скачать книгу бесплатно
Она уходит. Она не знает пока ни сына, ни дочки, ни правнучки. В ее реальной жизни такого нет. Ей пока не до грез…
Дэзи возвращается на веранду, бьет по плееру кулаком и начинает рыдать:
– Хочу домой! Хочу в город! Хочу к нормальным пацанам.
«Потерпи, – думает он. – Еще немного. Еще чуть-чуть».
– Дед, ты опять пукаешь? – Дэзи вытирает слезы и подходит к нему. Он мотает головой: нет, я не пукаю, нечем, внутри меня ничего нет.
Он отматывает пленку все дальше в прошлое. Он принимает последний удар молнии, взрыв в глубине мозга, а может быть, в сердце, а может, в том органе, который еще не описан наукой, но у которого древнее название, в душе. В его душе взрывается солнце. Он достиг самого раннего, что только может вспомнить, он видит себя в утробе матери. Он видит не абсолютную темноту, он видит небо, усеянное звездами, он видит наполненный пульсацией космос. Он слышит беззвучную песню надвигающейся жизни. Это тихое журчание имеет мелодию, и чтобы ее слышать, не надо слушать. Он видит свои руки перед глазами, крохотные ноготки. Он чувствует голод, сытость и тошноту. Первую боль – в сердце и желудке. У него нет для этого слов, но он ясно представляет каждый предмет в его сути. Он воспринимает мир за пределами материнской утробы, он хорошо осознает, что его ждет впереди. Он готовится к этому броску, к этому испытанию, к изгнанию из рая. Он понимает, с чем он столкнется – это будет совсем не любовь, не нежность, не ласка, он увидит плоть человеческую в ее уязвимости, он испытает первую печаль, ибо уже там, в материнском чреве, он осознает, как непрочна человеческая жизнь. Он видит там конец своего пути. Он видит себя расплывшимся в кресле, стариком, сложившим руки на толстом животе, смотрящим оттуда, из старости, с залитой солнцем веранды в свои открытые в материнской утробе глаза.
Он видит в этих широко открытых глазах весь свой жизненный путь, каждый шаг, каждое падение, каждый взлет, каждый миг позора и торжества. Он видит этот ручей, в котором чистая вода тянет его под свод склонившихся к воде деревьев. Он видит чугунную решетку, перегородившую ему путь в этот ручей. Он смотрит на себя оттуда, из этого космического далека, видит последний свой час, он хорошо знает, как это произойдет…
Решетка, наконец, откроется, он пройдет этот путь наружу и тут же забудет увиденное. Но потом вспомнит. Он вспомнит начало, которое уже видело этот конец.
Конец.
Пять символов. Пять букв. Бесконечный пробел. Пустота.
Солнце опустилось к деревьям. Дэзи стоит в раздумье. Хорошо бы до приезда матери сбегать на пруд, но сначала проверить, крепко ли спит дед. Она отыскивает воткнутую в перила иголку, задирает деду штанину и несколько раз осторожно колет его в ногу. Дед не шевелится.
Она взбирается ему на колени, поднимает руку к ноздрям, затем достает из кармана шорт хлебный мякиш и, скатав из него шарики, затыкает деду ноздри. Ждет. Дед не поднимает свою рябую руку и не кладет ей на лицо. Не шевелится.
Она достает спички, зажигает, приподнимает деду веко, подносит горящую спичку к глазу. Дед не шевелится.
Она смотрит в зрачок, силится рассмотреть там что-то, спичка гаснет, она все смотрит, не отрываясь, наконец, видит в темном зрачке светлый клубочек. Кто-то машет крыльями в дедовом глазу. Будто улетает вдаль по темному тоннелю, делаясь все меньше и меньше… Дед не шевелится.
Над головой Дэзи кружится перо. Она спрыгивает с коленей деда, ловит перо, втыкает его себе в волосы, вытаскивает из кармана дедовой кофты телефонную трубку и нажимает кнопку:
– Мама, когда приедешь?.. Нет, не спит… Умер… да…
Бросает трубку, подтягивает шорты и лезет на крышу. Нужно попрыгать с зонтиком. Наверное, завтра сделать это уже не удастся. Завтра начнется другая жизнь. У нее будет день рождения. Она станет взрослой.
