скачать книгу бесплатно
Командир батальона довольно взглянул на капитана – мол, как мы молодежь учим! Но сказал:
– Вольно, Губенко. Почему ты не отозвался на вопрос о ДОСААФ? Арик, на всякий случай, промолчал.
– Вот что, Губенко, тебя от нас забирают. Будешь служить тут недалеко, по-соседству. Характеристика у тебя за «карантин» положительная. Поступаешь в распоряжение капитана. Вопросы есть?
– Никак нет, – ответил Арик.
– Ну и хорошо. Можете идти за вещами и документами.
Капитан и Арик одновременно откозыряли и пошли в сторону казармы получать вещмешок, шинель, парадную форму у старшины роты в каптерке. Потом пришлось идти в строевую часть штаба школы за документами. У ворот ШМАСы их ждали еще два парня из других учебных рот и лейтенант в фоме ВМФ. Впятером они уселись в ГАЗ-69, и лейтенант повел машину через всю Лиепаю в какой-то гарнизон на самом берегу Балтийского моря.
3 июня 1972 года.
Новая воинская часть № 62365 была кадрированой. Это означало, что личного состава там не больше батальона, а офицеров меньше обычного. Кроме того, в таких частях любого рода войск были собраны узкие специалисты какой-либо военной профессии. Еще эти подразделения отличал низкий «потолок» званий офицеров. Гарнизон был небольшим, северо-восточной стороной ограждения он выходил в сосновый лес, а западной – к морю. Южная сторона в/ч являла собой ВПП (взлетно-посадочную полосу) для легких самолетов и вертолетов с комплексом аэродромных коммуникаций и складом парашютных принадлежностей. Западная морская оконечность представляла собой череду пирсов, причалов, стоянок малых катеров, шлюпок, моторных лодок. Над песчаной полосой берега в дюнах виднелось одноэтажное белое здание кислородной станции с помещением для барокамеры. В центре территории части размещались обычные для таких мест здания клуба, штаба, казармы, столовой, банно-прачечного узла, телефонной станции, КПП (контрольнопропускного пункта), медчасти, складов вооружения и боеприпасов, учебный центр с бассейном-бочкой и военно-спортивной площадкой с модулями для тренировок различных функций солдатского организма.
Самое необычное было в том, что форма одежды для офицеров была разная: от военно-морской и сухопутной до формы ВДВ (воздушно-десантных войск) и морской пехоты. Солдаты все были одеты в обычную х/б форму цвета хаки, но с тельняшками в качестве нижнего белья.
По прибытии в эту часть Арика и его попутчиков, оказавшихся выпускниками парашютных курсов при ДОСААФ, отвели в штаб, где «оприходовали» и проинструктировали о соблюдении воинской тайны. Замполит части, подполковник по фамилии Летучий, мудро посмотрел на новичков и сообщил им, что, находясь в увольнении или переписываясь с родными и друзьями, нельзя называть даже количество коек и пар трусов, имеющихся в части. Закончив инструктаж, он спросил: «Есть вопросы?» У Арика был вопрос о трусах и их количестве в связи с режимом секретности. Снисходительно и мудро посмотрев на глупого солдата, Летучий ответил: «Как же ты не понимаешь? Одни трусы – это одна боевая единица!» Тогда Арик, упорствуя в своей наивности, спросил: «Товарищ подполковник, а одна боевая единица не может иметь две пары трусов? В стирке, например, когда одни на теле?» Тогда замполит ответил: «Все у тебя? Не умничай, как там тебя! Встать! Смирно! Вольно! Разойдись!»
После инструктажа замполита всех отправили на медосмотр, а затем разместили в казарме на 100 человек, где заняты были лишь 65 коек.
Расквартированных новичков бегом сопроводили в столовую, где обед был намного лучше, чем в ШМАСе. Послеобеденное время было посвящено душеспасительным беседам с «особистом», с начальником штаба, с командиром роты и со старшиной, а также, параллельно, переодеванию формы. Старшину звали Лазьков Василий Федорович. Он имел 5 классов образования, был участником ВОВ (Великой Отечественной войны) и носил погоны старшины, хотя был аттестован на старо-новое звание прапорщика. Короче говоря, он был классическим «сундуком». Правда, старшина почти никогда не матерился, что выгодно отличало его от других военных. Самым ругательным словом в его устах было «сынуля». И если он его произносил, то адресату три наряда вне очереди были обеспечены. У старшины было два увлечения. Первое – уносить домой со службы все, что представляло собой какую-либо ценность для личного хозяйства. Второе – еженедельная подкраска пола в казарме в ночь на субботу.
Операция разделялась на пять этапов:
– скобление пола шпателями и стеклом для удаления грязи;
– затирка пола наждачной бумагой;
– варка покрытия из сурика, мастики и скипидара;
– нанесения варева на пол;
– шлифовка-полировка поверхности пола до блеска, то есть до уже известной всем кондиции «котовых яиц».
