скачать книгу бесплатно
Я не знал, что делать с букетом. Положил на стол, где в вазе уже стояли два букета, но с розами, а не гладиолусами.
– Ты как? – спросил я.
– Как видишь. Ещё неделю здесь пробуду. Или две.
– Ну, одна-две – это можно потерпеть, – я осмотрелся. – Палаты царские, однако.
Палата, и в самом деле, была роскошной. Цветной «Рубин» на стойке, радиола «Эстония», стол обеденный (с букетами), стол письменный с тремя телефонами, два кресла, диван. И дверь, ведущая в спальню, или как она в больнице значится. А другая – в ванную.
– Да я бы и в обыкновенную легла, но неудобно. Ко мне то следователи ходят, то отец, то ещё… Вот ты пришел. Беспокоить других ни к чему.
– А меня только раз к следователю вызвали, час под дверью продержали, двадцать минут поспрашивали, и всё.
– И всё, – подтвердила Ольга. – Дело закроют. Несчастный случай. Сами виноваты – полезли в прицеп.
– Так уж и сами.
– Ну, ты ведь не полез. А мы полезли. В общем, нечего шум поднимать, так отец сказал. Битва за урожай, она таки битва. Бывают и потери.
Я промолчал. Ну да, потери. Васина и потеряли. Но – политика, все-народный энтузиазм, даешь Черноземский урожай!
– Землицин уволился по собственному, будет преподавать в медучилище.
– А тракторист?
– Условно дадут. И в скотники переведут. До зимы. Ну, и выговоры всем. За несоблюдение трудовой дисциплины.
Опять помолчали.
Зашла санитарка с вазой. В смысле – с цветочной вазой.
– Я цветы поставлю? – спросила она у Ольги.
– Да, пожалуйста.
Гладиолусы смотрелись поавантажнее роз. Свежие. Прямо с грядки.
Когда санитарка вышла, я спросил, как нога, что за конструкция.
– Нет, не Илизарова. Кирсанова, нашего местного профессора.
– А в чём разница?
– Быстрее срастается кость. Ну, так профессор говорит.
– Это хорошо, что быстрее.
Мы опять минуту помолчали, потом я спохватился:
– Что это я всё о тебе, да о тебе. У меня новости получше будут.
– Давай получше.
– Во-первых, оперу утвердили в репертуаре Большого. Во-вторых, подписали договор. В-третьих, заплатили аванс. Я на твое имя сберкнижку завёл, нужно было для договора и аванса, – я открыл портфель и достал папочку. – Тут твоя копия, ну, и сберкнижка тоже.
– Это хорошо, – сказала Ольга.
– Денег не сказать, чтобы много, но после премьеры заплатят остальное. А главное – авторские отчисления. Будешь получать проценты от сборов. А сборы будут значительными.
– Ты себя не обидел?
– Не обидел. Я тоже буду получать проценты от сборов. Но это не всё. Наш оперный подпишет договор на тех же условиях. А за ним и другие оперные театры.
– Другие?
– В Союзе сорок оперных театров, даже больше. И, думаю, все они поставят нашу оперу. Так что выйдешь из больницы – и сразу записывайся на шоферские курсы.
– Ага, сейчас.
– Почему нет? К весне спокойно купишь «Волгу».
– Мне нельзя «Волгу». Личная нескромность. Дочь первого секретаря должна ездить на трамвае, как все.
– Ну, трамвай купишь. Денег хватит. Так что давай, записывайся на курсы.
– Мне сначала выписаться нужно, из больницы.
– Ну, тогда и запишешься.
Видно было, что Ольга рада, но едва-едва.
– Теперь главное, тебе нужно срочно вступать в Союз Писателей.
– Вот так таки и срочно?
– Да. Предлагали даже заочно принять, в виде исключения, но я подумал, что ты не захочешь заочно.
– Рекомендации нужно…
– Рекомендации уже есть. От Ахмадулиной, от Евтушенко и от Рождественского.
– Правда?
– Они в папке, вместе с договором.
– Они читали мои стихи? – видно было, что Ольга теперь рада по-настоящему.
– Ну, а как же. Они даже обзор твоего творчества представляют. Кратенький, не диссертация, но всё ж.
– Откуда они взяли мои стихи?
– Во-первых, опера. Во-вторых, есть такая библиотека, Ленинская. А в-третьих, но самое главное, стихи хорошие, отчего ж и не прочитать?
