скачать книгу бесплатно
Безусловно, так. В учебнике 1946 года, написанном для взрослых, Теплов, опираясь на Сталина и прочих классиков психологии, объясняет, что понимание всего перечисленного как проявлений души, есть идеализм. А партийный ученый должен быть материалистом, почему и понимает психику как «продукт особым образом организованной материи».
«У человека и высших животных психика – продукт мозга. Мозг, а не бесплотная душа есть орган нашей психической жизни, носитель всех наших психических процессов: ощущений, представлений, мышления, чувств, воли» (Теплов, 1946, с.4). И, надо полагать, способностей.
Следовательно, если быть точным, способности – это свойства мозга…
Как-то не варится… Странно звучит даже для современной психологии, которая таким образом должна будет потерять свой предмет и передать его физиологии. Не зря она старательно уводит способности из ведомства нейрофизиологии в ведомство психологии личности.
Это исходное определение. Оно, безусловно, не раскрывает того, как Теплов в действительности понимал способности. Скорее, это способ защиты и покупка права работать. Но нельзя ли вывести лежащее в основе этого определения понятие, вглядевшись в то, как Теплов говорит о способностях?
Дав это официальное определение, он приводит примеры, которые повторяются у него из учебника в учебник:
«Способностью мы называем, например, наблюдательность, которая имеет большое значение в деятельности писателя, ученого, педагога. Способностью мы называем зрительную память, имеющую прямое отношение к работе художника-живописца; эмоциональную память и эмоциональное воображение, играющие большую роль в творчестве писателя; техническое воображение, необходимое в деятельности инженера или техника; музыкальный слух.
Способностями мы можем назвать те качества ума, которые составляют условие успешного выполнения многих видов деятельности» (Теплов, 1954, с224).
Очевидно, что точное рассуждение опять изменило Теплову. Способности сначала перетекли из индивидуальных особенностей в свойства психики, что оказалось свойствами мозга, а теперь в качества ума. Но ум уж точно не есть мозг. И вряд ли кто-то из нейрофизиологов согласится, что он и есть психика. Ум как раз нечто, что, даже если обеспечивается работой мозга, к мозгу не относится и работает вне и вопреки мозгу, за что и был выкинут из предметов современной психологии вместе с разумом и рассудком. Признаться, что способности есть качества ума, это все равно, что признать существование души! Это психолог мог сделать только в отчаянии…
Тем не менее, примеры. Все, что описал Теплов, далеко не однозначно укладывается русским языком в высказывания про способности: у него есть способность к наблюдательности! Или: у него способность зрительной памяти! Однако при этом мы точно можем понимать все это как необходимые способности. Например: у него есть все необходимые способности для писателя: он наблюдателен, он тонко чувствует душевные движения и чувства людей…
С другой стороны, это все лучше было бы назвать не способностями, а задатками: у него есть все необходимые задатки для писателя, но нет способностей! Что означает, что действительные способности, нужные для того, что бы быть художником или писателем, Тепловым не названы. Произошла какая-то подмена. И он это, похоже, чувствовал, потому что в следующем абзаце начинает разговор о задатках:
«Совокупность тех задатков, которые составляют природную предпосылку развития способностей, называется одаренностью» (т.ж.).
И вот вопрос: способность – это тот же задаток, но развитый и раскрытый, или задатки – это некие дополнительные условия, обеспечивающие существование или работу способности? Если исходить из этого определения одаренности, то складывается ощущение, что одаренность есть природная предпосылка развития способности. Иначе говоря, способность вырастает из одаренности, а одаренность – это совокупность очень разных задатков, которые прямо в способность перерасти не могут.
Но это его определение, и вовсе не обязательно, что оно верно. По крайней мере, для меня одаренность выше способности. Это как бы особо выдающаяся способность, поскольку способностями к музыке обладают многие, но выдающимися музыкантами становятся лишь люди одаренные.
Теплов уходит от всех подобных вопросов одним ударом меча по гордиевому узлу:
«Важнейшее значение среди задатков имеют те признаки, которые лежат в основе различия типов высшей нервной деятельности: сила, равновесие и подвижность процессов возбуждения и торможения. Поэтому одаренность человека теснейшим образом связана с его врожденным типом высшей нервной деятельности» (т.ж.).
Вероятно, врожденный тип высшей нервной деятельности, если понимать под ним силу, равновесие и подвижность процессов возбуждения и торможения, кому-то облегчает раскрытие способности, а кому-то затрудняет. Но как это может стать даром?
