Колыбельная для кота

Сергей Шелец

Колыбельная для кота

Часть 1.

В твой вторгаюсь сон.

Колыбельная для кота.

Тишенька – кис кис!

Иди ко мне мурлыка, мой Маркиз.

Плесну тебе я в миску молока,

Для лучшего, любимого кота.

Васенька, и в пору мне мяукать

В подъезд не запускают бедного кота.

Придется снегу котика баюкать,

Когда на улице настанут холода.

Я тоже кот, я лазал по деревьям,

Хозяйна ждал, усевшись у дверей.

Но тот ногою пнул к метелям,

А мне б туда, где потеплей.

Быть нелегко котом бездомным,

Прожил в подвале десять лет.

Я за двуногим следом увязался,

Чтоб полюбил меня в ответ.

Исчезнув за дверьми, мой человек

Не знал, что я ему был предан.

И проскользнув в его подъезд,

Забрался по ступенькам следом.

В его квартире так тепло,

И он сказал, отрезав колбасы:

"Ну что-же ты, мурлыка кот

Побудь со мной хоть до весны"

Я жил с хозяином восемь лет,

И смерть моя остановилась у окна:

"Ты был любовью человеческой согрет.

На этом, милый, все. Пора".

И ночью я последней, стылой,

Прижался я к хозяевским рукам:

"Когда умру, ты над могилой,

Спой колыбельную котам."

Жизнь имеет смысл.

Когда тебя любят – жизнь имеет смысл,

И ты сейчас живешь не зря.

Но от чего ночами ты не спишь,

И на балконе куришь до утра?

Не от того ли, что считаешь ты иначе,

Сомневаясь в том, что я тебя люблю?

Ты верностью моею озадачен,

И с каждой ночью ближе ты ко дну.

Ты звонишь в три, чтоб обсудить,

То путешествие, которое напрасно.

Тогда зачем меня будить,

Когда с тобою быть опасно?

Когда тебя любят – жизнь имеет смысл.

А для тебя имеет смысл ее лишь прожигать.

Ее несчастную, улику будто смыть,

Чтоб жизнь мою на 8 лет забрать.

Черный Георгин

Мама моя – Джони Митчелл.

Я пел ее песни на трассе живя.

Сейчас не зима, чтоб прочь ускользнуть на коньках,

Но я твой малыш, и я плачу,

Безнадежно тебя потеряв.

Мой отец – Джимми Пейдж.

Или Джим Мортенсон, или Джим Бим.

Папа – я глупый ребенок, и чтобы согреться,

Я лестницу в небо спалил.

***

Я – грязная душа!

Лицо для синяков, а вены для морфина.

Успел познать удары кулаков,

И ласки взрослых господинов.

Тебя познал, мой грешный R.

Твоею стал я Ло, искрою чресел,

Твоя пощечина как сладкий поцелуй,

Которую любя и ненавидя мне отвесил.

Прижав к себе, однажды, ты сказал,

Что дьявол тебя искушает:

"Мой мальчик, ты мой героин

Когда тебя нет, мое тело ломает".

Среди проклятий бабки и толпы,

Звучало это для меня молитвой.

Мой папа! Папочка! Отец!

Я вырежу на коже твое имя бритвой.

Каждый раз, возвращаясь от тебя домой,

Молил Христа о новой нашей встрече.

Ведь дома страшно, дома я один,

Родители побоями опять увечат.

Поможет только героин.

И даже это вспоминая, плачу.

Я мог бы стать как "Черный Георгин"*

Но за молчание я силы трачу.

Бобби, Роберт, я тебя люблю.

Но страх в любви как трещина в посуде.

И мне останется всю жизнь тебя любить,

Тебе – веревка да осина как Иуде.

Я делил с тобой душу,будто бы шприц.

Я тело делил, всецело тебе отдаваясь.

Я помню дословно, что ты говорил,

А потом вспоминал, с тобою ругаясь.

Что было в кармане, с тобою делил.

Но ты забирал всегда больше.

Двух мальчиков моря убил,

Желая свободы побольше.

Падающее дерево

Я рубил ветви, тревожил плоды,

Я рубил сук, на котором сидел.

Я мечтал упасть и прорасти в земле,

Под которую я лечь хотел.

