотрела на Ольгу и тут же ответила: «Слушай, Ольга, ты такая прикольная! И ты знаешь, у тебя очень клёвый юмор! Я его понимаю, и он мне нравится! Хотя, я не понимаю, почему именно, но, мне так хорошо с тобой! Мне сейчас показалось, что мы дружим с тобой целую вечность!». «Взаимно, Пат, взаимно! Ты мне тоже нравишься! И я уверена, что это не последняя наша встреча! А теперь, как говорят в России, по последней и в кроватку» – проговорила Ольга, встала, подмигнула Патрисии и добавила: «Дорогая, не забывай, что сегодня мой юбилей! Я угощаю!». «Кстати, с твоим юбилеем я совсем забыла, что у меня сегодня тоже, между прочим, день рождения! И я требую, чтобы в этот раз угостила я!» –  сказала Патрисия. «Чёрта с два! Уйди в туман! Я поняла твою хитроумную тактику! Хочешь подкатить к моему жеребцу?» – с улыбкой повторила Ольга. «Так, слушай, дорогая, это уже не смешно! Я просто хочу тебя угостить!» – ответила Патрисия. «Так, Пат, отставить разговоры! Я пошла! И в этот раз я уж точно впарю ему свой номерок! И он, полагаю, мне свой черканёт» – сказала Ольга, удаляясь к стойке бара.

В ожидании Ольги, Патрисия коснулась экрана телефона, чтобы проверить, не было ли сообщений от Стива. Сообщений не было. «Нет, не буду звонить. Он скорее всего уже спит. Тем более, что уже через каких-нибудь пять-шесть часов они уже увидятся. Пусть выспится» – подумала Патрисия. Она почувствовала, что жутко хочет умыть лицо и слегка размяться. Встав, она направилась к выходу из бара. По дороге в уборную она проходила небольшой холл со стеклянными витринами в которых виднелось множество прожекторов, огоньков, а также маленьких, средних и огромных лайнеров. Подойдя к окну, Патрисия коснулась носом стекла, которое мгновенно запотело, закрывая ей обзор. Она усмехнулась и проговорила тихо, как бы самой себе: «Оп, похоже это мой виски сейчас на стекле». Она протёрла стекло ладонью и попыталась более детально рассмотреть эту горящую огнями ночную диораму. «Какой же из них наш и почему его так долго ремонтируют?» – подумала Патрисия. Но, алкоголь в её крови ответил ей: «Ну и ладно. Без разницы. Пофиг вообще! Да хоть любой из них!». С этими мыслями она удалилась от окна в уборную. Когда она вернулась за столик, то увидела, что Ольга всё ещё о чем-то мило воркует с барменом. На их столике стояли две тарелки с пиццей, две чашечки кофе и два стаканчика виски со льдом. «Ну надо же! Как мило!» – подумала Патрисия, глядя на столик и на то, как Ольга и бармен поочерёдно шептали друг другу что-то на ушко и дружно смеялись. Патрисия подняла руку на расстоянии, пытаясь привлечь их внимание. Ольга, заметив её, жестом показала, что сейчас уже идёт. Они с барменом обменялись какими-то бумажками, после чего Ольга радостно и быстро зашагала к ней, за столик. Они снова уселись. С лёгкой одышкой от интенсивного смеха и лёгкого волнения от общения с барменом, Ольга спросила влёт: «Куда ходила, Пат?». «Куда, куда! На кудыкину гору, как говорят на твоей любимой родине! Так ведь ты говорила мне?» – парировала Патрисия, специально изображая на своём лице ехидное выражение, но не смогла оставаться серьёзной и тут же захохотала. «Ну надо же, какие выражения она знает! Вы только подумайте?! На Кудыкину гору она ходила! Ладно, будем считать, что твоя шутка удалась!» – с не менее ехидным выражением ответила Ольга, продолжив: «Разминалась?». «Ага» – ответила Патрисия. Затем продолжила: «Смотрела в витринное стекло на площадку, где самолёты. Кстати, там дождь». «Мм-м, ещё чего не хватало! То двигатель сломался, который до сих пор не могут починить, то теперь ещё дождь. Сейчас двигатель починят, но будем продолжать сидеть из-за дождя» – не очень довольно проговорила Ольга. Затем она продолжила: «За пятьдесят лет, это первый мой день рождения в таком роде проходит! Но, дорогая, такой формат празднования мне уже начинает нравиться, если по-чесноку» – оживлённо сказала Ольга. «По чему?» – спросила Патрисия. «По какому такому чесноку? В каком смысле?» – снова спросила она. Ольга засмеялась с закрытым ртом и закрытыми глазами, после чего ответила: «По-чесноку – это значит честно. Врубилась?». «Куда врубилась?» – спросила Патрисия и добавила: «Слушай, Ольга, прекрати уже русский сленг напрямую переводить на английский язык! Я ничего не понимаю!». «Хорошо, хорошо! Слушаюсь!» – ответила Ольга. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и чокнувшись стаканами, в один голос произнесли: «За тебя!».

Несмотря на то, что Патрисия была очень воспитана и тактична, всё же, уже более пяти часов подряд она вынашивала мысль о том, чтобы спросить Ольгу насчёт её покойного мужа. Но, всё время почему-то не решалась. Не хотела вновь задеть её за живое, вернуть к трагическим воспоминаниям. Она ждала, когда Ольга вдруг заговорит о нём и тогда она, как бы невзначай, могла спросить её о нём. «Хотя, в принципе, зачем мне знать лишнее» – подумала она. И все же, набравшись смелости, улучив паузу в их разговоре, Патрисия спросила вдруг: «Ольга, я приношу тебе свои извинения, но, могла бы я спросить о твоём муже?». Та, посмотрела на неё с лёгким удивлением в глазах, но не смогла отказать: «Да, конечно, спрашивай, дорогая! Без проблем!». «Он был тоже, русский?» – начала Патрисия. «О, нет. Конечно же нет, дорогая» – ответила Ольга и продолжила: «Хотя, смотря что понимать под словом «русский» – улыбнувшись сказала она. Затем она помолчала несколько секунд, отхлебнув немного виски и сказала: «Пат, а хочешь я тебе открою маленькую тайну?». «Я вся внимание» – ответила Патрисия. «Знаешь, русский – это состояние души. Уж мне то ты можешь верить! Я знаю!» – с огоньком в глазах проговорила Ольга. Затем она вдруг замолчала, опустила голову и, уставившись на свой бокал о чём-то задумалась. «Ну же, продолжай» – голосом, полным нетерпения проговорила Патрисия. «Что?» – встрепенувшись бросила Ольга, – «Ах, да. Извини. Знаешь, я редко кому рассказываю о тех вещах, которые считаю сокровенными. Только очень узкому кругу. Но, знаешь, что-то или кто-то, там, наверху, словно подсказывает мне, что ты сегодня в него вошла. В этот круг. Слышишь? В тебе я чувствую родственную мне душу! Поэтому слушай. И Ольга начала свой рассказ. «Мой отец регулярно выставлялся, продавал свои скульптуры и картины и к тому времени уже успел получить кое-какую известность за пределами Канады. Естественно, Штаты, как страна, с которой мы граничим, не стали исключением. Я с радостью помогала папе и была рада делать любую работу, чтобы как можно чаще быть с ним рядом. Мытьё полов, протирка стен и скульптур – всё это было для меня истинным удовольствием. Тогда мне было восемнадцать. Папе не везло с женщинами. С того дня, как он узнал о кончине моей мамы, он так и не смог остаться ни с одной женщиной. Примерно с возраста двенадцати лет я стала тем человеком, которого папа считал хозяйкой нашей семьи. К тому времени я научилась мыть посуду, пол, стирать и готовить. Отцу совершенно не хватало времени на то, чтобы как-то вести хозяйство. Он всё время был занят в своей мастерской чтобы прокормить нас. Дедушка к тому времени уже умер, а бабушка была при смерти. Рак доедал её. Сначала она лежала в больнице, а затем её отправили из больницы домой, как это делают с теми, чьи дни сочтены. На короткое время я заменила ей сиделку. Вскоре бабушка умерла. Это была первая в жизни потеря и смерть, которую я встретила на своём детском жизненном пути. И это повергло меня в шок. Прошло ещё шесть лет. И вот, в моей жизни появляется мой принц, мой Дэйв. Он был типичным американцем и потомственным автомехаником. Наверное, можно даже сказать, он был гением в мире двигателей и всех механических штучек, которые только существуют на белом свете. Родился и вырос он в Штатах, в Детройте, штат Мичиган. Окончив университет, Дэйв первые пару лет своей карьеры работал на сборочном конвейере концерна General Motors, но позже он блеснул своими инженерными знаниями и был переведён в конструкторский отдел несмотря на то, что вакансий на заводе в то время не было. Сначала он работал технологом, но директор завода заметил в нём мощный потенциал, который нужно было обязательно использовать во благо концерна и назначил его ведущим дизайнером. Карьера его пошла в гору, и уже через полтора года он был главным представителем концерна по международным связям. И вот, в один из холодных ноябрьских дней восемьдесят девятого он приехал в командировку в Торонто. Кроме своих моторов Дэйв обожал живопись и ваяние. Как раз в то время отец участвовал в выставке, проходящей в Торонто. Реклама по стране велась довольно активно и Дэйв, колеся по городу по служебным делам, не смог не заметить этих ярких плакатов, кричащих о выставке, проходящей в стенах художественной галереи Онтарио и в один из дней распахнул её двери». Она сделала паузу, глотнула виски и продолжила: «Я прекрасно помню этот день, Пат. Он ходил по выставке и рассматривал папины работы, подолгу останавливаясь около каждой скульптуры, каждого холста, внимательно изучая детали его творений. Как только он вошёл в зал, я увидела его и без памяти влюбилась в его глаза, в его руки, в его образ. Он ловил на себе мои взгляды издалека, немного смущался, тем самым влюбляя меня в себя всё сильнее и сильнее. В тот день он купил у папы несколько работ. Он забронировал их, внёс предоплату и попросил отложить их до вечера». Ольга снова сделала небольшую паузу, глубоко вздохнула, улыбнулась и закрыла глаза. Обхватив свои щёки ладонями, Патрисия сидела, уперев локти в стол, пожирая Ольгу взглядом, полным ожидания. Открыв глаза через мгновение, Ольга продолжила: «Вечером того же дня снова заехал, чтобы забрать. Выставка уже завершилась, папа ушёл домой, а я наводила порядок в зале. Он попросил меня показать, где находятся отложенные для него скульптуры и полотна. Я проводила его в кладовую. Там всё и случилось. Я не помню точно, как это произошло, но, в тот момент я не контролировала себя, Пат». Она сделала паузу, будто бы всматриваясь куда-то вдаль и улыбнулась. Помолчав несколько секунд, она взглянула Патрисии в глаза и продолжила: «О, да! Это была настоящая страсть! До того момента я ещё не успела познать мужчину и ощутить в себе эту страсть, но тогда, там, я поняла, что это именно то, чего я так ждала! И больше всего я боялась потерять это! А затем мы всю ночь гоняли по Торонто на новом джипе, который он взял в тот день на заводе в местном филиале для проведения тест-драйва. Это был автомобиль, практически полностью построенный по его собственному проекту. Это была крутая тачка, поверь мне! И это была такая шальная ночь, Пат! Ты знаешь, не просто ночь, а всем ночам ночь! А ещё мы заезжали в один уютный ночной ресторанчик. Мы пили кофе, смотрели друг другу в глаза, держась за руки. В том ресторане был рояль. И он играл мне! О, боже, как он играл! Какие у него были руки, дорогая! Какие руки! Большие, сильные и до бесконечности нежные! А кистью одной своей руки он мог покрыть сразу двенадцать клавиш! Это почти две октавы! Ты только представь себе! Мои маленькие ладошки просто тонули в его могучих и тёплых руках! А потом он пригласил меня на танец! И знаешь, от него всего веяло надёжностью и страстью! В нём была харизма! Лучистая энергия! Чарующая сила! Шарм! И я ощущала это каждой клеточкой своего тела! Ощущала с первой секунды того дня, когда, распахнув двери он вошёл в выставочный зал!» – со слезами на глазах проговорила она. А ещё мы целовались! Всю ночь напролёт! Это было так жарко и страстно, Пат! Теперь я понимаю, что та ночь была самой счастливой в моей жизни! Дэйв носил меня на руках, и я скажу тебе, что мы с ним были бесконечно счастливы все одиннадцать лет! Рядом с таким мужчиной я ни на миг не переставала чувствовать себя настоящей женщиной! Просыпаясь каждое утро и засыпая каждую ночь в его объятиях я благодарила бога за то, что что однажды он свёл нас на земле. И по сей день я молю его, чтобы он даровал ему спасение там, на небесах! Она снова замолчала, достала салфетку, вытерла слёзы и вдруг сказала: «Ладно, давай не будем о грустном, дорогая». Патрисия смотрела не неё глазами, полными печали, не зная, что сказать. Она настолько прониклась этой историей, что в этот момент испытывала глубокое чувство, объяснить которое сама себе не могла. Она взяла Ольгу за кисть руки, сжала её вполсилы и произнесла: «Ольга, какая же ты всё-таки счастливая! Как я тебе завидую! Ты познала такую любовь, познать которую дано далеко не каждой женщине на свете! Мне кажется, я понимаю тебя! И я чувствую тебя, дорогая!». На глазах Патрисии выступили слёзы. «Спасибо, милая, спасибо! Я ценю это!» – сказала в ответ Ольга и пытаясь немного разрядить обстановку, вдруг бросила: «Слушай, Пат, а давай сделаем с тобой наше общее селфи?». «С удовольствием, дорогая» – ответила та, встала, подвинула свой стул к Ольге и присела рядом. Они положили руки на плечи друг друга, тесно прижавшись и сделали несколько снимков на свои телефоны.

Сделав селфи, они посидели молча несколько минут, погрузившись в раздумье. Патрисия, всё ещё не остывшая от рассказа Ольги, испытывая жажду любопытства, с юношеской застенчивостью всё же осмелилась задать ей ещё один вопрос: «Прости, Оля, а что было потом, после ресторана, в ту самую первую ночь?». «Я так и знала, что ты не стерпишь и задашь мне этот вопрос, дорогая!» – с улыбкой на лице ответила Ольга и продолжила: «Пат, а ты знаешь одну русскую поговорку? Про Варвару! Варвара, конечно, греческое имя, но, среди русских девочек и женщин, это имя довольно распространено в последнее время». Патрисия посмотрела на неё глазами, полными ожидания и сказала: «Что за поговорка ещё?». Ольга, улыбнувшись ей в ответ, проговорила: «Поговорка гласит о том, что одной любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Патрисия, уже немного привыкшая к русским шуточкам Ольги, бросив не неё озорной взгляд, в тот же миг от души расхохоталась, впрочем, как и Ольга, весьма довольная такой неожиданной для неё реакцией на эту шутку со стороны подруги. «Ладно, так уж и быть, слушай!» – продолжила Ольга – «На следующий день он вернулся к себе в Штаты. Но перед этим он пришёл ко мне и сказал, что обязательно вернётся. И он вернулся, Пат! И я поняла тогда, что это действительно была настоящая любовь! Ты действительно понимаешь меня, дорогая! Он предложил мне, что называется руку и сердце! А ещё он предложил мне перебраться к нему в Детройт. Но, я не могла оставить папу одного, и тогда он купил для нас дом и переехал к нам, возглавив подразделение GMC здесь, в провинции Онтарио. Он много разъезжал по свету, но всё время стремился поскорее вернуться домой, к нам. Он так любил нас с Джессикой! А мы любили его! Обожали! Прости, Пат!». Сделав глоток виски, Ольга вынула из сумочки портмоне и, протянув его Патрисии, продолжила: «Вот, кстати, посмотри. Этот бумажник Дэйв привёз мне из России, из Москвы в две тысяча первом. Он мне так дорог, что до сих пор не расстаюсь с ним» – вдогонку промолвила она. Патрисия взяла его и стала рассматривать. Это был коричневый портмоне из нежной, гладкой кожи, весьма потёртый, но всё ещё приятный на ощупь. Патрисия стала разглядывать его снаружи. С одной стороны портмоне, на коже имелся оттиск в виде розы, а с другой – надпись из двух строчек, выполненная с помощью букв кириллического алфавита. «Некоторые буквы похожи на английские» – сказала Патрисия, не отрывая глаз от бумажника, проводя пальцем по оттиску. «По-русски?» – спросила она, бросив взгляд на Ольгу и тут же снова переключив его на бумажник. Та кивнула в ответ. «И что же здесь написано?» – продолжала Патрисия. Ольга, после небольшой паузы ответила ей на русском языке: «Да не иссякнут в нём бумажные купюры. Их трать с умом и нищим подавай». Патрисия посмотрела на неё, слегка улыбнулась и сказала: «Звучит красиво! Прямо стихи какие-то! И что же это означает в переводе с русского?» Ольга, подумав одно мгновение, произнесла это на английском, чтобы Патрисия смогла понять смысл. «Да-а, глубоко!» – бросила Патрисия, не решаясь открыть бумажник. «Ну же, открой его» – сказала Ольга. Патрисия отстегнула застёжку. Открыв бумажник, она увидела в рамке, за помутневшей с годами пластиковой плёнкой фотографию двух мужчин на фоне пассажирского самолёта. Чётко разглядеть их лиц она с первого взгляда не смогла. Было лишь видно, что это два мужчины, и что один из них положил руку на плечо другому. Ольга коснулась пальцем до изображения лица одного из мужчин, произнеся: «Вот мой муж. Мой Дэйв. В тот год он летал в Москву на переговоры по заключению контракта по поставке автомобилей. Они расширяли рынок сбыта. Оттуда он мне и привёз этот бумажник. Да и вообще, за годы нашей совместной жизни он объездил весь земной шар. И отовсюду он привозил нам с Джесс разные диковинки. Мы гордились им! Ну, вот и всё, вкратце, Пат». «Прости, а что с ним случилось?» – спросила Патрисия. «Он погиб в тот самый день. В день, когда было сделано это фото. Одиннадцатого сентября две тысяча первого года. В мой день рождения. Сегодня ровно двадцать лет. Мне было тридцать, и я была беременна. В тот день, время будто бы остановилось для меня. Я не знала, как жить дальше и что делать. Я рыдала дни и ночи напролёт, тем самым ещё более усугубляя психологическую травму Джесс, которой тогда шёл лишь одиннадцатый год. Я очень боялась того, как бы мне не сойти с ума. Но ещё больше я боялась потерять ребёнка. Мою Роузи. В тот день моя девочка так сильно стучалась, там, внутри меня. А ещё я почувствовала, что в воздухе витает какой-то странный запах. Это, конечно, на самом деле был не совсем запах, а скорее предчувствие, которое я так называю, но, тогда оно