скачать книгу бесплатно
– Давно такого не видал, с девяностых – вздыхаю я – Вот не хватало еще по кумполу огрести! Схожу-ка я в сортир от греха…лучшее место для укрытия – сортир. Туда пули не долетают!
Парни хохотнули, я встал со скамейки, и только шагнул в сторону, огибая синтезатор, как вдруг клавиши аппарата разлетелись вдребезги, осыпав меня пластиковыми брызгами. Последней моей мыслью было: «Сука! Накаркал!». И…темнота. Никаких тоннелей, никаких голосов богов, просто тишина и темнота.
* * *
Свет. Нет, не в конце тоннеля. Ну не верю я ни в какие тоннели, если это только не тоннели метро! И в богов не верю. И вообще ни во что не верю, кроме как в себя самого, и в свою жену Ольку, которая любила меня даже когда я был нищим и убогим заводским инженером. И потом любила, когда я вошел в роль ресторанного лабуха, и на мне регулярно висели пьяные телки. Да…грешен я, и не гожусь на роль не то что святого – но даже праведника. Увы. Увы?
Глаза проморгались, и первое, что я увидел – две головы, наклоненные надо мной. Это был парнишка лет шестнадцати, и девчонка – такого же возраста. Похожие друг на друга – как две свечи. Только у девчонки имелась длинная коса, которую та перекинула через плечо, а у мальчишки – волосы до плеч, эдакая прическа средневекового пажа. Оба смотрели на меня молча, не говоря ни слова, и только иногда переглядывались, будто этими взглядами что-то друг другу говорили.
– Кто вы такие?! – попытался сказать я, но изо рта вылетело что-то вроде «Фффо ффы фаффы!»
– Да что за нах?! – ошеломленно сказал я, и снова какое-то шипение и фырканье. Похоже, что пуля вышибла из меня способность говорить. Я слышал, что такое бывает при травмах головы.
А эти двое постояли, попереглядывались, повернулись, да и вышли. Куда вышли? Откуда? Да кто знает! Лежу, смотрю в потолок и просто охреневаю – он из темных бревен, практически черных. Весь в паутине, во мху, и это явно не реанимация в больничке. И даже не подсобка ресторана, куда меня могли оттащить.
И вот лезут в голову такие мысли, не позволяя правильным мыслям прорваться к моему сознанию. Например, такой мысли: «С какого хрена у меня рука младенца?! А не моя здоровенная, мосластая клешня?!»
А еще воняло. Так воняло, что аж с души воротило. И похоже, что вонял это я сам. Сунул под себя руку…вытаскиваю…опа! Твою ж мать! Обделался! Я – обделался! АААА!
Меня затошнило, и ко всему прочему я еще и выблевал содержимое желудка. Прямо себе на грудь. Что-то белое, липкое… Молоко? Да я молоко терпеть не могу! Я его пил в последний раз тогда, когда отравился каким-то суррогатом под видом лимонной водки! Нужно было пить молоко, чтобы связать яд в желудке. Так Витька сказал, ну я и пил. Хорошего из этого ничего не вышло, блевал я знатно. Три дня пластом лежал, потом ничего, отошел. Не в мир иной, само собой – отлежался.
Ладно. Нужно как-то бы отдаться Гигиене, матери порядка. То есть смыть с себя дерьмо. Или стереть. Пытаюсь подняться, опираюсь на локти, потом на правую руку…голова кружится…бах! И я свалился назад. И снова – только сейчас осознал, что лежу совсем голый! Откидываю кусок тряпки, которой меня накрыли…о господи…эти ноги в перевязочках, эти розовые ногти на ногах…эти пятки без следов мозолей…ЧТО СО МНОЙ?!
Напрягаясь, переворачиваюсь на живот, и медленно, очень медленно, поджимая под себя ноги, поднимаюсь на четвереньки. Сердце колотится, в глазах темнеет…но все-таки встаю на четыре мосла. Голову трудно держать, очень трудно. Шея дрожит, голова трясется, а во рту вкус блевотины и чего-то молочного. Мерзость! Ну какая мерзость!
