скачать книгу бесплатно
– Ну, понятно. Ни хрена ты мне не веришь. Я ведь вижу, ты на меня, как на идиота смотришь. Ладно. Молчи. А я попробую тебе по порядку все рассказать, – хмыкнул, – если успею. Пока ты не сбежал. Я вот представляю, что если бы мне такую же галиматью несли, я бы тоже или сбежал, или бы скорую вызвал. Из дурдома. Так ведь, Санёк?
Санёк молчал. Руками ухватился за стул под задницей, так же тупо смотрел на Бориса и молчал. Видно было, что ближайшие несколько минут он ничего не предпримет. Ступор полный.
– Ладно, слушай. У меня ведь всё это недавно. Буквально несколько дней назад произошло. Хотя, что это я говорю. Несколько дней. Это ведь смотря от чего считать. Или ты понимаешь? А? Ну ладно. В общем, сижу я дома. Жена на работе. Ага. А она попросила меня погладить постельное бельё. А я это в лёгкую. Мне, ты знаешь, это в охотку. Приготовить или помочь что нибудь ей по хозяйству – я с удовольствием. Ну, вот такой я, – расставил в стороны руки, – да я же тут рядом живу, через пару кварталов, – наморщил лоб, – подожди, или жил? Эх, чёрт! Ну ладно. Расскажу до конца, а потом разберёмся. Так вот. Все дело в утюге. Толи шнур где то перетерся, толи ещё какая-то хрень, только долбануло током так, что я с копыт слетел. Представляешь? И, видимо, сознание потерял. А когда в себя пришёл, чувствую, как будто кто-то говорит мне что-то. Вставай, мол, жена вот-вот придёт с работы. А ты валяешься как половая тряпка у порога. Не боишься напугать её? Вот такую херню я слышу. И я, ты понимаешь, сознаю, что это не голос. А как будто думаю я об этом. И как будто и не я это думаю. Как будто кто-то мне эти мысли навязывает, что ли. Нет. Я это объяснить не смогу. Но я тогда же и понял, что это не я сам себе отвечаю. Это кто-то мне внушает. У меня, как ты говоришь, чуть крыша не поехала. Представляешь? Когда вопрос – ответ начались. То есть я сам себя спрашиваю и получаю ответ. То есть я сам себя спрашиваю, мол, что это со мной случилось, чего это я валяюсь на полу? А мне ответ. Током тебя, милейший, стукнуло, осторожнее надо быть. Ага. И что же, я спрашиваю, что стукнуло, что это значит, живой я или нет? Да живой, получаю ответ. Живее всех живых. Ты представляешь, – понизил голос почти до шепота, – так и слышу: «живее всех живых». То есть, как Владимир Ильич.
Борис откинулся на спинку стула и расстроился.
– Эх, ёшкин кот! Ни хрена ты мне не веришь. Я же вижу. Ну, Сань, ну пойми ты меня. Я ведь тебя выбрал, потому, что ты мне показался серьёзным мужиком. Без тараканов в голове. Ну, думаю, вот этот мужчина меня поймёт. Трудно мне одному.
Окончательно расстроившись, он откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги, зацепив при этом ноги Санька. Но не извинился. Даже, я бы сказал, демонстративно не извинился. И помолчав, глядя на всё ещё застывшего, ошарашенного собеседника вздохнул и, тронув его за руку, сказал:
– Слышь, приятель, ладно…, считай, что я пошутил. Больше я тебе голову морочить не буду. Я понимаю, – махнул рукой, – да чего тут понимать. Я бы на твоём месте, наверно, тоже не поверил. Иди, гуляй. Свободен. Пользуйся благами своего капитализма. Хотя, – широким жестом обвел стол со стоящими кружками, – я не против, мы можем продолжить. А поговорим о чем нибудь нейтральном. О девочках, например. А? Они во все времена нашего брата интересовали. А я сейчас вокруг смотрю – одна краше другой! А?
