скачать книгу бесплатно
Кажется, моя паранойя была не так уж не права…
Ужасно хочу, чтобы мне было на него плевать. Хоть письмо деду Морозу пиши, ну а что, он же у нас волшебник, что ему стоит?
Что стоит сделать так, чтоб я могла, не заметив Ветрова, пройти в свою квартиру.
Я же не хочу приближаться к нему и на пару метров. И не потому, что боюсь того, что он снова полезет ко мне и будет распускать руки. Здесь, на моей территории, я вполне себе легко двину господину именитому адвокату в третьем поколении по свербящему месту, а после – пожелаю ему поскорей воссоединиться с его второй половиной. И после собеседования я той второй половине даже не сочувствую.
В общем, нет. Я его не боюсь. Но меня от него тошнит. Настолько, что вот уже сейчас сводит желудок.
Из-за Ветрова я только что подъезды не мыла в самые тяжелые моменты.
Из-за этого ублюдка мой диплом превратился в обычную бумажку в красной картоночке. На неё всем плевать. А вот на наличие меня в черном списке адвокатов, на отсутствие лицензии, на увольнение по статье – неа. Не плевать.
И он – явился сюда. Смотрит на меня еще с этой своей высокомерной улыбочкой. Так и хочется быть не мной, а помесью гопника и алкоголички, чтобы этот аристократ московского разлива побыстрей отсюда свалил, пряча нос в надушенный платочек.
– Ветров, каким ветром в нашем гетто? – быть хладнокровной с ним – легче легкого. Эмоции – для тех, кто мне важен. Для тех, кто мне нравится. Ему – не полагается ни капли моих чувств. Вот только… Ненависть тоже чувство. Увы. Я бы очень хотела, чтобы мне было на него плевать.
А еще лучше – чтобы его не было в моей жизни. Маруська, вот, чтоб была, а Ветрова – чтоб не было. И почему мы до сих пор не научились размножаться почкованием?
– Долго вы прощались, – скучающе замечает Ветров и топит недокуренную сигарету в блюдечке под подъездным кактусом. Уже даже за это я хочу выслать Ветрова куда-нибудь, где вечная мерзлота и даже пингвины не бегают.
Это мой кактус. Я его холю, лелею, он у меня даже цветет. Иногда. Раз в два года! Но всяко он мне дороже Ярослава Ветрова, со всеми его потрохами.
– Это не твое дело, – сухо произношу я, а затем повторяю: – на кой черт ты приперся?
– Не догадываешься? – Яр улыбается чуть не с издевкой, а у меня аж дыхание перехватывает.
Был ли Штирлиц хоть на секунду так близок к провалу, как я сейчас?
Ну, навряд ли Мюллера от радистки Кэт отделяла одна только двойная дверь.
Он не знает. Он просто не может знать наверняка.
– Ты должна уволиться, – равнодушно бросает Ветров, глядя куда-то сквозь меня, – тебе не место в Рафарме.
Я очень надеюсь, что сейчас я выдыхаю незаметно. Есть еще шанс по-быстрому послать его к черту.
– Это решать не тебе, – господи, вот скажи, где берутся такие моральные уроды? Наверное, там же, где и такие дуры, как я. – Это и решал не ты, Ярик.
У него сводит лицо – от моего приторно-холодного тона, от слишком интимного обращения, возвращающего нас к «тогда». К прошлому, которому лучше было бы не быть. Прошлое, которое для обоих из нас оскорбительно одним лишь фактом своего существования.
И все-таки, что у Ветрова в голове? Я совершенно не понимаю его логические цепочки. Ему вообще не должно быть до меня дела, я – занюханная переводчица, он – светило юротдела. Я с ним и встречаться буду только в лифте, потому что даже обедает наша светлость не в обычной столовой «для холопов», неа. В ресторане этажом выше. А он весь вечер сегодня ведет себя как чертов психопат, сначала распуская руки, потом – являясь ко мне и чего-то требуя. Требуя!
