скачать книгу бесплатно
– Глупые вы существа, люди, – задумчиво проговорил мужик, нажимая ногой на неприметный заросший мхом камень, – сначала лезете туда, куда не надо, любопытство ненужное проявляете, а потом сами же и пугаетесь.
Пока он говорил, в частоколе что-то громко щёлкнуло, и ворота медленно, словно сами собой начали открываться. Мужик вернулся к «Ниве» и оглянулся на нас.
– Ну так что, идёте? Или назад потопаете?
– Страшновато, если честно, – сказал я, глядя на открывшуюся панораму тёмной, словно вымершей деревни.
– Что конкретно? Идти со мной или брести назад через лес?
– Да и то, и другое как-то стрёмно, – искренне ответил я и вздохнул.
– А почему вы сказали, что люди – глупые существа, – каким-то не своим, надтреснутым голосом спросила вдруг Катрин, – причём сказали так, словно сами к людям не относитесь…
Мужик по-звериному плавно повернулся к ней и склонил голову к плечу.
– Какая внимательная и умненькая девочка, – с пугающе неуместной радостью сказал он, – к тому же ещё и красавица. Вот свезло нам так свезло… Да вы не обижайтесь, девчонки, – он шутливо хлопнул по плечу Киру, – никого не обидим, слово даю!
– Прав ты, Фишер, – торопливо, нервно оглядываясь, неестественно бодрым голосом проговорила Диана, – мы, наверное, лучше пойдём. Чего народ по ночам беспокоить? Небось все спят давно, а тут мы, такие красивые. Вряд ли кого-нибудь наше появление сильно обрадует…
Говоря это, Ди медленно отступала от частокола, не сводя перепуганного взгляда с владельца «Нивы», который с непонятной усмешкой следил за её маневром. Остальные тоже подобрали снятые рюкзаки, и через минуту ребята двинулись по грунтовке в обратную сторону, а я почему-то задержался.
– Было приятно познакомиться, – я решил, что, несмотря ни на что, нужно быть вежливым и не уходить, не попрощавшись, – счастливо оставаться. Может, как-нибудь в другой раз заглянем…
– Не прощаюсь, – хмыкнул мужик и, обращаясь персонально ко мне, добавил, – вежливый ты, малой, это хорошо, правильно это. Вежество – это первое дело, так что зачтётся тебе. Обещаю тебе лёгкую смерть и выбор. Слово.
– Спасибо, – я хотел было пошутить или съязвить, но слова застряли у меня в горле: мужик всё же снял очки и сверкнул жёлто-зелёными глазами с вертикальным зрачком.
– Ты чего там залип? – спросил меня Антон, когда я всё же догнал остальных и теперь судорожно соображал, как им сказать о том, что увидел, и нужно ли вообще это делать. А вдруг мне померещилось? Двадцать первый век на дворе, какая может быть чертовщина? Тем более что я крайне скептически ко всему этому отношусь, так как прекрасно знаю, как создаются и раскручиваются все эти жуткие истории о паранормальных явлениях, трёхголовых собаках, летающих блюдцах и прочей ерунде. Я даже «Битву экстрасенсов» ни разу не смотрел, между прочим.
– Да прощался с чуваком, – почти честно ответил я, заработав скептический взгляд Антона, – а что? Любой психолог тебе скажет, что всегда нужно оставлять о себе положительные воспоминания. Ну, по возможности, конечно. Никогда не знаешь, как карта потом ляжет…
– Да я же ничего не говорю, – Антоха пожал плечами, мол, дело твоё, – попрощался и хорошо.
– Странный он какой-то, да? – присоединилась к разговору Кира. – Ночью в тёмных очках только идиоты ходят.
«Или те, кто не готов демонстрировать окружающим свои глаза», – мрачно подумал я, понимая, что даже если попробую рассказать ребятам о том, что увидел, они вряд ли мне поверят. Ещё и посмеются или решат, что я над ними прикалываюсь. Поэтому я предпочёл промолчать, хотя и не был до конца уверен, что поступаю правильно.
