скачать книгу бесплатно
Впрочем… Он идиот, в обоих случаях. В первом – слепой идиот, во втором— самоуверенный. И с чего он взял, что его мнение интересно хоть кому-то в стенах этого кабинета?
– Ну… Может, и не таких… – в глазах Шубина все-таки отображается что-то понимаемое.
Все он понимал. Видео, которое сейчас показывал своему собеседнику Алекс, хакер из его службы безопасности достал из запаролированного архива с рабочего компа Шубина. Судя по дампам памяти – Шубин его до сих пор регулярно пересматривал. Все остальные его записи из общения с сабами появлялись и удалялись. Только Сапфира оставалась в видеоархиве Шубина до сих пор. Его и выманить из Саратова удалось по маленькой осознанной утечке. Он только услышал, что есть инфа о Свете, и сорвался с места, явно желая с ней снова пересечься. Но почему они разбежались тогда? Хороший вопрос. Животрепещущий.
– Да ничего там особенного, – Шубин пытается казаться важным, небрежно кривит морду лица, – просто она взбрыкнула. Как это у Светочки водится – взбрыкнула, как она считает, насмерть. Я дал ей отойти, а она укатила в Москву. Доказать мне что-то хотела. До сих пор интересно, что?
– Взбрыкнула, значит? – Алекс повторяет медленно, ощущая, как тихо-тихо начинает пульсировать чувствительная жилка рядом с крылом носа. – А из-за чего взбрыкнула?
– Это же Светочка, – Петр Алексеевич закатывает глаза, – Светочка любит красиво жить и ни в чем себе не отказывать. Захотела на время отпуска смотаться со мной на Малибу, поваляться на пляжике. А мне некогда было.
– Супруга не отпустила? – Алекс впервые за время разговора позволяет прорваться наружу холодному ледяному яду.
Такое обвинение практикующему доминанту должно было послужить чем-то вроде пощечины. И она послужила, конечно. Как не нервничал бы Шубин, его лицо характерно вытягивается, а глаза злеют.
– Дела были, – в учтивый, подрагивающий голос собеседника прорываются шипящие нотки, – вопросы предвыборной компании решали.
– Ну да, ну да, – скучающе кивает Козырь. Он даже не пытается делать вид, что верит, это и не обязательно. В вопросах такого рода, если все всё правильно понимают – они обычно разыгрывают спектакли в лицах. Всё отражается в глазах.
В глазах Шубина сейчас дрожит скотский страх.
– Так, просто формально спрошу, – то, что она три недели в больнице избитая лежала, вы, конечно, не в курсе были?
Алекс без спешки тянется к бумажному пакету, вытаскивает из него амбулаторную карту, выкупленную из саратовской поликлиники. На титульном листе потрепанной коричневой книжки кардиографическим почерком врача выведено “Светлана Клингер”.
Забавно. Такое ощущение, что за пределами Москвы начинается доисторическая эпоха. Пять лет назад во всех и даже в бюджетных больничках столицы вполне себе умели пользоваться принтерами. А тут…
Скажите спасибо, что ручкой, а не гусиным пером с чернилами. Или что карта из бумажных листов сшита, а не из берестяных кусков.
– Ну как же, в курсе, – Петр Алексеевич фальшиво морщится, – что поделать, у неё совершенно асоциальная семейка. Мать-сектантка, отчим – Глава их секты. Они частенько… Распускали руки. Хотели, чтобы и она служила благу их… общины. Светочка рада была съехать от них, только они периодически находили её. Нашли и в тот раз. Судя по всему – этот раз стал для неё критическим. После него она и решила уехать из города. Жаль-жаль. Ей стоило обратиться ко мне за помощью, я бы её принял обратно, конечно. И защитил.
– То есть доверившуюся тебе неопытную сабу и любовницу ты оставил без защиты после какого-то её пустячного каприза, правильно я понимаю? – повторяет Алекс, переставая глядеть на собеседника. Мараться не хочется даже глазами.
У тишины бывают разные вкусы. И вообще, она редко бывает абсолютной, всегда есть какие-то шорохи, звуки дальних шагов, тиканье часов…
У тишины, что сейчас повисла между Алексом и Шубиным, привкус взаимного раздражения, приглушенных, но все еще уверенных опасений, и недовольного сопения.
Люди вообще редко любят, когда им правду о них самих рассказывают.
– Она ушла сама, – Петр Алексеевич все-таки находится с враньем, – ушла, хлопнула дверью, ошейник вышвырнула в помойку. Из квартиры, что я для неё снимал – съехала. Тряпки, которые для неё покупал – на клочья порезала. Цацки – отправила курьером, под роспись. Я решил – выкаблучивается, так выкаблучивается.
– И оставил её без защиты, зная о мамаше-психопатке?