ассоциировалось у меня почему-то именно с запахом. Наверное, потому, что я была беременна, а беременные женщины всё чувствуют иначе. Всё вокруг меняется в один миг, когда твоя милая крошка вдруг поселяется внутри тебя. Абсолютно всё становится другим, новым, неизведанным. И настроение, и запахи, и вкусы, и звуки, и всё остальное. Я уверена, что ты и сама это знаешь, дорогая» – глядя на Патрисию проникновенным взглядом продолжала Ольга. С этими словами Патрисия вдруг на мгновение почувствовала острую боль, где-то там, глубоко в её груди. Она ощутила, как будто кто-то своей невидимой рукой сильно сжал её сердце, внутри которого была её тонкая и ранимая душа. Но в этот миг, собрав в себе силы, она продолжала слушать Ольгу, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от чувства горечи, нахлынувшего на неё, как морская волна на песчаный берег. А тем временем Ольга продолжала: «Это было некое чувство, предчувствие, запах, называй как хочешь, который я никогда раньше не чувствовала. Лишь позже я поняла, что это был запах разлуки, после которой нам больше не суждено будет встретиться. Никогда!» – сказала Ольга и разрыдалась. Из глаз Патрисии хлынули слёзы, а всё её тело трясло. Она снова подсела к Ольге, положила руку ей на плечо и, уткнувшись своим лицом в её волосы, через мгновение разрыдалась вместе с ней. Обняв Патрисию, Ольга продолжила: «Дэйв был в командировке в Бостоне. Ему нужно было срочно попасть на совет директоров в Лос-Анджелес. Ну почему же из тысяч дней и тысяч мест ему нужно было лететь именно в тот день, в то место и именно на том проклятом самолёте!? Пат, это был самолёт, который врезался в северную башню Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Это был Боинг 767. Номер его рейса я запомнила на всю жизнь. AAL11. Бостон – Лос-Анджелес». Услышав это, Патрисия почувствовала, как вокруг всё начинает расплываться. Её голова закружилась, а к горлу подкатил ком. «Мой Дэйв был на том борту. Ты понимаешь, Пат? Это был мой Дэйв! Мой любимый!» – уже тихим голосом проговорила Ольга, снова указала на свой бумажник, который крепко сжимала в руках Патрисия со слезами на глазах, а затем продолжила: «Этот мужчина, который рядом с ним на фото, летел вместе с ним в самолёте. Дэйв позвонил мне, когда они были у трапа. Он поздравил меня с днём рождения и сказал, что любит меня больше жизни! Спросил про Джессику и про малышку Роузи внутри меня. О, боже! Он был такой внимательный и любящий муж и отец, Пат!». Он был без ума от нас с девочками! Он всегда так нежно целовал мой животик, когда в нём была Джесс! Но, ещё чаще и нежнее он зацеловывал его, когда там была Роузи – наш ангелочек! Ольга вдруг замолчала, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Она глубоко вздохнула, выдохнула и продолжила свой рассказ: «А ещё он сказал мне, что познакомился в Бостоне с одним очень хорошим человеком.  Он говорил со мной, говорил, а затем попросил меня повисеть на проводе и на мгновение замолчал. Я помню, что слышала какие-то щелчки и слабый звук двигателей. Но, через полминуты он снова заговорил со мной. Тогда я не придала этому особого значения, но два года тому назад, летом, кое-что произошло, когда я в очередной раз посетила мемориал 9/11 в Нью-Йорке. Я уверена, что ты, проживая в Штатах, тоже не осталась равнодушной к истории этой трагедии и была там». Она смотрела на Патрисию глазами, полными страдания. «Да, конечно, дорогая. Конечно же, я была там» – ответила Патрисия дрожащим голосом, держа ладонь Ольги в своей ладони, вспотевшей от волнения. Ольга глубоко вздохнула и продолжила: «Я бродила по музею, разглядывая все эти экспонаты, фотографии, личные вещи погибших пожарных, полицейских, служащих. Ты ведь знаешь, Оля, как тяжело находиться там, как завывает душа и как болит сердце, когда видишь всё это вновь и вновь! Тем более, когда ты понимаешь, что здесь закончил свой жизненный путь твой любимый человек. Знаешь, Пат, я пережила это страшное и невыносимое чувство потери в тот день! И я заклинаю всех святых, я заклинаю нашего создателя, чтобы тебе, дорогая, никогда в жизни не пришлось испытать это чувство! И я счастлива, что тебя и твою семью обошла стороной эта жуткая трагедия!». Ольга вдруг замолчала и в воздухе повисла пауза, которая на мгновение унесла каждую из них в тот далёкий день двадцатилетней давности. Они смотрели друг на друга и плакали. В этот миг Ольга и представить себе не могла, кто был на фото в её бумажнике рядом с её любимым мужем. Патрисия закрыла глаза. В её сознании вновь возник образ отца, говорящего ей по телефону: «Я люблю тебя, милая! Скоро встретимся! Жду тебя дома. Скорее прилетай». А ещё она думала о том, как же она скажет об этом Ольге. «Ладно. Всё прошло. Просто я живу с этим и мне нелегко носить эту память в своём сердце. Но ты знаешь, я всегда говорю себе о том, что я должна оставаться сильной. И я остаюсь такой. А иногда так хочется быть слабой. Ну да ладно. Проехали, как говорится. Жизнь прекрасна, и она продолжается. И нечего на неё жаловаться» – Ольга улыбнулась сквозь слёзы. «Так что же произошло на мемориале 9/11 два года назад?», – спросила Патрисия. «Ах, да», – она вздохнула, – «Что-то я расчувствовалась и отошла от темы. В общем, в тот день я бродила по музею. Я остановилась у одной из витрин и рассматривала фотографии. Их там полно. И в один момент меня вдруг словно молнией прошибло! На одной из обгоревших по краям фотокарточке, я узнала на ней своего Дэйва. У меня тотчас запекло в груди, Пат. Моё сердце забилось так, что казалось оно вот-вот выскочит наружу! Знаешь, я вдруг вспомнила миг, когда Дэйв звонил мне, находясь у трапа самолёта. И я поняла, что те щелчки, которые я слышала на фоне звука двигателей, были щелчками от его старого Полароида. Я не знаю, сколько фотографий Дэйв сделал тогда у трапа, но после того, как его самолёт врезался в торговый центр, одна из них чудным образом уцелела и теперь была на витрине музея. На фото Дэйв запечатлел себя с человеком, с которым он познакомился в тот самый день в кафе накопителя в аэропорту Нью-Йорка перед вылетом. Фото нашли там, внизу, в руинах. Незадолго до своей смерти он держал её в руках. На ней он был таким, каким был в последний день своей жизни. Знаешь, я тогда долго стояла и смотрела на неё. Я была в каком-то ступоре и в конце концов…в общем, от эмоций я просто потеряла сознание. Очнулась я в каком-то солидном помещении с дорогой мебелью. Надо мной стоял человек в деловом костюме и что-то говорил. Он подставил мне к носу тампон с нашатырным спиртом, а после предложил мне выпить воды и успокоиться. Очень почтительный мужчина. В тот момент всё было как в тумане, и я не осознавала точно, что он говорил, но чуть позже, когда я окончательно пришла в себя, я поняла, что я нахожусь в кабинете управляющего мемориалом. Он спросил меня, что случилось и я, набравшись смелости рассказала ему эту короткую историю. Ты знаешь, этот управляющий такой добросердечный и чувственный человек, что он в качестве исключения позволил мне забрать ту фотографию, предварительно сделав её копию. Таким образом оригинал фото попал ко мне. И сейчас это фото перед тобой, в этом бумажнике. Я хотела, чтобы он всегда оставался со мной, поэтому я обрезала фото и вставила в свой бумажник». Произнеся всё это, Ольга поднесла ладони к лицу, закрыв ими глаза, а Патрисия, глядя на неё молча рыдала не в силах проронить ни слова. Так они сидели и молчали пару минут. Ольга, немного успокоившись, достала салфетку для себя, а одну предложила Патрисии, которая была вне себя от нахлынувших на неё чувств. «Спасибо, Оля! Спасибо, родная!» – сказала Патрисия, принимая салфетку. Ольга глубоко вздохнула и промолвила: «Пат, знаешь, а ты вынь фото из-под плёнки, вынь! А то так-то совсем почти не видно ничего. С годами плёнка прилично потускнела. Более того, она матовая. Да и сама фотография побывала там, откуда никто не вернулся. Так что, качество не ахти какое. Но, разобрать можно. Посмотри на то, какие это были прекрасные люди и необычайно красивые мужчины!». Патрисия вновь раскрыла бумажник. Она вытащила фотографию из-под плёнки и стала внимательно рассматривать её. Сначала её взгляд упал на лицо Дэйва. Крепкого телосложения, молодой, красивый мужчина, лет сорока, стоял улыбаясь у трапа самолёта. Рядом, заведя руку ему за спину и обнимая за плечо, стоял другой мужчина, лет пятидесяти. Патрисия взглянула на него и в тот же миг потеряла дар речи. С фотографии на неё смотрел её отец. Ольга ещё продолжала что-то говорить, но Патрисия уже не слышала. Она слышала только лишь удары собственного сердца и какой-то звенящий шум, который раздавался у неё в голове. Перед глазами всё поплыло, голова пошла кругом и стало вдруг темно, словно кто-то в одно мгновение выключил свет. Её глаза медленно закрылись, и она потеряла сознание.