Постоял минуты три, попривык. Ага, тряска прошла, может попробовать сесть? Пробую. Переношу вес на правую руку, усаживаюсь за задницу, пытаюсь выпрямиться…шлеп! И на место. Туда, откуда вылез – прямо в дерьмо. Господи, ну как же воняет! Я покрылся этой субстанцией по самую шею! Даже ноги, и те в дерьме!
И тут распахивается дверь, и в комнату входит та самая миленькая девица, держа в руке здоровенную кружку. Она видит меня, издает какой-то звук, похожий на «Ффффххх!», и отворачивается с гримасой страдания. За ее спиной нарисовалась копия в мужском варианте, эта копия довольно улыбается и смотрит на девушку. Они с минуту глядя друг другу в глаза, потом парень фыркает, и указывает на меня рукой. Мол, получите, и распишитесь. А мне вдруг так захотелось есть, что я невольно застонал, и это у меня получилось так: «Ииии….ииии…» Эдакий щенячий визг, недостойный старого лабуха.
Девушка подошла, одну руку запустила мне под голову, умудрившись подставить ладонь и под затылок, и под спину – рука оказалась очень большой, как и вся девушка, и поднесла к моему рту кружку, из которой одуряющее пахло молоком. Одуряюще не потому, что мне было противно, нет! Я так хотел есть, что выпил бы и сожрал что угодно, как в девяностые, когда однажды у нас дома не осталось ничего, кроме пшена и старого сала. И черствого хлеба – полбуханки. Будь они прокляты, эти «лихие» девяностые…
Автоматически уцепился руками за кружку – не с первого раза, но смог, и припал губами к краю кружки. Теплая, почему-то пахнущая псиной густая жидкость потекла в мой желудок, и это была самая вкусная еда, какую я ел за последние…не знаю, сколько лет. Много лет!
Пил, пил, пил…чувствуя, как надувается желудок. А потом почувствовал, что глаза мои медленно и бесповоротно закрываются, и с этим я ничего, совсем ничего не могу поделать. Сквозь сон я чувствовал, как меня ворочают, как тела касается что-то мокрое, но мозг отказывался просыпаться, убаюкивая тихими мыслями: «Свои…хорошо…спать…спать…хорошо…».
* * *
– Ты видел?! Видел?! Он сам держал кружку! Это гениальный ребенок! А ты говорил!
– А что я говорил? – Кайль сопел, прислонившись к дверному косяку, и развлекался тем, что выпускал и убирал коготь, будто примериваясь что-то резать или рвать – Я говорил, что он обделался. Вот! Теперь убирай за ним.
– И уберу! – сердито фыркнула Айя – Ну-ка, подогрей полотенце! Оно холодное! Вода-то ледяная!
– Только сейчас поняла – вздохнул Кайль, и тут же от тряпки пошел пар.
– Ай! Горячо! – замахала полотенцем Айя – Потише надо было!
– Обтирай, да полетели домой – так же лениво-спокойно ответил брат – Я сейчас коз сюда загоню. Скоро закат, нам нужно успеть до того, как сядет солнце. И еще – придумай, что мы скажем дома. Где летали, что видели. Родители точно спросят, так что…выкручиваться тебе.
– Почему мне? – насторожилась Айя.
– Потому что ты известная врушка, и тебе будет легче придумать историю. А я уже подхвачу.
Айя обтерла мальчика полотенцем – тот довольно улыбался во сне, и его беззубая рожица была настолько забавна, что драконица невольно улыбнулась, а в ее душе вдруг потеплело. Все-таки не зря она забрала его себе. Что бы с ним сделали люди? Наверняка бы убили. Видела она, что творят эти чудовища! Похоже, что ребенок не такой, как все, потому они его и возненавидели. Чудовища! Только чудовища убивают детей разумных существ! Вон какой славный…розовый такой, пухлячок!
Айя пощекотала мальчику животик, он улыбнулся и тихо сказал:
– Ойя…
Айя ахнула – неужели он знает ее имя?! Как догадался?! Но потом поняла – нет, скорее всего, это просто… «гулит», как то называет Кайль. Она накрыла мальчика чистой тряпкой, взяв ее из сумы, и вздохнув, уцепилась за обгаженную. Надо идти полоскать, иначе потом нечем будет накрыть мальчишку.