– Это был её выбор!
– Сколько времени она на тебя потратила? – Шубин аж вздрагивает от такой постановки вопроса.
– В смысле?
– Сколько своего драгоценного времени она потратила на тебя, удод, – мрачно повторяет Алекс. Был бы этот персонаж умным – не заставлял бы повторять. Но ладно. Значит, огребет еще и за отсутствие мозгов.
– Сколько я с ней спал? – Шубин перефразирует вопрос в лестной для себя формулировке. – Полтора года.
– Полтора года, – Алекс кивает, получая еще один факт в свою копилочку, – полтора года девочка слушала твою лапшу, ложилась с тобой в постель, надевала для тебя ошейник и разрешала себя содержать.
– Разрешала? – Шубин ядовито кривится, мол, разве это не в её интересах было.
– Разрешала, – снова повторяет Алекс, ставя еще один плюсик в графе “степень жестокости грядущего наказания”, – ты и сам понимаешь это. Она была с тобой не ради бабла твоего. И не ради лапши. Поэтому ты до сих пор на её видео дрочишь. Потому что она настоящая была. Ты не понимаешь, что упустил, но гнилой своей паскудной натурой чуешь.
– А тебе-то что? – агрессивно вскидывается враг. Палится еще сильнее.
– Я не люблю, когда мне врут, Петр Алексеевич, – Алекс скучающе покачивает головой, – а врать мне так нагло – вообще опасно для жизни. Света ушла от тебя не из-за того, что ты отказался везти её на острова. И не мамаша её отправила в больницу с кучей переломов и ушибов. Их было слишком много.
– Так она не одна была, – он все еще пытается скрывать, – и отчим…
– Когда она вышла из больницы, она написала тебе, – Алекс поднимается из-за стола, – тебе она пожелала сдохнуть. Если бы была причастна её мать – разве не ей Света бы адресовала эти свои пожелания?
– У неё ветер в башке, – Шубин тем временем будто пытается отползти назад от нависшего над столом Алекса, вместе с креслом, – мало ли что…
– Мало ли что могло её на это подвигнуть? – хрипло проговаривает Алекс. – Мало ли что взбрендило девушке после сотрясения? Например, захотелось ей поскандалить из-за неверного диагноза – это все сотрясение виновато. Не было ничего. Никого не было. И она никого не теряла! У неё память путается.
Он говорит это и через силу смотрит на врага.
Было в его жизни много неприятных уебней, и бандиты были, и мерзавцы, но вот такого уровня мудозвоны, бьющие слабых и неравных, всегда вызывали только невыносимую внутреннюю дрожь.
А Шубин – бледнеет, зеленеет, все больше покрывается разноцветными пятнами.
Кажется он понял, что Алекс уже все понял сам. И опровергать бессмысленно.
Света не просто так от него ушла. Не одна. Света выбрала жить для себя и для того, что зародилось внутри неё.
А этот мудозвон…
А этот мудозвон, побоялся что выплывший ребенок даже от бывшей любовницы уничтожит его политическую карьеру. И все организовал. И даже информацию о выкидыше у Светы из карты скрыли. Она это заметила, все поняла, кому спасибо сказать надо.
И уехала из города, что умер для неё окончательно.
Не удивительно, что за прошедшие пять лет она вообще ни с кем из родного, казалось бы, Саратова не связывалась.
– Ты… Ты не докажешь ничего! – рявкает Шубин, набираясь смелости. – Не докажешь. А её у нас сожрут, если вздумает вернуться.
Ну что ж, будем считать это за чистосердечное признание.
Осталось только детальки приговора обмозговать!
Глава 6. Заинтересованная
– Светик, ты вообще уверена, что это сработает? Моро на это клюнет? – Георгинчик скептически щурится, глядя на забитую дорогими тачками парковку. – Она совершенно не любит мыльных пузырей, надутых расфуфыренными женушками наших нуворишей.
– Не чади, это же моя ставка, – я неторопливо опускаю каблучки на асфальт, вылезая из мажористого Гошиного красного кабриолетика. Сегодня мне не до выкаблучивания, сегодня я – леди, а леди не вылезают из тачек не открыв дверей. Да и Гошик пришибет меня за пару пылинок на замшевых сиденьях его возлюбленного поршика. Кажется, за мазок помады он даже бросил единственную бабу, с которой продержался аж целый год в отношениях и по которой сходил с ума.
– Выставка эта – твоя ставка. А ты – моя, – парирует Георгинчик, этакое чудное видение в клетчатых штанишках в сине-зеленую клетку и черной рокерской кожанке. Коллеги стиляги-метросексуалы все еще носят полоску и пиджачки с заплатками на локтях, а Гошик уже настроен на рокерскую волну. Он прав. И эта клетка – в следующем сезоне её будут рвать со всех вешалок мира. От массмаркета и до магазинов высокой моды.