Он ушел от меня. Молча, без слов, хотя по последней нашей ночи и нельзя было сказать, что он думает об этом. Напротив. Он будто совершенно сорвался с катушек тогда… Это была одна из тех ночей, в ходе которых поспать не удавалось совершенно. И которые не получится забыть, даже если потом ты возненавидишь этого своего безумного любовника. Потому что вот так, как с ним, потом уже ни с кем не будет. Это самый неприятный факт.
Я бы хотела, чтоб было. Желательно – чтоб было даже лучше.
Но всю ту ночь он молчал, терзая меня с неустанным упрямством, как мне казалось потом – даже с ненавистью, но в тишине. Будто пытаясь мне что-то доказать. Но что? Я так и не поняла. Приняла как факт – я ему надоела. Он и сам перестал видеть во мне ценность. Наигрался в игру «золушка и мажор», ускакал на белом коне в поисках своей ровни. Той самой, которую так отчаянно хотел с ним видеть мой драгоценный тесть.
Ну и напоследок – сделал мне «подарочек». Даже два. О втором Ветров, слава богу, не в курсе, но именно второй подарок и оказался настоящим.
– Твое место – здесь, на этой помойке, – Яр брезгливо окидывает взглядом нашу сумрачную лестничную площадку, – а еще ты меня раздражаешь. Так что лучше просто сгинь. Я тебе готов даже заплатить за это. Только сумму назови.
Я недоверчиво качаю головой.
А я-то думала, дно Ветровым уже пробито.
А нет! Он побил собственный рекорд. Дорогу чемпиону!
Ну, а что ты хотела, Вик? Чтобы он упал на колени и попросил прощенья? Ты серьезно?
– Ветров, проваливай к чертовой матери, – устало произношу я, – и лучше обратись к психиатру, у тебя точно что-то не в порядке с головой. Потому что я лично не представляю, насколько нужно бредить, чтобы предлагать вот это. Мне!
– Очень интересно, – Яр ядовито кривит губы и шагает ко мне, – а что же тебе нужно предлагать?
– Иди к черту, – я отступаю на два шага, – можно дальше. Как можно дальше от меня.
И побыстрее. Только это пожелание я придержу при себе, чтобы Яр ничего не заподозрил.
– Я бы с удовольствием, – эта улыбка у Ветрова похожа только на оскал, – но ты устроилась в мою фирму.
– Интересно, Эдуард Александрович будет рад, что ты считаешь его фирму своей?
– Я и эту планету своей назову, только толку-то? Ты же с неё не исчезнешь, – шипит Ветров, глядя на меня сверху вниз. И это не только из-за того, что он выше меня, это еще и эмоциональный посыл.
Вот это самомнение у этого мачо. Все ли его бывшие должны уходить в небытие после расставания или мне оказана особая честь?
Место для отступления у меня заканчивается – я натыкаюсь спиной на стену. Черт…
Ветров же радостно щерится и роняет ладони по бокам от моей головы. Между моей грудной клеткой и его – сантиметров пятнадцать. Твою же… А со стороны, наверное, смотрится жутко химично – Алинка наверняка нашла бы это о-о-очень горячим жестом. Меня же тошнит все сильнее.
– Ну, же, Вик, – со все той же издевкой шепчет Ветров, склоняясь ко мне еще ближе, – назови мне цену. Сколько хочешь, чтобы исчезнуть из Рафарма по собственному желанию?
Я не успеваю ничего – ни придумать ему особенно заковыристый посыл, ни сообразить, как вывернуться и ускользнуть в мою квартиру, не устроив драки на лестничной клетке. Знаю я – руки сейчас по нервяку будут трястись сильнее, чем у героя триллера, за которым гонится убийца.
– Мам, это ты? – звучит за моей спиной голос Маруськи. И эта её фраза сопровождается характерным дверным скрипом.
Нет! Нет-нет-нет!
Господи, я же говорила ей не выползать из квартиры, как только на лестничной площадке начинают шуметь. Козявка моя любопытная, что же ты натворила!
