скачать книгу бесплатно
Наконец добрались до места.
Деревня с названием Фампу Ренарду была знакома. Тут недалеко и его дом. Вернее, поместье его рода. А рядом посёлок, где жила Аннет. Интересно, всё ещё ждёт? Или, как все женщины, просто пообещала?
Додумать не получилось, по сторонам дороги потянулись изгороди первых домов. Высокого гостя встречали местный причётник и староста. Святой отец благословил их и направился к церкви, а братия рассыпалась по дворам. Извещать тех, кто не знал о приезде Несущего.
К церкви потянулись люди, их встречал отец Абсолон.
– Проходите, дети мои, проходите… – говорил он каждому, смиренно сложив руки на груди.
Инквизитор с улыбкой благословил случайную женщину, по-отечески взъерошил вихры рыжего мальчишки, ласково огладил косу веснушчатой девочки. Подошёл староста.
– Все ли пришли? – участливо поинтересовался у него инквизитор.
– Вроде да, – подумав, ответствовал тот. – Я последний.
– Ну и ты заходи, – подтолкнул его к входу церковник. И многозначительно посмотрел на брата Гаэтана: – Начинайте.
Экзекутор подал знак, и два храмовника закрыли двустворчатые двери, подперев их прочными жердями. Остальные братья похватали из телег охапки можжевелового сушняка и начали обкладывать ими храм.
– Святое дерево, – пояснил Несущий Слово в ответ на недоумевающий взгляд Ренарда. – Очищает грешные души и смывает грехи. Поджигайте!
Пламя занялось и побежало по бревенчатым стенам. Внутри заголосили непонимающие люди.
– За что их? – прохрипел Армэль.
– Это не твоё дело, юноша. – В голосе Несущего звякнула сталь. Острая, холодная, смертельная, как стилет.
– И всё же? – поддержал неофита Ренард.
Этому рыцарю отец Абсолон счёл нужным ответить:
– Культ здесь корни пустил. Трёх сестёр. Поклоняются и невинных людей в жертву приносят. Великий грех.
– Но не все же! Дети в чём виноваты? – не унимался Армэль.
– Всё в руках Триединого, сын мой. – Святой отец сложил ладони в молитвенном жесте. – Господь сам разберётся, кто виновен, а кто нет. Непорочные души попадут сразу в рай. Или ты готов оспорить право Господа судить человеков?!
Глас Абсолона набрал силу, взгляд впился в неофита, как освящённый арбалетный болт. Ренард ухватил парня за шиворот и оттащил в сторону. У Несущего Слово хватит власти и силы проклясть даже матёрого Пса, не стоит его провоцировать. Но церковник уже забыл об Армэле и жадно вдыхал запах дыма, сдобренного горелой плотью.
Ренарду было всё равно. Он к такому уже давно привык, сейчас главное – чтобы новичок не начудил. Не хотелось бы потерять неофита в первом же рейде. Примета плохая.
– Всеблагой отец! – раздался вопль с другого конца деревни.
Ренард и Несущий Слово обернулись.
По центральной улице бежал, подобрав рясу, священник, выбивая деревянными сандалиями пыль.
– Ко… ковен! Всеблагой отец, я выявил ковен! – задыхаясь, проговорил он.
– Где? – хищно подобрался отец Абсолон.
– В Три… Трикадере, тут недалеко. Я покажу.
Глаз Ренарда дёрнулся. Трикадер. Родная деревня Аннет.
* * *
Лесная поляна. Дольмен – кольцо из массивных валунов. Гранитный менгир, отдалённо похожий на женскую фигуру. Вокруг танцуют девы. Другие, у алтаря, наполняют сосуды. Белым, тягуче-янтарным, и красным, как венозная кровь. Молоко, мёд и вино. В тарелках – краюхи пшеничного хлеба, варёная репа и мочёные яблоки прошлогоднего сбора.
Ещё одна дева – наверное, старшая, – украшает идола лентами и цветами…
В кустах схоронились храмовники, брат экзекутор и отец Абсолон. Псы стояли чуть поодаль, успокаивая коней. Местный священник что-то громко нашёптывал Несущему, явно набивая себе цену.
– Что они делают? – еле слышно прошептал Армэль.