«Патрисия! Эй! Пат! Дорогая! Что с тобой? Очнись!» – приглушённо, словно из большой металлической бочки доносилось до неё сквозь пелену помутнённого сознания. Она пыталась прийти в себя, едва различая расплывчатые лица, склонившиеся над ней, не понимая, что происходит. В нос ударил резкий запах нашатыря, который в тот же миг вернул её к реальности. Будто заново родившись, она с вопрошанием смотрела то на Ольгу, то на бармена, глядящих на неё сверху. «Пат, ты как? Как ты себя чувствуешь?» – держа Патрисию за запястье, спросила Ольга, пытаясь нащупать её пульс. Затем она загнула два пальца на своей ладони и выставила её перед Патрисией со словами: «Пат, сколько пальцев видишь?». Та, немного придя в себя, со слегка отсутствующим видом глухо ответила: «Ольга, да всё в порядке. Три пальца, три! Всё ОК!». Услышав её ответ, Ольга обратилась к бармену, дружески похлопав его по плечу: «Ладно, Эд, спасибо тебе! От души! Иди уже за свою стойку. Тебя люди ждут! Ещё раз, спасибо за помощь и за нашатырь! Большое спасибо!». «Да не за что! Рад был помочь! Обращайтесь!» – кивнул тот в ответ, улыбнулся и поспешил прочь. Патрисия сидела, поставив локоть на столик, и, уперевшись подбородком в свою раскрытую ладонь, молча смотрела куда-то вперёд, сквозь Ольгу, словно в пустоту. Теперь Ольга видела, как её большие зелёные глаза наполнились тихими солёными слезами, которые медленно изливаясь из орбит глазных яблок, прозрачными кляксами падали на тёмное стекло стола. Ольга, глядя на Патрисию, пребывала в некотором недоумении в связи с тем, что совершенно не понимала, что только что произошло. И уж она совершенно определённо хотела знать, почему её новая подруга сейчас плачет горючими слезами. Слегка помяв пальцами одной руки кусочек ваты, пропитанный нашатырным спиртом, Ольга поднесла его к своему носу, слегка вдохнула пары, сморщила нос, тряхнула головой в стороны и чихнула. В этот момент Патрисия вдруг посмотрела ей в глаза и, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы, спросила: «Я что, отключилась?». «О, да, моя дорогая, именно так!» – почти торжественно ответила Ольга, сначала широко раскрыв глаза, а затем подмигнув ей, как бы шутя. «Ну, как ты себя в конце концов чувствуешь, голубушка?» – положив свою ладонь поверх ладони Патрисии, спросила Ольга, пристально глядя на неё, словно доктор, пытающийся по зрачкам поставить диагноз заболевания пациента. «Я и в правду, очень за тебя испугалась, когда ты отключилась и едва не ударилась головой об пол, моя дорогая» – промолвила Ольга дрожащим от волнения голосом, в котором звучали нотки искренней заботы и волнения. Затем она достала из сумочки салфетку и принялась по-матерински бережно вытирать слёзы с глаз и лица Патрисии. Патрисия была шокирована тем, что испытала несколько минут назад, и её сердце всё ещё бешено колотилось в груди, руки тряслись, а голос дрожал, как кленовый лист на осеннем ветру. «Спасибо тебе, Ольга! Спасибо, милая! Я тебе очень признательна за твою заботу! Я очень тронута! В наши дни на свете редко встретишь по истине душевных, добрых и заботливых людей!» – вновь прослезившись и наморщив лоб взахлёб произнесла Патрисия. В ответ на её слова Ольга то и дело без остановки кивала, продолжая при помощи уже промокшей салфетки бороться с натиском её слёз. Затем, глубоко вздохнув, Патрисия продолжила: «Знаешь, я не знаю почему, но, я чувствую однозначно, что я люблю тебя! Прости меня за такое откровение! В жизни я всегда стеснялась говорить подобные вещи! Стеснялась говорить о нежности и любви! Но теперь! Теперь я просто очень, очень хочу тебе говорить это, дорогая! Меня просто разрывает от волнения! Я не знаю, как объяснить тебе то, что я сейчас чувствую! Судьба свела нас с тобой сегодня! Она! И никак иначе! О, Боже, как же мне хорошо и одновременно грустно сейчас, Ольга! Как же мечется сейчас моя душа! Знаешь, это такое чувство, это, чувство». Она замолчала на мгновение. «Знаю, Пат! Знаю! Поверь мне, милая!» – бросила в ответ Ольга, глядя на неё. Затем она встала со своего стула, подошла к Патрисии: «Двигайся!». Та сдвинулась в сторону, освободив половину своего стула. Ольга подсела, повернувшись к Патрисии в пол-оборота. Патрисия прочитала в её взгляде вопрос. И не ошиблась. Посмотрев ей в глаза, Ольга тихо шепнула: «Поплачем?». Патрисия тотчас устремилась к Ольге в объятия, но, прежде чем она успела прижаться к ней, слёзы хлынули из её глаз, размывая образы всего, что было вокруг. Они крепко обнялись и тихо расплакались как дети. В этих объятиях, на каком-то неземном, космическом уровне восприятия действительности они настолько прониклись чувствами друг друга, напрочь отключившись от внешнего мира, что уже не слышали и не видели, как все вокруг рукоплещут им. Некоторые дамы, сидящие за соседними столиками, при виде этой душераздирающей картины не могли сдерживать слёз, тихо наблюдая за ними на расстоянии. Так они сидели и молчали, думая каждая о своём и в то же время об одном и том же. В этот миг слова уже были не уместны. Они чувствовали, что сейчас просто хотят быть вместе, ощущая своими телами, как в унисон бьются их сердца, как тепло их душ распаляет их общий очаг, очаг дружбы и любви. Но теперь Ольга и представить себе не могла, как плачет сердце Патрисии, как оно вырывается из её груди, чтобы излить всё то, что сейчас на нём наболело, что пульсирует в нём клокочущей раной.

Так они просидели молча некоторое время. Ольга, немного успокоившись, поднесла свои губы к уху Патрисии и, коснувшись её мочки своей нижней губой, словно мурлычущая кошка прошептала ей тихим бархатистым голосом, настолько, насколько могла сделать его таковым, чтобы успокоить подругу: «Пат, девочка моя, как у нас дела? Мы ведь уже успокоились, милая? Да?». В ответ на это Патрисия, не желая, чтобы их объятия разрывались, ещё сильнее прижала Ольгу к себе, пытаясь продлить эти хотя и душераздирающие, но, всё же близкие её человеческому сердцу лобзания. Почувствовав это, Ольга, следуя своим материнским инстинктам, не спешила вырваться из тёплых объятий Патрисии, но, отвечая взаимностью и прижимая её к себе, снова произнесла ей на ушко: «Ты ж моя доченька маленькая! Ты ж мой ангелочек любимый! Позволь мамочке принести тебе водички?». С этими словами Патрисия ослабила свои объятия и посмотрела на Ольгу усталыми и всё ещё заплаканными глазами и ответила: «Да, мамочка, конечно». Но, произнеся эти слова, Патрисия вдруг почувствовала, как ком подкатывает к горлу, дыхание вновь учащается, а слёзы готовы вновь хлынуть из глаз. Заметив это, Ольга почти приказным тоном выпалила: «Так, Патрисия, стоп! Моя дорогая, довольно! Давай-ка теперь немножечко побудем сильными женщинами! Сейчас я быстренько смотаюсь до стойки к нашему жеребцу-спасителю Эдварду, закажу у него для тебя водички и…» – она на мгновение замолчала, глядя Патрисии прямо в глаза. Затем, немного сменив тон, бросила: «Кстати, ты ведь помнишь, что он помогал мне спасать тебя, когда ты потеряла сознание?». Патрисия глядела в ответ своими удивлёнными глазами. Её сознание в этот момент не понимало, что делать – слушать свою душу, или всё же стоит разорвать эту астральную связь и вернуться на землю. Так велико было её волнение и так глубоки были её чувства, которые подобно девятому валу несколько минут назад нахлынули на неё всеми её переживаниями и всей болью, которые теснили её со всех сторон, не давая дышать. Она попыталась сконцентрировать внимание и включить всё своё самообладание, как учил её когда-то в студенческие годы Стив во время тренировок по медитации и аутотренингу. И ей это удалось. Она закрыла глаза, свела ладони вместе у своей груди и, сделав три глубоких вдоха-выдоха, произнесла Ольге в ответ: «Ты права, довольно распускать сопли! Пора быть сильной!». «Вот и чудно, Пат! Вот, это по-нашему! Горжусь тобой!» – бросила в ответ Ольга, нежно прикоснувшись своими ладонями к её щекам и дотронувшись своим указательным пальцем её носа, как это делают, когда звонят в звонок у двери дома. Патрисия в ответ на эти жесты улыбнулась Ольге и добавила: «И виски тоже не забудь взять у жеребца. По чуть-чуть только. Окей?». «Без проблем, Пат» – выпалила Ольга. На часах было два часа ночи. Через пять минут Ольга вернулась за столик с пиццей, минералкой и виски. Они выпили, съели по кусочку пиццы и продолжили оживлённую беседу подобно одноклассницам, которые в школе были лучшими подругами, но не виделись вот уже двадцать лет. А аэропорт Торонто, как и прежде, гудел как один шальной гигантский улей. Не прошло и часа, как Патрисия отключилась под натиском накопившейся усталости, стресса и алкоголя.

