скачать книгу бесплатно
Проделки Эльки
Владимир Шашорин
Виктор Дароff
Конец эпохи #1
Вам нравятся Приключения бригадира Жерара и принца Флоризеля? Мистические истории об убийцах, демонах и чудовищах? Опасности, загадки, авантюры XVIII века? Тогда Вам точно будут очень интересны «Проделки Эльки»! Убегая от живого воплощения Смерти, эта смелая девушка промчалась по всей Европе! Почти что поймала Джека-попрыгунчика! Встретила барона Мюнхгаузена! И даже раскрыла заговор против Священной Римской империи!
Владимир Шашорин, Виктор Дароff
Проделки Эльки
То была великая эпоха! Вот как о ней писал Лион Фейхтвангер в своём романе «Гойя»…
В ту пору: последнее пятилетие VXII века, народ во Французской республике выпустил власть из рук, и её захватили дельцы. «Нет более опасного существа, чем торгаш, увидевший наживу», – провозгласил незадолго до того энциклопедист барон Гольбах. Схоже думали и вожди революции. Теперь же Гракх Бабеф и его приверженцы были казнены за то, что хотели основать «Коммуну равных» и установить равенство доходов; новые же властители Франции выбросили лозунг: «Обогащайтесь!»
А в другой стране, которая попыталась революционным путем воплотить в жизнь идеи просвещения, – в Соединенных Штатах Америки – государственные деятели стали заигрывать с отжившими идеями. Там отвернулись от Франции, без помощи которой никогда бы не была завоевана независимость, оскорбили французского посла, начали «холодную войну» против республики, которую он представлял. Там опубликовали два закона – об иностранцах и о мятеже, которые противоречили духу конституции, там извратили принципы Декларации независимости. Когда Джордж Вашингтон – первый президент – ушел со своего поста, одна филадельфийская газета выразила по этому поводу свою радость: «Человек, который несет ответственность за бедствия, постигшие нашу страну, с сегодняшнего дня низведен на ту же ступень, на которой стоят его сограждане, отныне он уже не властен умножать страдания наших Соединенных Штатов. У всякого, кому дороги свобода и счастье народа, радостнее забьется сердце в груди при мысли, что те, кто потворствует несправедливости и узаконивает коррупцию, не могут больше прикрываться именем Вашингтона».
Человечество устало от страстных усилий создать в предельно короткий срок новый порядок. Ценой величайшего напряжения народы пытались подчинить общественную и частную жизнь велениям разума. Теперь нервы сдали, от ослепительно яркого света разума люди бежали назад – в сумерки чувств. Во всем мире снова превозносились старые, реакционные идеи. От холода мысли все стремились к теплу веры, благочестия, чувствительности. От бурь, которые принесла свобода, спешили укрыться в тихой гавани признанных авторитетов и послушания. Романтики мечтали о возрождении средневековья, поэты проклинали ясный, солнечный день, восторгались волшебным светом луны, воспевали мир и успокоение в лоне католической церкви. «Из драки с просветителями мы вышли целехоньки!» – радовался один кардинал.
Но он ошибался!
Идеи, ясные и четкие, владели уже умами, и вырвать их с корнем было невозможно. Привилегии, дотоле незыблемые, были поколеблены; абсолютизм, божественное происхождение власти, классовые и кастовые различия, преимущественные права церкви и дворянства – все было подвергнуто сомнению. Франция и Америка показали великий пример, и, несмотря на вновь усилившееся сопротивление церкви и дворянства, прокладывала себе дорогу мысль, что жизнь общества должна строиться на основе новейших достижений науки, а «не согласно тем законам, что изложены в древних книгах, почитаемых священными».
В это последнее пятилетие века во Франции было около 25 миллионов населения, в Англии и Испании – по 11 миллионов; в Париже было 900 тысяч, в Лондоне – 800 тысяч жителей, в Соединенных Штатах Америки числилось примерно 3 миллиона белых и 700 тысяч чернокожих рабов. Самым большим городом в Америке была Филадельфия с 42-тысячным населением, Нью-Йорк насчитывал 30 тысяч. Бостон, Чарльстон, Балтимор – по 10 тысяч жителей. В это пятилетие английский политикоэконом Мальтус опубликовал свой труд «О законе народонаселения», в котором устанавливал, что человечество размножается быстрее, чем увеличивается производство средств существования, и предлагал ограничить прирост населения.