Я плод, который может далеко упасть.

Яблоко от яблони – совсем не далеко.

И я кричал: "Я не такой, и мне легко

Принять, что яблоко останется одно".

Остановись! Ты рубишь на корню,

Свои традиции, пуская пыль в глаза родне.

Ты губишь древо, лесоруб в семье,

И не спасет никто, когда окажешься в беде.

Смерть в кругу семьи, и званные обеды,

Я обожаю секс, и кофе с автомата.

И смерть в объятиях любви.

Пока вы прокляты стократно,

Я в поисках другой родни.

Я привыкаю к злу, и к равнодушию,

Могу ответить только тем-же.

Дарить другим поддержку и любовь

И вам с чужой семьею изменять.

В артериях стареющая кровь,

Не греет зимами, не остужает летом.

Я разбавляю героином вновь,

Ту кровь, невидевшую света.

Лишь крысы первыми бегут из корабля,

Я яблоком качусь подальше от иссохших веток.

И вы все скажете потом,

Что хочется понянчить моих деток.

Дом под соснами.

Напьются, и вышвырнут вещи в окно.

Слезы польются -

Не прыгнуть ли вслед за вещами?

Исчезнуть из дома, уйти под машину,

Чтоб частью обочины стать.

Из дома ночью я сбегаю прочь,

Обещая вернуться – забрать с собой кошку.

Помоги же укрыться, родственница ночь!

Проводи лунным светом к родному окошку,

К дому, где можно ходить босиком.

В траве, где стекол нет, и гвоздей,

Я кеды сниму, ведь можно бегать босым.

В доме где ждут, где встретят гостей,

Я буду чувствовать себя живым.

Вернусь лишь однажды, забрать с собой кошку,

Чтоб с ней по ночам сидеть на крыльце.

Мы будем смеяться, рыдать понарошку.

И жить до рассвета в полынной пыльце.

Мы – после бури, в доме под соснами,

Как совы намокшие в теплом гнезде.

Мы счастьем сияем как удочки блеснами,

Живем словно рыбы в прозрачной воде.

Гром бушевал лишь во время дождя,

Я вытер рубахой шерстку у кошки.

Но в кровь стерли ноги и лапы, бредя,

Чтоб луну наблюдать из окошка.

Отчим.

Мой отчим убивает кошек

Мне кажется – в тюрьме ему не жить.

Я покупаю пару бошек,

Чтоб раскуриться, и его забыть.

И если он напьется, то в квартире,

Невозможно быть.

Я слезно умоляю мать уехать,

Чтоб его забыть.

Я опять с подбитым глазом.

Я убегаю, чтоб поныть.

Я представляю отчима в могиле,

Чтоб его любить.

Мне нравится сбегать из дома -

Бездомных кошек накормить.

Мне нравится замаливать грехи,

Чтоб кровь с рубахи отчима отмыть.

Бабушкины серьги.

Деньги есть, еще немного нужно.

Хотя бы колесо, иль хватит на дорожку.

Я отдаю что есть, а ты желаешь больше -

И даже забираешь закоптившуюся ложку.

Ты встретишь радужно, но с ноткой грусти.

Мне кажется, что если бы не деньги

То ты бы пожалел меня – барыга наркомана.

Но я закладываю бабушкины серьги,

Чтоб были полными твои карманы.

И бабушка моя поймет лишь позже,

Когда внучок погибнет прямо в классе.

С хрящами вместо вен, с огромными зрачками.

Поймет, что вместо школы внучек был на трассе.

В ломбарде бабушкины серьги.

А внук в борделе деньги добывал.

И зря 15 лет назад старались акушерки,

Ведь внук в свои 15 – маргинал.

Авария в дождь.

В отбойниках не отражается свет фар.

Зато приборная панель швыряет призрачно-зеленый,

На бородатый твой анфас.

Мой папа! В скорость лишь влюбленный,

В дождливую погоду жмет на газ.

"Проклятый маленький ублюдок!

А что случится, если я сойду на встречку?

Ты хуже дохлых проституток,

Ворующих у бабушек аптечку."

И я пристегиваю душу на ремень,

А на спидометре уже сто сорок.

Водитель без эмоций – кремень!

Туман в низине трассы. Морок.