Она очнулась от того, что Ольга нежно теребит её пальцами за щёки со словами: «Патрисия, маленькая хулиганка, просыпайся! Мамочка кашку сварила! Пора завтракать!». Патрисия открыла глаза. Первое, что она увидела, был потолок из квадратных панелей белого цвета в серую крапинку. Она лежала на кожаном диване. Рядом в изголовье сидела Ольга. «Боже, где это мы?» – спросила она у Ольги – «Что это за диван? Что за комната? Нас что, арестовали?».  Она чуть приподнялась и осмотрелась. Это была комната, на три четверти своей площади заставленная газированными напитками, алкоголем, ящиками с одноразовой посудой и ещё кучей всего, что только можно себе представить. «Всё хорошо, Пат! Ничего не бойся! Всё под контролем! Ты отключилась и Эдди предложил разместить тебя здесь, в его подсобке. Чтобы ты немного отдохнула, дорогая. Понимаешь?» – ответила ей Ольга и подшутила с иронией: «Если бы нас арестовали, как ты только что выразилась, то в той комнате, куда бы нас с тобой поместили, не было бы столько еды и алкоголя. Сечёшь? Ладно, вижу, что ты ещё не проснулась, дорогая. Но уже пора бы, доченька, пора! Давай, поднимайся!». Ольга ласково, по-матерински провела своей ладонью по щеке Патрисии, встала с дивана и вышла из помещения. Патрисия повалялась ещё пару минут и встала. Поправив одежду, она потянулась, ещё раз осмотрелась, убедившись в том, что это действительно было подсобное помещение для временного хранения продуктов, алкоголя, посуды и прочего инвентаря, не спеша вышла наружу, оказавшись в зале того самого кафе, в котором они вот уже несколько часов находились в ожидании своего вылета. Зал кафе был практически пуст. Из двух десятков столиков были заняты лишь три-четыре. Сквозь окна и витрины аэропорта пробивались первые лучи восходящего солнца. В накопителе стало менее оживлённо. Большинство рейсов улетело ночью. Патрисия заметила, что в дальнем углу за тем же самым столиком сидит Ольга и копается в своём телефоне. Патрисия подошла к ней, присела на стул, глядя на неё тревожным и как бы недопонимающим сути происходящего взглядом. Ольга оторвалась от телефона, и, бросив взгляд на Патрисию спросила влёт: «Кстати, а что у нас с вылетом, родная?». И в этот момент они обе машинально посмотрели на табло телевизора, расположенного на стене, прямо напротив их столика, на котором то появлялись, то пропадали, то перескакивали сотни строк, отображая всю логистику этих бесконечных и сумасшедших на первый взгляд движений «земля-небо, небо-земля». Они пытались найти свой рейс. В правом верхнем углу экрана высвечивалось местное время. Пять сорок утра. «Ну и что? Что там у нас по вылету? Давай глянем!» – бодро проговорила Ольга. Затем она достала из сумочки очки, надела их на нос и, внимательно всматриваясь в экран, продолжила: «Так, где же наш рейс? Сейчас бы найти его сходу». Побегав немного глазами по табло, Ольга нашла рейс АС 135 и в тот же миг выругалась: «Блин! Чёрт возьми, Пат! Ты только глянь! Всё ещё задерживается! Ну что за дела? Безобразие какое-то! Мне что, начальнику аэропорта жалобу написать?! Всё идёт к тому, что придётся это сделать! И компенсацию затребовать! Обнаглели уже совсем!». С этими словами Ольга встала из-за столика, подошла к Патрисии приобняла её за плечи, улыбнулась и зашагала к стойке бара. Глядя ей в след, Патрисия глубоко и протяжно вздохнула. Она взглянула на столик и заметила, что Ольга второпях забыла свой бумажник. Патрисия протянула к нему руку, взяла, и снова принялась разглядывать его, трогая подушечками пальцев, проводя ими по коже взад-вперёд. Потискав бумажник, она машинально поднесла его к своим губам, прикоснулась к нему и, закрыв глаза, сделала медленный вдох, пытаясь уловить исходящий от него запах. Затем она отстегнула застёжку и вновь распахнула его. Фотография была там, где и ранее, под матовой полупрозрачной плёнкой, в обрамлённом каймой из такой же кожи экране в виде прямоугольника. Она протиснула палец под плёнку и вытянула фотографию. Закрыв бумажник, она положила на него фотографию и принялась внимательно рассматривать её. Папа смотрел на неё глазами полными счастья. Ведь тогда он летел домой, в Калифорнию. И Патрисия тогда тоже летела домой. Они оба знали, что скоро увидят друг друга после семилетней разлуки и предвкушение от счастья предстоящей встречи замедляло время настолько, что казалось, что оно вовсе остановилось. Тогда, только что окончив университет, она летела через океан из Амстердама, считая часы и минуты до встречи с ним, самым дорогим сердцу человеком, который был в её жизни на этой земле. Она так отчётливо помнила всё это, что могла с точностью назвать всё то, что тогда на ней было надето, вплоть до расцветок и тонов. Снова закрыв глаза, она будто перенеслась в тот день. Самый счастливый и самый несчастный день её жизни. Она помнила наизусть каждый его звонок, каждое смс, полученное от него, и сейчас в её голове снова мелькали эти воспоминания, словно кадры из фильма двадцатилетней давности. «О, Боже! Зачем ты забрал его! Зачем ты забрал маму? За что? Я ведь так любила их! А теперь люблю ещё сильнее! Господи, как мне тяжело без них! Но я знаю, что они там, на небесах. И они наблюдают за мной» – подумала про себя Патрисия. Чувство горечи сдавило грудь, и она тихо заплакала. Она ощущала, как её душа мечется внутри тела, пытаясь вырваться наружу, чтобы обрести свободу и улететь туда, наверх, чтобы хоть на мгновение снова встретить их, почувствовать их тепло, услышать их голоса. «Твоя душа живёт в твоём сердце, милая! Они не могут друг без друга. И радость, и печаль они разделяют на двоих. Вместе они и плачут, и смеются, любят и ненавидят. Сердце – дом, душа – хозяйка в этом доме. Содержи этот дом в чистоте, мире и любви, а хозяйка по жизни пусть будет достойна уважения. И пусть вместе они всегда поступают правильно и никогда не знают страха» – вспомнила она слова, сказанные тридцать лет назад её умирающей матерью. В тот день Патрисия сидела перед ней в изголовье и слушала. Слёзы заливали её лицо и ей казалось, что её жизнь тоже заканчивается. Их руки были вместе и Патрисия чувствовала, как силы покидают маму. Она молила бога, чтобы он облегчил ей страдания, и чтобы она вновь стала такой же здоровой, доброй, милой и жизнерадостной, какой была всю жизнь. Но чуда не произошло и в тот же день её не стало. «Почему бог забрал маму?» – спросила она тогда у отца. Он задумался, приставив ладонь к виску, и, сделав глубокий вдох, дрожащим голосом ответил: «Знаешь, любимая, он забрал её, потому что он…потому что она…» – он вновь замолчал, не зная сходу как ответить ей, но затем продолжил: «Потому что мама очень нужна ему. Потому, что он всегда так скоро забирает тех, кто лучше, чище, добрей, кто будет помогать ему делать добрые дела. Потому, что там, наверху, у него ещё нет таких хороших, добрых и сильных, как наша мама». «Но ведь нам она тоже нужна, папа. Нам она нужна не меньше, чем богу. Нам она нужна даже больше, чем ему!» – со слезами на глазах проговорила юная Патрисия. Папа увидел в её глазах вопрос, смятение и абсолютное отчаяние. В тот момент он не смог подобрать нужных слов, чтобы ответить своей четырнадцатилетней дочери. «Да, милая, нам она была нужна больше, но, мы уже ничего с этим не можем поделать. Он забрал её, и она сейчас рядом с ним. Ей хорошо там, наверху. Ты можешь верить мне. Уж это я точно знаю, малышка. Она наблюдает за нами и хочет, чтобы мы были сильными, доченька! И мы обязательно будем сильными! Мы всегда будем помнить маму, и она всегда будет рядом с нами» – сказал он тихим голосом. «В наших сердцах, папочка?» – почти захлёбываясь спросила Патрисия. «В наших сердцах, любимая! В наших сердцах!» – ответил он, крепко прижав её к себе. Патрисия подняла голову и посмотрела на него снизу-вверх. По его щекам текли слёзы. Это были слёзы печали. Печали от разлуки с его любимой Мэрилин. Ещё никогда в жизни Уэйд Смит не плакал так горько.

С этими воспоминаниями она вытерла слёзы и прижалась губами к лицу папы на фотографии. «Как мне тебя не хватает, любимый папочка! Как же мне тебя не хватает!». Затем она перевернула фото и увидела несколько уже прилично выцветших цифр. «Папин номер телефона» – проговорила она про себя. Она внимательно всмотрелась в них. «У него всегда был красивый почерк!» – вспомнила она. Она снова перевернула фотокарточку, посмотрела на него и проговорила: «Не только почерк, пап, ты сам был красивый! Красиво поступал! Красиво любил! И так неожиданно и страшно ушёл! Что есть силы она зажмурила глаза и её ресницы пропитались слезами. Она вставила фотографию снова в бумажник, и, сделав несколько глубоких вдохов, сказала себе: «Ну всё, Патрисия, довольно! Как бы то ни было, жизнь продолжается, и она прекрасна! Более того, совсем скоро ты уже будешь со Стивом!». Это были элементы аутотренинга, которые она по настоянию Стива регулярно практиковала, в зависимости от различных жизненных ситуаций. Затем она достала из сумочки салфетки, таблетку аспирина, массажную расчёску, зеркальце и помаду, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Посмотрев на своё отражение, она пришла в ужас. Её глаза отекли от слёз, на лице читалась смертельная усталость, во рту царил запах алкоголя, а в районе висков и затылка немного болела голова. Она прикоснулась подушечками двух пальцев обеих рук к вискам и почувствовав, как пульсируют вены, сделала несколько круговых массирующих движений. Тщательно протерев лицо, она причесала свои густые волосы, собрав их в хвостик на затылке. После этого она подкрасила пышные губы, запила водой таблетку аспирина и, закинув в рот жвачку, ещё раз взглянула на себя в зеркальце. «Ну вот, уже немного получше! Сейчас ещё только голова пройдёт и будет совсем хорошо» – успокаивая себя подумала она. Но оставалась ещё одна вещь, которая никак не давала ей покоя: она не нашла в себе сил признаться Ольге в том, кто же на самом деле был на фото в её бумажнике. И хотя Патрисия не совсем ясно помнила то, о чём они с Ольгой говорили ночью незадолго до того, как она отключилась, не помнила точно, в какой момент это произошло и сколько на часах было времени, в одном она могла быть уверена – про то, что на фотографии рядом с мужем Ольги был её отец она сказать не могла. И она не могла объяснить себе то, почему не призналась ей в этом сразу. Сердце подсказывало ей, что нужно сделать это, но душа металась и не знала, стоит ли делать это именно сейчас. Патрисия понимала, что с очередным свежим рубцом на сердце она только что пережила эту нелёгкую в своей жизни новость, но в этот миг её душа решила не спешить и не входить в сердце вновь, чтобы опять не бередить его. Чтобы не заставлять их вновь зарыдать друг другу в унисон. «Потом расскажу» – сказала себе Патрисия, убирая свои принадлежности обратно в сумочку. Как раз в это время Ольга подходила к их столику. В руках её были два стакана апельсинового сока.