Допускаю, что человек, собравшийся раскрыть в себе некую важную и труднодостижимую способность, должен сначала научиться управлять своей нервной системой. Думаю даже, что это соответствует начальным ступеням йоги Патанджали, обучающим управлять собственным умом и усмирять мысли. Иными словами, работа с собственной нервной системой необходима при раскрытии способностей.
Но что такое способности?
Глава 5
Ранний Рубинштейн. 1935
Теплов, конечно, считался основателем нашей психологии способностей, но, насколько я могу судить, первым из наших советских психологов о способностях заговорил Сергей Леонидович Рубинштейн в 1935 году, когда выпустил пособие для высших педагогических учебных заведений «Основы психологии». Через пять лет он его переделает и сильно изменит, но в 1937 году ему за эту книгу без защиты была присвоена ученая степень доктора педагогических наук.
Тем не менее, сам Рубинштейн, очевидно, не был доволен этой работой, почему я и отношу ее к раннему периоду его психологического творчества. В ней будет пересмотрено многое, в том числе и все, что относится к способностям. Но начиналась наша современная психология способностей именно с этой книги, точнее, с ее восемнадцатой главы «Учение об одаренности».
Вся последующая ранняя наша психология, следуя Рубинштейну, говорит не просто о способностях, а о способностях и одаренности. Преодолеть это устойчивое сочетание понятий удается только к шестидесятым годам, то есть с преодолением всего сталинизма.
Впрочем, Рубинштейн говорит еще почти исключительно об одаренности. Способности поминаются в его речи случайно.
Сразу надо отметить, «Учение об одаренности» отнесено Рубинштейном вместе с учением о характере к психологии личности. Верно ли это?
Боюсь, не более верно, чем определение способностей как особенностей личности. Это значит, что о личности, конечно, можно говорить и через способности. Определенно, одна личность отличается от другой, и описывать эти отличия можно и как отличия в способностях. Но является ли личность средой или природой способностей? Или же она есть лишь сцена, на которой способности являют себя?
Не надо забывать, для Рубинштейна, как и для всех марксистов, психология была важна лишь как орудие управления массами, поэтому Рубинштейн и получил за «Основы психологии» доктора педагогики! Личность – это единица общества, личность творится обществом и подстраивает себя под общество. Если мы хотим, чтобы строй был крепким, надо создать крепкое общество, а для этого надо, чтобы входящие в него личности делали то, что требуется.
Но если вдуматься, личность – весьма вторичное явление. И то, что она так легко творится обществом, только подтверждает то, что личность почти не имеет отношения к природе человека. Точнее, она может быть средством, с помощью которого эту природу можно разглядеть. Более того, личность закономерно рождается из этой природы, значит, в ней видны законы устройства человека и законы нашей природы.
Но природа в основе. Именно там, где коренится и личность, и способности. Марксисту, как, впрочем, и империалисту, удобно рассматривать способности в рамках личности, поскольку они решают заказ, как сделать человека управляемым или покупающим. И они изучают орудия управления.
А если попробовать делать науку ради науки? Или, чего уж совсем не может позволить себе академический психолог, познать себя?!
Тогда способности – это нечто настолько глубинное, что появляется ощущение, что личность рождается на гораздо более позднем этапе развития…
Как бы там ни было, но Рубинштейн был зачинателем разговора о способностях в советской психологии. В этом он был не свободен от своей культуры, и вынужден был взять само название – учение об одаренности – от предшественников, а содержание у зарубежных психологов. Но все это надо было как-то срастить с марксизмом. Ему трудно. Он плохо понимает, что пишет. И он этого не скрывает.
«Понятие одаренности не получило общепризнанного определения. Наибольшим распространением пользуется определение Штерна. Он формулирует его следующим образом: «Одаренность – это общая способность индивидуума сознательно устанавливать свое мышление на новые требования; это – общая способность психики приспособления к новым задачам и условиям жизни»» (Рубинштейн, 1935, с.477).
В действительности Штерн вовсе не говорит об одаренности, он говорит о Begabung, которое переводят с немецкого как дарование, талант. Но и талант – слово не русское, так что это вовсе не перевод. И это тем более не работает, если действительно говорить о Понятии – о понятии одаренности. Слово может переводиться точно, не точно и приблизительно, чтобы дать намек на понятие, из которого исходит автор.
Чтобы понять, каково же понятие Штерна, которое он обозначает именем Begabung, надо было проделать с ним то же самое, что я сейчас проделываю с самим Рубинштейном, попытаться понять, а что он понимает под словом одаренность. Я хочу этим сказать, что даже русскоязычного автора русскоязычному читателю понять совсем не просто, а Рубинштейн запросто понял немца, да еще такого не простого и противоречивого, как Штерн.