Еще немного – лобовое с фурой.

На встречную он резко выезжает.

Не знал, что кровь рекою бурой

Бензин с асфальта вымывает.

Столкновение в лоб в лоб

В суммарной скорости – 200 км/час.

После экспертизы – фарш положат в гроб,

И раздробленный рулем анфас.

На месте ДТП – венок с крестом.

Я не хочу, чтоб душу пригвоздили в этом месте.

Здесь на веки со своим отцом.

Осколки красных фар да кости – вместе.

Мне смерти нет.

Времени слишком мало.

Я каждый день тороплюсь убежать

Из этого города, прочь от всех в лес.

Чтоб мхами укрыться, да спать.

Сколько бы жил выкидыш?

Отвергнутый маткой много лет назад?

Я пуповиной замотал бы шею, словно шарфом,

Да к жизни проснулся азарт.

Я труп, сбежавший с похорон,

И за спиной я слышу марш Шопена.

Ты зря, палач, натачивал топор

Мне смерти нет, как летом нету снега.

Смерть!

Ты брезговала мной, когда перед тобой

Я шлюхою стелился, бегал за тобой.

Сейчас пальцами хладными цепляешься за плечи.

И с завистью гляди́шь в мое окно:

"Мой друг – не думай, что ты вечен,

Я тяжестью веков столкну тебя на дно".

Котенок.

Жить в твоем сердце,

Извиваясь в агонии червем проклятым.

Быть карамелью под берцем,

Иль у кошки котенком отнятым.

Мы уезжаем из города прочь.

И ты говоришь о мертвых в лесах.

А я хочу душам покойным помочь,

У убийцы сидя на руках.

На небе очевидцы-звезды,

Но что их глаза против крыши машины?

Мне святые не помогут сестры,

Против тебя они слишком ранимы.

Эта ночь августа пахнет полынью

Свет габаритов. Трасса черти куда.

Ты пахнешь парфюмом и пылью,

А в карих глазах ни капли стыда.

"Ты – это то, что надо спасти.

Такого больше никогда не будет".

И ты остался, хотя бы мог уйти,

Но мальчика шаги твои разбудят.

Я делал все, чтоб ты меня не оставлял.

И если ты украл у кошки самое родное,

То подожди, когда котенок вырастет в кота,

Чтоб мог самостоятельно дойти до дома.

Онего.

В сточной канаве мокнут окурки,

И мы – такие придурки,

В дождь пошли погулять.

А ты умеешь любить,

Как будто я скоро умру?

И если я насмерть простыну,

То тебя с собой заберу.

Пойдешь ли со мной,

Промокнув, купаться в Онего?

Мы, вроде, хотели заплыть за буйки,

В воде чтоб расплавиться снегом.

Давай станцуем на лужах.

Кеды промокнут – таков наш обряд.

Со смехом мы пачкаем судьбы,

И в лужах испачкаем пестрый наряд.

Давай мы с тобою опустимся

К потопленным баржам, на самое дно.

Мы слишком слепые, и наша Фортуна,

Словно котят нас бросает в ведро.

Матрица.

Мне кажется, что все загружено в компьютер,

Мир – матрица, мы в ней живем и умираем.

Такой искусственный и милый мир!

Кем быть нам в матрице – не выбираем.

И мы искусственны, циферки да байты.

Мы появились в генераторе случайных душ,

Джекпот в котором – быть универсальным,

Быть личностью от пяток, и до мочек уш.

А что же в этом мире сны?

В которых ты смеешься, либо плачешь.

В которых ты влюбляешься, хоронишь.

И смерть твоя ненастоящая, ты знаешь.

Случайности случайны? Но я же помню,

Что были мы знакомы 10 воплощений.

Мы были женами, и верными мужьями,

И не забыли после стольких превращений.

Не забывали мы о том, что все – искусство.

Подделка реальности, в которой никогда не будем.

И я трясусь, мне страшно, что когда-то,

Друг друга мы когда-нибудь забудем.

И после обновлений, смен локаций,

Меня не вспомнив, ты проходишь мимо.

И я пройду не вспомнив как тебя зовут,

Как персонажи драматического фильма.

Обманывать чутье.

Так страшно любить, чтоб потом потерять.