Они оставили его одного. Кайль так и не поймал коз, эти твари где-то ловко спрятались, не помог ни нюх брата, ни его магические способности. Негодяи просто-таки растворились в пространстве. А может брат не захотел их найти – и это тоже вариант. У него бывают такие причуды – хитрый, как сто драконов! Решил, что нечего делать козе вместе с мальчишкой, да и наврал сестре, без малейших угрызений совести. А ей искать коз некогда – солнце уже коснулось горизонта, осталось времени только-только долететь. Младенец крепкий, толстенький, до завтра продержится. А они на рассвете к нему слетают, и все-таки накормят.
Лошадь, которую притащил Кайль решили сбросить в пропасть – нечего ей тут валяться. И домой ее тоже нести не надо. Так-то можно было бы пустить ее на ужин, конина неплоха на вкус, но родители сразу догадаются, что с этим делом что-то нечисто – в лошади торчат стрелы, да и видно, что она домашняя, не из стада диких лошадей. Не дичь, это точно. Драконам запрещено брать что-то у людей.
* * *
Ужин прошел спокойно – мама нарубила свежей оленины, приправила ее острой травой с названием «еранга». Айя не любила эту траву, но протестовать, как она это делала обычно, не стала. За что удостоилась внимательного маминого взгляда – мол, чего это с ней? Почему не кричит: «Я эту вонючую траву есть не буду!»? Нет, правда – зачем портить вкус оленины какой-то дрянью? Даже если она вроде как способствует улучшению пищеварения и благотворно влияет на крепость чешуек. И мало ли чего там говорят, мол – она придает мясу изысканный вкус! Идиоты! Эти старые драконы совсем спятили со своими вкусами! Молодежь может не хочет есть эту дрянь!
Папы сидел у себя в кабинете, и вышел только когда они уже закончили ужин и трансформировались в людей. Он был явно чем-то озабочен, и сходу огорошил детей неприятным известием:
– Неделю никаких полетов!
– Почему?! – ахнула Айя – Пап, я завтра хотела потренироваться в виражах! Пап, так нельзя!
– Я сказал – неделю! – отрезал папа, и глаза его полыхнули огнем – Дети должны слушаться! Вы еще не умеете отводить глаза, делаться невидимыми. У людей происходят какие-то события, возможно – война между кланами. Может – между государствами. Зная вас, а особенно тебя, Айя, сразу скажу: вы обязательно сунете нос туда, куда не нужно, так как любопытные, как лесные мыши. Вас заметят, будет скандал. Меня предупредили, чтобы я вас не отпускал. Там, где у людей что-то происходит, всегда есть рядом Непримиримые. Они мутят людей. Так что – никаких вариантов! Сидеть дома, и не выходить! Учитесь, читайте книги. Я расписал вам план занятий, выставил задания. Через неделю спрошу. Если хорошо ответите – отпущу полетать. И за неделю я кое-что выясню о происходящем внизу. И не надо делать такие физиономии! Будете возмущаться – я вас так заколдую, что полгода не сможете подняться в воздух! Будете только бегать и крыльями махать, как крестьянские куры!
Сказать, что Айя расстроилась – ничего не сказать! Ее ребеночек лежит там один, голодный, хочет пить, есть, обкакался – и никто ему не может помочь! Ей просто хотелось зарыдать. Да, в человеческом обличье она испытывала те же эмоции, что и люди. В драконьем обличье все было как-то…проще. Не так переживательно, не так остро. Мама объясняла это тем, что принимая облик человека, дракон и становится человеком. Не совсем, конечно, но человеком. Это его защитная маска, которая включает в себя и человеческие эмоции. Сложно, запутанно, и неинтересно. Потому Айя выбросила ее слова из головы. На время. А вот теперь вспомнилось.
Айя дождалась, когда родители заснут, и как следует закрыв границы мыслесвязи, на совсем малой громкости спросила Кайля:
– Что делать будем?
