Верёвка

скачать книгу бесплатно


Непрочитанных писем накопилось штук пятьдесят, но в основном они не касались Егора – его просто ставили в копию переписки по разным проектам. За два часа почтовый ящик был расчищен, «на потом» осталось лишь четыре сообщения, которые требовали более внимательного просмотра вложенных документов.

Пожалуй, хватит адаптации на сегодня. Он воткнул смартфон в USB и запустил скачивание отпускных фоток на комп. Облачных сервисов он не любил, но украденная однажды мобила научила его регулярной архивации телефонного добра на запасные носители. Что ни говори, а собственные ошибки учат безопасности лучше, чем паранойя сисадмина.

Ещё через час дала о себе знать спина, отвыкшая от офисного высиживания. Но только лишь он собрался выскользнуть на обед, как рядом нарисовалась Света, тихая SMM-щица, сочиняющая как бы интересные посты для клиентских групп в соцсетях.

– Привет! Не отвлекаю? Паша сказал к тебе подойти. У меня анонс какой-то неудачный вышел сегодня. Всего девять лайков и ни одного коммента. Посмотришь?

– Э-э… Знаешь, я только вчера прилетел, надо кучу писем разгрести… – Он покосился на экран, но открытая там фотка с пальмами не подтверждала образ тяжелой работы. – Хотя, если у тебя текст небольшой, давай посмотрим. Какой проект?

Света назвала адрес.

– У меня с утра голова болела, может поэтому и пост фиговый…

Егор оторвался от экрана, где ещё не загрузилась нужная страница, и поглядел в окно. От утренней снежной пелены не осталось и следа. Небо совершенно чистое, солнце палит. Но зато теперь ветер сильный, по деревьям видно.

– У тебя всегда голова болит, когда погода меняется?

– Да, наверно. – Света коснулась пальцем правого виска. – Вот здесь. Перед дождём обычно. Или наоборот, когда вдруг жарко становится.

– А знаешь, чем наши юзеры отличаются от рыб?

– Н…нет.

– И правильно. Ничем. При резкой смене погоды рыба не клюёт. С людьми в Интернете та же петрушка. Хотя на посещаемости это, как правило, не сказывается. То есть читают или ролики смотрят как обычно, даже иногда чуть активнее. А вот комментировать и лайкать перестают. Как бы затаиваются караси наши.

– Здорово! Значит, сам пост нормальный?

– Думаю, да. Смотри по статистике: читали не хуже, чем вчера. А если хочешь больше комментов и лайков, публикуй с учётом прогноза, когда погода стабильная. Можно просто смотреть на «Гисметео». Или даже лучше: сходи к Вике и попроси, чтобы она тебе показала «Синоптиков». Мы делали для одного психа такое сообщество в позапрошлом году. Сразу увидишь, в какие дни лучше публиковать.

– Спасибо! Слушай, у меня прям даже голова прошла.

– «Доктор Хаус едет сквозь снежную равнину!» – пропел Егор, откинувшись в кресле.

В обычном случае он бы оговорился, что это лишь рабочая гипотеза, хотя он и вправду наблюдал такой эффект, но причина может быть и другая, надо всё проверить… Да ну нафиг. Первый день после отпуска. Ему вообще сейчас положена ломка-городняшка. Или как минимум перерыв на обед.

Проходя по двору бывшей мануфактуры, он мысленно перебрал местные кафешки и направился к одной из них… но остановился у заколоченной двери в кирпичной стене. Что-то здесь было до отпуска? Да вроде нет, давно уже эта дверь забита. Он двинулся дальше, но у самого кафе опять притормозил. Вспомнил.

То, что было за обшарпанной дверью, накатило из более далёкого прошлого. Ещё студентами ходили они на Даниловскую мануфактуру поесть. В начале двухтысячных здесь был вещевой рынок, а в глубине его – вьетнамская кафешка, хорошо спрятанная в лабиринте торговых рядов с шубами и платьями. В этом и был их студенческий лайфхак: на каждом рынке прятался такой вот дешевый и вкусный шалманчик «для своих», и они с друзьями периодически находили и показывали такие места друг другу, что позволяло экономить скудный бюджет.