– Культ Деа Матроны, – так же тихо ответил Ренард. – Приносят богине земли дары, взыскуя нового урожая.
– И что тут такого?
– Ересь, – равнодушно пожал плечами Ренард.
– В чём ересь? Они же не людей в жертву приносят…
– Цыц, оба, – шикнул на них Блез, – договоритесь у меня!
Ренард и Армэль замолкли, но ненадолго.
– Извести еретичек! – лязгнул святой отец. – Во имя Господа нашего и его сыновей!
Храмовники, как один, выскочили из зарослей и рванули к алтарю плотным строем.
– Вперёд! – проорал Бородатый и дал шенкелей Тифону.
Ренард захлопнул забрало и пустил коня следом, вытаскивая на скаку меч.
Эмоций он не испытывал. Еретик – не человек. Еретик – хуже нечисти. Потому что у той нет выбора, а у человека есть. И, поклоняясь идолам, он этот выбор сделал!
Девушки заголосили, заметались среди камней, некоторые сразу бросились наутёк. Упала под секирой Блеза одна, споткнулась, получив освящённый болт в спину, вторая… Мелькавшие топоры храмовников уже не блестели.
Ренард заметил, как та, что украшала статую, кинулась к лесу. Он направил Чада за ней. Дева бежала легко и быстро, но с конём ей не тягаться. Каждый перестук копыт приближал её судьбу. Немного осталось.
Не уйдёшь, тварь!
Дева услышала, что её настигают, замедлила шаг и остановилась. Кто бы она ни была, но смерть свою решила встретить достойно. Лицом к лицу.
Она обернулась. Ренард осадил Чада, поднял его на дыбы и занёс меч. Его взгляд встретился со взглядом беглянки.
Зелёные глаза, полные слёз, россыпь веснушек, вишнёвые губы.
Любимое лицо.
Единственный светлый образ в памяти.
Ренард заскрежетал зубами, закрыл глаза и, разрывая жилы, попытался остановить руку. Но легче удержать падающую гору.
Пылающий небесным огнём меч нельзя остановить.
* * *
В небо ударил тугой алый фонтан, сияние клинка померкло, залитое кровью. Девичья голова отлетела и укатилась в траву, запутавшись в ней пшеничными косами. Стройное тело потеряло грацию лани и бесформенным кулем рухнуло под копыта коня.
Ренард застыл в седле, до боли смежив веки, и боялся их случайно открыть. Он знал, что увидит, но желал сберечь образ Аннет. Тот самый, единственный. Светлый. Рыцарь ударил Чада коленом, конь послушно развернулся и тихо пошёл.
Куда?
Сейчас разницы нет – внутри словно что-то оборвалось. Что-то незримо привязывающее его к жизни.
Ренард чувствовал, как наливается гранитной тяжестью сердце, как сжимается горло, не давая вдохнуть, как немеют пальцы на эфесе меча… Меча, которым он убил свою любовь.
Он!
Убил!
Свою любовь!
На самом деле он убил больше – последнее светлое, чистое, доброе, что оставалось ещё в его огрубевшей душе.
Ренард хотел отбросить меч, но передумал – меч всего лишь оружие, его направляет рука. Хотел отрубить себе руку, но не стал – вторая-то останется. Хотел броситься на клинок грудью и уже освободил одну ногу из стремени, но тоже остановился.
На него вдруг снизошло озарение.
Он – Пёс Господень, его карающая длань. Но всего лишь десница. Оружие, пусть и божественное. И направляет это оружие не только Господь. Власть есть и у глашатаев его воли. И сейчас эти глашатаи ошиблись. И поплатятся за это.
Сердце вновь забилось сильнее, с груди будто слетели оковы, на смену неизбывной тоске пришёл гнев. Ренард пронзительно гикнул и пустил коня вскачь.
Он нашёл виноватого.
Кровь можно смыть только кровью, и сейчас Ренард её прольёт.
Глава 1
В третий день третьей декады месяца прериаля, в три пополуночи, усадьбу Креньян огласил крик младенца. Его первый крик. Долгожданный. Обессиленная роженица откинулась на подушки, усыпанные листьями чабреца, утёрла со лба крупные бусины пота и с облегчением вздохнула.