Ветров вздрагивает.
Ветров оборачивается.
И этому я помешать не в силах…
10. Рано или поздно, так или иначе
Она стоит в дверях, тревожно переминаясь с ноги на ногу.
Розовая футболка, джинсовый комбинезончик, два хвостика – «как уши у лисички». Отдельный шедевр – тапки-единорожки. Розовые тоже, да…
Обычная девчонка, обычная второклассница. Могли бы быть первоклашками, но мы ужасно торопились!
И я бы на самом деле не переживала. Потому что, ну, мало ли сколько лет моей дочери, кто его знает, как я переживала постразводную депрессию, может, ушла в большой и долгий загул и сама не помню, кто наш папочка.
Даже такой трэшовый вариант меня бы устроил на самом деле. Моей любви к дочери от этого меньше бы не стало.
И будь все так, не будь у меня повода, я бы послала Ветрова лесом, отказала бы ему в праве на генетическую экспертизу, и точно б знала – он бы спрыгнул. Не стал бы добиваться признания отцовства у ребенка, который может быть и не его.
Он же у нас чертов собственник. Он не будет претендовать на игрушку, если будет не уверен, что эта игрушка – только его и ничья больше.
Но… Повод у меня для беспокойства имеется! Налицо, так сказать.
Еще первокурсником Яр заливал мне, что это, мол, у его семейства доминантный ген такой. Что уже поколений восемь все Ветровы с этим цветом глаз.
Цветом, который я пыталась ненавидеть те девять месяцев после развода.
Цветом глаз моей дочери, красивей которых нет ни в одном уголке этой планеты.
Зашкаливающе-ярким, ультрамариново-синим…
– Мам, – Маруське неуютно и страшно. Еще бы, всякие стремные дядьки тут шляются и как будто бы даже обижают маму. Вряд ли вся эта ситуация со стороны выглядит хотя бы мило.
Моя дочь боится. И подойти к ней мне не сможет помешать никакой Ветров – особенно тот, что сейчас замер бледным призраком и ловит воздух ртом. И смотрит на Маруську, не выпуская её из поля зрения ни на секунду.
Я шагаю мимо него. Маруська вцепляется в меня обеими ручонками, я отвечаю ей взаимностью, глажу дочь по спине.
Сердце мое непоседливое, вот что ж тебе не сиделось дома? Стольких неприятностей нам с тобой удалось бы избежать, потерпи ты самую чуточку.
Почему неприятностей? А вы всерьез верите, что Ярослав Ветров, узнав о том, что семь лет назад я не сообщила ему о рождении дочери, принесет мне пятьсот эскимо от радости? Это только крокодилу Гене такие ништяки обламывались.
– Бабушка спит, бусинка моя? – шепотом в самое ушко Маруськи. Она кивает торопливо и быстро. Ну, ясно. Когда бабушка спит, в тишине нам становится тревожнее всего. Нет, я не злюсь. Это бесполезно, в конце концов.
Тем более что в чем виновата Маруська? В том, что не очень любит тишину? Она настолько не любит тишину, что до сих пор приходит по ночам спать ко мне. Повышенная тревожность, ага!
– Пять минут подождешь? – ласково спрашиваю я.
– А можно две? – моя маленькая лиса, конечно, тут же начинает торговаться.
– Четыре, – улыбаюсь я, – но сегодня прочитаем на главу больше. Договорились?
– Ага, – Маруська вздыхает, еще три секунды пыхтит мне на ухо, а потом – выскальзывает из моих рук.
– Стоп, – я перехватываю дочь за подбородок, вглядываюсь в лицо.
Царапина на лице. Во всю скулу, от виска к подбородку. Утром её не было.
– Это что? – тихо спрашиваю, касаясь пальцем кожи, рядом с болячкой.
Маруська мрачнеет. Ну, ясно. Это снова Маскарадова или кто-то из её подпевал?