Он передумал заходить в аккуратную стекляшку «Караваевых», развернулся и пошёл на Даниловский рынок.

3. Чашка Петри

В рекламное агентство Паши он попал так же случайно, как до этого – на биофак. Не то чтобы совсем от балды, но… Есть такой образ жизни, когда оглядываясь назад, понимаешь, что всё вышло правильно – но думая о будущем, никогда не относишь себя к тем людям, у которых, как пел Цой, «есть хороший жизненный план».

В восьмом классе Егор выиграл областную олимпиаду по биологии и получил приглашение в столичную спецшколу-интернат с биохимическим уклоном. Правда, выращивание огурцов на даче и пересвистывание с домашней канарейкой едва ли можно было назвать его главными увлечениями. С не меньшим интересом он рисовал, играл в футбол или паял радиоприемники из тех деталек, что приносили с работы родители-инженеры. Однако родители резонно заметили, что столичная спецшкола – с любым уклоном – будет всяко лучше своей подольской, где после выпускного ничего не светит, кроме окон военкомата на проспекте Ленина. Так что, если дали шанс – вали в Москву.

Поступление на биофак универа стало автоматическим следствием спецшколы. Учеба особо не напрягала, но после второго курса надо было как-то определиться со специализацией, найти себе научного руководителя и двигать в сторону диплома.

Поразмыслив на эту тему, Егор пришёл к выводу, что его отношение к биологии лучше всего выражается схемой Палеонтологического музея. А точнее, любимым маршрутом по этому музею. Первый раз оказавшись в Палеонтологическом, он вошёл на экспозицию с той стороны, где был выход. И с тех пор, даже узнав об ошибке, он всегда гулял по этому музею именно так: начинал со скучных черепов первых людей, затем переходил к гигантским костям более древних млекопитающих, миновал динозавров… С каждым следующим залом, с каждым этапом этой обратной эволюции жизненные формы нравились ему всё больше. И особенно – самый последний, самый классный зал с моллюсками, иглокожими, радиоляриями и другими прекрасными существами, которых голые обезьяны вида гомоцапов оскорбительно называют «простейшими».

В общем, кафедра зоологии беспозвоночных поначалу казалась лучшим выбором. Однако с наукой на эту тему возникли некоторые противоречия. После летней практики на Белом море Егор понял, что он не настоящий ботан, готовый тратить жизнь на уточнение классификации мшанок. А ещё обнаружилось, что множество людей, занятых такой наукой, на самом деле тоже не фанаты: им просто нравилось почаще бывать на природе, жить в медленном времени леса, в безмолвии моря; университет они использовали, чтобы обеспечить себе приятный эскапизм. Егору же наука нравилась сама по себе, а жизнь нравилась активная. Если же хочется замедлиться, всегда можно поехать к родителям в пригород, где до реки и леса – пятнадцать минут ходу, и для этого не требуется оправданий в виде исследовательских экспедиций.

Когда он поступал в универ, считалось, что российская наука «начала возрождаться», но на деле это по-прежнему напоминало различные формы загробной жизни. Научные мужи с хорошим жизненным планом по-прежнему старались свалить за границу, оставляя на родине научных жён. Самые бойкие из этих старушек осваивали розничную торговлю, и потому типичной визиткой академических заведений с высокими колоннами стали прилавочки с эзотерической литературой, целебными травами да эфирными маслами. Прилавочки эти обычно лепились на самом входе возле охраны, рядом с доской объявлений о лекциях по расширению сознания. Так что и с сознанием всё было схвачено: у таких старушек несложно сделать и диплом, и кандидатскую, которая вполне оправдала бы тихую ботаническую жизнь… но Егора такая перспектива не манила.