За это пятилетие люди освоили новый большой кусок своей планеты. Соединенные Штаты Америки старались привлечь переселенцев и для этой цели учредили конторы и общества, которые продавали на льготных условиях земельные участки – по доллару за акр – и предоставляли долгосрочный кредит.
В это же пятилетие Александр фон Гумбольдт предпринял с научными целями большое путешествие по Центральной и Южной Америке, в результате которого появился его «Космос» и мир стал доступнее для понимания и освоения.
В это пятилетие по всей планете, и прежде всего в Европе, произошло много крупных политических переворотов. Старые монархии рушились, и на их месте возникали новые государственные формации, большей частью республики. Многие духовные владения подверглись секуляризации. Папу на положении пленника перевезли во Францию, венецианский дож в последний раз обручился с морем. Французская республика выиграла много сражений на суше, Англия – много сражений на море; она же, кроме того, завершила свое завоевание Индии. К концу столетия ей удалось заключить союз почти со всей Европой с целью помешать дальнейшему победному шествию Французской республики и распространению передовых идей.
В общей сложности за весь предшествующий век в мире было меньше войн и насилия, чем в это последнее пятилетие, и в это же пятилетие немецкий философ Иммануил Кант написал свою работу «О вечном мире».
В частной жизни военные вожди расколовшегося мира не обращали внимания на пересуды черни и газет. В это пятилетие Наполеон Бонапарт женился на Жосефине Богарне, а адмирал Гораций Нельсон узнал и полюбил Эмму Гамильтон.
В это пятилетие люди сбросили прежний тяжелый и торжественный наряд, и грань между платьем привилегированного и низшего сословий стерлась. Во Франции под влиянием художника Жака-Луи Давида вошла в моду простая, подражающая хитонам древних одежда – la merveilleuse; мужчины начали носить длинные штаны – панталоны, и костюм этот быстро распространился во всей Европе.
В это пятилетие Алессандро Вольта сконструировал первый прибор, дающий постоянный электрический ток, Пристли открыл угольную кислоту, Стэнгоп изобрел металлический печатный станок. Однако подавляющее большинство всюду упорно держалось унаследованных от отцов представлений и методов работы.
Тех, кто открыл и стал подчинять себе неизвестные дотоле явления природы, считали посланцами дьявола; и люди всё так же ковыряли землю, как ковыряли её тысячу лет тому назад.
В это пятилетие врач Эдвард Дженнер опубликовал исследование, в котором рекомендовал прививать против оспы вакцину коровьей оспы, и был всеми осмеян. Зато не осмеивали тех, кто, купаясь в священных источниках и омываясь святой водой, распространял заразу, и тех, кто, чтобы получить исцеление от недугов, приносил в дар разным святым восковые изображения рук, ног, сердец; мало того, инквизиция преследовала всякого, кто смел усомниться в целительной силе подобных средств.
В это пятилетие весь мир признал Шекспира величайшим писателем за последнюю тысячу лет. Он был переведен многими на многие языки; Август Вильгельм Шлегель создал перевод, который преобразовал и обогатил немецкий язык наступающего века.
В это пятилетие Гёте написал свою поэму «Герман и Доротея», Шиллер – трагедию «Валленштейн» Альфьери написал свои классические трагедии «Саул», «Антигона» и «Второй Брут». И в это же пятилетие умер великий создатель красочных остроумных пьес-сказок – Карло Гоцци, оставивший после себя три тома «Бесполезных мемуаров». Джен Остин написала свои нравоучительные сентиментальные романы «Pride and Prejudice» и «Sense and Sensibility» – «Гордость и предубеждение» и «Здравый смысл и чувствительность». Кольридж опубликовал свои первые стихи, и то же сделал шведский писатель Тегнер. В России Михаил Матвеевич Херасков написал трагедию «Освобожденная Москва», а Василий Васильевич Капнист в стихотворной комедии «Ябеда» зло осмеял продажность правосудия.