– Ребят, давайте действительно где-нибудь устроимся и покемарим пару часиков пока не рассветёт, а потом пойдём дальше? – озвучила витающую в воздухе мысль Диана. – Не знаю, как вы, а я устала жутко. Можно не заморачиваться и просто пенки расстелить, куртками накрыться и подремать. Комаров нет, воздух свежий, хвойный – ну красота же… А утром встретим восход, полюбуемся на пробуждение природы и вернёмся уже наконец-то в наш душный, но такой желанный город.
– Всячески поддерживаю, – откликнулся Фишер и, вглядевшись куда-то в сторону, радостно добавил, – а вот и полянка вполне себе подходящая. Странно, что мы её не заметили, когда туда шли.
Я невольно поморщился, так как в сердце снова зашевелилась странная тревога, которую я, при всём моём умении сплетать слова в предложения и тексты, не взялся бы охарактеризовать кратко. Не было усиленного сердцебиения, не потели ладони, не пересыхало во рту – одним словом, не было тех симптомов, которые бывают у испугавшегося человека. Просто в душе стало пусто и холодно, как будто из неё методично начали выкачивать всё светлое и радостное. Сердце словно наполнилось кусочками серого, неприятного льда, острые края которых царапали и кололи, причиняя самую настоящую боль. И всё это было завёрнуто в кокон из предчувствия страшной беды. Оно давило, заставляло сглатывать ставшую вязкой слюну, пробуждало желание бежать… при чём как можно быстрее и как можно дальше. Найти безопасное место и затаиться там, наплевав на всё и всех.
Я повернулся к ребятам: все радостно обсуждали перспективы ночёвки на полянке под сенью вековых елей. Исключением была Катрин, которая смотрела на просвет в стене деревьев практически с ужасом. Глубоко вздохнув, она повернулась ко мне и неожиданно спросила:
– Ты ведь тоже знаешь, что мы все умрём, да? Можешь не отвечать, я и так вижу, что ты тоже чувствуешь, Костик. Ты ведь не просто так задержался, верно? Этот… это существо тебе что-то сказало?
– Существо? – совершенно по-идиотски переспросил я, глядя на изменившееся лицо Катрин: веснушки, обычно еле заметные, ярко проступили на неестественно бледной коже, под глазами залегли тени, нос слегка заострился, а скулы стали чётче.
– Не прикидывайся, – устало ответила она, – мы оба прекрасно понимаем, что он был просто похож на человека. Да он и сам оговорился, когда сказал, что, мол, вы… люди…
– Я не думаю, что он оговорился, – на душе неожиданно стало легче, наверное, от того, что мне, как оказалось, не придётся в одиночку тащить груз странных и непонятных знаний, – мне кажется, он сделал это совершенно осознанно, чтобы проверить, есть ли смысл с нами разговаривать вообще. Я другого не понимаю…
– Чего?
– Почему оно нас отпустило?
Катрин закусила губу и побледнела ещё сильнее, хотя, казалось бы, уже некуда. Её обычно сверкающие весельем глаза превратились в лунном свете в два тёмных провала, и из них, казалось, ушла жизнь.
– Оно не отпустило, – она посмотрела мне в глаза, и я снова поразился той обречённости, которой был полон её взгляд, – оно знает, что мы вернёмся, понимаешь?
Я кивнул, потому что, стоило Катрин произнести эти слова, как я с удивившей меня самого ясностью понял: мы неизбежно вернёмся в эту странную Стылую Топь. Причём вернёмся для того, чтобы остаться там навсегда. Потому что мы все там умрём…
Именно не осознанное раньше понимание этого и было причиной той тоски и безнадёжности, что терзали меня. Сейчас же слова были сказаны, и иллюзий не осталось. Совсем.
– Скорее бы уж… – прошептала Катрин, – всегда знала, что ожидание – это самое страшное. Не смерть, нет, с ней уже не поспоришь… А вот именно ожидание конца, осознание неизбежности и собственного бессилия перед теми, кто решил твою судьбу.
– Мы ещё поборемся, – сказал я, постаравшись вложить в голос как можно больше уверенности, хотя и не чувствовал её.
– Спасибо, Костик, ты хороший парень, – бледно улыбнулась Катрин, – но не стоит, правда…
Мы молча смотрели друг на друга, чувствуя, что между нами и остальными словно пролегла невидимая человеческому глазу граница. Они ещё были в мире живых, даже не предполагающих, что таймер с обратным отсчётом уже включён. Мы же вдвоём знали правду, какой бы странной и невозможной она ни была.