Однако последние представители разваленной советской науки сослужили ему другую добрую службу – как переводчики всего того, что делала наука за рубежом. Егор запоем читал переводные научно-популярные книги, оказавшиеся интереснее всей отечественной фантастики, и даже стал постепенно склоняться в сторону того, что на Западе называется Neurosciences, а в отечественной версии биофака представлено кафедрой высшей нервной деятельности. Там и преподаватели выглядели поживее, чем беспозвоночные.

Правда, там выявилась другая особенность пост-жизни на академических руинах. Многие представители нового поколения отечественной пост-науки представляли собой цветастую помесь шоуменов с бизнесменами, зачастую даже выступали пиарщиками каких-нибудь инноваций – но как учёные копали неглубоко, занимаясь преимущественно компиляциями западных рисёчей.

На семинаре одного такого профессора, красиво вещавшего о новых концепциях «эмоционального интеллекта», Егор задал невинный вопрос об ограничениях, которые накладывает использование томографов в исследовании мозга. Ведь ФМРТ показывает лишь приток крови к целым группам клеток, то есть не позволяет наблюдать активность отдельных нейронов, не говоря уже о передаче отдельных сигналов по синапсам…

Вопрос был вполне корректный, но профессор не на шутку обиделся. Как выяснилось впоследствии, за месяц до этого какой-то въедливый рецензент разнёс научную работу профессора, используя схожие аргументы. Рецензент утверждал, что большое количество публикаций по «эмоциональному интеллекту» стало следствием «культа инструмента», подобно тому, как более ранние исследования с помощью энцефалографов породили множество бредовых теорий о «мозговых волнах». Теперь, утверждал критик, такие же мифы порождает использование томографов, которые могут исследовать только внесинаптическую передачу сигналов, когда нейроны работают в режиме «масс-медиа». Но таким способом передаются не мысли, а эмоции – отсюда и мода на «эмоциональный интеллект». Всё это Егор прочитал значительно позже, когда его отношения с потенциальным научным руководителем были уже испорчены случайным попаданием в болевую точку последнего.

А тема для диплома в конце концов нашлась на другой кафедре – случайно, опять же. Подруга затащила его на лекцию «Анализ социальных сетей: новая антропология». Тоже попса, но куда не сходишь ради симпатичной сокурсницы?

Выступавший аспирант, всего лет на пять старше Егора, и сам начал с шуток о том, что приходится идти на поводу у школоты: никому теперь не интересно рыться в окаменевших экскрементах, но стоит только упомянуть Facebook, так и полная аудитория набивается.

Кстати, школота, вы ведь в курсе, что каждый человек связан с любым другим через шесть рукопожатий? Чтобы проверить эту гипотезу с помощью бумажной почты, Милгрэму потребовались годы – а сейчас на основе соцсетей можно получить вот такую диаграмму за один день. Смотрите, среднее число узлов между любыми двумя людьми составляет всего три с половиной, а больше пяти практически не бывает. Можно даже оценить связность в разных группах: видите, физики-теоретики знают друг друга лучше всех.

И ещё о профессиях – как вы думаете, каковы шансы, что дочь учительницы тоже станет учительницей? Вот статистическая картинка по всем профессиям, обратите внимание на военных. А хотите узнать, насколько дети с возрастом удаляются от родителей в обычных километрах? Да пожалуйста, смотрите здесь: сыновья всё-таки дальше, чем дочки.

Что ещё интересно школоте? Секс, религия? Угадайте, какой процент мусульман вступают в отношения с христианками. Нет, не угадали – меньше. Теперь сравним с графиками по другим религиям: ага, у мормонов вообще жесть. А вот и раскладка по странам: видите, Испания самая раскрепощённая, но даже там межконфессиональных пар вдвое меньше, чем пар с общей религией.