Миллионы людей, до того ни разу не державшие в руках книги, начали читать и получать от чтения удовольствие. Но церковь запрещала большинство произведений, которые хвалили знатоки. В Испании тех, кто преступал этот запрет, выставляли к позорному столбу, били кнутом и бросали в темницу, а в монархии Габсбургов увольняли крупных чиновников, если было доказано, что они читают запрещенные сочинения.
В это пятилетие в Париже при громадном стечении народа был перенесен в Пантеон прах вождя вольнодумцев – опальный прах опального Вольтера; и в то же пятилетие в том же Париже гадалка мадам Мари-Анна Ленорман открыла салон, привлекавший множество посетителей. И в паноптикуме мадам Тюссо мирно стояли рядом восковая фигура святого Дионисия, который держал под мышкой свою собственную голову, и фигура еретика Вольтера.
В это пятилетие в египетском городе Розетте, арабском Решиде, был найден покрытый письменами камень, который дал возможность Шампольону расшифровать иероглифы. Антуан Кондорсе положил основу коллективистско-материалистической философии истории. Пьер-Симон Лаплас научно объяснил происхождение планет. Но человек, который не признавал, что мир, как учит библия, создан в шесть дней – от 28 сентября до 3 октября 3988 года до рождества Христова, – такой человек не мог занимать государственную должность ни в Испанском королевстве, ни в Габсбургской монархии.
В это пятилетие Гёте писал в «Венецианских эпиграммах», что самых ненавистных ему вещей на свете «четыре: запах табака, клопы, чеснок и крест». А Томас Пэйн работал над учебником рационализма «Век разума». В это же время Шлейермахер написал свою книгу «Речи о религии к образованным людям, её презирающим», Новалис – свою «Теодицею», а французский поэт Шатобриан стал приверженцем романтизированного католицизма. Книга «История упадка и разрушения Римской империи», в которой Эдвард Гиббон с остроумием и холодной иронией изображал возникновение христианства как возврат к варварству, была провозглашена самым значительным историческим трудом; но не меньшим успехом пользовались «Апологии» – книга, в которой епископ Ричард Уотсон пытался в сдержанных и изящных выражениях возражать Гиббону и Пэйну.
В это пятилетие были сделаны существенные физические, химические и биологические открытия, были установлены и доказаны важные социологические принципы, но открывателей и провозвестников нового встречали в штыки, осмеивали, бросали в тюрьмы; были испытаны новые научные лечебные средства, но духовенство и знахари изгоняли из больных бесов и врачевали молитвами и ладанками.
Философствующие государственные деятели и алчные дельцы, молчаливые ученые и крикливые рыночные шарлатаны, властолюбивые священники и крепостные крестьяне, чувственные художники и тупые, кровожадные ландскнехты – жили вместе на ограниченном пространстве, толкались, теснили друг друга, и умные, и глупые, и те, чей мозг был развит едва ли больше, чем у первобытного человека, и те, чей мозг рождал мысли, которые станут доступны большинству разве что по истечении ещё одного ледникового периода; те, кто был отмечен музами и восприимчив ко всему прекрасному, и те, которых не трогало искусство, воплощенное в слове, в звуке или в камне; энергичные и деятельные, косные и ленивые дышали одним воздухом, соприкасались друг с другом, находились в постоянной, непосредственной близости. Они любили и ненавидели, вели войны, заключали договоры, нарушали их, вели новые войны, заключали новые договоры, мучили, сжигали, кромсали себе подобных, соединялись и рожали детей, только редко понимали друг друга. Немногие умные, одаренные стремились вперёд; огромная масса остальных тянула назад, ополчалась на них, сковывала, умерщвляла, всеми способами пыталась от них избавиться. И, несмотря ни на что, эти немногие одаренные шли вперёд, правда, неприметными шагами, прибегая ко всяческим уловкам, соглашаясь на всяческие жертвы, они тащили за собой и хоть чуточку тянули всю массу.