Свет луны заливал симпатичную круглую полянку, на которой расположилась наша компания. Народ, уставший после длительного перехода, с энтузиазмом устраивался на ночлег. Места хватало, и Фишер не переставал удивляться, что мы не заметили такое прекрасное место для отдыха по пути к Стылой Топи. Мы с Катрин лишь переглянулись, когда он в очередной раз сказал об этом: мы-то понимали, что от нас ничего не зависело. Можно было пройти вплотную к полянке и не увидеть её, что, собственно, и произошло. А теперь, когда мы «отметились» у Стылой Топи, нам её и показали. Просто потому что теперь мы никуда не денемся. Это странное место словно поставило на каждом из нас невидимое клеймо.
Зажевав по протеиновому батончику и запив их остатками воды, все стали укладываться, и мы с Катрин, не сговариваясь, расстелили свои пенки рядом. Это не укрылось от внимания остальных, и мы заработали пару в меру ехидных комментариев от Фишера, насмешливый взгляд от Дианы и удивлённый – от Киры. На большее ребят не хватило: все просто слишком устали.
Когда я устраивался на пенке, подложив под голову свёрнутую и засунутую в пакет запасную одежду, мне казалось, что я не усну ни при каких обстоятельствах. Но, как ни удивительно, стоило мне закрыть глаза, как я провалился в тяжёлое мутное забытье.
3
Глава 3
Я шёл по бескрайней равнине, от неба до земли затянутой пеленой серого тумана. Не знаю вообще – было ли там небо, или вместо него над унылой землёй бесконечным, уходящим в никуда куполом нависли белёсые неприветливые клочья. Воздух был сырым и холодным, влажные ледяные пальцы забирались под одежду и холодили кожу. При этом не было никаких запахов, то есть вообще никаких: не пахла мокрая земля, не доносилось запахов жилья, лишь иногда можно было с трудом уловить едва заметный аромат тления. Он настигал, проникал внутрь, постепенно пропитывал изнутри, становясь почти невыносимым, и снова исчезал. Воздух опять становился стерильным, безликим, лишённым даже намёка на жизнь.
Под ногами чавкала раскисшая от постоянной сырости земля, давным-давно превратившаяся в грязь. Она комьями налипала на обувь, превращая каждый шаг в испытание. Не знаю, сколько времени я уже месил эту жижу, но с каждым шагом переставлять ноги становилось всё сложнее. Я посмотрел на обувь и как-то устало удивился: на ногах вместо привычных летних «бутексов» были сапоги без шнуровки, слишком высокие и непривычно мягкие, на тонкой подошве. Про подошву я просто догадался, так как увидеть её не представлялось возможным: сапоги были облеплены грязью по щиколотку, но неровности почвы ощущались отчётливо. Интересно, зачем мне такая креативная обувь? И откуда она у меня взялась?
Постепенно из тумана начали проступать контуры домов, пустые тёмные окна которых, с выбитыми кое-где стёклами, казалось, пристально смотрели на меня. Внимательно и как-то очень недобро: мне явно не были рады в этом странном месте. Вот скрипнули и повисли на одной петле ставни, распахнувшись от несуществующего ветра, но звук был каким-то смазанным, приглушённым, словно доносился издалека. Вообще вокруг царила странная, какая-то неправильная тишина: по идее, в таком месте должны непременно водиться хотя бы крысы. Я пожал плечами и, решив ничему не удивляться, направился вперёд. Как ни странно, я не чувствовал ни страха, ни растерянности – словно всё шло именно так, как и должно было идти, и я находился там, где и должен был.
Дома постепенно становились выше, одноэтажные строения сменились более высокими, вместо деревянных стен всё чаще попадались каменные. Не изменилось только общее впечатление заброшенности и пустоты. Было очевидно, что здесь уже давно никто не живёт… Пару раз, правда, мне показалось, что в белёсой мгле мелькнули какие-то силуэты, но это вполне могли быть просто более плотные клочки тумана. Я опустил взгляд и как-то на удивление спокойно констатировал, что грязь с сапог загадочным образом исчезла.
Город – откуда-то я знал, что это именно город – казался вымершим, но я точно знал, что это не так.