Хочется навести на резкость и поизучать отдельных людей? Легко! Вот вам персональные кластеры связей: у большинства людей их всего три, «семья-школа-соседи», к 30-ти годам добавляется ещё пара кластеров, но позже опять происходит спад до трёх. А вот векторы внимания: успешный человек больше общается с друзьями, несчастный – читает незнакомцев. А вот любопытные корреляции вкусов: владельцы кошек чаще увлекаются мрачной фантастикой. Ну и конечно, многие вещи можно в динамике прокрутить: скажем, частотный анализ ключевых слов в постах выдаёт периоды обострения психических расстройств – все видят на этой картинке, в чём секрет успеха рождественских распродаж?

На таких примерах связка пыльной антропологии с современными сетевыми исследованиями вышла очень впечатляющей, и Егор вышел из аудитории с целым списком новых имён, от Эмиля Дюркгейма до Джареда Даймонда. Даже Лоренца и Фарба захотелось перечитать с учетом того, что показали на слайдах той лекции. А может, всё дело было в картинках: деревья социальных графов и ёжики диаграмм удивительным образом напоминали любимый зал Палеонтологического, а весь Интернет представлялся огромной чашкой Петри…

В этой чашке у него завёлся и свой уголок для экспериментов: после одного летнего похода они с приятелем замутили группу «Вконтакте», посвященную родникам и ключам. Вскоре стало ясно, что в соцсети не хватает функционала – в первую очередь, нужна была удобная интерактивная карта, лучше в виде мобильного приложения. Плюс какая-то система поощрения: те, кто описывает и наносит на карту больше родников, должны получать больше респекта и уважухи.

Приятель, учившийся на геологическом, больше интересовался самой картой, которую он собирался использовать в своей научной работе с модным экологическим уклоном: засоление грунтовых вод вследствие вырубки лесов. Егор же увлёкся сетевой антропологией. Начавшись с рутинных задач по организации сайта – как упростить навигацию, разрешать ли анонимность – его наука постепенно двигалась к более тонким вопросам.

Принципиально ли онлайновые ритуалы отличаются от офлайновых, или это просто другая форма тех же ритуалов? Скажем, чтение записей в блоге понравившейся девушки – чем не аналог обнюхивания при знакомстве? Или такая параллель: выбор сетевого ника как наречение новым именем при инициации у индейцев.

Или вот сакрализация приложений. Понятно, что машинный интеллект уже обогнал человека по многим параметрам в цифровой среде, как акула обгоняет в воде аквалангиста. Но статус «высшей силы» пока ограничен, поэтому отношения с умными машинками очень напоминают отношения язычников с разрозненными духами природы, а в роли шаманов выступают сисадмины и хакеры. Означает ли это, что следующим шагом обязательно станет поклонение единому машинному супер-интеллекту, эдакий технический монотеизм?

Ну и самое интересное: какой клей скрепляет сетевые сообщества, если речь не идёт о родстве, территории и прочих понятиях «своих-чужих» из физического мира? Казалось бы, логичный ответ – «общая идея». Но любой вменяемый вебмастер скажет вам, что этого недостаточно.

Более того, собственный опыт поддержки сайта-сообщества привёл Егора к подозрению, что некоторые скромные вебмастера шарят в этологии даже лучше, чем бородатые профессора университетов. В то время как раз вышла книжка голландского приматолога Франса де Вааля «Бонобо и атеист: в поисках человеческого у обезьян». В ней известный учёный описывал загадочный эффект: после 2005 года его студенты на лекциях стали в штыки воспринимать цитату о том, что человек по природе – злобное эгоистичное животное, а вся мораль и взаимное уважение – лишь лакировка низменных инстинктов. Однако массовые научные публикации, доказывающие врождённый альтруизм, появились позднее. Поэтому Франс де Вааль предположил, что вначале произошли какие-то изменения в обществе, а наука «просто пытается соответствовать духу времени». Но что именно случилось в середине нулевых, отчего студенты вдруг поверили в доброту окружающих? Учёный с мировым именем так и не понял.