Занятия в части проводились днем и ночью. Помимо специальных дисциплин, нужно было ходить в наряды по кухне, в караул, на уборку территории, по штабу, на разгрузку вагонов с углем для котельной части, на работу по уходу за зелеными насаждениями, по покраске фасадов зданий и так далее.
Примерно через неделю после прибытия, когда, параллельно с общефизической подготовкой, начались занятия по подводному плаванию, по стрельбе из любого оружия, по саперному делу, по подготовке к прыжкам с парашютом, Арик начал понимать, что попал он в диверсионное подразделение, которое в войсках США и НАТО называлось и называется и сейчас «морскими котиками». В Советской армии такого названия не было, но эта совершенно новая военная профессия (на тот период времени) называлась «парашютист-подводник» и была отнесена к ДКБФ (дважды Краснознаменному Балтийскому флоту).
Балтийское море холодное. Поэтому обучение проводилось в редких тогда еще гидрокостюмах «Калипсо» из так называемой «мокрой» резины. Боец должен был уметь прыгать с парашютом в полном подводном снаряжении с аквалангом за спиной и «полезным» грузом, состоящим из малых подводных мин, ножа, компаса. В 10-4 метрах над поверхностью воды нужно было отстрелить парашют и, погрузившись под воду, уйти на задание по минированию подводной части пирсов, причалов, корпусов судов противника. Нужно было уметь ориентироваться под водой по компасу, уметь разрезать подводные сети-ловушки, уклоняться от плавающих мин, избегать звонковой сигнализации, устанавливать сигнальные буйки и многое другое. Но самое печальное – необходимо было не думать о том, что в реальных боевых условия с задания ты практически можешь не возвратиться. Что ты – смертник. В условиях же мирной боевой учебы выполнившего задание боевого пловца принимал на борт катер, стоявший на якоре в полумиле от берега. До катера надо было еще доплыть под водой, ориентируясь только по компасу. Вообще всплывать по дороге туда и обратно запрещалось.
Времени на выполнение задач было не более 45 минут, то есть ровно столько, на сколько хватало запаса воздуха в баллонах акваланга. Тут Арику очень пригодились навыки, полученные в клубе «Амфибия». Все, что было связано с аквалангом, проблемы не представляло.
Зато подготовка и прыжки с парашютом давались с напряжением сил.
Свой первый прыжок Арик не забыл до сих пор.
Самолет АН-2 брал на борт только 10 человек. Поэтому в «прыжковые» дни их было задействовано 2–3, и они взлетали и садились каждые 40 минут с новой группой солдат и инструкторов.
Все было просто и страшно в первый раз. Самолетик набрал высоту 800 метров. Инструктор – здоровенный лейтенант ВДВ – открыл единственную боковую дверь. По обе стороны двери встали два сержанта, а сам лейтенант прошел в хвост группы и встал последним. Все, вплоть до пилотов, были с парашютами. Арик стоял в колонне в затылок третьим от начала. Он не заметил, как выпрыгнули два первых парня. Когда он оказался у раскрытой двери, сержанты взяли его за плечи и один спросил: «Ну, как настроение?» Арик собрался ответить, но уже летел вниз с ускорением, приданным ему опытными воинами. Автоматически рука выдернула кольцо, и Арик закачался на стропах. Внизу расстилалась крупномасштабная карта местности. Над головой – разноцветный купол. Ощущение первого полета нельзя передать словами. В голове только одна мысль: не промахнуться мимо поля, на которое надо было приземлиться. День был погожим, и с приземлением проблем не возникло. Всего за службу Арик выполнил 11 прыжков.
Каждый вечер в казарме шли разговоры об учебе и тренировках. Поскольку такая воинская часть была первой и экспериментальной в СА, то в нее собрали ребят из многих регионов огромного СССР. Славную организацию ДОСААФ тут представляли выпускники курсов по стрельбе, по аквалангу, по парашюту, по самбо, по радио. И поскольку каждый относительно владел только одной из специальностей, все остальные дисциплины приходилось постигать в классах, в бассейне, на татами, в воздухе, в море, в тире, в лесу, в дюнах, в спортгородке, в зале и на аэродроме. Это было интересно, ново, но очень нелегко. Кормили неплохо, а перед занятиями в открытой морской воде и в воздухе даже выдавали шоколад. Арик тогда не мог и предположить, что эта служба сыграет с ним шутку через 10 лет.
Время шло быстро: лето-зима-лето. Демобилизовался Арик 10 мая 1973 года в звании старшего сержанта. После оформления документов в военкомате и нового паспорта в милиции, Арик получил от матери подарок – путевку на автобусную экскурсию в Калининград на 3 дня. Поездка была интересной – через Палангу, Ниду в Литве. С массой достопримечательностей по пути. Арик помнит эту экскурсию до сих пор.