И Борис легко хлопнул по плечу застывшего собеседника. Между тем Александр Иванович заёрзал на стуле и в его глазах что то разумное мелькнуло. Он оторвал руки от стула, локтями и всем корпусом лег на стол и тоже, как Борис, оглянулся вокруг. Потом почти шепотом спросил:
– А ты мне можешь показать свои деньги?
– Деньги?… А-а… могу! Конечно, могу, – хлопнул себя по лбу, – как я сразу не догадался?
Видно понял, в чём дело. Пересел на старое место и начал быстро и весело извлекать из карманов и сумки смятые купюры. Санек сначала молча смотрел на растущий ворох бумажек на столе.
– Во-от, а я то подумал, что мне показалось.
И стал выбирать из лежащих купюр бумажки с профилем вождя пролетариата. Они оказались в основном достоинством в двадцать пять рублей и пара десяток. Были и без профилей. Они сразу не бросились в глаза Саньку, а сейчас тоже легли в стопку, которую он откладывал в сторону. Здесь были пара пятерок, трояк и рубли.
– Новенькие. Только что напечатал, что ли? – он вертел в руках хрустящую, не успевшую помяться фиолетовую двадцатипятирублевку.
– Почему это, напечатал? Ты мне дело не шей, – Борис пальцем погрозил, – я ими вчера зарплату получил.
– Какую зарплату? – у Санька в очередной раз глаза на лоб полезли, – вот этими?
– Та-ак. Мочало, начинай сначала, – Борис тяжело вздохнул.
Но теперь уже Санёк проявил заинтересованность в том, чтобы в чём-то разобраться. Он собрал в стопку советские деньги и спросил:
– Боря, ты что, хочешь сказать, что ты этими деньгами зарплату получаешь? Да?
– Ну.
Санька заметно отпустило, и он, уже откинувшись на спинку стула, с иронией рассматривал собеседника.
– И где же это такое место? Где это такая лажа советская? Может там и цены ещё те?
Он выразительно ткнул большим пальцем себе за спину.
– Может там и колбаска ещё за два десять? И в трамвае за три копейки можно проехать?
На лице Бориса после громких слов о советской лаже промелькнуло беспокойство, и он испуганно оглянулся по сторонам. На них, почему-то никто не смотрел.
А Санька так убедили собственные аргументы и абсурдность Борисовых баек, что в голову пришла самая простейшая мысль – его разыгрывают. Он ведь не раз видел по телевизору, как разыгрывают друг друга телевизионщики. Санек тщательно огляделся. Никаких явных, направленных на него камер не заметил. А Борис, между тем, полез в сумку и извлек совсем уж неожиданную вещь. У Санька перед носом завис на протянутых Борисом руках бутерброд с колбасой.
– Что это?
– Как что? Колбаса за два десять.
– Кака-ая колбаса? Какие два десять? Ты чё несёшь, парень? Да я тебе такой колбасы сейчас вагон подкачу. Понял? И маленькую тележку. И скажу, что она…
Говорил, и сознавал, что видит в колбасе что-то необычное. Или наоборот, что-то очень знакомое, но давно не виденное. Это цвет колбасы, знакомо розовый с темными кусочками мяса и серыми кругляшами жира. И даже «заветрился» край этого ломтя колбасы как то по давно забытому, без белизны и зелени. А главное в нос Саньку вдруг ударил запах. Запах колбасы!
– Слушай, а действительно, что это за колбаса?
– Нормальная колбаса. «Свиная варёная» называется. Если ты местный и лет тебе, я смотрю, до хрена, то ты должен помнить эту колбасу. А что сейчас такой нет? А эту вчера в «Трёх поросятах» давали. Жена вчера после работы, случайно заглянула,… а там очередь. И вот эту колбаску дают. И ещё «любительскую» и «языковую». «Языковая» там всегда отличная. Мы её с женой частенько, если удаётся, конечно…
Санёк в это время откусил кусочек колбасы с бутерброда и медленно жевал его, глядя на Бориса.