Я улыбаюсь. Конечно, чтобы достать приглашение на закрытую выставку, пришлось попотеть, одна я потеть не люблю – припрягла Георгинчика. Он у папы вырос крайне пробивным цветочком, может в пустыне горсть снега достать, правда для этого его нужно замотивировать.
Естественно, я не могла ему рассказать, что хочу проникнуть на выставку к Вере Сехмет, чтоб подрезать одного властного дядечку, который с чего-то взял, что может играть со мной на равных. Не может. Я не дамся. Такие уж у меня дурацкие принципы.
Впрочем, статью я для Моро все равно напишу.
И уже знаю как, чтобы она точно её прочитала.
Борьба с приевшимися шаблонами и принятие сексуальности собственного тела – те темы, которые Ева Моро обожает в любом виде. А что может подойти под эти темы лучше, чем экстравагантная художница, застраховавшая свою грудь не потому, что её папик боится потерять вложенные в эту область деньги, а потому что для неё это действительно рабочий инструмент.
Гошик – удивительно магический человек. Я уже говорила про пустыню и снег, да? Так вот, это все-таки недостаточно емко. Вот сейчас у Гошика в арсенале – одна только голливудская улыбочка, да я в своем скромном маленьком черном платье, аксессуаром к которому служит мой верный гипс.
Маленький камерный выставочный холл, один день съема которого стоит столько, что на его аренду мне не хватило бы продажи обеих почек, сегодня пользуется большим спросом. И от дверей до парковки выстроилась очередь весьма состоятельных людей, которые терпеливо ожидают, пока охранник на входе проверит их билеты и паспорта на подлинность. А Гошик улыбается и ведет меня мимо очереди. Там за спиной кто-то отпускает возмущенные замечания, но ни я, ни Георгинчик не ведем и бровью.
Блеф – это очень тонкое искусство. И ни в коем случае нельзя обращать на трещащий лед. Иначе просто не дойдешь.
Конечно же, самый главный бой ожидает нас непосредственно на входе. Где Георгинчик все с той же голливудским оскалом подруливает к паре, как раз проходящей контроль.
– Дмитрий Валерьевич, какая встреча!
Судя по прищуру названного Дмитрием Валерьевичем, последний раз он Гошика видел в детском садике, и стих, ради которого Георгинчик пацаном залез на табуретку, ему не очень понравился, вот только он еще не понимает, что единственный способ избежать Гошиной атаки – это просто пристрелить его на месте. И не дать открыть рот. Но с этим Дмитрий Валерьевич уже опоздали. Гошик кружит вокруг него как коршун вокруг курицы, и тараторит, тараторит без умолку. – Боже, как же вы изменились с нашей последней встречи. Диетолога нашли? Да быть не может, что нет, так похудели. И рельефы прибавились. Ах, какая жалость, что я не в вашем вкусе, я бы тоже подержался за этот бицепс.
Чем всегда восхищалась в Георгинчике – так это его удивительным талантом говорить такие вещи в тональности между шуткой и серьезностью. Так, что лютый натурал заржет, подумав, что его собеседник прикалывается, а свободный гей верно поймет намек и позже подойдет стрельнуть телефончик.
До сих пор кстати не уверена, что Гошик и правда би. То есть да, есть причины для подозрений, но при мне он еще ни одного парня не засосал, да и в открытую не сознается. Кажется, он просто не заморачивается на эту тему, а я – еще не достаточно доверенное лицо в этом вопросе.
Вторая порция лести достается даме Дмитрия Валерьевича. Третья – охраннику, окосевшему от начавшегося перед ним цирка. Удивительная магия, но ближайшие люди в очереди наблюдают за Георгинчиком с благостными рожами, как за клоуном, что перед ними на банановых кожурках пляшет. При этом у Гоши к каждому свой ключик, уже спустя десять минут дама Дмитрия Валерьевича промакивает уголки глаз от рассказанной неприличной шутки, а её кавалер подумывает Гошика усыновить. Ибо такой дипломат в хозяйстве точно пригодится.
Ловкость языка и никаких аффирмаций. Через четырнадцать минут Гошик раскланивается удовлетворенной публике, цапает меня за локоток и интересуется насмешливо:
– Ну что, Цветик, слюной зависти моему красноречию не изошла еще?
– Сам ты… Цветик, – я без особой злости щиплю его за запястье, – нет, не изошла. У меня защечные мешки для яда очень вместительные. Но ты, конечно, бесподобен.
– Эй, вы, двое, – мрачный голос охранника за нашими спинами – суровое покашливание от действительности, – а ну-ка стойте.
