Исходная точка. Серия «Бессмертный полк»

скачать книгу бесплатно


Всё бы ничего, но вдруг, издалека стала слышна приглушённая лесом трескотня мотоциклов. Минут через пять стал явственно прослушиваться утробный низкий звук немецких БМВшных мотоциклетов.

Вдруг, на поляну со всей дурной скоростью вылетело три мотоцикла. В каждом из них находились немцы. Они громко хохотали, жестикулировали руками, а некоторые, даже, подвывали знаменитый немецкий марш Хорста Весселя.

Я сразу понял, что фашисты были пьяные.

По взмаху руки, наша засада ударила из глухого подосинника прицельно залпом. Первые же мины легли точно и накрыли цели. Водители-мотоциклисты вывалились из своих сёдел, пехота из колясок. Один мотоцикл перевернулся. Последний въехал в коляску другого. Как горох, немцы попадали в густое лесное разнотравье.

Бойцы, без всякой команды открыли огонь из своих трёхлинеек на поражение. Через пару минут всё было кончено.

Но двое фрицев, подняв руки, тряслись возле разваленной ели. Ни слова не говоря, в их направлении двинулся Витька Сорокин, подносчик мин. Рядовой из Смоленска. Ходом, не доходя до противника, он одел на ствол своей мосинки штык.

Не сбавляя темпа шага, как на учениях, он сблизился и воткнул пику клинка в грудь впереди стоящего фашиста. Второй упал на колени и завыл о пощаде.

Упёршись своим керзачём в грудь нанизанного фашиста Витька стряхнул обвисшее тело убитого немца и со всего маху воткнул освободившийся штык в шею стоящего на коленях фрица.

Мы онемели от происходящего.

Но никто не шелохнулся и не двинулся с места. Все знали о Витькиной трагедии, случившейся с его семьёй в оккупации. Поэтому и не мешали. А Витёк просто мстил беспощадному врагу за своих убиенных родственников-отца и мать, сестрёнку.

После этой стычки я подробным образом составил рапорт, не забыв упомянуть, что гитлеровцы предприняли попытку сбежать в лес, вследствие чего были заколоты штыками. А красноармейца Сорокина, предложил наградить медалью «За отвагу».

Через полчаса рапорт был сдан в штаб батальона, а у меня до самой ночи мелкой дрожью тряслись руки. Только я своим бойцам не показывал вида, чтобы те не признали своего взводного трусом.

Каждый батальон сопровождала походная кухня на колёсах и о двух котлах. По пути она нещадно дымила и распространяла вкусные запахи.

Мародёрством солдаты под страхом расстрела на марше не занимались.

В проплывающих мимо нас деревнях зампотылу как-то умудрялся договариваться с председателями колхозов и старостами. В ту нелёгкую годину уже и такие появлялись, деревенским хозяйством-то всё равно надо было руководить при любой власти. Мы получали картошку, капусту, печёный хлеб, а иногда и мясо.

За продукты интенданты рассчитывались деньгами, полученными в полевой кассе. Ведь она в своих сейфах перевозила очень большие тыщи советских рубликов, солдатских денежек. Никто из деревенских в оккупацию не собирался, фрицев не ждал и советские дензнаки местный люд принимал с большим удовольствием.

К моему великому сожалению, на войне я потерял много друзей, знакомых, просто хороших людей. Но, горечь потерь никогда не оставляла равнодушным. Пожалуй, в судьбе каждого из нас война оставила глубокий трагический след.

До слёз обидно было осознавать, что фронтовые друзья погибали и в глубоком тылу, а не на передовой.

Случалось, что боевые товарищи умирали под бомбёжками, под колёсами и гусеницами своей же техники. Или будучи «приговорёнными» командирами-самодурами и по несчастному случаю или от случайного, неосторожного выстрела от напарника при чистке оружия. Война всё спишет.