«Как у нас дела, Пат? Как ты себя чувствуешь? Выспалась?» – оживлённо проговорила Ольга и тут же продолжила: «Слушай, а ты хорошо выглядишь, дорогуша! С учётом того, что мы тут с тобой вчера прилично наотмечались, да ещё практически без закуски, ты выглядишь просто прекрасно! Даже превосходно! Правда! Надеюсь, не только ты, дорогая, но и я». Она поставила сок на столик, улыбнулась, взяла с него свой портмоне со словами: «Деньги забыла заплатить Эдварду» – после чего снова удалилась на мгновение. Вернувшись, она поставила на стол две тарелки с сэндвичами и яичницей, затем снова отошла и принесла две чашечки кофе и мороженое. «Хороший мальчик» – усаживаясь на свой стул сказала Ольга, – «И щедрый, кстати! Он сказал, что наш завтрак за его счёт». «Кто? Жеребец?» – словно не понимая о ком идёт речь промолвила Патрисия. «Ага! Он самый, дорогая! Он самый! И зовут его Эдвард!» – заступаясь за него бросила Ольга. «Ну надо же! Эдвард! Прямо королевское имя! Куда же деваться! И вовсе не за его счёт! Он мне в прошлый раз сдачу не соизволил дать, пока я ему не напомнила» – шутя произнесла Патрисия, – «А за свою смену, он доброй сотне таких как я, сдачу не сдаёт, как пить дать». «Так, Пат, давай уже без сарказма, пожалуйста! Шутки – в сторону! И не нужно пытаться безосновательно оболгать человека только из-за того, что он тебе пять центов не сдал! Окей? Он милый и клёвый, между прочим! И у меня на него планы, если ты заметила» – сверкнув своими жгучими глазами ответила Ольга. «Давай ешь уже! Алкоголя мы выпили достаточно! Нужно подкрепиться как следует! Скоро посадка в самолёт! А то ещё чего гляди с нашим перегаром и на борт не посадят! Давай, давай! Чего уставилась? Давай, бери вилку, нож, и, как говорят в России, начинай метать!» – глядя на Патрисию протараторила Ольга и рассмеялась, встретившись со слегка отупевшим взглядом подруги напротив. Патрисия, пытаясь взбодриться, встряхнулась и провела руками по лицу. «Слушай, Пат» – бросила Ольга – «Мы с тобой как две одуревшие синицы после купания в городской луже в летний зной. Ты не находишь?». «Ты что, серьёзно?» – спросила Патрисия. «Конечно серьёзно! Ты только представь себе двух взъерошенных синиц после лужи?!» – скрывая улыбку парировала Ольга. «Ну что? Представила?» – спросила она. «Ну представила!» –  ответила Патрисия. «Ну и?» – снова допытывала её Ольга. «Ага! Представила! Только не синиц, а двух ворон!» – сказала в ответ Патрисия. Они встретились глазами и в ту же секунду разразились громким смехом. «Ладно, всё! Начинаем метать, как говорят в твоей России!» – словно резюмируя произнесла Патрисия. Обе они попытались сделать хоть сколько-нибудь серьёзные лица и приступили к завтраку, энергично стуча по посуде своими столовыми приборами.

Разобравшись с тем, что было в их тарелках, они приступили к своему кофе и мороженому. «Ммм! Нямка! Обожаю кофе с мороженым, Пат! С юности!» – закрыв глаза от удовольствия проговорила Ольга, отправив в рот очередную ложечку мороженого и запив его глотком свежесваренного молотого кофе. «Кстати, дорогая, ты ничего не замечаешь, Пат?» – с улыбкой на лице бросила она. Патрисия отставила в сторону пустую тарелку и уставилась на Ольгу удивлённым взглядом, пытаясь угадать, о чём идёт речь. «А что я должна заметить» – спросила она, слегка удивлённым тоном. «Шея не устала?» – продолжила Ольга, указывая пальцем на грудь Патрисии. Патрисия опустила голову и замерла, несколько растерявшись. На её шее красовалась массивная золотая цепь с подвеской в виде иконки. Она подняла голову и, глядя на Ольгу захлопала глазами, не понимая, как эта вот золотая штука оказалась у неё на шее. Ольга смотрела на неё с улыбкой, обнажив свои белые и красивые зубы: «Что, действительно не помнишь?» «Блин! Я, я, не помню, Оль! Я что, так напилась?» – закрыв глаза ладонью ответила Патрисия. «Мне так стыдно, дорогая!» – продолжила она, – «И как же она? Как она оказалась на мне?». «Да не парься! Всё хорошо! Она тебе идёт! Это – во-первых! А во-вторых, я дарю тебе её! Слышишь, Пат? Это тебе мой подарок на день рождения! Всё! Замётано! Носи на здоровье и вспоминай меня, где бы ты не оказалась! Не снимай её никогда! Это тебе на счастье, дорогая! Эта цепочка и эта ладанка тоже из России. Она досталась мне от моей бабушки. Но я дарю тебе это от чистого сердца! Она принесла мне счастье, она оберегала меня всегда и везде! На этой ладанке изображение иконы Казанской божией матери. Пусть теперь она хранит тебя, дорогая! С ней ты можешь ничего не бояться! Знаешь, Пат, я уже давно живу на этом свете и главное из того, что я поняла, это то, что мы живём ради других людей! У меня уже есть абсолютно всё, что мне нужно для жизни! Мои любимые девочки, моя светлая память о Дэйве, мой старенький папочка, мой маленький бизнес. И это всё, что мне, чёрт возьми, нужно в этом мире! Жизнь коротка и нужно успеть очень многое! Для других! Ты слышишь меня?» – прослезившись говорила Ольга без остановки. Патрисия смотрела на неё не в силах сказать ни слова. Затем наступила пауза. Они сидели и смотрели в свои чашки, ковыряя ложечками в стаканчиках с мороженым. «Я не могу принять такой дорогой подарок, Оля» – вдруг проговорила Патрисия, подняв голову и посмотрев на подругу. «Так, всё! Я сказала! Это не обсуждается более!» – отрезала Ольга. Они снова замолчали. «Ну хорошо, дорогая! Будь по-твоему! Только вот сейчас мне абсолютно нечего подарить тебе в ответ, в честь твоего юбилея! Но как только мы прилетим в Калгари, клянусь, что я тоже подарю тебе подарок от души! Пообещай, что ты примешь его?» – немного придя в себя с заметным волнением в голосе сказала Патрисия. «Окей, окей, принято, дорогуша! Обещаю!» – щёлкнув пальцем радостно проговорила Ольга, смахивая слёзы ладонью. Затем она продолжила: «Так ты в самом деле не помнишь, как цепочка оказалась на тебе? «Не помню, Оль» – с раскрасневшимся лицом ответила Патрисия. «Тогда слушай. Ты приняла сегодня ночью очередной стаканчик и отключилась. Но не сразу. Ты сказала, что тебе очень нравится моя цепочка и ладанка, но, также ты сказала, что цепи подобного размера у вас в Штатах носят только состоятельные афроамериканцы и русские. А я тебе ответила, что этот как раз один из тех случаев, и я, как ты видишь, не афроамериканка, но второе мне как раз вполне подходит – я русская» – улыбаясь продолжала Ольга. «И?» – вопросительно глядя на неё проговорила Патрисия. «Что «и»? Ты попросила меня дать тебе примерить эту цепочку. Я сняла и надела её на тебя, дорогая» – ответила Ольга. «А дальше что?»– допытывала её Патрисия. «Что дальше? А дальше ты, милая, как говорится, загнула пальцы и громко, на весь зал затребовала прибавить погромче музыку!» – засмеявшись сказала Ольга, приставив к своему лбу ладонь и качая головой в стороны. Я думала, что нас сейчас в полицейский участок заберут, потому что полицейский после твоего громкого голоса не заставил себя долго ждать и появился в тот же миг. Благо, что наш общий друг вступился за тебя и коп тут же отвалил. Похоже, что они давно знакомы» – оживлённо продолжила Ольга. «Какой это наш общий друг?» – хлопая глазами спросила Патрисия. «Да ладно, подружка, не нужно делать вид, что ты не поняла, о ком идёт речь! У нас что, здесь сейчас в этом зале друзей полным-полно?» – прищурив глаза проговорила Ольга. «А-а, ну да! Точно! Жеребец! То есть, прости, конечно же, Эдвард! Наш красавчик, Эдди! Ну, в смысле твой! Твой Эдди! Прости!» – сказала Патрисия. «Кстати, Пат, заметь, что он уже второй раз вытаскивает тебя из передряги! И тебе пора бы уже его зауважать и хотя бы немного начать восхищаться этим достойным мужчиной! Конечно, насколько он действительно достоин покажет время, но, первые его поступки я оценила, как весьма достойные уважения! Как-то так я мыслю, дорогая!» – подытожила Ольга, протянув Патрисии через стол свою руку ладонью наружу, ожидая ответного хлопка ладони подруги. И она получила этот хлопок. «Могу я спросить?» – продолжила Патрисия. «Валай!» – весело бросила Ольга. «А что было дальше?» – опустив глаза спросила Патрисия. «Что было дальше? А ничего не было! Ровным счётом ничего! Коп удалился. Эдвард принёс нам зелёный чай и минералку. Сказал, что может предоставить нам свою подсобку на несколько часов для того, чтобы могли отдохнуть» – поведала вкратце Ольга. «Боже, как это мило с его стороны!» – воскликнула Патрисия. «Ну неужели! Аллилуйя!» – бодро проговорила Ольга. «Что?» – удивлённо глядя на неё спросила Патрисия. «Я говорю «ну неужели ты наконец-таки произнесла доброе слово в адрес Эдди?!» – бросила в ответ Ольга. «О, да! Наконец-то я сделала это!» – ответила Патрисия подняв два кулака с вытянутыми вверх большими пальцами. Затем она вновь посмотрела на цепочку, свисающую на своей груди, и спросила почти шёпотом: «Слушай, Оль, ну правда, это очень дорогой подарок! Я даже не знаю, как себя вести сейчас! Я просто не в своей тарелке! Ты понимаешь? Она, наверное, целый килограмм весит! Ты просто с ума сошла! Прошу тебя, забери её назад? Пожалуйста?». «Ну, во-первых, не килограмм, а всего-навсего пятьсот сорок граммов и то, вместе с ладанкой. Так что, не такая уж она и тяжёлая» – шутя ответила Ольга, состряпав кривую улыбку и махнув рукой. «Повторяю – это мой тебе подарок и твой оберег на всю жизнь! Всё ясно?» – уже со строгим лицом проговорила Ольга. Патрисия молча кивнула и опустила глаза. В этот момент Ольга заметила, как лицо подруги вдруг покраснело, но, в ответ на это, она лишь улыбнулась, почувствовав неимоверное удовольствие от того, что только что произошло между ними. Она так любила делать людям добро, что просто не мыслила для себя другого пути по жизни. И она совершенно определённо осознавала, что доброта и самопожертвование – это её кредо, именно то, ради чего стоит жить на этом свете. Так она считала, ибо так её воспитал отец. И за это она была ему безумно благодарна.