Ничего не происходит
Всякий раз в уик-энд, когда Герман забирал к себе Анюту, он придумывал для нее новое развлечение. Ему хотелось, чтоб ей было хорошо с ним. Он баловал ее, знал, что балует, но не мог ничего с собой поделать.
На этот раз он забирал ее на несколько дней – впереди были майские выходные.
– Какие у нас планы, папа? – спросила она, как спрашивала всякий раз, когда они встречались. Она задавала этот вопрос почти каждую пятницу или субботу на протяжении последних пяти лет, с тех пор, как он разошелся с Натальей.
– На этот раз аквапарк, – ответил Герман, ожидая одобрения и заранее улыбаясь.
– Ну-у, – она была разочарована, – мы же недавно были.
– Когда это недавно? Мы были там год назад. Так было здорово. Но если ты не хочешь…
– А что еще?
– Можно было бы что-то еще придумать, но я сговорился с Лапушинскими. Как-то неловко переигрывать.
Борис Лапушинский, его приятель с институтских времен, имел сына Антона, одиннадцати лет, и можно было бы сказать, что все перечисленные дружили семьями, если бы у всех перечисленных были полные семьи. Герман жил холостяком, старался ни с кем надолго не сближаться, с нетерпением ждал встреч с Анютой. Борис в свои тридцать один имел уже вторую жену, и от обеих у него были сыновья. Антон был старшим. Двухлетнего его малыша Герман ни разу не видел.
Услышав про Лапушинских, Анюта тут же сменила гнев на милость. Конечно, поедем, радостно замахала она руками, с дядь Борей так весело, и Антон классный пацан.
Ей было тринадцать. Это такой возраст, когда не на всякие представления для взрослых можно было с ней попасть, а развлечения для малышей ее уже не интересовали. Они обошли с Анютой все театры и развлекательные центры. Облазили все приличные магазины, не пропуская ни одного бутика, предлагающего что-нибудь подрастающему поколению. Анюта подолгу что-то примеряла, он ждал терпеливо. Иногда она затаскивала его с собой в кабину, при нем меняла юбки, штаны, блузки, задирала подолы, демонстрировала ему лейблы, ахала и охала, заставляя и его ахать и охать. Он слегка напрягался в такие моменты, думая о том, что несколько глуповато выглядит со стороны. И хотя он не любил ходить по магазинам, с ней ему не было скучно. Замысловатые фенечки, браслеты, бусы, заколки, которые он покупал Анюте, она надевала раз-другой, а потом забывала про них, и они валялись у нее в бесчисленных коробках. Герман почти всегда одобрял выбор дочери, но не всегда соглашался купить. Она не устраивала сцен, просто тут же смирялась и покорно шла дальше. Сам ритуал примерок ее развлекал.
Однажды они забрели в клуб, где собрались подростки на праздник защитника Отечества. Детей разбили на команды, но игры ненадолго увлекли пацанов. Начались танцы, и тут-то наступило главное веселье. Девчонки не вылезали с танцпола, а ребята кучковались по углам, пытались как-то взаимодействовать с противоположным полом, но получалось это не у всех. Герман не отходил от Анюты. Он боялся ее потерять, несколько мальчиков, смущаясь и оттого наглея, лезли напролом к Анюте. Герман пытался их как-то отшить. Двое ребят, уже довольно крупных, лет по пятнадцать, предложили ему «выйти покурить». Герман чуть растерялся, ибо накостылять пацанам по шее было бы делом рискованным, да и бросать дочь он не хотел. Анюта чисто интуитивно оценила обстановку и отогнала пацанов от отца. Ему все это не нравилось. К тому же выводила из себя грохочущая музыка. Он думал о том, что скоро закончится это время и Анюта будет искать развлечений самостоятельно, не нуждаясь в его эскорте…
Она уже обрела то очарование первой женственности, которое обещает впереди цунами, землетрясение, столкновение планет. Она взяла от матери пряную восточную красоту и от отца – ясность взгляда и прямой полет по жизни, без страха расшибиться. Как все брюнетки, она зрела быстро и к своим тринадцати имела изумительно точеную фигуру с крепкими, налитыми юношеской силой ногами. Чуть смуглая, с ровным румянцем, темными локонами и черной искрой в открытых настежь глазах.