– В «Трёх поросятах» говоришь? И «языковую» там дают? Дают? – он зажмурился, – или я ничего не понимаю, или ты складно брешешь, Боря. Я тащусь от твоей брехни. Всё то ты помнишь. Там, в этих «трёх поросятах» действительно «давали» языковую колбасу. Но их же нет уже, Боря. Нет «трёх поросят». И давно уже нет.
На этот раз он оглянулся вокруг, ища поддержки у сидящих за столиками. Мол, подтвердите, люди добрые. Но, слава Богу, никому не было до них дела.
– Как это нет, Санёк? Есть! В этом-то всё и дело! Это я тебе и хочу рассказать. Для тебя – их нет, а для меня – есть. Сегодня, понял. Сегодня есть! Магазин «Три поросёнка» се-го-дня торгует языковой колбасой.
И он постучал согнутым указательным пальцем по лбу Санька. Тот дожевал, понюхал пальцы и молча уставился на Бориса. Пауза явно затянулась, и Борис забеспокоился.
– Александр, как там тебя по батюшке? Ты чего? – поводил рукой у него перед глазами, – ты в порядке?
– Я вот думаю, – мотнул головой Санёк, – может действительно, по водочке?
– Вот! Это я понимаю, разговор.
Борис схватил за руку Санька, пытавшегося извлечь что-то из кармана.
– Ладно, брось, я уже понял, вы все стали экономными. А у меня деньги ваши дурные, и мне они там, – он махнул головой за спину, – не понадобятся. На, вот.
Он протянул Саньку смятую сторублевку.
– Сколько бутылка стоит, а? Где здесь поблизости можно купить – не знаешь? Будь другом. А? Сбегай. Денег хватит? Скажи, я добавлю.
– Куда бежать? – все ещё плохо соображалось, – да все же здесь есть. Ты что, не видел? Плати, и тебе нальют, сколько скажешь. Ну ладно, давай я, – взял деньги, посмотрел, – здесь хватит.
Встал Санёк неуверенно и, шаркая ногами, поплёлся к стойке. У стойки оглянулся на сидящего за столиком Бориса. Тот сидел, в привычной уже манере оглядываясь по сторонам, с детским любопытством разглядывая окружающий его мир. «Вот так история», слабой искрой промелькнула трезвая мысль и тут же хмельная голова подсказала мероприятие, достойное «мачо». «Эх, был бы Стёпа здесь».
Я вам прямо скажу, не оказалось в этой истории мужика, готового в одиночку принять на себя случившееся приключение. И история покатилась в неоригинальном направлении, в народе давно получившем обозначение «на троих». Дальше всё происходило вне разности времен, вполне в рамках нормальной пьянки. Санёк вернулся за столик с двумя стаканчиками прозрачной жидкости и, не присаживаясь, обсудил с новым приятелем важность и необходимость своего предложения. К пониманию этой важности пришли быстро и Санёк, резко развернувшись, с решительностью во взгляде и неуверенностью в ногах направился к выходу. На резонную реплику из-за своего столика также решительно вернулся, и новые друзья приняли по пол стаканчика. Оба, как по команде занюхали рыбкой, и Санёк покинул заведение.
Вернулся он быстрее, чем предполагал Борис. С мужчиной, одного с ним роста, но худее, черно-седого и прихрамывающего, опирающегося на тонкую палочку. Санёк был явно возбужден и, чувствовалось, влек за собой мужчину. Тот, только поднявшись на ступеньки площадки, нашел взглядом сидящего Бориса, и подходил, криво улыбаясь, и снисходительно поглядывая на забегавшего вперёд Санька.
– Ну, знакомь меня со снежным человеком.