Сиротою остаться, и не дойти до дома.

Я время силой воли обратил бы вспять,

Чтобы быть с тобою снова.

Я в "Жди меня" отправил твои фото,

Но там сказали – безнадежный случай.

И нет тебя, я так соскучился по солнцу,

Которое на годы скрыто черной тучей.

В одном письме которое сожгу,

Ведь адресата нет, а адрес кладбища не знаю,

Я расскажу о том, как тяжело

Лежать с одним, и имя повторять твое,

Как целовать одну, желать другого.

И обманывать свое чутье.

Пригородный отель.

Выгрузить свою усталость в отель.

А ты помнишь, как сюда забурились?

Мы сломали ручку комода, и знаешь -

За восемь лет чинить ее ленились.

Мне нравится вид из окна.

Я вижу дорогу, заправку, я знаю,

Что могу уехать отсюда далеко.

"Эй, откуда держишь путь? "

Но я устал, я хочу прилечь.

Да и не в конечной дело суть.

Я прибыл в отель и в этот номер.

Я был тут восемь лет назад.

Тогда мы сломали еще и окно.

И знаешь, спустя столько лет,

Стекло заменили фанерой.

И больше не увидеть свет.

Нас было двое, сейчас один.

И знаешь, та дама с ресепшн

Нагловато вопрошала о тебе.

Я пожал плечами, и ушел к себе.

Номер одному – так уж быть судьбе.

Прах и розы.

Я улыбнусь счастливо тем лишь утром,

Когда обернувшись назад,

Я вспомню прах и розы,

Свой порванный в клочья наряд.

Я наконец таки забрался в колыбель.

Под пледом скрылся, чтоб уснуть.

Я больше не немая Ариэль,

Чтоб в море пеною тонуть.

Я тратил детство, чтоб приехать в город,

Сменив попутчиков, наверно, сто.

И благодарен лишь тому мужчине,

Который домом называл свое авто.

Я буду помнить прах и розы,

И окровавленный любимый свой наряд.

Я буду помнить на спине занозы,

И помнить одиночество палат.

Вы – тигры.

Родные башни шлюзов,

Я стоял на мосту и курил.

Баржи вторгаются в реку,

Которую когда-то любил.

Вытегра моя!

Я любил тебя, как свободу тигры,

Но ты обожала погибших в лесу.

Я играл по правилам в твои же игры,

А ты гадала – как же я себя спасу.

О, Волго-Балт!

Я бы илом, да по твоим каналам,

По речным бы артериям уплыл.

Я улыбался твоим оскалам,

И пока ты била ремнем – я не ныл.

Двери канала закрылись,

И ты разрыдалась по мертвым в лесах.

Которые тебе в кошмарах снились.

Пока я бодрствовал в слезах.

Вытегра,

Я покидал тебя, убегая от забот.

Но меня ты возвращала обратно,

В топи Вологодских болот.

Вытегра, я хотел уснуть

Пока ты пела тем,

Кого уже не вернуть.

Я увезу тебя к себе.

Не бойся черных туч -

Я буду рядом если любишь.

Если любишь – я могуч.

Если любишь – в сердце пустишь,

Там я обустроюсь, будто в доме.

Я не позволю тебя бить.

И если кто-то замахнется,

То будет проклят!

Кровью поперхнется,

Отравленный моим свинцом.

Я увезу тебя к себе.

Зови меня во сне, и я твой "R",

На зов приду, спасу, уберегу.

На связи – твой покорный Сэр.

218км.

Я автостопом уезжаю прочь.

С сигаретой в губах, и с блокнотом.

Меня объятием Карелии встречает ночь,

И гонит Вологодчина капотом.

Ты никогда не знаешь точно, где я,

Мне нравится медвежьегорский лес.

Ты говоришь, что это нехорошая затея -

Что я могу попасть в какой-нибудь замес.

Об этом и пишу на той заправке,

Точнее, хуже уж не может быть.

Мои стихи нуждаются в серьезной правке,

Чтоб не было причин меня убить.

Я ожидаю на заправке два часа.

И за окном увидев твой автомобиль,

Я выхожу на встречу не спеша,

И улыбаюсь, будто херувим.

Рубашки хлопковой твоей тот аромат,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.