Ограниченные честолюбцы пытались сохранить отжившие установления. Но свежий воздух Французской революции веял над миром, и Наполеон, которым завершилась революция, готовился покончить с тем, что стало уже нежизнеспособным…
В общем, именно тогда и начались приключения циркачки!
Звали её Джеральдина. Или просто Эральда. Или просто Элька. Или просто Эль[1 - В семитской мифологии имя Бога-Творца.].
Но она не богиня, а человек!
Девушка… Среднего роста. Двадцати четырёх лет.
Обладательница выразительной внешности, которую глупые мужчины приписывают распутницам: огненно-рыжие волосы и молочно-белая кожа. Глаза Эльки – так кажется многим – живут на лице собственной жизнью, а цвет их меняется от тёмно-карего до угольно-чёрного. Веснушки, как неотъемлемая часть обаяния «солнечных», проступают только весной. Худоба, столь не популярная среди особ любых кровей, в ней сочеталась с силой, приобретённой за время путешествий: тело её закалилось благодаря долгим усердным тренировкам на трапеции и труду в цирке, а душа уже была крепка, из-за тяжелого детства, проведённого в четырёх стенах…
Рассказывает о себе Элька мало…
Она родилась… где-то…
Появилась… когда-то…
Её родителями были… кем-то…
Девушка не знает…
Младенцем Эльку подбросили к воротам приюта для сирот при католическом монастыре. Десять лет она провела под подолом сестёр, которые оказались совсем не святыми. Цвет волос новорожденной действовал на них всех раздражающе, особенно на мать-настоятельницу. Женщина приходила в исступление, стоило девочке появиться в её поле зрения. Причины такой лютой ненависти стали понятны Эльке только по прошествии семи лет, когда, глядя в зеркало, она узнала в отражении лицо настоятельницы – своей матери. Но это было потом… А сначала ей обрили голову, чтобы порочный рыжий цвет не смущал набожных монахинь, принявших обет безбрачия. Эльку отделили от других сирот, и передали на обучение к старой книжнице, которая казалась страшной, но была поистине милосердной. Вдвоём они ютились в холодной келье при библиотеке. Читали Пятикнижие и Евангелии, переписывали гимны и приказы матери-настоятельницы, не щадившей девочку. Эльку пороли каждую неделю, пытаясь выбить из неё греховность, коей не было. При этом монахини сами нередко спускались в погреб, чтобы предаться возлияниям. О том, что ещё творилось ночами в кельях, девочка лишь подозревала. Книжница не склонна была трепать языком и распускать слухи, но презрительные её взгляды, обращённые на сестёр, говорили о многом.
Элька сбежала, когда вид ивовых прутьев, использовавшихся и для плетения корзин, и в качестве розог, стал вызывать у неё желание убить настоятельницу.
Книжница помогла ей покинуть монастырь, дав мешочек, в котором была лишь пара пирожков, перо гусиное, склянка с чернилами и палимпсест – стёртый пергамент, который можно использовать.
Больше ничего…
Чуть позже девочку как-то угораздило прибиться к бродячему цирку.
Но прежде с Элькой произошла занятная история, почти сказка…
Красный шаперон
Средь ужасов ночных нам нужен спутник.
Нил Гейман, «Песочный человек»
Вечер был на редкость пасмурным: серые тучи заволокли небеса настолько непроницаемым пологом, что сделали их похожими на лоскутное одеяло, растянутое от горизонта до горизонта во всех направлениях.
Начал падать снег…
По дороге, ведущей к мрачному бору, шла маленькая девочка.
С головой, закутавшись в алую шаль, как в талес[2 - Молитвенное облачение в иудаизме, представляющее собой особым образом изготовленное прямоугольное покрывало.], она смело вскидывала подбородок, когда ветер, будто задиристый мальчишка, наскакивал на неё, чтобы заставить оголить плечи и так лишить невинности – эти устремления были просто смешны!
Коричневая роба висела на девочке мешком.
Коричневая сумка ударяла по бедру.
Коричневые башмаки дробно стучали при каждом шаге.