1 июля 1973 года.
После армии Арик почти не отдыхал. Остаток июня ушел на оформление заново прописки в свою же квартиру и прочие бюрократические формальности. Квартиру нужно было отмыть, подремонтировать по мелочи, постирать занавески и портьеры, покрасить полы. Арик пару раз съездил на еврейское кладбище Шмерли, где были похоронены бабушка и дедушка, а также бабушкины многочисленные братья и сестры. Нужно было обзвонить и встретиться с приятелями. Надо было забрать у родителей свою любимую собаку по кличке Габи породы доберман-пинчер и вдоволь погулять с ней по лесу на станции Бабите по дороге в Юрмалу.
На это ушли три недели.
Возвращение на работу в колхоз было будничным и традиционным. Арик приехал к 9 утра в новую контору, чтобы наверняка застать председателя после ежеутренних планерок и разнарядок в гараже. Председатель протянул руку и сказал:
– Ну, с возвращением тебя на работу, Сашка. Садись. Знаешь, мы еще больше укрупнились, планы выполняем и штатное расписание уже другое. Пойдешь старшим зоотехником на звероферму. Там все заваливается, между нами говоря. Надо вытаскивать производство. Бригадиры не справляются. Заведующий фермой пьет, паразит, и, я думаю, ворует. Ему до пенсии два года осталось. Поэтому трогать его не будем, а всю работу буду спрашивать с тебя лично. Да, кстати, через год подашь заявление в партию. Без этого, брат, нельзя. А в армии ты не вступил случайно? Нет? Тогда возьмешь комитет комсомола колхоза тоже. Гунта снова в декрете и работать с молодежью некому. А ты вытянешь весь воз, я знаю. Ну, Сашка, иди к диспетчеру гаража, возьми любую машину и езжай на ферму в «Дакас». Звероферма у нас расширилась, стадо песца самое большое в Латвии. Есть две новые бригады. Хозяйничай. Разбирайся неделю, а в следующий понедельник давай ко мне и расскажешь об истинном положении дел. Заместителю своему новому Дмитрию Бурому, ты еще его не знаешь, я что-то не очень доверяю как куратору зверофермы. Но он блатной, и я вынужден его терпеть пока что.
Да, слушай, у нас и главного зоотехника сейчас нет. Аусма ушла на пенсию, и я пока никого не брал. Вот поработаешь с полгода, посмотрим и подумаем о твоем росте. Пока Вилнис Аужкапс назначен исполняющим обязанности. Но главным специалистом он не будет – беспартийный. А главный зоотехник – это уже номенклатура райкома партии, сам знаешь. Ну, что еще? Ты сколько получал до призыва? – Арик ответил. – А, ну теперь будешь получать 150 в месяц. Да, проверь в бухгалтерии сейчас же, я что-то там подписывал тебе в прошлом году, помню. Должна быть премия. Ты не получал, ты уже в армии был. Да, Сашка, возьми у коменданта ключи от своей хибары на мельнице и можешь снова заселяться. Там без тебя никто не жил. Возьми какую-нибудь девку с фермы для уборки. Скажи, что я велел тебе помочь. В конце месяца закроешь ей какой-нибудь наряд на небольшую сумму. И расплатишься еще с ней сам и чем хочешь, сам понимаешь, не маленький. Только лучше незамужнюю позови. Сам соображай.
Ты в каком звании демобилизовался? – Арик ответил и показал военный билет.
– Ну, молодец, старший сержант. С завтрашнего дня ты – старший зоотехник. Вперед, комсомол, я на тебя надеюсь! Чуть что – звони только мне лично. Участок очень важный – пушнина. Это, знаешь, какие деньги для колхоза? На молоке и яйцах столько не заработать. Будь здоров. Я на тебя надеюсь, Сашка.
Арик спустился на первый этаж в бухгалтерию. Весь ее женский персонал приветливо с ним поздоровался, а главбух, пожилая и полная Майга Гайлите, сказала:
– Иди к Мирдзе в кассу и получи свою премию за прошлый год. Она на депоненте. Я скажу кассирше. – Эй, Мирдза, открой свою будку!
Кассир колхоза открыла изнутри дверь в кассу и встала на пороге.
– Выплати солдату деньги с депонента, я потом подпишу расходный ордер.
Солдату деньги нужны всегда. И не запирайся, выплати отсюда.
Арик подождал, пока кассир нашла его бумажку, и получил свои деньги.
Поблагодарил всех и пошел в гараж, находившийся через узкую дорожку напротив заднего входа в здание конторы. На машинном дворе он встретил главного инженера колхоза Виктора Захарова, почти не говорившего по-русски. Тот приобнял Арика и спросил:
– Неужели уже год прошел? Гляди, как время бежит! Сашка, с тебя причитается! Давай за горючим и ко мне в кабинет. Я позову ребят и вздрогнем.