Если бы еще были гарантии, что в другой школе будет как-то иначе… Гарантий нет, но и выбора тоже. Если завуч и дальше будет игнорировать нашу проблему – из этой гимназии мы уйдем. Без особых сожалений. Ну, почти. Гимназия новая, крутая. И фонд у неё отличный…
– Ты ей хорошо наподдала? – заговорщическим тоном уточняю я. Непедагогично – да. Но я не буду прививать моей дочери привычку пасовать, когда её обижают. Маруська снова улыбается, на этот раз – кровожадно. Ой, не завидую я той принцесске, что к ней полезла.
В конце концов, тапки-единорожки на последний Новый Год лежали под елочкой от меня.
А у Деда Мороза моя дочь заказала боксерскую грушу. И гантели.
Дедушка Мороз, разумеется, исполнил её мечту.
Эй, я знаю, что «девочки не дерутся», вот только, ой, сколько вы не знаете о некоторых девочках. Увы, я не могу оплачивать Маруське занятия верховой ездой, а она грезит о лошадях. Но на боксерскую грушу денег я заработала. Сама иногда подумываю, что полупить по груше – отличный антистресс. Жаль, у её перчаток – не мой размерчик.
И, кстати, когда я дарила Маруське этот подарок, у нас этих проблем не было. Мы вроде даже дружили с этой Олей. Это все в этом году началось…
– Четыре минуты, – напоминаю я и закрываю за Маруськой дверь. Напоминаю ей. Проговариваю для Ветрова. Уж он-то точно не заставит меня нарушить слово, данное дочери.
Вообще, круто было бы сейчас нырнуть в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Сказать проблемам: «Не хочу». Сделать вид, что их не существует.
– Сколько ей лет? – это первые слова Ветрова, после того, как Маруська приговорила все мое, так тщательно хранимое – её инкогнито. Он смотрит немигающим взглядом в дверь, захлопнувшуюся за Маруськой.
Может, соврать? А сколько у меня шансов, что он поверит в мое вранье? Яр не идиот, в конце концов. Маруська – стройная как кузнечик, вытянулась за последний год. Отличить семилетку от пятилетней пухляши легко. Даже тот, кто в жизни не видел детей, угадает.
И потом – он видел её глаза. Его глаза – и на лице Маруськи. Никакой чертовой генетической экспертизы не надо.
Блин. Вот угораздило меня залипнуть на эти его глаза когда-то. Вот, пожалуйста – до сих пор они мне аукаются. Надо было мутить с отличником Горбачевым. Ну, да, он был нудный, но хотя бы не такая тварь, как некоторые. И никаких «доминантных» особых примет у него не имелось.
Я отвечаю на вопрос Ветрова. Честно отвечаю.
И все, что остается на этой лестничной клетке – это глухая тишина, разбавленная только его хриплыми рваными выдохами.
Я всем седалищным нервом чую – неприятности уже красят губы и готовятся к новому свиданию со мной.
А я-то надеялась, что у нас с ними перерыв в отношениях…
Почему-то сейчас мне кажется, что этот момент был неизбежен. Предрешен на уровне судьбы. Просто потому, что я же знаю – никогда моя жизнь не была простой.
У меня есть секунд пять, чтоб найти нужные слова для Ветрова. Мне нужно его выставить. Нужно, чтобы он не вздумал качать права.
Миссия действительно невыполнима, с этим не справился бы и Итан Хант.
– Значит, у меня есть дочь, – мне по-настоящему страшно от его спокойного тона, – и я узнаю об этом только сейчас?
Еще по семейной жизни я помню: если Ветров молчит – это угроза катастрофы. Если Ветров говорит с таким вот демонстративным спокойствием – можно готовиться к кровавой бане. И я тут – жертва номер один, первая в расстрельном списке.
Господи, лучше бы сразу взорвался, реально. Тогда не было бы необходимости морально готовиться к марафону ветровского гадства. Я ведь знаю, что он может слишком многое. И его беспринципность делает Ветрова слишком опасным врагом.