– Кажется, в этот раз без выступления на бис не обойдется, – хихикаю я, и вместе с Гошиком разворачиваюсь к догнавшему нас амбалу с фейс-контроля. Георгинчик открывает было рот, но охранник срезает его до того, как мой приятель шевельнет языком.
– Вы можете идти, Георгий Викторович, – подобострастная лыба эффективнее кляпа затыкает Гошику рот, – у меня вопросы к вашей даме.
– Она со мной, – Гошик молодец, не собирается сливаться в сложный час, – мой плюс один.
– У меня особые распоряжения на счет Светланы Клингер, – спокойно откаликается охранник, глядя на меня в упор, – только насчет неё.
Ах, вот оно что. Значит, Козырь все-таки понял, что я буду на этой выставке и специально заплатил, чтобы меня даже не пропустили? Ну что ж…
– Не жди меня, Георгий, – произношу, поднимая подбородок с гордыней готовой к казни королеве, – глотни местного искусства, мне все потом расскажешь.
К счастью, в голове Гошика здравое количество и верности, и здравого смысла. Он знает, что может здесь повидаться с важными людьми и догадывается, что я не буду посылать его одного из фальшивого благородства. Раз отпускаю – значит, тупых обидок с моей стороны не будет. Хотя судя по прищуренным глазам – меня ждет хороший такой допрос на тему, с кем это я спуталась, что меня куда-то аж не пускают.
– Вам туда, – охранник дергает подбородком влево, указывая мне на дверь слева, с табличкой “только для персонала”.
Хм… А я-то думала, мне на выход!
Комната, в которую меня отправили, хоть и написана что “для персонала”, но судя по всему, изначально принадлежала минимум заведующей этой галереи. Здесь красивый винтажный диванчик манит синим бархатом своей обивки и стильно изогнулся над полом письменный стол очень современного дизайна.
Я думала, сам Козырь будет ждать меня тут. Ну или какая-нибудь его секретутка, на стервозных каблуках в два раза длиннее моих. Потому что ну кто-то же должен мне сказать, что на этой выставке мне не рады, и не пойти бы мне…
Никого нет…
Только коробка стоит в центре чужого письменного стола. Белая круглая коробка. И белый конверт сверху.
– Он что, решил от меня откупиться? Подарить мне… – скептично оцениваю размер коробки, – какое-нибудь платьишко или туфельки, чтобы как-то “компенсировать” мне сорвавшуюся выставку? И даже не соизволил сделать это лично?
Боже, Александр Эдуардович, а так хорошо начинали! Жестокое выходит разочарование.
Я подхожу к коробке, не потому что мне смерть как хочется посмотреть, что внутри. А потому что я хочу распробовать каждую каплю положенного мне облома. А то… Грешно сказать, но он ведь начал меня интересовать. Так что принять горькую пилюлю очередного банального подарочка – и с чистой совестью учесать в закат. Гошику потом скажу, что передумала. Ему не привыкать, он знает, если мне даст в голову внезапная шлея – я могу пешком и босиком десять километров пройти. Главное, чтоб я выполняла обещания, а с этим у меня не ржавеет.
Коробка или конверт?
Пожалуй, конверт.
Хочу увидеть – он хоть своей рукой записку написал, или секретутка одно из шаблонных предупреждений любовницам распечатала?
На белом плотном прямоугольнике, который я достаю из конверта, не так уж много слов. Рукописных.
“Ты можешь войти только в этом!”
Приподнимаю брови. Задумчиво провожу ногтем по крышке картонной коробки. Условия, значит, ставит? Опять? Первого облома было мало?
С другой стороны – может быть, он уверен, что я не сделаю этот шаг и у него появится уловка: “Ты сама не захотела”. Шанс обвинить меня в том, что струсила уже я. Побоялась вступать с ним в игру, побоялась принимать его подношение.
Что ж, посмотрим.
Если дорогая цацка – сразу пошлю к черту. Слишком устала, что за пару бриллиантов в подаренных гвоздиках мужчина обычно сразу начинает ждать, что ты будешь готова на все ради него, бесконечно щедрого дарителя.
Если там платье – я буду смотреть, насколько оно соответствует моим эстетическим вкусам. Если туфли – тоже. Может быть, случилось где-то в космосе внезапное затмение, и он угадал. И я влюблюсь в подарок с первого же взгляда. Хотя я в это почти не верю. Обычно три бутика приходится перерыть, чтобы найти хоть что-то приемлемое.
Я снимаю крышку решительно, как снимала бы сейчас голову уважаемому Александру Эдуардовичу. Чуть не зависаю, глядя на то, как в круглой коробке приличного размера умещается белая квадратная, чуть поменьше.
И еще один конверт…
“Ты ведь не остановишься, сделав первый шаг?”
Вот ведь!