А опытный вебмастер ответил бы сразу: именно в эти годы в интернет-сервисах стала обычным явлением ежедневная оценка действий каждого человека с помощью “плюсов”, “лайков” и прочих виртуальных поглаживаний. Общественно-полезные дела стали приносить быстрое и наглядное поощрение: родилась цифровая карма. Вебмастер даже назвал бы эту “лайкировку” новым этапом развития нравственности человека будущего… но тут его мог бы щёлкнуть по носу бородатый антрополог, который напомнил бы, что такая же ситуация усиленного позитивного фидбэка работает в религиозных общинах и сектах. Именно потому так живучи некоторые бредовые идеи: если их последователи получают больше позитивных реакций от своих единоверцев, чем одинокий желчный атеист, такое мировоззрение не разломаешь голой логикой…

После диплома Егор продолжил ту же тему в аспирантуре: вебмастер и антрополог в его голове отлично работали вместе. А вот с геологом они разругались. Предметом спора, как во многих подобных случаях, стали деньги. На популярной конференции стартапов, где они демонстрировали свое приложение с картой родников, геолог подружился с представителями компании-производителя минеральной воды. Вначале дядечки в дорогих пиджаках заинтересовались проектом чисто ради пиара, но скромный парень с геофака показал себя настоящим бизнесменом: он предложил им освоить местное производство минералки из тех соляных ключей, что размечены на карте. Зачем тащить через всю страну воду из какого-нибудь Кисловодска, если её можно качать под Москвой?

При этом всю сделку по продаже проекта он провернул без участия Егора. Это было нетрудно: вся документально оформленная собственность их бизнеса состояла из домена, записанного на геолога, и приложения в Google Play, опубликованного с его же аккаунта.

Однако на конференции заметили и второго партнера. Среди визиток, попавших в карман Егора, оказалась чёрная карточка с серебряным названием пашиного агентства. На тот момент Егор ещё не знал о кидалове, которое приготовил ему геолог, и чёрную визитку он взял исключительно из вежливости, чтобы побыстрее разойтись.

Но Паша сам позвонил через две недели. К тому времени стало ясно, что вся егорова антропология превратилась в чисто теоретическую науку: материал для диссертации у него был, а вот сайта уже не было. Да и денег тоже. Поэтому пашино предложение «проконсультировать один похожий проект» оказалось весьма кстати.

4. Рыбка Поньо

Поедая паэлью на рынке, он вспомнил, что надо покормить и мобильник, то бишь купить зарядку – старую они забыли в отеле в Гонолулу.

Ха-ха. Зарядка для мобилы? Да ты просто нашёл ещё один предлог, чтобы не возвращаться в офис. Хотя раньше после отпусков иначе было: накрывало унылым сплином… А теперь такое ощущение, словно что-то отпускное приехало вместе с тобой и незаметно, но упорно подламывает реальность. Не подменяет её, как делает красивая отпускная фотка с пальмой, а именно подламывает, вытаскивая что-то такое, что в этой реальности уже есть, только ушло на задний план. Все эти ассоциации, воспоминания, заколоченные двери…

Словно бы в подтверждение этих мыслей, улицы решительно отказывались приводить его к салону связи или какому другому магазину, где продавалась бы нужная зарядка. Зато, когда он увидал вывеску «Тайский массаж», внутренний голос сказал не то чтобы «да», но «уже теплее». А может, это сказала спина, которая ещё ныла после отсидки в офисе.

Главное правило выбора тайской массажистки Егор вывел год назад в отпуске на Самуи: она ни в коем случае не должна быть молодой и симпатичной. Лучший массаж делают страшноватые тётки лет пятидесяти – разминают так, что выходишь словно после шести раундов бокса. Однако в салоне, куда он зашёл на этот раз, ему предложили выбрать мастера по фоткам, где все они были сильно накрашены и наряжены, как храмовые статуи неизвестного периода.