…К тому времени «передок» покидала основательно потрёпанная в боях 23 стрелковая дивизия. Таким образом, наша 166 стрелковая дивизия заняла ею оставленные позиции. За нами был закреплён рубеж в районе деревень Молвотицы, Бель-1, Бель-2, Кулотино, Кушелево, Копылово, Городково.

На этом плацдарме и выкашивалось впоследствии в безрезультатных, кровавых и бесполезных атаках уже второе формирование вновь возрождённой 166 стрелковой дивизии. С одной стороны бойцы Родину защищали, а по-житейски не повезло им. Ох, как не повезло с местом дислокации. Угодили в ад кромешный.

С 4 по 11 февраля 1943 года дивизия входила в 1 ударную (!) армию этого же фронта.

А с 11 февраля в составе 53 и 68 армий она участвовала в Демянской наступательной операции.

Первой из войск 53 армии она с жестокими боями прорвала оборону сильнейшего укрепрайона противника и вынудила его к отходу от реки Ловать.

Наша героическая 166 стрелковая дивизия продвинулась вперёд на 15—20 километров и заняла населённые пункты Берёзки, Бычиху, Залучье, Гордево, Куки и вышла к Рамушевскому коридору.

Это было нечто!

Немцы были выбиты с насиженных позиций, которые они считали неприступными. Рубеж реки Ловать, Рамушевский котёл для них были судьбоносными. Уступив позиции гитлеровцы практически открыли дорогу к освобождению Старой Руссы, от которой открывалась прямая дорога к деблокаде Ленинграда.

С 9 марта наша дивизия храбро сражалась и перешла в наступление на рубеже Липино и Селяха в районе Старой Руссы вдоль реки Ловать.

Но полки её были совершенно обескровлены, а личный состав почти полностью выбит. Воевать было уже совершенно некем и нечем.

Поэтому 3 апреля 1943 года дивизия была выведена в резерв фронта.

Затем в районе Пенно вошла в состав 27-й армии резерва Ставки ВГК (Верховного Главнокомандования).

В этих беспощадных боях я был тяжело ранен и был отправлен в госпиталь, а сама дивизия после боёв под Демянском в дальнейшем убыла под Курск.

Далее она наматывала фронтовые километры на Харьков.

Следующим этапом перебралась в Прибалтику и закончила войну в Вильнюсе.

А лично для меня после ранения случилась совсем другая история. Но об этом расскажу в другом повествовании.

Обагрённая кровью рутина противостояния

Узнав о начале войны в июне 1941-го, долго не раздумывая, я добровольцем ушел в Красную Армию.

Тогда было мне всего 17 лет.

С отличием закончил артучилище в Пензе и в 18 лет был направлен на Северо—Западный фронт.

Приказом по 58-й армии я, лейтенант Щербаков Иван Петрович в феврале был назначен заместителем, а в апреле 1942 года командиром минометного взвода 517 стрелкового полка 166 стрелковой дивизии.

С 16 февраля по 15 апреля 1942 года дивизия по железной дороге была переброшена в г. Любим Ярославской области, и находилась в резерве Ставки ВГК.

Затем убыла в район Осташков, где вошла в подчинение 53-й армии Северо-Западного фронта.

Участок обороны Северо-Западного фронта проходил от озера Ильмень до озера Селигер в Новгородской области.

Это болотистый край заливных лугов длиною в 200 километров.

Здесь наши части приняли от 23-й стрелковой дивизии полосу обороны в районе д. Молвотицы и до февраля 1943 г. вели ожесточённые позиционные бои.

Место противостояния, Новгородская область, сильно заболоченный край. Это гиблые места сами по себе. А когда в болотах, на опушках леса, на просёлках и по краям дорог белело множество человеческих костей, обглоданных черепов, то и вовсе становилось жутковато.

В общем, места были нелюдимые, глухие с сатанинским сероводородным душком от которого першило в горле, и кружилась голова.

Наши командиры говорили, что это местность, где Господь забыл разделить небо и землю.