– А что ты сделаешь? – так же тихо спросил он – Хочешь больших проблем? Тут или сдаваться родителям, или…
– Я так не могу! Мы же не люди какие-то, мы драконы! Мы не можем облечь ребенка на верную смерть от голода и жажды! Мы можем пообещать, что под страхом лишения полетов на год, не вылетим за пределы плато! Будем летать только над ним, и то низко!
– Айя…сестра…ты уже столько напакостила, столько наврала, что родители тебе точно не поверят. Помнишь, ты обещала им, что не будешь трогать папины снадобья? И что ты сделала?
– Это была ошибка! Сколько уже можно меня ей попрекать?!
– А тот артефакт, который берегла мама…ты пообещала маме, что не тронешь его. И что ты сделала? Попробовала разогнать облака, да? Что получилось?
– Я откуда знала, что так получится! Это дурацкий артефакт! Маме надо было сказать, что они испорченный, и действует ровно наоборот! И не было никакого потопа! Так…полило немножко, и все!
– А насчет твоих монстров…ты обещала маме, что…
– Заткнись! Хватит меня пинать! Как не стыдно обижать сестру! Мне и так плохо! Я плакать хочу!
– Не плачь. Мне и правда жаль. Я тоже привязался к маленькому засранцу, и мне хочется его спасти. Завтра я пообещаю, что прослежу за тобой, что ты не сделаешь ничего дурацкого, и что бы не улетим с плато под страхом наказания. Возьму на себя. Только если ты меня подставишь, сестренка…больше никогда, совсем никогда ко мне не обратишься! Я никогда тебе не поверю! Поняла?
– Поняла! Ты самый лучший брат в мире! Я тебя обожаю!
– Спи, мамаша…хе хе…утром, за завтраком я с папой поговорю.
Но поговорить он не сумел. Мама сказала, что папа еще на рассвете улетел по делам, и обещал вернуться к вечеру. А без него – никаких решений она принимать не будет. То его запрет, так что разговаривать надо с ним. Он лучше знает – кому и куда летать. Она сама никуда не собирается, хотя и хотела слетать в одно местечко, и кое-что там поискать для своих снадобий. И травку для мяса надо заготовить – она скоро кончится. Да и за ними, шалунами, надо приглядеть. Папа приказал не оставлять их без присмотра, и как оказалось – не зря. Стоит им сделать шаг за порог без папинового ведома, и мама сама им крылья пообрывает. В общем – осталось только валяться на лежанках, или сидеть в классной комнате, где для них приготовлено задание по математике, травоведению, артефакторике и теории полетов. Кроме теории полетов – полная нудистика и скука. Ну, зачем Айе травоведение?! Она не лекарь, и не собирается делать снадобья для лечения! Мама умеет лекарить – пусть она эти травы и запоминает! А к чему это Айе?! А математика ей зачем?! Пусть этим старые драконы занимаются, им делать нечего, надо время заполнять – летать им лень, мир узнавать скучно, вот пусть и составляют уравнения! Развлекаются!
Побурчав, драконица все-таки уселась за стол, и стала читать учебник по травоведению. Но из головы все не шел младенец, перед глазами висела картинка: беззубое, улыбающееся личико, и звучали слова, которые он произнес: «Ойя! Ойя!». Нет, может он все-таки узнал имя своей спасительницы, и звал именно ее? Вот было бы здорово!
Глава 4
Олька гладит меня по животу. Ладонь жены такая прохладная, гладкая…любимая! И мне так хорошо! Я не выдержал, вздохнул от удовольствия:
– Оля! Оля!
Она промолчала, и я снова забылся сном… Снился странный сон – будто я снова маленький. Да такой маленький, что даже ходить сам не могу! Ползаю, гажу под себя, голову держать не могу! И пью молоко. Странное молоко – из огромной кружки, пахнущее псиной, или козлятиной.
Никогда не любил козье молоко – жирное, вонючее. Пробовал один раз, и больше ни-ни. Может потому, что привык к магазинной водичке, подкрашенной чем-то белым? С громким названием «Молоко». Помню, в юности продавали эдакие конусы с молоком, не помню, как они назывались. Вроде как тетрапаки, но не уверен. Отрезаешь кончик пирамидки, и присасываешься, запивая батон с изюмом. Я когда детям и внукам рассказывал о таких батонах, они недоверчиво улыбались – вот мол, папка-дед заливает! Батоны с изюмом! Да всем известно, что в Союзе люди голодали! Только сейчас и начали жить!