Арик взял автомашину ГАЗ-51. На ней, с трудом вспоминая как нужно ехать, добрался до гастронома «Латпотребсоюза» в центре Балдоне. Полученной премии как раз хватило на пять бутылок водки и закуску. Нагрузившись, Арик возвратился в гараж, где на втором этаже над автобоксами находился кабинет главного инженера. Туда уже подтянулись главный агроном Роберт Каулис, главный строитель Имант Вимба, начальник консервного цеха Янис Гулбис, диспетчер гаража Зайга Мурниеце вместе с мужем-трактористом Петерисом.
Последним пришел освобожденный парторг колхоза Ольгерт Огриньш. Пяти бутылок водки и разговоров об армии (все ведь служили) хватило на два часа. Закуска закончилась раньше, и все вместе после выпивки отправились в колхозную столовую обедать. В этот день Арик уже не поехал ни на звероферму, ни на мельницу в служебную квартиру, а вернулся автобусом в Ригу в весьма развинченном состоянии.
3 июля 1973 года.
Латвийский поляк Вацлав Язепович Щуко не любил советскую власть пассивно.
И было за что. До 1940 года его семья владела тремя магазинами, отелем, торговым рядом на Центральном рынке и пятью домами в Риге. После войны Советы вернулись, и лучше не стало. Женатые дети Вацлава продолжали жить в одной квартире в бывшем своем доме на улице Валмиерас в Задвиньи, а сам он с женой и престарелой матерью проживал в новом колхозном доме на центральной усадьбе колхоза «Балдоне». Никогда, ни с кем, нигде Щуко не разговаривал на тему своих потерь от действий советской власти. Ему было 63 года, и он заведовал зверофермой уже 7 лет. Сам же он эту ферму и организовывал в колхозе «с нуля». Щуко был высоким, сутуловатым, неплохо одетым джентльменом с характерным красноватым носом, что выдавало в нем любителя «зеленого змия». Говорил он тихо, вежливо, приветливо. Смотрел на собеседника умными проницательными глазами. Арику он понравился, несмотря на характеристику председателя.
Щуко провел Арика по всей ферме, познакомил с каждым работником отдельно и уже в общем с ним кабинете рассказал о проблемах звероводства в колхозе и о состоянии отрасли в республике в целом. Арик вежливо слушал, хотя многое ему было известно, потому что дипломную работу в Латвийской сельхозакадемии он писал именно по звероводству, а шестимесячную преддипломную практику проходил на хорошей звероферме научно-опытного хозяйства «Кримулда». Арик любил звероводство больше, чем другие отрасли животноводства.
Вацлав Щуко выпивал ежедневно и только коньяк. За рабочий день он приканчивал одну бутылку и никогда больше, принимая «лекарство» небольшими порциями. Это не мешало ему ни работать, ни водить машину. Служебным автотранспортом он никогда не пользовался. В то время он был обладателем самой современной первой модели «Жигулей». Радиус передвижения на машине не превышал 20 км от колхоза. В Ригу, например, Щуко никогда сам не ездил – боялся активного движения и инспекторов ГАИ. Арику колхоз выделил «Москвич-412» пикап с закрытым кузовом, называемый в народе «каблучком» или «пирожком». Также за зверофермой был закреплен грузовик ГАЗ-52Б. На обе машины полагались водители, которых руководство фермы могло вызывать по необходимости.
Работа на звероферме Арику нравилась. Во-первых, он занимался любимым делом. Во-вторых, все производство находилось на одной пусть и большой, но ограниченной территории, и не нужно было как угорелому носиться по всем фермам колхоза. В-третьих, достаточно было начинать работу в 7 часов утра и заканчивать ее не позднее 18 часов, кроме сезона забоя и переработки пушно-мехового сырья, когда нужно было работать круглосуточно 3 месяца подряд раз в году. Но за это давались отгулы потом. В-четвертых, можно было чередоваться с ветеринарным фельдшером и заведующим в дежурствах по выходным дням, что очень облегчало и разнообразило жизнь.
Короче говоря, работы стало меньше, а зарплата больше, что не могло не радовать.