Темнело…
Стало холодать…
Лесной коридор смыкался над головой девочки, но она продолжала идти.
А впереди на дороге лежал… котик: чёрная порочная клякса, окружённая девственной белизной чистого холста. Тощий, с маленькой головкой и очень длинным, точно баварская колбаска, хвостом – девочка голодно сглотнула.
Котик вскинул острое ухо и скосил глаза влево – посмотрел на куст бузины, котора раскинулась на обочине, потом ооочень лениво поднялся и, виляя задом, направился прямиком в беспросветную глушь, подступившую вплотную к другому краю дороги.
Его поглотила Тьма.
Девочка осторожно приблизилась к кусту и стиснула зубы, разглядела на только-только наметённом сугробе явственный отпечаток раздвоенного копыта. Сердце её забилось от ужаса, а руки сами собой сложились в молитвенном жесте.
Это помогло – она успокоилась, бойко завернулась на каблуках и устремилась за котиком. Что-то подсказала ей: «Лучше не отставай!».
Заиндевевшие листья хрустели у неё под ногами.
Стволы сосен словно сбивались в стаю – становились всё ближе и ближе друг к другу.
Жёлтые огни горели между ними.
Девочка не сразу осознала, что это глаза волков.
Одного, двух, а может десятка?
Сообразительно завязав шаль на груди узлом, чтобы не упала, она полезла на ближайшее дерево.
Как ей удалось вскарабкаться под самую крону, девочка не поняла…
Громадная волчья тень появилась из леса, застыла у её сосны и обрела плоть.
Алчущий взгляд людоеда заметался по ветвям.
Увидев, что угроза не так велика, девочка стянула с пяточки деревянный башмачок, взвесила на ладони, и, надеясь, что хотя бы оглушит зверя, метнула тому в лоб!
Второй «братец» давно уже валялся на промёрзшей земле – он слетел, ещё до «восхождения», так что сожалеть о потере обоих «родственничков» не имело большого смысла.
Волк легко уклонился, прямо как человек, рыча, встал на дыбы и ударил лапами по сосне, будто хотел повалить, но даже скрипа не раздалось.
– Никчёмный из тебя дровосек! – воскликнула девочка, и громко засмеялась, чтобы отогнать страх.
Косматый людоед промолчал, но обошёл её «насест» два раза, пометил, опустился на зад и показал клыки.
Они долго играли в гляделки.
Счищая смолу с пальцев, девочка бросалась шуточками в волка, а тот, с издевательски грыз деревянные башмачки.
Эта нелепая «борьба» могла продолжаться до рассвета…
Но лес пронзил свист!
Звонкий, как церковный набат или трубный глас!
Беззаботный, заливистый, способный даже покойника из гроба поднять!
Волк оглянулся через плечо.
Там, где раньше сияли его глаза, теперь дёргался оранжевый пламень: жаркий, яркий, беспощадный!
А потом зазвучал жутковатый мотив, рождённый невидимым певцом.
Сосредоточенно щелкая пальцами, тот ругался сам с собой на два голоса:
– Одевшись призраком средь мертвецов, не забывай – одним из них ты станешь! Куда идёшь ты в этот час? К каким недобрым проклятым местам? Туда, где днём ходить небезопасно? Хищник зубастый бродит там!
– Я смел и твёрд! Чего бояться?! Привык по лесу я скитаться!
– Но небо грех так искушать! И в непогоду там блуждать.
– Пусть буря плачет, вихри злятся, кричит сова! Зачем дрожать?!
– О, сжалься надо мною, и не ходи туда. Я чувствую нутром – грозит беда… Ещё задумчивой луной поля освещены, но тучи сходятся толпой…
– Честь призывает, долг зовёт!
– Увидишь ли свет вновь пред очами?
– Кто знает? Я доверюсь провиденью! Дождись меня! Прощай[3 - Адаптация из оперы «Волшебный охотник» Карла Марии фон Вебера.]!
Волк незаметно сиганул в заросли.
А к сосне вышел мужчина.
Он не был похож на охотника. Скорее на бродягу.