Он ткнул наугад, но не прогадал. Хотя, даже когда она помыла ему ноги, он так и не мог определить, сколько ей лет. В комнате темно, лица не разглядеть, а её движения, скажем так, противоречат ожиданиям. Именно это ему и нравилось в тайском массаже: каждый раз получалось по-разному, словно каждая массажистка не только применяла собственный стиль, но и добавляла творческого разнообразия с учетом особенностей клиента, а может даже с учётом погоды.

Так случилось и здесь. Начала она медленно и как-то нехотя, словно до этого устала с другими клиентами, и Егор решил, что ей лет сорок. Но вот она перешла от ног к спине, виртуозно работая коленями и локтями, и в конце концов легко вскочила прямо на него, разворачивая ему лопатки своими маленькими ступнями. Сразу представились мультфильмы Миядзаки, где старушки легко превращаются в девочек, а девочки в рыбок, а потом обратно. Та, что бегает сейчас по его спине – ну точно девочка лет пяти, и это никак не вяжется с фотографией каменной статуи на стойке регистрации. Каждое её нажатие отдаётся тихой вспышкой во внутренней темноте, и в памяти снова всплывает планктон, как он фосфоресцирует на отливе, они все вышли на берег в тот вечер, чтобы полюбоваться на это чудо: дочка француза из соседнего бунгало с опаской разглядывает созвездия, вспыхивающие под ногами, потом идёт смелее, подпрыгивает и танцует, и зелёные огоньки бегут за ней по краю воды…

Массажистка ничего не говорила вначале, но, когда он совсем расслабился и закрыл глаза, она спросила что-то, чего он не понял. Ей пришлось повторить, «Are you okey?». Он ответил утвердительно, и дальше они только перекидывались этими «океями». Один раз он ойкнул, когда она разминала ему правое плечо, но он сразу сказал «окей-окей», в том смысле, что она не виновата. Добавил «I work a lot with computers» и изобразил руками клавиатуру.

Она засмеялась и кивнула, «Computers yes», и ещё немного поплясала на том плече. Затем обошла вокруг, села на колени с другой стороны и взялась за его левую ладонь.

В голове вспыхнуло так, словно в комнате сорвало потолок. Видимо, она нажала какую-то особую точку. От неожиданности он даже подскочил, и видение сразу исчезло. Вокруг по-прежнему сумрак, играет тихая музыка.

– Boyna?

– What?

– Бойна?

Он наконец понял, что она спрашивает по-русски.

– Нет, не больно. Чуть-чуть.

– Бойна чуть-чуть. Патом карашо.

– Да-да, окей.

Хотелось сказать ей что-нибудь ещё, как до этого он говорил про компьютеры. Но то была правая рука, которая действительно устаёт от мышки и тачпэда. Туннельный синдром и всё такое. А левой он вроде ничего особого не делал…

Она опять взяла его левую ладонь, аккуратно потянула мизинец, безымянный, средний. Он почувствовал, что на пальцах натянута верёвка. Повернул голову, посмотрел на руку.

Конечно, никакой там верёвки нет. Но чувство-воспоминание удивительно яркое, прямо как та вспышка голубого света. Цвет моря. Они гуляют по прибрежному рынку. Какой-то сухой старик с длинными седыми патлами, заплетёнными в косички, показывает фокусы с верёвкой на пальцах. Делает из неё фигуры, одна превращается в другую, как мультфильм. Потом старик машет рукой, приглашает подойти.

Они с Ольгой и парой друзей смеются, толкают друг друга к старику. Наконец Егор протягивает левую ладонь, старик набрасывает верёвочные петли ему на пальцы. Дергает другой конец верёвки – оп! – и над рукой вырастает что-то вроде верёвочного шалаша. Старик что-то говорит. «Это гарпун», переводят рядом по-английски. Старик делает ещё пару пасов, и на месте верёвочного гарпуна появляется верёвочная рыбка. Рыбка плывёт по верёвке и заплывает в ладонь Егора. Все хлопают.

Голубой свет меркнет, вокруг тёмная комната, мягкие пальцы массажистки переходят с ладони на предплечье, потом на плечо.