Информация из центральных источников до нас доходила в последнюю очередь. Быстрее сарафанное радио весточку принесёт, чем из официальных московских рупоров услышишь. Поэтому мы, как бы отвечали сами за себя в смрадном окружении сжиженного метана. Что там и где там происходило слышали только из уст комиссаров да политруков. Но крестьянские беспаспортные и раскулаченные мужики им не особо-то и доверяли. А попросту не верили в их коммунистические байки. Что там с их мировым коммунизмом случится, ещё совсем непонятно было, а вот задача уцелеть здесь и сейчас стояла на кону архисложная и отчасти невыполнимая вовсе.

О блокаде Ленинграда страна узнала только в начале 1942 года, когда из него началось массовое бегство населения, панический исход старых да малых.

Политработники по этому поводу, порядком нам надоели, вправляя мозги и обещая скорую победу.

Лето-осень 1942 года наша дивизия, как и весь фронт, страдала от проливных дождей. Условия боевых действий, впрочем, на войне это обычное состояние, были очень суровыми.

Как было дело, расскажу без всяких прикрас.

Дорога на Руси всегда существовала своей, обособленной жизнью.

В войну эта разница миров была просто бездонна как пропасть.

На фронтовых дорогах царил хаос. «…Три трактора растаскивали застрявшую технику. Кто наглее, тот и владел тракторами, заботясь только о собственном благополучии и с отвращением к себе подобным. Наезжают, давят, ненавидят друг друга, становясь непримиримыми врагами…»

Души людей зачерствели.

Посреди перекрёстка лежал на животе труп толстого немца. Штаны у него были спущены, а в задницу воткнут на деревянном осиновом древке красный флажок. От сильного ветра упругая вица прогибалась и плавно покачивалась туда-сюда, словно приветствуя проходящих мимо людей. Казалось бы, верха цинизма этой сцене не было, а с другой стороны веселило. И немчура не такой уж бессмертной казалась. Другие фрицы и части их тел висели на деревьях, заброшенные туда взрывами от снарядов.

А на обочине вешали русского старосту-мужичонку в старом армяке, потрёпанного и равнодушного ко всему происходящему. Он уже смирился со своей участью, хотя избирали его на сходе односельчане и служил крестьянский сын на должности для их же благоприятного жития. Только кому это сейчас докажешь. Война.

Капитан из прокуратуры зачитывал приговор.

На экзекуции присутствовала парочка исполнителей из СМЕРШа и три-четыре зрителя.

Люди равнодушно проходили или проезжали мимо. Видеть смерть уже всем осточертело. Злости к мужику не было и расправа не заводила. Скорее возникала жалость и досада. Это же был не враг, а простой крестьянский сын, по воле судьбы метавшийся между двумя непримиримыми сторонами.

На дороге бывало, что личная выгода преобладала до такой степени и до стрельбы доходило. Никто не был в состоянии навести порядок.

Вся эта мышиная возня вокруг транспортной магистрали с пафосом указанной на двухкилометровой карте как «рокадная дорога», напоминала сумасшедший дом.

Полнейший кавардак, великое столпотворение, бесконечная сутолока и жуткий разброд со смертельными шатаниями.

Если сказать по-другому, полнейший беспредел.

Примите, как данность, что в то время до 90% всех перевозок осуществлялось гужевым транспортом. Лошадей ценили и берегли, как зеницу ока.

За потерю гужевой силы по головотяпству можно было легко загреметь под военный трибунал. Дальше в штрафную роту. А там и погост был уже недалече.

Так что за лошадью глаз да глаз был нужен. Как говаривали служивые: «Себя обдели, но лошадь накорми».

Представляете, как обустраивалась гать для прохода минометных двуколок? Колеса тонули в болоте, лошади проваливались по брюхо. Поэтому солдатам всей миномётной ротой приходилось впрягаться в упряжки.

Минометные ящики и мины ворочали руками. Тянули-тягали, перетаскивали, укладывали до изнеможения. До тошноты. Ажо ноги не держали. Подкашивались.

Строительство гатей выматывало и забирало все силы без остатка. Красноармейцы были в сношенных донельзя ботинках с обмотками, в порванных шинелях.