Эту ее открытую улыбку кто-то расценивал как знак, как некое обещание, как приглашение наведываться при случае… где-то в недалеком будущем. Герману хотелось предостеречь ее. Но как? Не скажешь ведь – закройся, не смотри столь лучезарно на окружающий мир, он может и укусить…
В нем вдруг накипело раздражение, он выговорил дочери из-за какого-то пустяка. Она не стала спорить, хотя ей явно не понравился его тон. Они вернулись домой и за чаем с пирожными допоздна смотрели сериал, который Герман в одиночку никогда не смотрел.
Итак, на этот раз они отправились в аквапарк. Выехали рано, забрали Лапушинских от их дома, окончательно проснулись и повеселели. Дорога была неблизкой. Аквапарк – огромный развлекательный комплекс под стеклянной крышей – располагался за городом, в сосновом бору. Анюта сидела впереди, рядом с отцом, а Борис с Антоном возились на заднем сиденье, то начиная шутливо боксировать, то дергать Анюту за воротник ветровки и кричать ей в ухо какие-то глупости, над которыми сами же и угорали.
Борис пытался разговаривать с детьми на их языке. Но это было непросто. Герман давно оставил такие попытки. Его несколько раздражала странная пацанья речь, бессмысленная, состоящая из ничего не значащих слов. «Прекрати без конца вставлять этот дурацкий блин», – выговаривал он Анюте. Она кивала, и в какой-то момент он вдруг услышал из ее уст «Блиндаж горелый…» – «Что это еще за блиндаж, Анют?» – «Ты же не любишь блины!» – «Я люблю блины, я не люблю, когда ты их втыкаешь к месту и не к месту». – «Блиндаж втыкать сложнее. Не согласен?» Он только развел руками.
Он смотрел на дорогу и слушал, как дети несут свою ахинею. А вместе с ними и Борис.
– Клево, круто и вообще полный улет! – орал Антошка.
– Антон помирает – ухи просит! – попытался поддеть его Борис.
– Бред пьяного фламинго! – выкрикнул Антон.
– Боги, смирно, я опускаюсь в долину! – это уже Анюта выкрикнула фразу, непонятно, в какой связи и что означающую.
– Час огородного овоща, – продемонстрировал свое остроумие Борис.
– Хургада, Хургада, дядя Боря – борода! – начала дразнить его Анюта.
– Одноногая балда! – подхватил Антон.
– Это кто балда? – Борис перестал улыбаться.
– Класс-баркас! – выкрикнул, не обращая внимания на его слова, Антон.
Анютка смеялась, как-то бессмысленно, но эта бессмысленность не была тупой, она очаровывала, была радостной, не отталкивающей.
– Хургада! Анкл Боря – борода!
– Анюта! – не выдержал Герман. – Прекрати! Не забывай, что дядя Боря – взрослый.
– Да ладно, Гер, все нормально, чего ты! – Борис был настроен крайне миролюбиво.
Они оставили машину на стоянке и пошли осматривать развлекательный комплекс. Помимо водных аттракционов, здесь располагались кинозалы, рестораны и кафе, боулинг и даже небольшая гостиница. Оплатив вход и покончив с формальностями, они разделись и прошлепали в зал, пахнущий теплой сыростью и озоном. Побросав свои полотенца на пластмассовые топчаны, сразу же всей гурьбой прыгнули в бассейн. Вода была чуть прохладной, бодрила и заставляла энергично двигаться.