Эх, дурачки…сейчас и не докажешь, что жили-то мы дай бог каждому. Одной только морской рыбой все магазины были забиты, и стоила она сущие копейки. А в селе свиней хлебом кормили. Да, да – помню, даже статья была в газете – ругали селян, что они такое кощунство творят. Селяне скупали в магазине черствый хлеб, вроде как по уценке, и откармливали скот. Вот тебе и голод!
Чего это я про голод? А вот чего – проснулся от того, что невероятно хотелось жрать. А еще – ровно противоположное слову «жрать».
Пачкать пеленки я не собирался, потому активировал скилл выживаемости (знаю слово, да, одно время активно увлекался онлайновыми играми – Ультима, Силкроад, Айон, Линейка и все такое), и пополз к краю лежанки. Ползти было трудно, но не так тяжко, как в первый раз. Видимо стал адаптироваться к новому телу.
О господи…так это не сон?! И чего это я так спокойно воспринимаю мысль о новом теле?! Почему не воплю, как лягушка-бык на болоте?! Или как выпь! Я же должен стенать, орать, визжать – «Я в другом теле! В другом мире!»
Хмм…а с чего я взял, что нахожусь в другом мире? Вот есть у меня такое ощущение, и все тут. Одежда! Да, да – одежда парня и девушки! Она совсем не земная! Больше похожа на средневековые наряды. А что еще? Что же еще? Лицо ребят точно такие же, как у земных – напоминают лица испанцев, или итальянцев. Интеллигентные лица, надо сказать. Приятные. Глаза…зеленые? Или карие…так и не понял. Обувь! Да, обувь – кто в наше время будет ходить в сапогах? У девушки сапоги расшитые, девчачьи, а парня построже, без выкрутасов.
И когда я все успел заметить…попробовал представить эту парочку, так сразу картинка перед глазами встала – будто фотография. Так-то у меня всегда была хорошая память – тексты песен я запоминаю со второго прочтения, но чтобы фотографическая… Ну что же, если так – хорошо. Почему бы и нет?
Хорошо, что лежанка низкая, почти у самого пола, иначе синяк у меня был бы во всю спину. Грохнулся я знатно! Так навернулся, что только гром пошел! Преувеличиваю, да – просто шлепнулся, как кусок говядины, и всех делов. Потом минут пять отходил, повизгивая и попискивая. Проклятое тело чуть что, включает режим «уа-уа», то бишь младенческий плач. И что характерно – ни хрена ничего не могу с этим поделать! Ну вот только брякнулся, и сразу: «ЫЫЫЫ!». Клянусь – само по себе происходит! И кто там говорит, что человек может управлять телом, наплевав на его трудности? Трудности моего тела заставляют меня завывать, как сирена.
Ладно. Полежал, и хватит. Вперед, на завоевание мира! Какого мира? Да какая разница – какого. Какого-нибудь. Лежит такой спелый, зрелый мир, и мечтает, чтобы я его завоевал. Ну а как же еще? По-другому и быть не может. Вот только преодолеть бы несокрушимую преграду в виде старой дощатой двери…какая сволочь ее так плотно прикрыла?! Хотя…хорошо, что прикрыли. Все время забываю, что я теперь не стокилограммовый мужик под сто девяносто ростом, а всего лишь мелкая пищащая «ящерка», с розовыми ножками и ручками. У меня даже зубов нет, чтобы покусать врага. Если только засосать до смерти – но и на это сил не хватит.
Может и правда – мне не надо наружу? Появятся мои…не знаю кто они, и покормят? Погадить я могу и здесь. Неприятно, конечно, откладывать какашку рядом с лежанкой, но что поделаешь? Буду как ребенок Мадагаскара – где шел, там и присел. Зато от души! Ближе к природе!
Да, все-таки не стоит открывать дверь – вдруг там плотоядные чудовища, которые только и мечтают о пряной плоти старого лабуха?