В итоге Рубинштейн вынужден тут же сам разбить собственную уверенность в том, что определение Штерна так уж просто понять:
«Оно нашло своих критиков: Спирмена, направившего свои возражения против «приспособления» и против телеологичности штерновского определения, Торндайка и др. Но определение, данное Штерном, является во всяком случае очень показательным для современной трактовки проблемы одаренности. В нем намечено далеко не во всем приемлемое решение основной проблематики одаренности» (т.ж.).
Нет никакой уверенности, что определение Штерна вообще было понято. Нет никакой уверенности, что психологи разных стран говорят о том же. Тем более нет уверенности, что они одинаково понимают «приспособление» и все остальные понятия, входящие в определение Штерна. И, тем не менее, из этого получается чудесный спор, из которого и рождается наука, если забывает об истине.
Далее Рубинштейн приводит собственные соображения, и вот они-то как раз обладают ценностью, потому что он перестает догонять и перегонять Америку, а пытается думать. А это лучшие двери в чудо!
«Одаренность – мало удачный термин для обозначения практически весьма значительной и теоретически очень сложной проблемы. Он как будто предопределяет – и предопределяет неправильно – ответ на одну из узловых антимоний, с которой связана современная трактовка проблемы одаренности.
Одаренность – это как бы дар, который человек получает и который изначально есть то, что он есть, независимо от того, что человек сам из него делает – нечто врожденное, наследственно предопределенное.
Обреченной на постоянный конфликт с фактами была бы всякая теория, которая пыталась бы вовсе отрицать значение наследственности для одаренности и считать ее независимой от биологических особенностей организма, обусловленной исключительно социальными условиями среды. Механистическая ламарковская концепция одаренности несостоятельна» (т.ж.).
Вот оно чудо! Стоило только заглянуть в родной язык, и все здание естественной науки посыпалось. Причем, в устах искреннего марксиста, который лишь захотел быть точным по рассуждению. Но как после этого жить?! Ведь придется задаться вопросом, ЧЕЙ этот ДАР?! КТО ДАРИТЕЛЬ?!!
И он принимается подхватывать падающие кирпичи и рассовывать их по прежним местам, лишь подмазывая свежим раствором из марксизма и естественнонаучности, стараясь срастить ДАР с биологией организма:
«К одаренности применимо то же, что и к характеру, вообще ко всем психологическим особенностям личности: биологические особенности организма являются реальными, но частичными условиями одаренности. Зависимость между ними многозначна. Если одаренность – дар, то это дар, значение которого отчасти определяется тем, что человек из него делает.
Биологические свойства организма, сами по себе взятые, вне определенных социальных условий развития, не имеют своего особого, однозначно определенного представительства в психике – как не имеют их сами по себе, безотносительно к биологическим условия взятые, социальные условия. Одни и другие входят в единую систему условий, определяющих построение личности; биологические условия в ней опосредованы социальными.
О д а р е н н о с т ь является функцией всей этой системы условий в ее единстве, функцией личности» (т.ж.с.477-8).
Исходно функция – это переменная величина, зависящая от другой, произвольно изменяемой величины. Что значит, что есть Хозяин, который и меняет функцию по своему усмотрению. Есть Даритель, который и дарит. И кто же он? Система био-социальных условий, определяющих построение личности, а чтобы попроще, сама личность себе и дарит свой ДАР!
А унтерофицерская жена сама себя сечет…
Рубинштейн честно сделал исходное заявление: можно, конечно, ковыряться в русских понятиях, вроде одаренности, но тогда невольно попадаешь в магию русского языка, которая скрывает в самих русских понятиях некое очевидное решение. Но решение это далеко не во всем приемлемое! А точнее, совсем не приемлемое, если психология хочет быть естественной наукой!
«Одаренность означает внутренние возможности развития личности, соотнесенные с условиями ее развития» (т.ж.с.478).
И хватит об этом! Разве что добавим кое-какие черточки:
«Одаренность выражает внутренние возможности развития, – не организма как такового, а личности. Она обусловлена всей ее историей и вариирует на различных этапах ее развития.
Однако, если одаренность выражает внутренние особенности личности, то к ней в полной мере применимо основное положение, определяющее всю нашу психологию: внутреннее всегда опосредовано внешним и неопределимо в отрыве от него» (т.ж.с.479).
Поганое это словечко «одаренность» все же заставляет психолога задумываться и мучаться: ну, никак не получается получить дар от организма, что для естественника не более, чем тело. Естественники придумали это словечко – организм, – чтобы объяснять то, что из тела не выводится, но в жизни существует. Иными словами, организм – это иное имя для души, но: т-с-с-с!..