Борис и Антон ни на секунду не отходили от Анюты. Они явно соперничали в борьбе за ее внимание. Антон без возрастной стеснительности из кожи вон лез, чтобы угодить Анюте, а Борис ловил любую минуту, чтобы подхватить ее на руки и поднять на вышку…
Борис был человеком, не лишенным внимания прекрасного пола, сухопарый, даже тощий на вид, сложения достаточно привлекательного, со всеми необходимыми бицепсами и трицепсами, без лишнего жира. У Германа в отличие от него уже наметилось брюшко. Да он был и постарше Бориса. Герман поступил в институт после армии, был вынужден приноравливаться к более сноровистым и легким на ответы вчерашним школьникам. Борис как раз был из вчерашних школяров. Собственно, они не были особенно дружны в институте, их объединил значительно позже бизнес, в котором они стали партнерами, при этом Герман явно лидировал по праву старшинства и иногда чувствовал, что Боря плохо переносит его лидерство. Странно, что они все-таки ладили. Они были такие разные.
Дети скакали, летали с огромной водяной горки, а Герман с Борисом их ловили, при этом Борис старался поймать Анюту, а Герману доставался Антон.
Анюта была без шапочки, и хотя Герману это не нравилось, он, как всегда, не сумел настоять на своем. Хвост ее темных волос расцепился и теперь развевался сзади, почему-то при виде этой смолянистой гривы приходило на ум сравнение с хвостом русалки. Она была в эти минуты дочерью морского царя, принцессой чистой воды. Однако Герман царем себя вовсе не ощущал. Глядя в эти минуты на Анюту, он думал, что мог бы сам в такую влюбиться, если бы не был ее отцом.
В смежном зале были устроены каналы без начала и конца, петляющие между колоннами, уходящие в тоннели и пропадающие в узких гротах, через которые вниз падали водопады, странным образом возвращающиеся куда-то наверх. Анюта без конца пыталась убежать, вырваться, спрятаться и заставить остальных себя искать. Двое мужчин и один мальчик ее догоняли, выбиваясь из сил. Отец и сын Лапушинские при любой возможности старались оказаться рядом с Анютой, плыть по обеим сторонам от нее, изображая пароходы и подавая гудки, шлепая по воде колесными плицами. Анюта вырывалась вперед, начиналась бесконечная гонка. Антон отставал, но из кожи вон выскакивал, нагоняя Анюту, и когда догонял, всеми силами пытался переключить внимание ее на себя, шумно прыгал с барьера, поднимая фонтаны брызг, метясь при этом, чтобы брызги попали в лицо отцу. Орал громче всех, то и дело перерезал отцу путь, мешая ему плыть, хватал за ноги. Они, отец и сын, гнались за каравеллой, они были кораблями – стопушечным фрегатом и легким бригом, оснащенным несколькими мортирами. Они были пиратами Карибского моря. Они мечтали взять каравеллу на абордаж. Но каждый в отдельности. Друг друга при этом они предпочли бы потопить. Борис отпихивал Антона, наконец, что-то вывело его из себя, он по-настоящему разозлился, схватил пацана за голову и надолго опустил в воду. Антон нахлебался, никак после этого не мог откашляться, на глазах у него появились слезы, но благо в водной стихии этого никто не заметил. Кроме Германа.
– Ты как маленький, Борис, – сказал он, когда они оказались на берегу.
– Да ладно, дай повозиться с малышней.
Он сам был в этот момент малышней. Он не сводил глаз с Анюты. В его поведении ощущалась и радость, и смятение, что-то похожее на ревность, затаенная тоска, ему безумно хотелось поменяться с сыном годами, но при этом стать еще и чуть старше – года на три-четыре, не больше. Хотя, конечно, сын был тут ни при чем, просто хотелось быть ближе по возрасту к Анюте.
Анюта еще плескалась, а Антон подошел к отцу, намереваясь что-то у него спросить. Борис коротко подпрыгнул, имитируя боксерское движение, стукнул Антона в грудь, но не рассчитал, сделал это довольно резко, у Антона на лице отразился испуг и обида. Он мужественно переборол свою слабость, со злостью посмотрел на отца и отвернулся, отыскивая глазами Анюту.
– Здесь есть дельфинарий, – проговорил Борис, продолжая слегка подпрыгивать. – Пусть Анюта поплавает с морскими животными.
– Это за отдельную плату, – покачал головой Герман. – Дорого. Да и опасно.