«За что я обожаю кофе с мороженым, так это за то, что от этого сочетания моих слабостей практически невозможно простудить горло» – с довольным выражением лица проговорила Ольга, – «Ты простужала когда-нибудь горло от перебора мороженого, или от того, что слишком быстро его ела?» – продолжила она. «Что? Оль, прости, я прослушала. Прости» – с вопросом в глазах ответила Патрисия. «Ладно, проехали» – с улыбкой бросила Ольга, – «О чём ты думаешь, Пат» – спросила она. «О чём я думаю? Наверное, обо всём на свете, дорогая. Обо всём и обо всех, кого знаю, знала, и даже о тех, кого ещё не знаю» – задумчиво ответила Патрисия. «Так вот послушай тогда, Пат! Я дам тебе один совет! По крайней мере это совет на сегодняшний день!» – протараторила Ольга. «Забей на всё и на всех! Кроме меня, конечно! Расслабься, ни о чём не думай! Просто лови момент! Момент этой жизни! Кайфуй здесь и сейчас! Жизнь продолжается, и она, чёрт возьми, до безумия классная штука, моя дорогая! Что бы ни случилось, и кто бы что ни говорил! Скоро мы с тобой будем в Калгари. Нас встретят любимые люди! И тогда жизнь будет тоже продолжаться, но тогда она будет ещё прекраснее! В сто крат прекраснее, Пат! Вот увидишь! Обещаю! А теперь давай, поймай релакс, прикрути улыбку к своим устам сахарным, а на лицо надень маску абсолютного счастья! Никого не слушай, никому не верь. Опять же, кроме меня! И ещё одно – ничего не бойся!» – выпалила залпом Ольга. И вдогонку промолвила: «Слушай, ничего себе я речь задвинула то! Надо было записать! Кстати, ты не успела сделать это?».  Патрисия взглянула на неё с изумлением. В её глазах и в выражении её лица читалась абсолютная уверенность в том, о чём она только что сказала. Но мгновением позже Ольга расхохоталась, что есть сил, а после добавила: «Этот талант повествования перешёл мне от Цицерона. Он мой дальний родственник! А может быть и нет. Я просто иногда так думаю себе, когда хочу сама себя похвалить за блестящую речь. А вообще-то, мне кажется, что это просто мои русские гены. Мой дед был весьма красноречив. Да и папа тоже, когда это необходимо». Ольга сделала паузу, смакуя своё мороженое и запивая его глотком ароматного кофе. Патрисия посмотрела на неё и с улыбкой сказала: «Я вот смотрю на тебя, Ольга, и снова убеждаюсь в том, насколько ты открытый, бескорыстный, добрый и весёлый человек, всё-таки! Ты мне так нравишься! Ты альтруист!». «Но-но, попрошу не выражаться!» – со строгим лицом ответила Ольга и снова расхохоталась. Патрисия уже было открыла рот, чтобы попытаться объяснить Ольге смысл слова «альтруист», но та оборвала её словами: «Дорогая, я прекрасно знаю, кто такой альтруист! Как-никак два университета за плечами! Я, конечно, вовсе не хвалюсь, но, что есть – то есть. Первый на филолога, второй – на психолога. Да, дорогая! Пришлось, пришлось. Ибо мой милый ушёл навсегда, а на мне остались мои детки-конфетки. Их нужно было кормить, одевать, обувать, учить и так далее, в общем. Чтобы получить хорошую работу, мне нужно было получить образование. И на одном я не остановилась. Вошла в кураж, так сказать. И вот, могу позволить себе весьма немало из того, что могут весьма небедные люди. Папа мой скульптор и художник, если ты помнишь, довольно известный в таких же небедных кругах. У нас обширная коллекция его трудов. Не окончи я этих университетов и не получи должность в приличной корпорации, всё равно, на улице я бы не осталась и на кусок хлеба с икрой всегда бы заработала. Хотя, знаешь, есть кое-какие мудрые изречения, о которых нужно помнить. Ну, вот, например «От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Или вот ещё «Неисповедимы пути Господни». Так что, сейчас гадать о том, как бы там в жизни сложилось, если опираться на все эти бесконечные «бы» – никто знать не может». Поэтому, дорогая моя, нужно просто жить и радоваться каждому мгновению, которое дарит жизнь. Патрисия слушала её с неподдельным интересом, широко раскрыв свои большие и красивые зелёные глаза, почти малахитового цвета. «Да, да, Пат! Вот так всё просто! Просто жить! Жить и любить! Здесь и сейчас!» – продолжала она, глядя в глаза Патрисии, – «Но, чёрт возьми, я так не могу! Я всю жизнь живу одновременно и прошлым, и настоящим, и будущим! Скажи, возможно ли жить сразу в трёх временах? Конечно же нет! А я вот могу! Могу! Понимаешь? Вот, такая я, Пат! И хотя от тюрьмы и от сумы зарекаться не принято, но, как говорится, «на бога надейся, а сам не плошай. Знаешь, быть может её смысл и не соответствует духу христианского служения, но я всю жизнь сама, слышишь, сама пробиваю себе дорогу и всегда надеюсь только на себя!». Она помолчала немного. «Но, несмотря ни на что, в бога я верю, дорогая! И он всегда со мной! Вот здесь!» – произнесла она, приложив свою ладонь к груди и продолжила – «В тот день, когда не стало Дэйва, я рыдала, взывая к богу! Я спрашивала его: «О боже! За что? Почему ты забрал его?». Казалось, я открыла ему свою душу в ожидании того, что он вот-вот ответит мне! Но, увы! Он молчал! И я подумала: «Видимо, так угодно Богу. Угодно потому, что там, на небесах, мой любимый очень нужен ему! Для меня Дэйв был лучшим! А ведь бог и забирает к себе, прежде всего, самых лучших!». Я стала читать священные писания. Я настолько глубоко прониклась этим, что в один из дней едва не ушла в монастырь. Я не могла понять того, почему Дэйв оказался настолько сильно нужен богу, что он, при всей своей любви к людям, решил забрать у меня этого человека, которого я любила, наверное, не меньше, чем бог любит нас!». Год за годом боль постепенно утихала, но оставалась душевная пустота, заполнить которую я могла лишь моими любимыми девочками, его кровиночками. Лишь это грело меня первые пару лет, оберегая от сумасшествия». Она утёрла слезу. Патрисия смотрела на неё глазами, полными печали и сопереживания. Глубоко вздохнув, Ольга выдержала паузу и, немного успокоившись, продолжила: «С годами я не утратила веры, но стала более приземлённой. Моим воззрением, девизом, если угодно, стали слова офицера Германна, главного героя из книги того же Пушкина «Пиковая дама». Надеюсь, вы её тоже проходили в вашем университете?». «Нет, Оль, не проходили, но, прочитать её самостоятельно, по своему личному желанию, я удовольствие имела» – ответила Патрисия. «Ну надо же! Какая же ты умница!» – сказала Ольга уже с улыбкой, – «Я всегда знала, что русская классика – это сокровище мировой литературы!». «Да, я согласна с тобой, Оль» – сказала Патрисия, – «И что же это были за слова Германна из Пиковой дамы? Можешь напомнить мне их из контекста?» – спросила Патрисия. «А-а! Очень хочешь услышать мой жизненный девиз?» – спросила Ольга и широко улыбнулась. «Конечно хочу!» – бросила Патрисия с любопытным взглядом. «Тогда слушай и вспомнишь заодно» – проговорила Ольга, – «Расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» – процитировала она наизусть, прищурив глаза. «Класс! Да! Я помню эти строки!» – кивнув головой восторженно ответила Патрисия. «Ну так вот, эта цитата и есть мой жизненный девиз, которого я придерживаюсь по жизни! Что скажешь?» – бросила Ольга, пристально глядя в глаза Патрисии. «Это мудро! И очень точно подмечено!» – ответила та. «Так-то, моя хорошая! Александр Сергеевич Пушкин – он такой! Что ни слово – то в точку! Не Пушкин – огонь!» – сказала Ольга, нахмурив брови, – «Хотя ты ведь помнишь, как закончил Германн в Пиковой даме, Пат?». «Конечно помню. Он проиграл все деньги. А затем у него съехала крыша и его поместили в психушку. Насколько я помню, будучи в больнице он как в бреду повторял тройка, семёрка, туз, тройка, семёрка, дама» – ответила Патрисия. «Ты ж моя умница! Всё верно, Пат! Всё верно! Слушай, я так рада тому, что ты читала это!» – бросила Ольга оживлённо и продолжила: «Так вот, касательно Германна. Несмотря на то, что думал он, как ты выразилась, «мудро», поступил же он прямо противоположно. Он пренебрёг расчётом и умеренностью, поставив во главу угла жадность. Жадность к деньгам. Сгубив тем самым свою жизнь, дорогая моя! Я же считаю расчёт, умеренность и трудолюбие своими нерушимыми принципами, ценностями, если угодно, которые помогают мне оставаться на плаву в этой жизни». Ольга вздохнула, задумалась на мгновение, после чего проговорила: «Ладно, это долгая тема и мы ещё