Стёпа разыгрывал роль трезвого в компании пьяных друзей. Он, не здороваясь, сел, осмотрел сервировку, сдвинул тыльной стороной ладони кружки, и с локтями водрузившись на столик, принялся рассматривать Бориса. Борис, доброжелательно улыбаясь, протянул через стол руку:
– Борис.
– Степан, – привстал со стула, и к удивлению Санька, не выпуская руки Бориса, вдруг, через стол хлопнул того по плечу, – слушай, Санёк, кого ты встретил? Я же его знаю!
– Знаешь? Ну вот. Слава Богу. А то у меня уже крыша отъезжать от хаты стала. Несёт твой знакомый ахинею какую-то. Вот, давай, разбирайся, а я пока пивка приму.
И уже было приложился к кружавочке, хлебнул пивка и замер с открытым ртом. Хорошо ещё кружку на стол поставил. Он ведь решил, что сейчас всё на свои места станет. Стёпа раскроет «козни» новоявленного шутника Бориса, и они мирно примут еще по кружечке и по домам. Нет. События, что называется, разворачивались. Борис тоже встал со своего стула и, продолжая, как бы здороваясь, трясти руку Стёпы, тоже приобнял второй рукой того за плечо. И стоят они, как старые знакомые, через стол обнимаются, здороваются. И вот они радостные от этой встречи – прямо загляденье. Только вот говорят такие вещи, что у Санька вконец понималка отказала.
– Ещё бы! Как ж это ты меня не знаешь, если на днях ты мне стремянку держал. Я, слышь Санёк, – снёсся Борис к оторопевшему Саньку, – я у них на обувной фабрике оформиловку делаю с ребятами. Полный комплекс. Плакаты, стенды, транспаранты на демонстрацию. И мы на днях большой плакат вешали, а он, – хлопнул Степана по плечу, – нам стремянку принёс. И подержал даже, – одобрил Борис.
– Чё ты мелешь? Какой «на днях»? – у Степана полезли из орбит глаза. Он выпустил руку Бориса и, пощупав сзади стул, неуверенно присел.
– Какой «на днях»? – повторил, – я действительно помню вас, художников, разрисовывали нам стены на фабрике. Так это когда было? А? Санёк! Это знаешь, когда было? Хрен знает когда. Лет двадцать, а то и больше. Я на фабрике уже лет двадцать, как не работаю. А? Я и его запомнил по этой бороде, – кинул на Бориса, – а других то я уже и не помню в лицо.
Степан, растеряв всю свою снисходительность к хмельным напарникам, сидел и вертел головой с одного на другого. Борис, тоже усевшись на свой стул, с любопытством разглядывал Степана.
– Не ломай голову, Стёпа, прошло ровно тридцать лет. Да. Я вот тебя на улице бы не узнал. Нет. А заговорил ты, как-то голову повернул, я тебя и признал. Ты вон, вишь, какой седой. Старый совсем. А на днях парень со мной рядом стоял.
Вот и Борис впервые, по настоящему, растерялся. Он с недоумением смотрел на Степана, качал головой. А Степан, смущённо кашлянув, протянул руку и пощупал за локоть Бориса. Как будто они только что не здоровались за руку и не трепали друг друга за плечи.
– Слушай, дорогой, а ты совсем с тех пор не изменился. Ни капли. Надо же? – откинулся на спинку стула и после затянувшейся паузы прервал молчание, – ты что, правда, с тех лет?
Практичный ум и трезвость Степана помогли ему первому пробить брешь непонимания в свалившейся на эту компанию ситуации. Борис, молча кивнул головой. Новые друзья снова надолго замолчали. Они, наконец то, осознали, что попали в приключение, какое раньше и приснится не могло. Даже Борис, по-видимому, по-новому взглянул на своё положение. Вид постаревшего Степана был тому причиной.
– Ну, так что, приятель, рассказывай, как ты докатился… – Стёпа почесал затылок.