В первый же день Щуко открыто намекнул Арику, что в новый коллектив нужно «прописаться». Съездив вечером в Ригу, Арик одолжил у друга Гришки немного денег до получки и выставил угощение с положенным количеством алкоголя: два ящика водки и коньяк для шефа. Все 47 работников фермы с заведующим во главе расположились в здании забойного пункта, использовавшегося только в период съемки и обработки меха. Там было 14 помещений для различных технологических операций и сортировки пушнины. Вот в сортировочном зале и накрыли столы. Работницы, жившие на окрестных хуторах, принесли овощей, картофеля, мяса. Всего всем хватило. Как выяснилось, в забойном пункте имелись старые, но добротные диваны, маленький холодильник, разномастные стулья, скамьи, большие сортировочные столы, газовая плита с баллоном газа, большой шкаф с комплектами чистого постельного белья, полотенцами, салфетками, столовыми принадлежностями и посудой, старая, но работающая радиола «Селга» с комплектом пластинок, несколько ящиков пищевых консервов, крупы, горох, фасоль, запас мыла, стирального порошка, стиральная машина для спецодежды, канцелярские принадлежности, писчая бумага, бланки бухгалтерской отчетности, электролампы, свечи, примус, керогаз. Все, чтобы бесперебойно работать три месяца.
Каждый специалист этой непростой отрасли знает, что от продуктивной работы в сезон обработки, сортировки и реализации конечного продукта в очень большой степени зависит валовый финансовый показатель выполнения годового плана сельских хозяйств, где есть звероводство.
15 января 1974 года.
Через три месяца после начала работы на звероферме Арик подал документы в заочную аспирантуру Научно-исследовательского института животноводства и ветеринарии, находившегося в Сигулде Рижского района. Конкурс в заочную аспирантуру был не очень большим и, собрав все необходимые письма, характеристики и рекомендации, Арик успешно выдержал экзамены по философии марксизма-ленинизма, немецкому языку и специальности – кормлению сельхозживотных, а также прошел собеседование. Экзамены проходили в декабре 1973 года, а зачисление состоялось в январе 1974 года. Вопрос с диссертационной темой и назначением научного руководителя долго не решался, что совершенно не мешало повседневной работе в колхозе. Получив из отдела аспирантуры института учебный план и программу подготовки экзаменов кандидатского минимума, Арик изучил их и спокойно отложил в сторону, быстро смекнув, что 4-х лет учебы ему вполне хватит на все экзамены. Главное, безусловно, было получить тему диссертации и узнать, кто будет назначен научным руководителем.
Первый в биографии специалиста период забоя и переработки пушнины прошел у Арика неплохо. Ему удалось, несколько раз крепко поругавшись на заседании правления колхоза со смежниками, четко организовать технологический процесс, ремонт и подготовку помещений забойного пункта, завоз сырья, материалов и инструментов, сортировку, упаковку и транспортировку готовой продукции.
15 января Арик во главе колонны из трех автомобилей выехал в Ленинград на меховую фабрику «Рот Фронт» для продажи колхозной пушнины государству, а 20 января, уже находясь там на месте, присоединился к объединенной делегации «Латзверопрома», приехавшей на ежегодный крупный международный пушной аукцион, который всегда проходил на Московском проспекте, 101, во «Дворце пушнины».
Выпито на фабрике «Рот Фронт» было очень много и все за счет поставщиков сырья. Эксперты-приемщики трудились круглосуточно как на сортировке пушнины, так и за столом. Благодаря хорошей работе в колхозе по переработке, качество меха было высоким, и Арику удалось получить самые высокие цены за историю работы зверофермы. Часть коллекции была неплохо продана и на международном пушном аукционе. Возвратившись в колхоз 25 января «со щитом», Арик узнал, что на заседании правления колхоза 1 февраля будет обсуждаться его кандидатура на должность главного зоотехника хозяйства с формулировкой «как хорошо зарекомендовавший себя специалист».
Правление прошло гладко: Арика назначили с обязательством не прекращать постоянного контроля за работой зверофермы без назначения туда нового зоотехника. На общем собрании колхоза по итогам работы в 1973 году Арика утвердили в новой должности и заодно приняли в члены колхоза.
До собрания Арик членом колхоза не был, а работал как приглашенный специалист, как служащий.
Членство в колхозе давало ряд жизненных преимуществ, а именно:
– всю растениеводческую, животноводческую, лесную, консервную продукцию, строительные материалы, транспорт, горючее, тару можно было выписывать в бухгалтерии колхоза по себестоимости (без торговой наценки) и не платить деньгами сразу – стоимость услуг вычиталась из получки;
– всегда можно было взять беспроцентную ссуду на приобретение ценных и дорогих вещей: мебели, холодильника, автомашины, газовой плиты, кооперативной квартиры, шубных изделий, на протезирование и так далее;
– также и прием в КПСС, например, был облегчен, поскольку член колхоза (колхозник) проходил по рабочей статистической сетке, и не было таких сложностей и очереди, как для специалистов, работавших в сельском хозяйстве;
– постоянно предлагались дешевые профсоюзные путевки на лечение и отдых в здравницы ВЦСПС (Всесоюзного центрального совета профсоюзов СССР);
– и, наконец, значительно короче были очереди на покупку личного автомобиля, получение колхозного нового жилья, мебели, хрусталя, книг, ковров, холодильников и других потребительских товаров в магазинах системы «Латпотребсоюза».