не раз к ней вернёмся, дорогая. Мы ведь теперь с тобой подруги, не так ли?» – сказала она с улыбкой. Патрисия улыбнувшись в ответ, кивнула ей и накрыла своей ладонью внешнюю часть ладони Ольги. «Пат, ты может и не поверишь, но, я знала!» – сказала Ольга, – «Я будто чувствовала, что скоро встречу настоящего человека! Близкого мне человека! Близкого по душе! И вот я встретила его! Это ты, Патрисия! Ты! Я так рада этому, дорогая! Ты веришь мне?». Ничего не ответив на это, Патрисия лишь крепко сжала руку Ольги и закрыла на пару секунд глаза, подав ей тем самым знак своего согласия и взаимности. От своих слов Ольга так расчувствовалась, что не заметила, как опустошила стаканчик с мороженым и выпила до дна свой крепкий кофе. «Всё!» – бросила Ольга и, сменив тон на более весёлый, продолжила: «Знаешь, Пат, я когда волнуюсь, то во мне всегда просыпается такой зверский аппетит, что я готова целиком проглотить целого быка! Да что там быка! Слона, дорогая, именно слона!». Затем, протерев свои губы салфеткой она продолжила: «Ну да ладно! Заказывать из еды, наверное, уже ничего не будем. В самолёте, по всей видимости, нас должны кормить. Так что потерпим! Сколько нам лететь по времени, Пат?». Патрисию словно током ударило от этого вопроса. Но, не подав вида, она бросила в ответ: «Четыре, или около того. Короче, целая вечность!». «Хм! Целая вечность! Ну надо же! Скажешь тоже! Вечность! Четыре часа! Это же ничто по сравнению с вечностью! Не заметишь, как будем в Калгари!» – оглядываясь в сторону бара с уверенностью проговорила Ольга. Затем, посмотрев на Патрисию, она продолжила: «Вот когда мы с папой летели из Новосибирска в Торонто в семьдесят седьмом году, вот это можно действительно было назвать вечностью. Я помню, что мы тогда летели с папой дня два-три. Время в детстве всегда тянулось бесконечно медленно и мне казалось, что впереди целая тысяча лет жизни! Я была беспечна и испытывала чувство бескрайнего детского счастья! Ты знаешь, прошло уже сорок четыре года, а я до сих пор помню, во что я была одета тогда я и как был одет папа в тот день, когда мы летели в Канаду. Я помню вкус русских пирожков из моего детства и вечный скрип деревянных полов в комнате того самого барака, в котором я жила у дяди Андрея. Я помню молоко в треугольных пакетах, помню кефир в бутылках с крышечками из фольги. А ещё я помню полчища тараканов, рыскающих по всей кухне, стоило лишь ночью включить там свет. Помню игру, в которую мы играли с мальчишками и девчонками из нашего двора. Эта игра называлась двенадцать палочек. Помню сибирские морозы. И даже помню, как всем двором хоронили какого-то дядьку, живущего в бараке по соседству. Тогда говорили, что он напился, и, не дойдя с работы до дому, упал в сугроб и замёрз. А когда его хоронили, то к нам во двор сбежалось столько народу из соседних дворов, что в нашем дворе было, что называется, не протолкнуться. И тогда была живая музыка. Целый духовой оркестр и большой барабан. Играли похоронную. И знаешь, Пат, мне не было страшно. Позже, там хоронили ещё многих людей из числа соседей по дому, или по кварталу, но я, лишь услышав эту уже знакомую духовую музыку, бежала сломя голову туда, откуда она доносилась, чтобы посмотреть на покойника и проводить его в последний путь. А ещё, на похоронах всегда раздавали конфеты и всякие прочие вкусняшки. В общем, Пат, я была шальная и бесстрашная с детства. Во дворе меня называли Оленька-сорвиголова. Вот так вот, Патрисия! Ты знаешь, прошла целая вечность, а я помню так много из того времени! В деталях! Даже не знаю, почему, но, помню!» – сказала Ольга, с улыбкой на лице и продолжила: «Я часами могу тебе рассказывать истории из моего детства! Но не сегодня! Договорились?». Поставив локоть на столик и глядя на Ольгу горящими глазами, Патрисия сидела напротив неё и слушала, уперевшись подбородком в ладонь. «Я бы сказала, что мы не договорились, но уж не стану делать этого, Оля! Так уж и быть! Расскажешь в Калгари, под клёном. Окей?» – оживлённо проговорила Патрисия. «Не в Калгари, в Ред Дире, дорогая! От Калгари до Ред Дир всего-навсего сто пятьдесят километров. Кстати, ты была в Ред Дире, Пат?» – спросила Ольга. «Кстати, ты уже спрашивала. Нет, ещё не успела. Я ведь из Штатов, а в Калгари мы со Стивом приехали совсем недавно. Пару месяцев назад» – ответила Патрисия. «Прекрасно! Значит твоего любимого зовут Стив? Стивен, стало быть?» – спросила Ольга, буравя Патрисию взглядом. «Да, именно так» – бросила Патрисия. «Ну и каков он, твой Стивен? Опиши мне его?» – прищурив глаза продолжала Ольга. Патрисия вдруг задумалась, но, спустя мгновение, весьма импульсивно проговорила: «Кстати, я сейчас покажу тебе его. У меня есть его фото. В бумажнике». С этими словами она повернулась вполоборота назад, чтобы достать из висящей на спинке стула сумочки бумажник. «Нет, нет, постой! Дорогая, прошу! Подожди, не показывай! Сначала опиши его! А затем покажешь и мы посмотрим, насколько точно ты его описала! Окей?» – чуть умоляющим тоном проговорила Ольга, широко улыбаясь. «Ну хорошо! Твоя взяла!» – сдавшись ответила та, и сходу продолжила: «Значит так! Слушай!». И она, закрыв глаза, тихим голосом и с выражением сладострастия на лице начала описывать его внешность: «Он шатен. Волосы густые, кудрявые. Пять футов и девять дюймов ростом. Широк в плечах. Жилист и силён. У него тонкий и довольно длинный, прямой нос. Губы тоже тонкие, но они не портят его. Подбородок с ямочкой. Глаза серые. Лицо местами покрыто мелкими веснушками, которые делают его ещё привлекательней. Высокий и широкий лоб, который он часто морщит. Когда он делает это, на лбу у него вырисовываются несколько горизонтальных складок, которые усиливают его индивидуальный мужской шарм. Уши ровные, с чуть торчащими в стороны мочками. Кость довольно широкая. Пальцы кистей ровные и красивые. Тембр голоса низкий и очень приятный. Когда он говорит у меня по телу бегут мурашки с колючками. В общем, он образец мужчины! Эталон!  Красавчик и умница! За ним, я как за каменной стеной, Оля!». Она закончила, открыла глаза и посмотрела на Ольгу, которая сидела и смотрела на неё каким-то шальным взглядом, словно ей только что сообщили, что она выиграла миллион долларов в лотерею, но она не верит, требуя увидеть сам чемодан с купюрами. Её рот был слегка приоткрыт, а руки сложены на груди. Она помолчала немного, а затем произнесла: «Ну и ну! Вот это типаж! Да с таким мужем тебе позавидует любая актриса Голливуда! Слушай, Пат, я восхищаюсь тобой! Ты бы только видела себя, когда описывала его! На твоём лице было выражение абсолютного счастья, дорогая! О мой бог! Я так тебе завидую! Белой завистью! Я только что увидела, насколько сильно ты его любишь! И я уверена, что ваши с ним чувства взаимны! Знаешь, что я тебе скажу? Это дорогого стоит! Нет, даже не так! Это, чёрт возьми, самое дорогое, да что уж там, единственное и бесценное что может быть в жизни! Это любовь, милочка! Любовь и преданность! И именно это я только что прочитала на твоём лице! Я горжусь тобой! Дай вам бог всегда пребывать в этом состоянии! У меня нет слов, чтобы выразить всё то, что я чувствую сейчас по отношению к тебе, к твоим чувствам!». Патрисия слушала Ольгу, всем телом ощущая приятную дрожь. Сейчас она думала о Стиве и о том, насколько сильно она на самом деле любит его, с каким нетерпением снова ждёт с ним встречи. В одно мгновение в её сознании возник его образ, такой ясный, такой надёжный, милый и родной, что она не смогла сдержаться, чтобы не обронить слезу. Слезу абсолютного счастья.  Все проблемы вмиг улетучились куда-то, а мысли наполнились приятными воспоминаниями и ожиданиями. С этими мыслями Патрисия уставилась куда-то в точку, а Ольга продолжала говорить что-то, чего Патрисия уже почти не слышала от наплыва чувств. Заметив это, Ольга протянула руку через стол и смахнула своей ладонью слезу со щеки Патрисии. Поймав её руку на своей щеке, Патрисия поднесла её к своим губам и поцеловала. Затем она отпустила её и произнесла: «Я люблю тебя, Оля!». В этот же миг слёзы хлынули из глаз Ольги, они взялись за руки и разрыдались, глядя друг на друга. В это время сентябрьский дождь окроплял с неба стоящие на площадке самолёты и взлётно-посадочные полосы, а их рейс в Калгари, как и прежде задерживался.