– До такой жизни? – продолжил с кислой улыбкой Борис, – только последний раз, ладно? И, это, – он повернулся к Саньку, – давай повторим? – и кивнул на Степана, – с ним.
– Я, в принципе…, – Санёк пожал плечами.
– Тогда я сам.
Борис встал и направился к стойке, роясь в карманах. Санёк со Степаном молча, как завороженные смотрели сначала вслед уходящему «пришельцу», а потом на подходившего с тремя стаканчиками Бориса. За всё время, пока его не было за столиком, они не проронили ни слова. Так же молча, со знанием дела они приняли по полной, без тостов и лишних разговоров, закусили тщательно бутербродами. Затем, склонившись к столу, стали слушать рассказ Бориса, периодически откидываясь на спинку стула с недоверчивым выражением на лицах, или издавая недоуменные возгласы.
Глава вторая. Естественные неприятности при нестыковке времён
Засиделись они тогда допоздна. Борису пришлось заново, подробно рассказывать историю с утюгом. Как первый раз услышал «голос». Он, этот «голос», Бориса в первый день, как побеспокоил, так и оставил. Дня два-три не давал о себе знать. Борис уже подумывать стал, что померещилось, почудилось. А ну-ка, так садануло током, что сознание потерял. Не такое померещится, успокаивал он себя. Я, рассказывал он новым приятелям, даже жене ничего не сказал. Утюг починил. Разобрал, нашёл в нём оголившийся провод, перемотал изолентой. Всё чин-чином. Но догладить оставшееся бельё не смог. Что-то помешало. Вот не могу, говорит, за утюг взяться и всё. Отремонтировал и поставил. Смотреть на него не могу. Как будто в нём что-то сидит. А дня два назад, рассказывает, пошёл вечером пивка попить в «театральный». Помните? В здании театра? Со стороны парка? Ну? Приятели переглянулись и вспомнили.
Да не просто вспомнили, а начали, перебивая друг друга рассказывать подробности. Вспоминать детали прошлых походов в бар «Театральный». С трудом остановил и успокоил их пришелец из прошлого.
Для них, Санька и Степана, это время, о котором рассказывал Борис, как будто приблизилось, стало вспоминаться в деталях, которые они уже, казалось, забыли. И вряд ли вспомнили когда-либо. Но вот надо же? Оказалось, что оно не ушло. Время это. Не только из памяти не ушло, оно из жизни их никуда не уходило. Кажется, вот оно, спустись с площадки «Беседки» и за кустами сирени, за ближним домом, стоит всё так же ларёк с покосившимся названием «Овощи и фрукты», в окне ведро с грязной картошкой и ящик с горкой луковой шелухи, среди которой горделиво круглится бочёк одинокой луковицы. У ларька «живая» очередь хмурых женщин с авоськами. А рядом с очередью два пьяных инженера, держась за пуговицы и рукава друг друга, покачиваясь, решают неотложные вопросы развития производства и полной некомпетентности отсутствующего коллеги. Вопрос взаимного уважения они уже решили, закрепили стаканом портвейна и сейчас пойдут на поиски места, где можно «заглянцеветь». И не стоит им мешать, маршрут они знают, пройдут по нему как ночью по родной прихожей от койки до туалета. А потом и до дома дойдут, на «автопилоте». «Слышь, Стёпа, я всегда удивлялся, как я до дома каждый раз доходил? А? Ведь ничего не помнил».
Да, как было уже сказано, с трудом остановил Борис Иваныч поток воспоминаний своих приятелей. Хотя, доложу вам, была у него пауза. Когда собеседники начали с иронией вспоминать былые похождения, повторяя: «а помнишь?»…, Борис Иваныч уронил голову на руки, подперев ими уши и, со смешанным чувством удивления и неприязни на лице, смотрел на Санька со Степаном. Он и остановил их странным вопросом:
– А когда это вы стали такими правильными? – покачнулся он на подперевших голову руках, – А? Мужики? Смотрю на вас – чистенькими стали, благообразными. Божьи одуванчики. Ладно, кончай балаболить, – легко хлопнул по столу ладонью, – слушай дальше. Или не интересно?