И тут мне в голову ка-ак…жахнет! Черт подери, а кто сказал, что эта парочка хорошие люди?! Может они людоеды! Может откармливают меня для того, чтобы сожрать! И так мне от этой мысли стало хреново-тоскливо, что чуть не завыл в голос. Там Олька плачет над моим трупом, дети переживают, внуки из телефонов вылезли ради того, чтобы утешить родителей, а я тут! Кучки откладываю в углу старой хижины! Ой-вэй… Так мне стало херово…слезы полились по лицу, а беззубый рот сложился в страдальческую гримасу.
Плакал я минут пять – безутешно, в голос, глотая слезы, а потом как-то сразу успокоился и пополз в угол, выбирая место для сортира. А по дороге думал другую думу: мне за шестьдесят. Жизнь фактически прожита. Осталось хорошо если лет двадцать, а может и того меньше, все-таки мне тяжко пришлось – нервы, травмы, болезни. Пятнадцать лет накидываю. Последние годы работать уже не смогу, будут валяться тюленем, рыбу ловить, которую я ни хрена не ем. Терпеть не могу речную рыбу! Кроме осетрины, разумеется. В общем, чего я так переживаю? Да, расставание с близкими – это горько, это печально. Но…впереди у меня целая жизнь! Начать все с ноля, да еще и с грузом знаний взрослого мужчины! Разве это не классно?! Только бы еще с голоду не сдохнуть, да в пеленки не надристать…
Мда…никогда не думал, что так сложно делать ЭТО, если ты не можешь стоять на ногах. Кое-как, улегшись на бок, в антисанитарных условиях…кошмар! И никакого тебе пипифакса. Мда. Нашел какую-то деревяшку, и…даже вспоминать об этом противно. И пополз назад.
Восхождение на лежанку…читал я про Эверест, как трудно туда забирались люди. Не скажу, что мое восхождение на лежанку было равно их подвигу, но что-то героическое все-таки в том было. И заняло восхождение не менее получаса – со слезами, всхлипами, стонами и матом, который я исторгал из своего беззубого ротика буквально фонтаном. «Фоф фофу фаф! Фафа фафы! Фа фаф!» Нет, все-таки отвратительно, когда вместо полноценных ругательств вылетают только эти «фафы». Зубы! Хочу зубы! АААА! Дайте мне зубы! Стоматологи херовы…
Только накрылся пеленкой (если можно так назвать эту тряпочку), так сразу и уснул, хотя ужасно хотел есть. Еды-то взять негде, так чего дергаться? А пока совершал свой анабасис в сортир – так вымотался, что на поиск еды сил уже не хватило.
Проснулся от того, что в глаз воткнулся яркий солнечный луч, проникший через дверную щель, и тут же напомнивший о тех двух делах, которые являются смыслом жизни любого младенца: жрать и срать. Решив начать с последнего, резво пополз до края лежанки, довольно-таки ловко с нее сполз за грязный пол, покрытый какой-то мерзкой дрянью, о происхождении которой я и думать не желаю, и за какие-то пару минут добрался до места, выбранного мной под сортир. Я гений! Я чемпион! Шоу маст гоу он!
«Загоуонил», отполз от загаженного угла, и стал соображать – что делать дальше. Благодетелей не наблюдается, еды тоже, а на улице солнечный день. Есть хочется – до поросячьего визга. Или младенческого. Да…наслушался я в свое время этих визгов и плачей. И пеленки стирал, Олька уставала, просто падала с ног. Близнецы, сразу обоих не потаскаешь, особенно когда зубы стали резаться. Вот тогда они дали нам жару! Аж вспомнить жутко… Кстати, никаких памперсов ведь не было. Потому, когда сейчас мамашки плачут о своей трудной жизни, о том, как они страдают, ухаживая за своими спиногрызами, меня только смех разбирает, и хочется спросить: «А вы стирали сраные пеленки хозяйственным мылом? Кучу, груду пеленок! Отстирывали эти желтенькие пятна? Вывешивали пеленки их на веревках? То-то же!» Да, памперсы можно сказать сделали революцию…
Но мне сейчас не до этого. Надо вырваться на волю! Уж не знаю, что меня там ждет, но всяко лучше, чем загибаться от голода здесь, в этом вонючем склепе!