– Я заплачу – пусть поплавает. Она мне сказала…
– Я тоже хочу, – повернулся к ним Антон.
– Ты еще маленький, – Борис остановился, поднимая и опуская руки и пренебрежительно глядя на Антона. Тот действительно был еще маленьким. У него вновь предательски задрожали губы.
– Боря, чего ты, – сказал Герман. – Там какие ограничения по возрасту?..
– Ладно, беру на двоих, – с явным раздражением сказал Боря. – Интересно, а можно троим?.. – И тут же осекся, перехватив недовольный взгляд Германа.
Дети по металлической лестнице осторожно спустились в водоем с дельфинами, и морские твари тут же устремились к ним. Герман напрягся, ему показалось, что животные настроены агрессивно. Потыкавшись носами в Анютины ноги, дельфины стали виться вокруг нее, щелкая зубами и пытаясь поддеть ее. Германа это пугало, но, видя счастливое лицо дочери, он постепенно начал успокаиваться и, наконец, поверил, что плохих намерений у дельфинов нет. Анюта умудрилась залезть на спину одного из них, когда он поднырнул под нее, за что она там держалась, неизвестно, но не сваливалась, когда дельфин начал кружиться в центре водоема. Она была счастлива. Глаза ее сияли. На Антона дельфины не обращали внимания. Он плавал вдоль бортиков, издалека разглядывал Анюту, и не похоже было, что он расстроен. Он радовался за нее. Ей было хорошо.
Она прилепилась к дельфину, вытянула шею, закрыла глаза, черные как смоль волосы разметались по спине. Дельфины кружились сосредоточенно, пристроившись друг за другом, словно в какой-то церемонии, демонстрируя покорность и почтение принцессе морского царства. Анюта не видела никого вокруг – ни отца, ни дядю Борю, никого из зрителей, она превратилась в русалку, она стала водной стихией, она слилась с морскими животными, она была одной из них, она жила их жизнями, она была их божеством.
Герман стал отчего-то совсем серьезен, у него подкатил комок к горлу, внутри себя он произносил выскочившие вдруг невесть откуда и без всякой связи с происходящим слова: и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь!
Дети вылезли, они все четверо стали у бортика, наблюдая, как служитель кормит дельфинов. Он подбрасывал рыбу высоко вверх, а дельфины, хлопая по воде хвостами, подпрыгивали, хватая зубами добычу, они соперничали, боролись за свою пищу, но не дрались между собой, умудряясь действовать в каком-то понятном только им порядке, в невесть кем просчитанной очереди.
Вода в бассейне с дельфинами была холодной, и дети никак не могли согреться, посинели, покрылись пупырышками, Герман потащил их в маленький водоем с горячей, пузырящейся от газа водой. Она уселись у высоких бортиков рядком, Антон при этом погрузился до носа, подскочил и не хотел больше садиться.
– Давай, – сказал Герман. – Садись ко мне на колени.
– А Анюта ко мне, – сказал Борис.
– Ну вот еще, – фыркнула Анютка. – Мне и так хорошо – я уже выросла.
Но, дабы не обидеть дядю Борю, она села поближе к нему и взяла его под руку. На лице Бориса отразились и радость, и смущение, и черт знает что еще.
Антон пристроился на колени к Герману, но тут же спрыгнул, выскочил на середину водоема и начал руками «гнать волну» в сторону отца и Анюты. Анюта смеялась, волны доходили ей до подбородка, она делала вид, что захлебывается, запрокидывала голову, и ее звонкий смех летел под куполом аквапарка, пробиваясь сквозь гул, плеск, голоса, шум водопадов, и, казалось, вся полуголая публика разом притихла, вслушиваясь в этот хрустальный звон колокольчика.
– Суперкайф! – орал Антон.
– Класс-баркас! – вторила ему Анюта.
– Полный транс-кавказ! – не унимался пацан.
– Парамаунд-пикчерз! – поддерживала его девчонка.
– Супер-мульти-шик-модерн! – окончательно зашел в крике Антошка. – Валим отсюда! Ка-а-рот-ки-ми очередями!