– Не, Борь, давай, не обращай внимания. Это мы так, – Санёк почесал ёжик на голове, – воспоминания одолели.
Он с трудом сосредоточил взгляд на Борисе и остановил рукой Степана.
– Стёпа, действительно, помолчи. Человек рассказывает. Такое не каждый день услышишь. А? – хохотнул, – такое и по телику не покажут. Там всё брешут, да за памперсы агитируют. А здесь всё жизненная правда. Да, Борис Иваныч? – попытался сделать уважительное лицо.
Мужчины склонили в кучу головы, и продолжился рассказ. Снова начались возгласы «да ты чё?», резкие отпады на спинку стула, и опять они склонялись друг к другу. Время от времени они одновременно брались за кружки, отпивали пиво, глядя в стол ответственными за судьбы человечества взглядами. Боря рассказывал дальше.
– Ну, значит, прихожу я к бару, а та-а-ам, очередь человек на пятьдесят. И пускают человек по десять за полчаса. Нормально? Это когда же я зайду? А те, кто там? Что они, выходить спешат, что ли? Да им там хорошо. И мы стоим, значит, с мужиками в очереди томимся, языки чешем. Все в основном знакомые. «Ну, вы в курсе,» – утвердительно закончил он. Санёк со Стёпой пожали понимающе плечами: «Мол, конечно.» Для них это уже, как будто вчера было. Конечно в курсе. Какой разговор. Всё. Стёрли они границу времени за столиком бара «Беседка ветров». Никто только этого не заметил.
– И тут ещё мужики подошли, – продолжает рассказчик, – говорят в ближайших точках пива нет или кончилось. Что делать? А что и вчера делали. Ждать! Здесь оно пока есть. Мужики в очереди ропщут, но стоят. Хитрожопые разные полезли вперёд. У всех сразу друзья и знакомые впереди оказались. Дело до мордобоя дошло. Милиция тут как тут. А кому хочется светиться? Я в кусты и ходу. Не люблю я милицию. Пойду, думаю, в «Ротонду», наскребу на стакан сухаря, покантуюсь, может кто знакомый окажется, ещё стаканчик нальёт.
– Да, в «Ротонде» столовое белое наливали, помнишь? Стёпа? – вставил Санёк.
– И ещё в «Солнце в бокале» сухое на разлив было, помните? – схватил за руки собутыльников Стёпа.
– Кто? Я помню? – вытаращил на него глаза Борис.
– А, ну да, что это я, – хлопнул себя по лбу Стёпа, – ладно, дорогой, рассказывай, я молчу.