Кроме основной производственной работы, Арик активно занимался и общественной деятельностью в качестве секретаря комитета комсомола колхоза. Поскольку колхоз был большим и объединял массу людей, то и основные общественные организации имели должности освобожденных руководителей – секретаря партийного комитета (парткома), председателя местного комитета профсоюзов (месткома), секретаря комитета комсомола (комсорга).
Эти деятели, по действовавшим тогда правилам, получали зарплату из доходов хозяйства и на уровне главных специалистов. Например, председатель правления колхоза получал оклад 360 рублей в месяц, его заместители – по 300 рублей, главные специалисты (зоотехник, инженер, агроном, строитель, энергетик) – по 260 рублей. Но секретарю парткома была положена еще и персональная надбавка в 50 рублей, так что он имел 310 рублей в месяц. И абсолютно все члены колхоза, при условии выполнения государственного годового плана, ежегодно в конце февраля получали еще так называемую «тринадцатую» зарплату и годовую премию в размере пяти месячных окладов за предыдущий успешный год. Таким образом, в перерасчете на месяц, зарплата Арика составляла 300 рублей, что в СССР было очень хорошо. Комсомолом Арик занимался бесплатно, «на общественных началах», как говорили тогда. Советская карьера Арика выстраивалась успешно.
Декабрь 1974 года.
Весь 1974 год Арик крутился как белка в колесе. Вновь рабочий день начинался в четыре часа утра и заканчивался не раньше семи вечера. Наряду с прямыми функциональными обязанностями главного зоотехника колхоза по кормлению, разведению, содержанию животных, птицы, зверей, рыбы, добавились ежедневные заседания, совещания то в райкоме партии, то в райисполкоме, то в райкоме комсомола, то в райкоме профсоюзов работников сельского хозяйства, то в правлении колхоза, то в комитете комсомола хозяйства. Производственный план надо было выполнять, хоть умри!
Как правило, в понедельник в райкоме КПСС «драли» всех по вопросу выполнения планов по молоку, мясу, яйцам. Во вторник в райисполкоме «склоняли» за якобы плохую заготовку, хранение и расходование кормов для животных и птицы. В среду в райкоме профсоюзов мучили за недостаточное внимание к социальным запросам колхозников и к организации социалистического соревнования в трудовых коллективах животноводов. Райком комсомола по четвергам постоянно имел претензии к недостаточному росту рядов комсомольцев и «охват» их передовым опытом чего-либо.
Самое противное состояло в том, что начиная с вечера каждой пятницы и по воскресенье включительно эти все районные и республиканские партийно-профсоюзно-комсомольские деятели регулярно приезжали в финские бани колхоза (сауны), которых было на территории хозяйства целых три. Администрация колхоза вынуждена была, проклиная все на свете, ублажать гостей-начальничков алкоголем, шашлыками, пивом, паром и доярками-свинарками-птичницами, а также личным присутствием на этих оргиях. Все это делалось за счет колхоза, и бухгалтерия каждый месяц пребывала в истерике от необходимости как-то списывать телятину, свинину, говядину, пиво, водку, цыплят-бройлеров, овощи, дрова, зарплату персоналу столовой, а также «премии» девушкам. Руководители отраслей хозяйства во главе с председателем правления мучились на общественных началах.
Весь этот банно-гастрономически-сексуальный сервис вовсе не мешал районным чиновникам вновь еженедельно критиковать, подгонять, наказывать, назначать и снимать колхозное руководство. Так жила вся страна, и это никого ни к чему не обязывало. Кроме того, что Арику нужно было практически ежедневно носиться из колхоза в Ригу и обратно, нужно было еще и с животными, и с документами, и с людьми работать! Выматывающая и бесперспективная постоянная борьба с пьянством, прогулами на этой почве никаких ощутимых результатов не давала. Пили те же колхозники, которые на фермах работали и жили рядом. Где было взять других? Цитируя Сталина, председатель колхоза говаривал: «Не жалуйтесь, других колхозников у меня для вас нет! Воспитывайте на местах». Немалой причиной для глубоких переживаний являлась и хроническая нехватка кормов для животных, прудовой рыбы, птицы и зверей. Особенно трудно было с комбикормом.
Государственный гигантизм в животноводстве и птицеводстве ничего хорошего ни стране, ни хозяйствам не дал. Построенные огромные свинои птицекомплексы, молочно-товарные фермы обанкротили всю эту реформу. Производство комбикормов в СССР катастрофически отставало от роста поголовья скота и птицы. А кормить надо было по два раза в день без выходных и праздников. Фондов на корма не хватало. Приходилось изворачиваться.