Кстати – мухи налетели, мрази проклятые. Ууу…ненавижу тварей. Говорят, что и они нужны природе, но как по мне – я бы их всех под корень извел. Ну до чего мерзкая тварь! И кусачая! Ай! Погоди, тварь, научусь руками работать, я тебя поймаю, крылья оторву и бегать заставлю!
Ползу к двери, царапая коленки – да, я уже на карачках ползаю, и шустренько так. Олимпийский чемпион, а не мелкий засранец. Кстати, после вчерашнего, и после ночной вылазки – большой прогресс. Может то моя душа начинает приживаться в теле? Не сразу она в него вживается?
Смотрю в дырку от выпавшего сучка, рассматриваю окрестности. Ну что сказать…лужок. И…каовки, каовки…вру. Никаких каовок. Но и тираннозавров не наблюдается. А вон там чего? О! Коза! И такая…славная коза, с толстым выменем до земли! Только вот как к ней подобраться? Вот нафига ей мелкое розовое чудовище, которое норовит вцепиться в сиську?
Но прежде чем понять, зачем ей это чудовище – надо выбраться из узилища. И как это сделать? Смотрю вверх. Замка не наблюдается. Дверь или подперта снаружи каким-нибудь колом, или…вообще не запирается. Ничем. А значит шанс открыть есть.
Пихаю дверь рукой…и падаю, больно ударяясь физиономией о пол. Опорная рука подломилась. Не вставая, перекатываюсь на спину, и упираюсь ногами в дверную доску. Толкаю…и проезжаю на спину несколько сантиметров. Вес-то у меня, как у кота! Подтягиваюсь ближе, поднимаю ноги и с силой бью в дверь! Мне кажется, от такого удара она должна вылететь, как пробка! Ага…щас прям. Может, и правда подперли колом? В отчаянии бью еще раз, еще, еще…ступни уже болят, отбитые ударами о твердое дерево, я начинаю всхлипывать (черт меня подери!), уже ни на что не надеюсь…и…бах! Дверь со скрипом отворяется, впустив в хижину свежий, напоенный запахом трав и цветов воздух. Ура! Я победил! О Суворов! Нет для меня крепостей, которые я не могу взять!
Ползти по траве не так приятно, как я думал. Все-таки по полу, пусть даже он грязный, ползать гораздо безопаснее. Коленки колет (наверное, до крови расцарапал!), в живот, когда споткнулся и упал, что-то колючее впИлось – жуть и мраки, как говорил один мой знакомый. А в голове бьется мысль: «Сейчас эта тварь меня заметит и убежит!»
Тварь – это коза, которая зырит на меня глазом с прямоугольным зрачком, и продолжает усиленно щипать траву. Вообще-то вредное животное. Читал, что на Кипре некогда были кедровые леса. Так вот люди их спилили, а остатки растительности добили козы, которых тут развели видимо-невидимо. Козы настолько настырные твари, что могут даже забираться на крышу дома. Ходят, как по земле. Да что на крышу – они на деревья забираются и объедают их сверху донизу! Какая тут к черту флора сохранится? А с ней и фауна, ибо этой фауне негде прятаться – леса-то нет. Теперь Кипр – выжженная солнцем скала, на которой ничего не растет. Голубое теплое море, и посреди него черная скала по имени «Кипр». Был я там, видел. Ничего хорошего не увидел. То ли дело Керкира, она же Корфу. Вот там всегда и все цветет и пахнет. К черту этот поганый Кипр.
Вот демоница, косится на меня, но не убегает. А вымя какое! Черт подери, оно ведь ей ходить мешает! Я не колхозник, ни черта про сельское хозяйство не знаю, но где-то слышал, что если долго не доить коров, коз, у них молоко перегорает, пропадает. Могут и заболеть. Не знаю – правда, или нет, но…вот откуда-то в памяти у меня это задержалось.