Не успел я об этом подумать, как из ворот, что зияли выломанными створками на противоположной стороне улицы, вышла здоровенная псина. Остановившись, я привычным движением выхватил из ножен клинок, как-то мимоходом удивившись его наличию. Недлинное, слегка расширенное к концу лезвие чем-то напоминало восточную саблю, но память – моя ли? – услужливо подсказала название «фальшион». По лезвию словно пробежали золотистые искорки, а может, это просто пробившийся сквозь туман луч света отразился от металла.
Псина злобно оскалилась, что не сделало её и без того непрезентабельную внешность симпатичнее: дело было в том, что у собаки не было шкуры. Кости были, мышцы тоже присутствовали, а вот кожа и мех куда-то исчезли, превратив зверюгу в ходячее анатомическое пособие и явно не сделав её характер более добродушным. В принципе я её прекрасно понимал: отсутствие шкуры не способствует улучшению настроения.
Зверюга внимательно посмотрела на моё оружие, и я готов был поклясться чем угодно: она его узнала. Узнала и испугалась. Этот ли конкретно меч она встречала раньше или другой, похожий на него, – не существенно. Важным было наличие у дохлой псины – как-то я не встречал живых зверей без шкуры – сознания и умения выстраивать логическую цепочку, даже самую примитивную.
Недовольно и разочарованно зарычав, собака отступила во двор, из которого недавно появилась. Интересно, она там одна, такая красивая? Очень хочется в это верить, так как одному мне со стаей свежих муэртос не справиться.
Стоп! – откуда в моей голове это странное слово явно испанского происхождения? И почему я совершенно точно знаю, что этим словом называют любое псевдоживое существо? И с чего я решил, что эта собака умерла недавно?
Что вообще происходит, вашу мать?! Где я? Кто я?! Ход мыслей мой, Константина Храмцова, значит, это всё-таки я. Но почему параллельно с моими привычными знаниями у меня появились сведения и навыки, которых никогда прежде не было даже близко? Ведь, когда я вытащил меч, я даже не задумывался, как его держать и, зуб даю, абсолютно спокойно пустил бы его в дело. Я притормозил, и память услужливо показала мне «в ускоренном режиме» несколько стоек, переходов и приёмов. И это при том, что я никогда в жизни не интересовался холодным оружием и уж тем более мечами.
Я лихорадочно принялся ощупывать себя: лицо вроде моё, хотя покажите мне человека, который на ощупь смог бы наверняка сказать, изменилась его внешность или нет. Глаза, нос, рот, уши – всё на месте, вроде бы привычной формы и размера, а вот детали пока остаются загадкой.
Двигаюсь я привычно, значит, рост и комплекция у меня остались прежними, иначе я неизбежно чувствовал бы дискомфорт. Руки вроде бы мои, вот и шрам между большим и указательным пальцем присутствует, но при этом на ладонях мозоли, скорее всего, от частых тренировок с мечом. Их у меня точно не было, так как из оружия я всегда предпочитал клавиатуру и экран ноута.
И главный вопрос – почему мне не страшно? Где-то в глубине души я, наверное, понимал, что для обычного сна всё слишком странно и реалистично. Но аргумент «это всё мне просто снится» пока работал: я с любопытством оглядывался и, увидев на старом каменном двухэтажном доме табличку с надписью, направился к ней.
Буквы были незнакомыми, похожими на греческий алфавит, но, как ни странно, слова были понятны. Вот ведь бред какой: букв не знаю, а читать могу.
«Фонарный тупик, 13.
г. Стылая Топь».
Стылая Топь? Прикольно… То есть это та самая деревня, в которую мы шли, и возле которой, по словам Антохи, располагалось какое-то «место силы»? Но на то заброшенное поселение, которое я смог увидеть с частокола, это место походило слабо. Там точно не было ни двухэтажных домов, ни зверей без шкуры, хотя насчёт последнего я не поручился бы. Если в Стылой Топи обитают существа, подобные тому мужику на «Ниве», то где гарантия, что его двор не сторожит такая вот собачка.