– Кто? – еле слышно прошептала она.
– Мальчик. Крепкий, как Водан, и громкий, как Доннар. – Довольная повитуха похлопала мокрого ещё ребёночка по попке и положила на застеленную полотном скамью рядом с кроватью. – Настоящий вельт.
Губы роженицы тронула улыбка, измученное лицо просветлело: «Тьери как обрадуется… Сын у него… Ренард».
– Спасибо тебе, добрая Клодина, – поблагодарила она повитуху.
– Пустое, ваша милость, да и не закончила я ещё, – отмахнулась та и вернулась к своим обязанностям.
Она достала пучок сушёного можжевельника, подожгла от свечи и окурила сначала младенца, потом мать. Когда Клодина отложила обгоревшие ветки в сторону, пуповина уже перестала пульсировать. Повитуха взяла нож, отмерила на три пальца и перерезала побелевшую жилу на заранее приготовленном боевом топоре, после чего туго перевязала льняной нитью.
– Чтобы воином вырос. Чтобы здоровье было богатырским, жизнь достойной, а душа чистой. Во имя древних богов, – тихой скороговоркой проговорила она, испуганно оглянулась и добавила, перекрестившись: – Да простит меня Триединый.
– Да простит меня Триединый, – повторила роженица шёпотом и тоже перекрестилась слабой рукой.
Госпожа де Креньян, обычно очень строгая в аспектах истинной веры, сейчас даже не нахмурилась при упоминании ложных богов. Сегодня можно. Долгожданные роды закончились благополучно.
Повитуха обмыла младенца тёплой водой, обтёрла его женской сорочкой, после чего завернула в отцовскую рубашку и передала матери.
– Вы тут понянькайтесь пока, а я скоро вернусь.
С этими словами Клодина завернула послед в чистую тряпицу и вышла из спальни.
* * *
Роды повитуха принимала сама и к госпоже никого не впустила. Немногочисленные слуги дожидались на кухне, семейство же собралось в главной зале. Мальчонка лет восьми съёжился в массивном кресле у камина и догрызал ногти на левой руке. Две очаровательные девочки-близняшки, года на четыре помладше, притихли, обнявшись, в углу. Хозяин поместья с озабоченным видом измерял пол широкими шагами.
Едва появилась Клодина, Тьери де Креньян кинулся к ней.
– Что с Орабель? Как ребёнок? Кто? – прерывающимся от волнения голосом выпалил он.
– Сыночек у вас, ваша милость. С ними всё хорошо, – поспешила успокоить его повитуха, – и мать, и ребёночек живы-здоровы. Госпожа очень слаба, но со временем оправится, а вот молока, боюсь, у неё недостанет. Вам бы не помешало кормилицу подыскать.
– Хорошо, я подумаю, – кивнул де Креньян и шагнул к двери спальни.
– Постойте, ваша милость, – остановила его повитуха. – Есть ещё одно неотложное дело.
– Что ещё?
– Вот это до зари закопайте под дубом, – она понизила голос и передала де Креньяну свёрток, местами промокший кровью. – Мальчик родился под знаком трёх троек – трижды священное число – не стоит пренебрегать благосклонностью…
Клодина не договорила, вместо этого многозначительно закатила глаза к потолку.
– Но Орабель меня ждёт…
– Госпожа поймёт. И не волнуйтесь, ваша милость, я за ней присмотрю, – заверила его повитуха и позвала старую кухарку. – Симонет! Идём, поможешь мне!
Та появилась тут же, словно за углом дожидалась. Да, собственно, и дожидалась. Был у неё такой грешок, любила подслушивать.
– Господи Триединый, счастье-то какое, да хранит госпожу Дэа Матрона! – со слезами радости на глазах причитала Симонет.
Стряпуха то крестилась пухлой рукой, то хлопала себя по толстым бёдрам – от полноты чувств воздавая хвалу сразу всем богам, каких только знала. Клодина затолкала её в спальню и плотно затворила за собой дверь. А де Креньян вышел в ночь, прихватил из конюшни лопату, а потом, таясь и оглядываясь, направился к ближайшему лесу.
Триединый не одобрит такого поступка, и будет лучше, если не узнает ни он, ни его провозвестники.