Служба снабжения колхоза буксовала. Приходилось все доставать самому. Арик провел через правление колхоза специальное постановление, по которому создавался так называемый «пушной фонд снабжения». Ежегодно комиссией из 5 человек в составе народного контроля, бухгалтерии, администрации, депутата сельсовета уценивались до цены брака 300 шкурок песца, 150 шкурок норки, 100 шкурок серебристо-черной лисицы, 500 шкурок нутрии и 200 шкурок енотовидной собаки – всех видов зверей, разводимых на звероферме. На самом деле, эти шкурки были отличного качества, но их предлагали в «нужные» организации «нужным» людям по цене брака, то есть за символическую цену, только чтобы «нужные люди» поспособствовали в получении комбикормов для коров, свиней, лошадей, прудовой рыбы, кур, субпродуктов для зверей, минеральных удобрений, запасных частей к тракторам, сельхозмашинам и автотранспорту, кирпича, цемента, пиломатериалов, гвоздей, арматуры для строительства и ремонта, сахара для консервного цеха, семян зерновых и овощных культур и так далее, и тому подобное.
Каждый главный специалист, объяснив председателю, куда и кому он повезет эту завуалированную взятку, получал «добро» и потом со шкурками наперевес доставал, добывал, выколачивал все необходимое для своей производственной отрасли. И не надо думать, что истоптанные дороги за снабжением ограничивались только Латвией. Вовсе нет. Пути лежали в Москву и столицы других «братских» республик.
Время не шло, а летело. В этом же 1974 году Арик смог сдать первый экзамен кандидатского минимума по марксистско-ленинской философии для заочной аспирантуры и получить скучнейшую тему диссертации. Научного руководителя все не назначали. Для того чтобы легче было заниматься наукой, а также, чтобы улучшить снабжение комбикормами, Арик предложил правлению колхоза организовать на территории колхоза лабораторию Рижского филиала Всесоюзного НИИ комбикормовой промышленности и получил поддержку.
Дело в том, что на науку о комбикормах государство выделяло отдельные независимые фонды. Благодаря такому научно-производственному симбиозу колхоз получил возможность частично использовать эти фонды для себя, а Арик стал, по совместительству, младшим научным сотрудником и мог заниматься своей диссертацией, не отрываясь от работы. Более того, за несколько последующих лет, в результате этой связки, два человека из лаборатории и три специалиста колхоза смогли подготовить и защитить кандидатские диссертации, ранее не собираясь этого делать. Об этой полезной инициативе Арика не забыли, и очень много потом было выпито на совместных заседаниях правления колхоза и ученого совета этого НИИ. Ирония была в том, что Арик в жизни продолжал оставаться максималистом и идеалистом. Он не хотел работать над скучной, нудной и никому не нужной диссертационной темой, поэтому, получив в своей аспирантуре официальное письмо о том, что в Латвии для него нет научного руководителя по специальности «кормление пушных зверей», он твердо решил в 1975 году перевестись в аспирантуру в Москву. Что и сделал не без труда, через Минсельхоз РСФСР попав в заочную аспирантуру Института пушного звероводства и кролиководства.
Государственный план 1974 года по производству продуктов животноводства, рыбоводства, звероводства и птицеводства был в колхозе успешно выполнен. Арик получил почетную грамоту ЦК комсомола Латвии, значок «Отличник ВЛКСМ» и бесплатную путевку в пешую экскурсию по Крыму. Ну, конечно, премию тоже.
16 августа 1975 года.
В колхозе было много профессиональных праздников, а точнее – коллективных пьянок. Помимо советских праздников, праздновались и лютеранские церковные даты, и латышские народные праздники, а также дни профессий: День механизатора, растениевода, животновода, птицевода, строителя, экономиста, День работников сельского хозяйства и другие.
Всегда присутствовали одни и те же люди, потому что, если муж был трактористом, то жена его работала дояркой, птичницей, в полевой бригаде и наоборот. Столы накрывали в клубе или на большой опушке колхозного леса. Коллектив столовой трудился дня три до события. Пили и ели просто, много и хорошо. На это денег не жалели никогда. Передовикам производства дарили подарки, деньги, молодняк животных и птицы для личного подсобного хозяйства. Колхозники были довольны, правление тоже. Колхозное начальство всегда сидело за отдельным столом, но вблизи от народа. Этим подчеркивалась дистанция и разница в социальном положении. Как человека холостого Арика усаживали у края стола.
Однажды, 24 июня, когда латыши празднуют «Лиго» или «Янов день», в разгар пьянки парторг колхоза Огриньш, сидевший рядом с Ариком, будучи изрядно навеселе, громко сказал:
– Сашка, в партию тебе пора вступать ради карьеры. А, впрочем, можешь и не вступать, если не хочешь. Когда придут назад наши, то все равно всех жидов и коммунистов расстреляют. Может, и меня тоже. Это если немцы придут. А вот, если только наши, то, может быть, и обойдется со мной лично. А с жидами все равно – расстреляют вас всех. Но ты знай, Сашка, ты – парень что надо! Хороший парень ты. Уважаешь нас, язык знаешь, за столом с нами сидишь, работаешь как латыш – много и тяжело. Так что тебя к стенке последним поставим, ты не волнуйся!