Вот пока ты понимаешь, что организм – это нечто сверх тела, то есть душа, то одаренность возможна. Но стоит только стать строгим в рассуждении и четко заявить, что обязан сделать настоящий психолог, что души нет, то остается только тело. Тогда дар получать не от кого, и приходится что-то придумывать.
А тут подворачивается личность. Она же не тело! Значит, может быть заменой и организма, и души. И может дарить дар. Стоп! Это мы уже проходили. Это было в исходном определении. А оно было аж на предыдущей странице. На той странице дар дарили. А на этой странице личность – это тот, кто дар получает. Откуда?
Да ведь все просто! Из внешней среды! Внутреннее личности, не кишечника, конечно, опосредовано внешним! Хотя и в кишечнике все то же самое…
Да бог с ним! Впрочем, Бога нет, как и Дара, ну их к Ламарку! Вместе с умом, разумом и рассудком. Надо просто найти какое-то имечко, которое снимет все сложности, как мышление у Введенского, заменившее все, кроме интеллекта.
И вот трудно и не очень осознанно рождаются способности:
«В конечном счете специальная одаренность включает в себя соотношение внутренних психических условий с требованиями специальных видов деятельности. Это соотношение одаренности с конкретной деятельностью является не только абстрактным соотнесением, а реальной связью, обусловливающей самое формирование одаренности.
Специальные способности определяются в отношении к отдельным социальным областям деятельности» (т.ж.с.480).
Даже не хочу вдаваться в само понятие специальных способностей, пока мне достаточно, что это выражение чрезвычайно естественно замещает у раннего Рубинштейна такую неудобную одаренность. Просто палочка-выручалочка для академического психолога.
Зрелый Рубинштейн избежит этих сложностей тем, что будет сразу говорить не об одаренности, а о способностях.
Глава 6
Зрелый Рубинштейн. 1940-46
Рубинштейн осознанно считал «Основы психологии» не философско-психологическим трактатом, а учебником для будущих психологов. Как говорят его биографы, он «закладывал теоретические основы психологии будущего» и готовил кадры. Понятно, почему ему была присвоена степень доктора педагогических наук. А в 1943 году он становится членом-корреспондентом именно Академии педагогических наук.
Однако сам он хотел большего.
«Не дожидаясь выхода в свет этого учебника, он садится за написание следующего – «Основ общей психологии». И если первые «Основы психологии» все годы прошедшие с момента их издания, служили единственным учебным пособием в университетском преподавании психологии, то новая книга «Основы общей психологии» становится средоточием научной жизни всей советской психологии – учебной, организационной, исследовательской.
В этом труде он (как отмечается в одной из рецензий) впервые всесторонне и обоснованно представил психологию как относительно законченную систему в свете материалистической диалектики» (Биография, с.38).
Иными словами, если и были в нашей психологии другие борцы с душой, никто не сделал больше для ее изгнания, поскольку по Рубинштейну учились все российские психологи, и до сих пор основные школы нашей психологии рубинштейновские. Вероятно, потому, что никто из наших психологов не мог быть столь систематичен и не выкладывал столь целостную и непротиворечивую картину этой науки.
Судьба Рубинштейна далее была яркой. Начало войны он проводит в Ленинграде, откуда уезжает в 1942-м «командиром специального эвакуационного состава, вывезшего из Ленинграда большую группу ученых» (т.ж.).
В Москве он тут же назначается директором Института Психологии АПН СССР, академиком и создает кафедру психологии в Московском государственном университете, куда «приглашает А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурию, ученицу К.Левина Б.В.Зейгарник, П.Я.Гальперина и др.» (т.ж.с.39).
Все прекрасно складывалось, но…
«В 1947 и 1948 годах начались гонения на Рубинштейна и многих других советских ученых. Его обвинили в космополитизме, в преклонении перед иностранщиной, в недооценке отечественной науки и культуры» (т.ж.с.41).
Под обвинением в космополитизме скрывалась очередная волна сталинских репрессий, которым теперь подверглись евреи, занявшие за время войны слишком много важных мест. Был ли Рубинштейн повинен в таком, условно говоря, захвате психологии, не мне судить, но вот то, что он, подобно Выготскому, действительно преклонялся перед западной наукой и ненавидел русских предшественников, доказывать не надо.
Правда, их ненавидели все советские психологи, и никто из них не ссылался и даже не поминал русских предшественников… Наказывая Рубинштейна, советская власть секла саму себя и не за космополитизм, а за диалектический материализм.
Как бы там ни было, Рубинштейн выпустил первое издание своего главного труда в 1940 году, а в 1946 издал его второй раз, дополненным. Я буду излагать его понимание способностей по изданию сорокового года, сличая с изданием 1989-го.