Мои размышления прервал странный скрип, словно кто-то ехал на телеге с несмазанными колёсами. Но телега ведь не могла ехать самостоятельно, а ни стука копыт, ни шума двигателя не было слышно. Только раздражающее слух «скрип-скрип»… «скрип-скрип»… Было что-то в этом звуке настолько неприятное, что я невольно поморщился, как от зубной боли. Желания спрятаться не возникло, так как я прекрасно знал – хорошо бы ещё понять, откуда! – что чимпис для меня совершенно не опасен. Пока он развернётся, я буду уже на другом конце переулка. К счастью, стрелять своей ядовитой слюной он в состоянии только вперёд, так уж у него устроен панцирь: повернуться это порождение Изнанки может только целиком. Но зато если уж кому-то не повезёт, и на него попадёт хотя бы капля, то можно бронировать место на погосте. Противоядия от слюны чимписа не существует. Жертва теряет сознание и буквально в течение пятнадцати минут превращается в мягкое желе, которое этот гигантский червяк с удовольствием и потребляет в пищу. Как по мне, так нет ничего отвратительнее, чем закончить свой жизненный путь в желудке тупой панцирной сороконожки.
Я прижался спиной к стене очередного заброшенного дома, чувствуя сквозь одежду исходящие от неё волны ледяного холода, и приготовился ждать, пока чимпис проползёт мимо меня в поисках очередной жертвы. Можно было бы, конечно, рискнуть и, используя эффект неожиданности, попробовать убить тварь, но даже сорок реалов, которые отвалит Гильдия за слюнную железу чимписа, не стоят того, чтобы ставить на кон свою жизнь. Особенно сейчас… Стоп, а что такого происходит сейчас? И что за Гильдия? И откуда у меня сведения о том, что она покупает такие странные штуки и платит за них сорок реалов. Кстати, а реал – это сколько? Много? Мало?
Эта раздвоенность сознания начинала всерьёз меня беспокоить: сон – это, конечно, хорошее объяснение, но как-то он всё сильнее смахивает на реальность.
Скрип стал совсем отчётливым, и из тумана медленно выплыло нечто, больше всего похожее на гигантскую, метров тридцать в длину, толстенную гусеницу, покрытую светло-серым панцирем, состоящим из крупных пластин. Выглядело страшилище достаточно неповоротливым, но я откуда-то – даже не буду пока задумываться над этим – знал, что это не совсем так. Чимпис с трудом разворачивался, так как пластины на боках соединялись достаточно жёстко, зато вперёд мог метнуться со скоростью арбалетного болта. Нда… интересные у меня нынче ассоциации…
Чимпис притормозил аккурат напротив того места, где я постарался слиться со стеной, но, к счастью, не смог повернуть свою уродливую голову в мою сторону. Я мысленно поблагодарил создателя этой отвратной гусеницы за такое удобное – для меня – строение панциря. Разочарованно щёлкнув внушительными жвалами, чимпис двинулся дальше, поскрипывая и оставляя в грязи широкий след.
Проводив мега-червяка взглядом, я прислушался, но из тумана не доносилось больше никаких подозрительных звуков. Подумав в очередной раз, что сон как-то слегка затянулся, я пошёл вдоль домов, которые не становились ни более обжитыми, ни более привлекательными. Всё те же выбитые стёкла, сорванные ставни, расколотые двери и выломанные ворота.
Следующая табличка, держащаяся на одном гвозде, сообщила, что я нахожусь на улице Висельников, возле дома номер шесть. В Стылой Топи, разумеется. Куда делись дома с номерами от первого до пятого, пока было загадкой. Как и то, как я мог оказаться на другой улице, если никуда не сворачивал и прошёл от силы мимо пары домов, не больше. На эти суматошно мелькающие мысли вторая половина моего сознания предпочла никак не реагировать. Видимо, сочла не существенными.
Дверь я увидел случайно: просто клочья тумана и серой мглы на мгновение расступились, и я успел рассмотреть надпись: «Гнутый медяк». В отличие от всех дверей, попадавшихся мне до сих пор, эта была достаточно прочной и выглядела на фоне остальных чуть ли не новой. Окон на здании не наблюдалось, поэтому я без особой надежды повернул массивную ручку.
К моему несказанному удивлению, дверь открылась, причём совершенно беззвучно, и я оказался в небольшом помещении, явно служившим чем-то вроде тамбура между входной дверью и залом. По стенам этой клетушки были развешаны пучки каких-то трав, распространяющих резкий, но приятный свежий аромат. Приглядевшись повнимательнее, я увидел, что часть досок покрыта буквами, сплетающимися в замысловатый и удивительно гармоничный узор. Светильники были развешены так, чтобы освещать посетителя с одной стороны.