«Руководящий» стол напрягся и затих. Председатель подошел к партийному вождю и сказал:
– Что у трезвого на уме, у пьяного на языке? Идиот! Вон отсюда! Завтра со мной в райком поедешь! Сашка, извини!
Гулянье продолжалось. Парторг отделался строгим выговором «с занесением». А Арик помнит этот случай по сей день.
В начале августа Арика приняли кандидатом в члены КПСС.
Артур Петрович Рудикс был убежденным, идейным коммунистом. Работая в должности 2-го секретаря ЦК Компартии Латвии по идеологии, он много полезного сделал для республики. В свой день рождения на 9 часов утра Арик был вызван к Рудиксу в ЦК. Новое здание Центрального Комитета Компартии Латвии находилось на углу улиц Дзирнаву и Рупниецибас и стояло тыльной стороной к парку Стрелниеку. Недоумевающего Арика провели в кабинет. Артур Петрович разговаривал по телефону по-русски. Он поздоровался с Ариком кивком головы и указал рукой на кресло перед своим столом. Арик сел и огляделся. Кабинет был просторным и светлым. Много цветов на окнах. На стенах – портреты членов Политбюро ЦК КПСС, Ленина и Брежнева. Закончив разговор, секретарь ЦК нажал кнопку вызова. Велел принести кофе на двоих.
Пока заказ выполнялся, Рудикс молча разглядывал Арика – тот был в костюме с галстуком и значком «отличника ВЛКСМ» на лацкане. Помощница внесла черный кофе с лимоном по-рижски. К кофе был сахар-рафинад и печенье «пипаркукас». Рудикс по-русски спросил:
– «Бальзаму» хочешь? Нет? Ну, тогда начнем разговор. Я знаю, тебя только что приняли в кандидаты партии. Это хорошо и вовремя. У нас в республике в руководстве сельским хозяйством необходимо создать интернационал. Таково веление времени. Уже работают белорусы, литовцы, украинцы, есть грузин, есть армянин. Разумеется, более 80 % латыши. Но вот евреев в руководстве сельскохозяйственными предприятиями нет совсем. Только в колхозе «Адажи» работает главный зоотехник Литвак Михаил. Но он уже одной ногой на пенсии и беспартийный. Так вот, Губенко, ты будешь не только первым евреем – председателем колхоза, но еще и самым молодым председателем в республике. Статистика – это штука очень важная. Я не просто так тебя вызвал. Все справки и мнения о тебе собраны и изучены. Ты подходишь по всем статьям. Дела примешь в сентябре. Ты, я слышал, парень совестливый, так вот, не волнуйся. Ваш председатель Волдемар Бункшис уходит на повышение – секретарем Рижского районного комитета партии. Он не в обиде, а совсем наоборот. Что скажешь, Арон?
Арик промямлил, что это, дескать, неожиданно и ответственно и вообще неизвестно, что общее собрание колхозников решит, ведь могут и не выбрать.
Рудикс рассмеялся и сказал:
– Привыкай мыслить по-государственному. Ты, конечно, прав, председателя должны выбирать колхозники. Но мы тебя порекомендуем, и выберут.
Он помедлил и произнес:
– Да и Огриньш ваш перед тобой и партией очень виноват. Будь уверен – выберут! Все, можешь идти. Я на тебя надеюсь. С проблемами – в райком. А с чем-то серьезным – прямо ко мне. В приемной тебе дадут телефон. Буду помогать. До свиданья, Губенко, и успехов! Да, и жениться тебе пора. Ну, давай, трудись.
Он протянул Арику руку и проводил до дверей кабинета.
Арик так разволновался, что не сразу нашел выход из здания. Поехал домой, оттуда позвонил председателю. Бункшис разрешил не приезжать в этот день в колхоз. Арик взял собаку, поехал в Приедайне и часа 4 гулял с ней по лесу. Приходил в себя. Собирался с мыслями. Потом возвратился и вечером поехал к родителям на Юглу, чтобы отметить свой день рождения. Он попытался рассказать об утреннем визите, но мама пришла с работы усталой, была занята на кухне и отмахнулась, не поверив. Отец думал о чем-то своем и вообще никак не отреагировал. Сестра пришла часам к восьми. Ей уже было 17 лет, и она жила своими интересами, что вполне понятно и естественно. Поужинав с родными, Арик засобирался домой, так ни с кем и не поделившись большой новостью. В их семье не принято было навязываться со своими проблемами к остальным, пока тебя не спросили.