Ползу. Как Маресьев, мать-перемать. Опера «Маресьев», герой ползет, поет страдальческим голосом: «Гангрена, гангрена, мне отрежут ноги!» И за кадром хор, высокими голосами: «Гангрена, гангрена, ему отрежут ноги!». Раньше думал – брехня. Щас прям! Есть такая опера, и вот так в ней исполняли.
Нет, петь я не буду, чтобы не спугнуть это чудовище, больше похожее на какое-то мифическое существо, на дракона. Читал, что молоко у нее настолько жирное, сытное, что может сравниться только с человеческим молоком. Охотно верю. Ибо только недавно его похоже что и пил. Теперь понимаю, откуда псино-козлячий дух от молока.
Стой! Не убегай! Пожалуйста! Ну что тебе стоит?! Я маленький, убогонький, зла тебе не сделаю…ну?!
Стоит, ест. Подползаю, и осторожно, медленно, как червяк втягиваюсь под брюхо козы. Снова косится, стоит. Осторожно протягиваю руку, беру сосок вымени, и…направляю его себе в рот. Охх…горячее молоко потекло в меня, как бензин в канистру. Глотаю, глотаю…господи, я такого чистого, искреннего наслаждения едой не испытывал уже…не знаю, сколько лет! Самые изысканные блюда мира меркнут перед этой струйкой горячего, жирного молока!
Когда оторвался от вымени козы, оно заметно похудело – и я набрался наглости, и активировал вторую «колонку». И куда только в меня столько влезло?! В принципе, что там у коз за объем вымени? Сколько там молока? Литр? Может чуть больше?
Переел лишнего, похоже. Жадность, мать его…но очень уж кушать хотел.
Кстати, люблю слово «кушать», Оно такое русское, такое теплое и домашнее… Эх, дом, милый дом…за все надо платить. За новую жизнь – тоже. Интересно, решился бы я, если бы мне предложили вот так, переместиться в тело младенца? Чтобы без родни, без друзей, чтобы один? Наверное, нет. Пусть осталось мне немного, но это моя жизнь, я к ней привык. И родных расстраивать не хочется. Как представлю, что Олька там плачет над моим трупом – так все в душе переворачивается. Жжет, как огнем!
Ползу под куст. Даже на четвереньки вставать лень, и сил нет. Как червяк – раз, раз…так на животе лежа и замер в тени развесистых ветвей. Хорошо хоть хватило воли в тень улечься – солнце печет, как на Кипре, или в Крыму, того и гляди облезешь. Мухи, суки, достали…смыть бы с себя говнецо…воняю, как сортир на трассе! Но сил нет. Спать…спать…
Сколько проспал – не знаю. Отполз чуть в сторонку, справил нужду, и…снова пополз к козе. Кстати, их тут оказалось уже две – под присмотром здоровенного сердитого козла. Вот сейчас наподдаст мне рогами, и полечу я, солнцем палимый, как обосранный голубь.
Нет, не поддал. Посмотрел на меня, и давай жрать. Похоже, что животины верно оценивают мой социальный статус и не собираются меня поднимать на рога. Младенец, зачем меня обижать? Травоядные…не драконы какие-то.
Подполз ко второй козе, и реакция та же – подпустила, дала уцепиться за сосок. Понимает! Наверное, воспринимает как козленка – воняю, ползаю, молоко сосу, ну чем не козленок?
«Иванушка, не пей из козьего копытца, адвокатом станешь!» Ладно, это я так…шутка у нас такая была. Друг детства, Мишка, адвокат. Вечно мы с ним стебались над его профессией. Эх, Мишка, Мишка…ковид проклятый. Не вытащили. Не сумели. Одним из первых заболел, а тогда еще никаких вакцин не было. За две недели сгорел. Жена его, Зинка, убивалась…они ведь как мы с Олькой, через такое в 90-х прошли…не приведи господь. И выжили. Эх, ну что все такое упадническое в голову лезет?
Напился молока, и снова под куст. А чего мне? Я как кот теперь – пожрал, и на бок, спать. Верный способ быть гладким и довольным жизнью.
С погодой мне повезло. Тепло – никакой одежды не надо. Только вот эти мухи…гады чертовы! Как бы помыться? Там что-то такое шумит, грохочет…