В зале, который был хорошо виден из тамбура, сидели люди, а за стойкой возвышался хозяин заведения.
– Светлого вечера, Хуан, – произнёс я прежде, чем сообразил, что делаю, – да обойдут твой дом стороной создания Изнанки, и не покинет тебя твоя тень.
– И тебе светлого вечера, Ловчий, – отозвался похожий на медведя хозяин «Гнутого медяка» и бросил быстрый взгляд на мою чернильно-чёрную тень..
Остальные, успокоившись, вернулись к прерванным делам, а кое-кто даже приветственно махнул рукой, приглашая за свой столик.
Я же, не отрываясь, смотрел на большой, начищенный до зеркального блеска щит, висевший на стене за стойкой. Да, несомненно, это был я, точнее, усовершенствованная, этакая голливудская версия славного, но обычного парня Костика Храмцова. Черты лица остались моими, но стали более чёткими и резкими, цвет глаз тоже не изменился, зато заметно выделились скулы, а в уголках рта появились жёсткие морщинки, делавшие лицо более взрослым и строгим. Над левой бровью светлел шрам, которого у меня никогда не было, а в волосах притягивала взгляд седая прядь, заметная даже в моей блондинистой шевелюре. Высокий, жилистый, весь словно сплетённый из сыромятных ремней: не гигант, но сразу видны недюжинная сила и ловкость. На шее на тонкой, но наверняка прочной цепочке висел медальон в форме вытянутого ромба с выгравированной на нём цифрой 12. Опасный тип…
Парень, смотревший на меня с зеркальной поверхности щита, был мною и при этом был кем-то другим. Он, в отличие от меня, явно знавал непростые времена и совершал ошибки, за которые расплачивался шрамами и утраченными иллюзиями. Я попытался вспомнить, откуда у меня – того, который в отражении – взялась седая прядь, но воспоминания оказались так хорошо спрятаны, что я понял: чтобы узнать, нужно время. Только если я стану одним целым со своим двойником, я вспомню его – нашу – прошлую жизнь. И тут же пришло понимание: я это непременно сделаю, так как этот уставший строгий парень – неотъемлемая часть меня.
– Ты вовремя, Коста, – я, погружённый в свои мысли, не заметил, как трактирщик Хуан вышел из-за стойки и остановился рядом, делая вид, что поправляет висящие с этой стороны пучки душистых трав, – для тебя есть работа. Оплата, как обычно, по факту. Всё, что сверху – твоё. Я правила чту, ты же знаешь.
– Ещё бы ты их не чтил, – хмыкнул я, полностью уступив своему второму «я» право вести переговоры, – в ином случае с тобой никто не стал бы вести дела, сам понимаешь. Наводчиков много, а Ловчих мало, так что ты заинтересован во мне больше, чем я в тебе, компанеро.
– За что всегда ценил тебя помимо всего прочего, так это за прямоту, – кривовато усмехнулся Хуан, прекрасно понимая, что я прав.
– Что за работа? – я сел за столик в углу, спиной к стене, даже не сомневаясь в том, что имею полное право занять именно это место, пустовавшее, несмотря на его очевидное удобство.
– Эспира, трёхлетка, – негромко проговорил Хуан, ставя передо мной украшенную пышной пенной шапкой кружку и тарелку с нарезанным ломтиками мясом и кусочками желтоватого твёрдого сыра.
– В чём подвох? – так же тихо уточнил я, тот, который Коста.
– Ну почему сразу подвох? – возмущение в голосе Хуана было почти искренним и наверняка могло обмануть кого-нибудь, кто знал этого проходимца хуже, чем я.
– Да потому что иначе ты не предлагал бы это дело мне, – я равнодушно пожал плечами, – с такой работой справится любой ученик пятого или шестого года. Или опять надо тащиться за лес или того хуже – за перевал?
– Нет, что ты! Недалеко от Топи, не как в прошлый раз, – голос трактирщика был слишком честным, чтобы я не заподозрил подставу, – в Яблоневых садах, сразу за Южными воротами.