– Хорошие?
– Я это тебе ещё когда сказал. А сейчас и поэты-лауреаты подтверждают. Так что не сомневайся. Хорошие.
О том, что есть и в-четвертых, что поэтов попросила дать рекомендацию Галина Леонидовна, я умолчал. Галине Леонидовне (и в этот раз она тоже просила называть её просто Галей, все мы братья и сестры в искусстве) опера и в самом деле понравилась, и не только потому, что в Политруке она видела отца, а просто – музыка хорошая, и слова тоже. Это она сказала – «музыка хорошая, и слова тоже».
Ольга вдруг нахмурилась:
– Опять будут говорить – папина дочка.
– Кто будет?
– Да все.
– Ну и что? Папина, да. А ты хочешь – ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца?
– Ты не понимаешь!
– Ага, конечно. Сами мы не местные… В общем, плюнь и разотри. Стихи ты сочинила? Ты. Так что это папенька твой может гордиться, что у него дочка – поэт. И ещё – я о земном. Машину купишь, не как дочка, а как член Союза Писателей, у них своя очередь. Коротенькая. И не на папины деньги, а на свои, заработанные. Не нравится «Волга» – возьмешь «Жигули», они и в управлении легче, и хлопот с ними, считай, никаких.
– Вам, мальчикам, лишь бы автомобильчики, – перебила меня Ольга, – а я вот посмотрю, как ты станешь на занятия на «ЗИМе» ездить.
– По правилам дорожного движения.
– И тебе не будет неловко? Все на трамвае, а ты…
– Не будет.
– Посмотрим. Ладно, а ты сам вступил в Союз Писателей?
– Зачем мне, я не писатель.
– Ну, композиторов.
– Я уже три года в Союзе Композиторов.
– Правда? С пятнадцати лет, получается, ты композитор?
– Ну да. Я в пионерах кантаты писал, оратории, даже симфонию накатал. Думаешь, я оперу с коленки сочинил? У меня, брат Ольга, опыт.
Так и было. Сочинял. А потом как отрезало. И только сейчас ожило. Даже не знаю, почему. Говорить об этом я не стал, мои тараканы – это мои тараканы.
Тут пришла постовая сестра:
– Ольга Ивановна, сейчас профессорский обход.
Я и откланялся.
С таксистом я расстался у железнодорожного вокзала. Хватит, накатался. Буду как все. Электричкой, трамваем, ножками.
По дороге со станции меня остановил милиционер. Незнакомый. Не сказать, что я вообще близко знаком с милиционерами Сосновки, отнюдь нет, но в лицо-то знаю. И они меня. А этого не знал.
– Сержант Павлов, – представился он. – Ваши документы.
Обыкновенно я хожу безо всяких документов. Но как раз сейчас они были с собой – я ж из Москвы вернулся.
Сержант внимательно пролистал паспорт.
– Живёте…
– Солнечная, тридцать один, – сказал я.
Он сверился со страничкой прописки.
– Уезжали?
– Да, неделю был в Москве.
– Это хорошо, – он козырнул, возвращая паспорт.
Однако.
По пути я зашел в магазинчик. Хлеба купить. Нужно бы и всякого другого, но руки заняты: портфель, чемодан. Хлеб, половинку круглого, я положил в авоську, буду нести вместе с портфелем. Можно было бы и в портфель, но хлеб духовитый, горячий. Что пропахнет портфель, не страшно, а вот измажет – нехорошо. Дедушка не любил неопрятности, и эта нелюбовь отчасти передалась мне.
На выходе из магазина встретился почтальон.
– Вам письмо заказное, – сказал он. – Вас не было, я его в ящик бросил, вместе с прессой.
– Ладно.
– Видели уже, сколько милиции в Сосновке? – спросил он по праву почтальона. Почтальон, он если не всеобщий любимец, то всеобщий знакомец.
– Видел одного милиционера, – ответил я.
– Их много. Из Черноземска.
– Что-то случилось? – задал я ожидаемый вопрос.
– Так ведь пока вас не было, в Щукино ещё двое пропали. Дети, восьми лет.
Щукино – посёлок в шести километрах по железной дороге.
– Вот Андрей Николаевич – по праву почтальона он звал первого секретаря обкома запросто, по-родственному, – и распорядился. Кровь из носу, а отыскать мразь, и быстро.
Я не ответил. Что отвечать-то?