– Это лучше, не сбивай меня, сам собьюсь. О чём я говорил? Ага. Иду, значит в «Ротонду». Настроение, конечно, уже испорчено. Ну и что вы думаете? Прихожу – закрыта! Опа! Хоть стреляйся. Я, это, сел на лавочку в полном отчаянии, что делать? И, слышь, вот так руки развёл и сам себя спрашиваю, есть на этом свете справедливость, или нет? Искренне так спрашиваю, на надрыве, есть или нет? «А какая тебе справедливость нужна? Сформулируй, пожалуйста». Голос. Понял? Тот самый. Вежливый такой, деликатный. Сформулируй, говорит, пожалуйста. А у меня язык отнялся, веришь? Ну, представь, вокруг люди ходят, дети бегают, мороженое едят, музыка в парке играет, а у меня «голос». Сформулируйте ему. Я, значит, посидел, помолчал, думаю, показалось. Ага. И как только язык во рту зашевелился, я так смело говорю в парковое пространство. Конечно, не дурак, подождал, когда рядом ни кого не было. Говорю – «справедливость, это когда, если хочешь пиво, то оно есть!» Ага. Голос так помолчал, а потом, слышь, говорит. «Ладно», говорит, «если хочешь, ты сейчас окажешься там, где пиво всегда есть». «Только», говорит, «учти, что это здесь же, в этом же городе. Только в другое время. Хочешь»? Ну, ты спроси-и-ил? Конечно, хочу. А голос, понимаете, не слышно, а, как будто хохотнул, а потом продолжает. «За твоей скамейкой кусты, видишь»? Ну, вижу, говорю. «Вот зайди за них», он мне советует, «там», мол, «темно и тебя никто не увидит». И что будет, спрашиваю. Тишина. Не отвечает. Ну, я посидел, подумал. А что, думаю, может случиться? До этого, ведь, ничего страшного не происходило. А голос, мало ли что, показаться может. Зайду, думаю, в кустики. Заодно отолью. Ага. Зашёл, оглянулся – никого близко нет. Ну, я справляю свою нужду, значит, и думаю, что вот и кончились шутки со мной. Ничего ведь не происходит. И хорошо, что я к дереву прислонился. Темно вокруг, и вдруг, как будто ещё темнее стало, и голова слегка закружилась. Закружи-илась и быстро прошло. Я, это, поскорее свои дела закончил, вышел из кустиков и охренел. Вокруг светло, как днём. А дело ведь поздно вечером было. А тут вдруг наро-о-ду! Молодежь в основном. А передо мной же площадь Театральная, а на ней машин море. Туда – сюда. Туда – сюда. Потоками.
Борис, как будто снова переживал события того вечера. Он, то хватался за голову, то руками показывал, как снуют по площади потоки машин. Иногда он останавливал рассказ, и с растерянностью оглядывался по сторонам. Переводил взгляд на собеседников, всматривался в них уже основательно захмелевшим взглядом и, убедившись, что его внимательно слушают, продолжал.
– Я в жизни столько машин сразу не видел. Да все новенькие, блестят, фарами светят. И диковинные все, импортные, скорее всего. Если бы не знакомая площадь, я бы подумал, что за границей оказался. Сел это, на скамейку. Ничего не понимаю. Страшно. Ну, прикиньте, мужики. Минуту назад ничего этого не было. Не просто страшно – жутко. Постепенно начинаю соображать, что это мне не мерещится, всё на самом деле вокруг меня на яву происходит. То есть, получается, что меня действительно куда-то занесло. Но, если место то же самое, где я и находился несколько минут назад, то, что же это получается? А? А получается, что я в другом времени. Фантастика!
– Фентези! – подняв указательный палец, значительно произнёс Степан и икнул.
– Чего? – удивился рассказчик.
Степан махнул на него рукой, мол, не обращай внимания.
– Это по нашему сейчас, дорогой, «фентези» называется, – пояснил уставившемуся на него Борису.
– У нас теперь всё по-американски называется. Понял? – добавил Санёк, – как что новое, так по-американски. Сникерсы-памперсы. Вот и фантастику теперь «фентези» называем. Так что с тобой, брат, фентези приключилось.
Новые приятели помолчали, размышляя над сказанным, и приложились, не сговариваясь к кружкам.
– Так они что, вас… или нас, – Борис помотал головой, – завоевали, что ли?
– Кто?
– Ну, американцы.
– Американцы? Да ты чё, дорогой? Воевалка у них ещё не выросла! Понял? Завоева-али. И не говори так больше при мне.
Степан снова икнул и расстроился, как будто ему личную обиду нанесли. Санёк примирительно соединил на столе их руки.
– Стёпа, ну откуда он может знать, что было за эти годы. Не кипешись. Ты, я смотрю, захмелел быстро. Бухал вчера, что ли?
– Это ты бухал, старый алкоголик. Ты что, думаешь я не знаю, что к тебе сваты вчера приезжали?
– Ну, так со мной понятно, а ты чего?