Так я и думал, когда предположил, что дело нечисто. Яблоневыми садами это место называли исключительно по старой памяти: говорят, когда-то давным-давно там действительно росли великолепные яблони, весной превращавшие окрестности в море бело-розовой пены. Сейчас же там остались только изломанные, скрюченные, словно в судороге, стволы и ветки, пробраться между которыми можно только зная секретные тропы. Отыскать в этом лабиринте сухих, но невероятно прочных ветвей логово эспиры – задача практически невыполнимая. Убить же эту тварь на её территории под силу только Ловчему уровня не ниже Мастера. А нас таких осталось не больше дюжины. Перерождённые и твари Изнанки не дремлют и целенаправленно сокращают число тех, кому под силу с ними справиться.
Теперь понятно, почему Хуан обратился с этим предложением ко мне, а не к кому-нибудь из менее известных и, соответственно, менее дорогих Ловчих. Здесь справится только лучший, такой, как я. Нескромно? Может быть. Зато объективно.
– Сто реалов. Шкура, рога и клыки тоже остаются мне, – подумав, назвал я свою цену и никак не отреагировал на возмущённое выражение лица трактирщика.
– Да ты меня без ножа режешь! – зашептал он, почти перестав делать вид, что протирает соседний стол.
– Пока нет, – я спокойно взглянул на него, и Хуан поперхнулся следующим обвиняющим воплем, – но мы можем легко это исправить, не так ли, компанеро?
– Пятьдесят, – сердито проговорил он, – и то предлагаю себе в убыток. Исключительно из уважения к твоему мастерству, Коста.
– Может, мне проще договориться напрямую с купцами?
Я сделал вид, что задумался и на самом деле рассматриваю такой вариант. Наверняка Хуан содрал с купеческой гильдии минимум полторы сотни, а то и две. Дело в том, что скоро начнётся короткий сезон торговли с горными племенами, а дорога за Южными воротами, насколько я могу догадаться, перекрыта оголодавшей за время спячки эспирой.
Поэтому даже не сомневаюсь, что купцы отвалили столько, сколько запросил ушлый трактирщик, ибо убытки от пропущенного сезона явно будут намного больше. Нигде кроме окрестностей Стылой Топи нельзя найти и купить некоторые редкие ингредиенты для алхимических зелий. Да и артефакты в лесу и в горах порой отыскиваются такие, за которые маги готовы платить золотом по весу.
– Так и быть, семьдесят пять, – Хуан недовольно пожевал губами и выжидательно посмотрел на меня сверху вниз.
– Ты не понял, компанеро, – я ласково улыбнулся, но трактирщик почему-то не захотел ответить мне тем же, – я не торгуюсь. Ты или соглашаешься на мою цену, или я допиваю это более чем приличное пиво и иду дальше по своим делам. Кстати, если ты вдруг не в курсе, у тебя тут поблизости ползает чимпис, и, судя по цвету, он здорово проголодался. Пластины панциря совсем светлые, почти белые.
– Проклятье! – Хуан с досадой стукнул ладонью по столу. – Слушай, Коста, давай договоримся…
– С тобой? – я скептически выгнул бровь. – Ты сегодня не производишь впечатления человека, готового к переговорам.
– Давай забудем наши недавние разногласия, – трактирщик почесал в затылке, – ты получишь свои сто реалов, даже сто двадцать, и избавишь меня от чимписа. Это выгодное дельце, Ловчий! Ты ведь ещё сможешь продать Гильдии железу, так что получится солидная сумма. Где одна тварь, там и две, верно? Для такого мастера, как ты, это вообще плёвое дело.
– Не надо считать мои деньги, Хуан, – я уже знал, что соглашусь, и спорил исключительно из вредности характера, – давай лучше…
Договорить я не успел, потому что дверь открылась, и на пороге появились двое. Высокий хмурый парень лет двадцати, по виду типичный крестьянин, и щуплый седенький мужичонка, держащийся вплотную к своему молодому спутнику. Они остановились в тамбуре, оглядывая зал, словно искали кого-то. Я медленно нашарил рукоять меча, хотя вроде бы никакой опасности эти двое не представляли. Но чутьё, не раз спасавшее мне жизнь, просто вопило о том, что беда близко.