Они ненадолго распрощались с Анютой, отправились в душ – она в женский, они в мужской. Борис пребывал в каком-то восторженном состоянии. «На речке, на речке, на том бережочке, – пел он, плескаясь под струями, – мыла Марусенька белые ноженьки». Вышел из кабинки, беззлобно шлепнул Антона по голому заду, долго вытирал голову полотенцем, с каким-то воодушевлением причесывался и натягивал джинсы с футболкой. Они вышли из душа бодрые, умиротворенные, и никто, кроме Германа, не хотел покидать территорию развлекательного комплекса.
– Может, еще шары покидаем? – предложил Борис.
В боулинге между отцом и сыном вновь разгорелось соперничество. Они смотрели на Анюту, одетую в бриджи и блузку с голыми плечами, и переставали замечать кого бы то ни было вокруг. Борис всеми силами угождал Анюте, подбирал ей удобные шары, помогал выбрать верную позицию, правильно разбежаться, точно швырнуть. Сыну он не помогал. Антон злился, кидал плохо, его шары улетали куда-то в сторону от дорожки. Борис едко под ним подшучивал, хотя и сам кидал не лучшим образом – он старался, чтобы хорошо получилось у Анюты. Анюта победила. Она была снова счастлива. Поднялась на цыпочки, чмокнула дядю Борю в щеку. Антон весь напрягся, у него зачесались глаза. Анюта подбежала к нему, обняла, поцеловала в лоб. Антон поднял голову и расправил плечи.
Вся эта комедия продолжалась в ресторане. Борис схватил меню и начал со знанием дела рассказывать Анюте, что здесь заслуживает внимания. Вот, выбрал он, экзотика, что-то чилийско-мексиканское, какие-то гады царства морского под винным соусом и с травами, собранными на зеленых холмах Африки.
– И мне такое же, – попросил Антон.
– Детям такое не рекомендуется.
– Возьми ему тоже! – рявкнул Герман.
– Ну, хорошо. Чего ты орешь?
Анюта смотрела на дядю Борю чуть насмешливо. Неужели она все так ясно понимает, думал Герман, неужели Борино сумасшествие – для нее открытая книга?
– Дядя Боря, я не хочу морского гада, – сказала Анюта. – Возьмите мне мороженого.
– Мне тоже мороженого, – подхватил Антон, – и кока-колу.
– Ладно, – кивнул Борис. – Я выпью пива.
– Ну, а я чаю, – сказал Герман. – И блинов возьму. Слышишь, Анют, беру блины. Ты не хочешь?
– Закажи мне блиндаж, – хихикнула она. – Он будет тут к месту…
Пока ждали заказ, Герман разглядывал ресторан, который был оформлен в стиле летнего сада – высокие цветы в кадках, журчание фонтанов, пение птиц. Борис рассказывал анекдот про лягушку, которая преследовала крокодила и тем самым сильно надоедала ему. Крокодил издавал примерно такие звуки: ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ, а лягушка – чяв-чяв-чяв… Отстань, лягушка, проворчал крокодил, а не то поймаю – выверну наизнанку… Ну, лягушка, конечно, не отставала, так они и плыли – ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ и чяв-чяв-чяв… Наконец, крокодилу это вконец надоело, он поймал и вывернул лягушку наизнанку. Отбросил ее куда-то далеко назад. Поплыл себе дальше – ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ… и вдруг слышит сзади: вяч-вяч-вяч!
Анюта радостно рассмеялась. Анекдот этот она слышала в тысячный раз, но ей все равно было весело – дядя Боря всегда так уморительно рассказывает, пучит глаза и корчит рожи. В такие минуты он сам похож на крокодила. Потом Борис взялся рассказать про дистрофика и его полудохлую Жучку…
Но его тут же прервали, принесли пиво и мороженое, Антон продекламировал: «Хургада, хургада, сыт не будешь никогда!», и все принялись за свои заказы.
– Ведь дельфины – разумные существа, да, пап? – спросила Анюта, уплетая мороженое.
– В некоторых странах, – сказал Борис. – В Японии, например, дельфинов употребляют в пищу. Дельфиньи плавники считаются деликатесом.