После того гавайского рынка они поехали в бар, и кажется, он там перебрал с ромом. Наверное, поэтому и забыл происшествие со стариком и верёвкой. Может, позвонить Ольге? Она наверняка всё помнит.

Он приподнялся на локте, намереваясь встать.

– Дайсе девать, – сказала массажистка. – Гавава. Не бойна.

– Да, простите, забыл.

Он снова лег. Никуда бежать не надо. Наоборот, попросить эту рыбку Поньо ещё разок пробежать по спине. И по рукам, конечно.

# # #

Большой оранжевый рюкзак, ещё утром стоявший в прихожей, исчез. И хотя из ольгиной смски он уже знал, что она придёт домой раньше, его немного покоробило это самоуправство.

Он заглянул в гостиную. Так и есть: разобрала не только свои вещи, но и его! Книги, которые он брал в отпуск, лежали на письменном столе, рядом с большой раковиной Cymbiola nobilis, выловленной в последний день. В спальне хлопнула дверца шкафа, и он направился туда, сделав по дороге глубокий вдох.

Ну подумаешь, разобрала. Конечно, он бы сам не спешил, он ещё не переключился полностью на эту городскую квадратно-гнездовую жизнь с блестящим паркетом, пластиковыми окнами и икейными шкафами. Оранжевый рюкзак вполне мог бы постоять в прихожей ещё пару дней…

Стиральная машина. Он услышал звук, и не заходя в спальню, прошёл дальше на кухню.

Блин. Не только разобрала, но и в стирку засунула. Прозрачная дверца стиралки была похожа на иллюминатор самолёта, попавшего в шторм.

– Оль, ты давно дома?

– Ага. Отпустили пораньше, чтоб не свихнулась сразу после отпуска. – Она вышла из спальни, держа в руках его ласты. – Слушай, а где у нас раньше это лежало?

– Давай сюда. Вообще, зря ты… я бы сам своё разобрал. Стираешь небось в холодной воде?

– Ой, не начинай. Там на всех бирках написано – тридцать градусов. Вещи портятся, если их стирать в горячей.

– Зато бактерии дохнут. И грязь отстирывается. Сто раз говорил: мои джинсы хотя бы не стирай в холодной.

– Так. У тебя тяжёлый день был, да? У меня тоже. Мог бы спасибо сказать, что я после работы ещё и дома порядок навожу.

«А я потом ничего не могу найти», хотел ответить он. Сдержался. Медленно, словно через соломинку, выдохнул. Поставил чайник и плюхнулся в кресло на кухне у окна. Движение отдалось слабой, приятной болью в плечах, размятых на массаже. Хотел ведь спросить у неё про того старика. Как некстати ссора.

Раздражение постепенно улеглось, и чайник тоже отшумел. Егор заварил улун, подождал ещё, пока смолкнет стиральная машина, и вернулся в спальню. Ольга по-прежнему копалась в шкафу. Может, это её личный способ скрыться от неприятностей? Надо потом спросить, не пряталась ли она в шкафу, когда была маленькой.

– Ну извини, Оль. День и правда дурацкий. Будешь чай?

– Буду. – Она выглянула из-за дверцы шкафа с усталой улыбкой. – У меня есть манговые печеньки из дьюти-фри.

– Слушай… А ты помнишь, мы в последний день плавали на Мауи, и когда шли с пляжа через рынок, там один старикан показывал фокус с верёвкой…

Он замолчал, увидев, что она перестала улыбаться.

– Теперь ты меня извини. Кажется, я её выкинула.

– Что выкинула?

– Верёвку, которую тебе всучил этот сумасшедший. Ты её бросил в пакет с ластами. Я подумала, ты просто из вежливости её взял. Она такая грязная была, а в пакете было полно песку и водорослей… Я всё вывалила в мусор. Ласты и маску помыла.

Он вернулся на кухню, открыл дверцу шкафчика, где стояло помойное ведро.

– …И мусор вынесла, – тихо сказала Ольга, заходя на кухню следом за ним.