Над их головами постоянно висела туча комарья, гнуса и мошкары. Сильные плечи были покрыты не просто волдырями, это была кровавая расчёсанная до человеческого мяса язва. Над сильными плечами был рай для кровососущих. В постоянной работе рукой её не смахнёшь и почесать возможность не представится. Жуткое чесалище. Люди не могли постоянно отмахиваться, потому что сразу следовал окрик позади идущего человека. Ведь на плече их руки придерживали тяжеленное сырое бревно.

Если солдат поднимал опущенную, набыченую голову, то был виден блеск глаз, полуоткрытые губы и упрямая маска на лице. Это было нормально. Значит, жив-здоров курилка. Непременно, и в этот раз, выдюжит.

С него станется.

А когда, во время дождей механизированная и конская тяги застревали и вставали напрочь, всё перемещение тылового имущества и боеприпасов компенсировалось солдатским горбом.

В таких случаях чертыхаясь и матерясь, вдоль дорог по щиколотку в грязи брели колонны солдат с навьюченными на себя поклажами. Измождённые, голодные, грязные с головы до пят, некоторые с обвязанными проволокой ботинками несли на себе не только всё самое дорогое для боя и особо ценное трофейное имущество своего начальства.

Те ещё подонки были некоторые командиры. На крови обогащались.

Просёлочные дороги немцы минировали. И даже, бывало, неоправданно мощными фугасами. Все подводы, груженные имуществом, продовольствием, медикаментами, боеприпасами старались двигаться строго по колее.

Но, однажды, один из повозочных выехал из колеи на несколько сантиметров, и сразу же раздался взрыв-сработала мина. Когда грязь опала, а сизый дым рассеялся однополчане не смогли найти ни самого бойца, ни его винтовки. «Не оказалось на месте и передней части повозки, а половина лошади, её передняя часть, какое-то время ещё продолжала стоять на ногах, трясясь в конвульсиях…»

Обеспечение боеприпасами, как правило, было никудышным. И переизбытка мин никогда не было. Если снабженцы не перепивались в тылу и своевременно отыскивали расположение нашей роты, то все требуемое доставлялось повозками по назначению.

Ну, а если не случится, то не обессудьте. Своя шкура ближе к телу. Приходилось мудохаться на остатках. Конечно с большими рисками для себя. А там, через мать вашу перемать, глядишь, и обоз поспевал. Но гарантий по исполнению поставок боеприпасов никаких не было.

Хоть кол на башке теши этим алкоголикам-тыловикам у них всегда была своя хата с краю.

Пёхом же топать по дорогам, лесам да болотам было нелегко. Счастливчики, обладатели кирзовых сапог имели значительное превосходство перед красноармейцами в ботинках с обмотками. В постоянной влаге ботинки через пару месяцев разваливались. Доходило до того, что привоза новой обуви не было, а старым наступал полнейший кирдык.

Некоторые сердобольные офицеры по жалости определяли босоногих людей поближе к интендантской работе. Те безропотно ожидали, пока не подвезут снятую с убитых обувку.

Но и соучастия у солдат друг к другу не было. Если только сочувствие. Каждый занимался своей амуницией самостоятельно. Ведь на кону стояла их собственная жизнь. И куда ты побежишь босоногий по буеракам да сухостою со своими сантиментами и печалями, но босой в атаку?

– Ну, ну, попробуй, – подивятся солдатики.

Молодой водитель полковой полуторки ефрейтор Николай Бегитов был родом из Байситово, что рядышком с Кечёвом, между Сарапулом и Агрызом. На фронтовых дорогах он наколесил немало, поэтому ловко крутил баранку своей машины.

Однако, дождь не унимался.

Дорога была наисквернейшей. Вся пыль, в хорошую погоду взбитая до состояния пуха, сейчас превратилась в сметанообразную жижу. Она растеклась по твёрдой поверхности земли, что находилась под нею. Продвигаться было крайне сложно.