В 1940-м году одаренность ушла на задний план, а способности он отнес к психологическим свойствам личности, посвятив им девятнадцатую главу, которая теперь так и называлась «Способности». Во введении ко всему разделу даны исходные рамки, в которых полагается понимать способности:
«Все психические процессы, с изучения которых начался наш анализ психического содержания деятельности человека, протекают в личности, и каждый из них в своем реальном протекании зависит от нее» (Рубинштейн, 1940, с.514).
Если вдуматься в это высказывание, то станет очевидно, что нечто, названное психическими процессами, зависит от личности, но зависит лишь «в своем реальном протекании». Иначе говоря, от моей личности не зависит, есть ли у меня способности, но зависит то, как я их буду раскрывать и даже, какие из них я изберу раскрывать. Вероятно, зависит и успешность раскрытия.
Именно это подтверждает Рубинштейн, говоря дальше:
«Зависимость психических процессов от личности выражается, во-вторых, в том, что они, как показал наш анализ их развития, не имеют самостоятельной линии развития: их развитие оказывается зависимым от общего развития личности» (т.ж.).
Это точное рассуждение, к тому же, на мой взгляд, соответствующее действительности. Сомнение появляется лишь, когда Рубинштейн превращает личность в нечто, от чего зависит уже не раскрытие способностей, а они сами:
«Тот факт, что психические процессы человека суть функции личности, выражается, в-третьих, в том, что они у человека не остаются только процессами, совершающимися самотеком, а превращаются в сознательно регулируемые операции, которыми личность как бы овладевает и которые она направляет на разрешение встающих перед ней в жизни задач» (т.ж.).
Все верно. Но что значит, «психические процессы» – функции личности? Меня это настораживает, поскольку положено в основание всего рассуждения. И если здесь ошибка или ложь, искажение накопится.
И действительно, всего через пару страниц личность оказывается уже в совсем ином отношении к способностям:
«Способности квалифицируют личность как субъекта деятельности, будучи принадлежностью личности, способность, конечно, сохраняется за личностью как потенция и в тот момент, когда она не действует» (т.ж.с.536).
Личность, оказывается, не использует способности, раскрывая их и развивая, она ими владеет. Но это означает, что она и есть та среда, которая порождает способности, и в которой они существуют. А это сомнительно. Тем не менее, что говорит об этом сам Рубинштейн?
Итак, способности. Тут Рубинштейн блещет красотами рассуждения, причем, не сомневаясь в собственных построениях, поскольку они не были изменены до последнего издания. Стоит вчитаться, тогда многое будет понятно с этим мыслителем.
«Термин способности употребляют в житейском обиходе очень широко; в психологической литературе им немало злоупотребляли. Так называемая «психология способностей» сильно дискредитировала это понятие. Наподобие мольеровского ученого врача, который «объяснял» усыпляющее действие опиума тем, что опиум имеет «способность» усыплять, эта психология объясняла любое психическое явление тем, что приписывала человеку соответствующие «способности».
Способности, таким образом, в ученом арсенале этой психологии служили нередко для того, чтобы избавиться от необходимости вскрыть закономерности протекания психических процессов» (т.ж.с.533).
После такого решительного вступления ожидается, что автор сейчас положит конец произволу в использовании понятия «способности», даст ему четкое определение, и больше ни одна психологическая сволочь не сможет мольеровски издеваться над способностями, дуря людей тем, что способность есть способность к чему-то!
И действительно, решительности у сочинителя в достатке:
«Поэтому современная научная психология выросла в значительной мере в борьбе против психологии способностей. «Функция» тоже нередко трактовалась как такие способности; это в свою очередь означало, что способности трактовались как органические функции и в связи с этим рассматривались как некие первичные, природные, преимущественно врожденные особенности.
В виду этого, прежде чем вводить понятие способности в систему психологической науки, необходимо точнее очертить его истинное содержание» (т.ж.).
Из всего этого бреда я однозначно понимаю только то, что современная научная психология выросла в борьбе с психологией способностей. Поскольку Рубинштейн пишет о способностях первым из советских психологов, значит, он имеет в виду как раз ту самую иностранную науку, за связь с которой его скоро объявят космополитом.
Тем не менее, очень желательно было бы ввести понятие способности и даже дать ему определение. Это похвально и возбуждает. Но дальше он, вместо этого, вводит различие между задатками и способностями, привязывая их к телу и нервной деятельности.
«Различия между людьми в задатках заключаются прежде всего в прирожденных особенностях их нервно-мозгового аппарата – в анатомо-физиологических, функциональных его особенностях…
