скачать книгу бесплатно
– Не обкурю, барин? – спросил он.
– Нет, – замотал я головой. – Кури. – Заметил в сумке газетки, аккуратно свернутые. – На самокрутки взял?
– Нет. Почитать.
– Ты и читать умеешь? – удивился я.
– Умею.
– А кто тебя учил?
– Дьякон наш. Он учил, а отец акзамены принимал. Как даст подзатыльник – быстро все вызубришь.
– Строгим был?
– Батька то? Ох, строгий! Пришел со Шведской с рукой контуженой, но с наградами. Порядки в хате устроил, что в казарме. Строил нас братьев… С утра до вечера работали, да еще у дьякона учились. И попробуй токмо огорчить его. Ух, тяжелая рука оставшаяся. Но…, – он покачал головой. – Любили мы батьку. Разве же он зла нам желал? Вот и я вместо управленца, потому как грамоту и счет разумею. И братья мои все при деле: кто на лесопильне счетоводом, кто в строительстве старшой над артельщиками, младшему барин доверяет торг вести с купцами…
– А Петр Васильевич отца твоего любил?
– Конечно. Работник из него никакой, без руки-то. Так он его ключником сделал. А отец, вояка, такую строгость навел в кладовках да амбарах – все домочадцы взвыли. Все у него было наперечёт, лишней свечи никому не даст. Повар, так вечно с ним бранился, то за чай, то за крупу…
Хмурое утро подсветило низкое небо. Московскую заставу давно миновали. Сани катили лихо. Дорогу обступил густой хвойный лес. Иногда попадались какие-то косые бревенчатые избенки, а вскоре и вообще не чувствовалось присутствие человека. Но ехать было не скучно. Хорошо, что я на козелки залез. Мы со Степаном болтали всю дорогу. Он мне очень понравился. Рассказал много, и не врал. Иногда мы горланили песни, пугая лесную птицу. Певцы из нас еще те, но никто же не слушает, кроме родителей и сестер в кузовке.
К Луге подъехали, когда местная церквушка звонила к вечерне. Ночевали в гостинице при почтовой станции. Кормили отвратительно: щами из кислой капусты и перловой кашей с жирной бараниной. Чай какой-то горький и едва темный. В спальне было холодно, хоть и печь пылала березовыми поленьями. Младшая Оленька долго хныкала на руках у маменьки, пока не заснула. Тараканы шуршали. Попискивали мыши. Обленившийся серый кот не обращал внимания на их писк. Мирно дремал у печи, свернувшись клубком.
Наутро вновь двинулись в путь.
– В Псков будем заезжать, барин? – спросил Степан.
– Давай напрямки, – предложил отец. – Болота, наверное, подмерзли. Проскочим.
– Как скажете, – согласился Степен, и тронул коней по еле заметной дороге, в сторону от Киевского тракта.
Вскоре густой хвойный лес начал редеть. Появились занесенные снегом проплешины лугов. Над болотами стелилась дымка. Кони резво бежали. Сани скрипели полозьями по снегу. Ехали и ехали…
– Ох, не нравятся мне эти тучи, – вдруг пробурчал Степан, поглядывая на низкое набухшее небо. – Сейчас как начнет тетка Матрена-едрена перину взбивать… Кабы не заплутать нам.
Вскоре и вправду закружились крупные снежинки. Горизонт неожиданно пропал в белой пелене. Степан погонял коней, сам про себя вздыхал:
– Ох, беда! Как бы с дороги не сбиться. Надо было все же до Пскова ехать.
Снег становился все гуще. Иногда складывалось такое впечатление, как будто сани стоят на месте, а вокруг нас все вертится и кружится. Начинало смеркаться.
– Степан, ты с пути не сбился? – обеспокоенно спросил отец, выглядывая из кибитки.
– Ну, что вы, барин! Я же тут каждую тропинку знаю, – с натянутым смешком ответил Заречный, но тут же нахмурился и тихо сказал мне: – Ох, барин, ты глазастей моего, смотри в оба. Нам бы ям не пропустить. Как заметишь огонек, скажи мне.
– Хорошо, – ответил я и стал пристально вглядываться в крутящееся снежное месиво. В глазах рябило, но ничего не разобрать и на десять шагов.
– Ох, беда, беда, – вздыхал Степан.
Лошади начали храпеть и сбиваться с шага. Сани кренились то на один бок, то на другой. Понятно, что мы все же потеряли дорогу.
– А если к ночи не доберёмся до яму[16 - Ям – почтовая станция в России XIII—XVIII веков, где содержали разгонных ямских лошадей, с местом отдыха ямщиков, постоялыми дворами и конюшнями. Ямом называли также селение, крестьяне которого отправляли на месте почтовую гоньбу и где для этого была устроена станция или стан (по-сибирски – станок). ], – спросил я.
– Господь с тобой, – перекрестился Степан. – Не допусти такого, Богородица, – и забормотал: – Отче наш, иже еси на небеси…
И тут я уловил какой-то звук, будто печально пропел колокол. Неужели померещилось? Нет, еще раз долетел томный гул откуда-то издалека.
– Слышал, Степан? – дернул я его за рукав.
– Ась?
– Как будто набат.
Он вслушался.
– Слава тебе, Пресвятая Мать – заступница, – перекрестился он. – Кажись, Авдеева пустынь. – Пронесло!
Набат звучал все отчётливее. Наконец в кружащей серой мгле показались призрачные огоньки. Это на колокольне монахи зажигали факела в пургу, чтобы заплутавшие путники могли найти дорогу.
Сани въехали в распахнутые ворота, где нас встретили хозяева обители и провели в монастырскую гостиницу для паломников.
Глава вторая
Вьюга бушевала уже второй день, и мы никак не могли выехать из монастыря. Отец беспокойно мерил шагами темную трапезную залу. Мама наверху, в отведенной нам кельи читала сестрам «Житие святых» под мерное гудение пламени в печи. Я умирали от скуки, листая старинные монастырские книги в кожаных потертых переплетах с красочными картинками. Рассматривал древнюю буквенную вязь. За стеной завывала непогода. Тут же в трапезной двое паломников сидели в темном углу, ближе к теплой печке, и тихо обсуждали деяния апостола Андрея.
Вдруг низкая дверь резко, со скрипом распахнулась, и ввалился огромный медведь, принеся с собой морозную свежесть. Язычки пламени над свечками бешено заплясали. А паломники тут же примолкли. Медведь снял высокую меховую шапку, найдя глазами потемневший образ, висевший на стене, перекрестился. За ним следом влетел человек в офицерском плаще, подбитым мехом. Дверь громко захлопнулась.
– Зашибешь ты меня когда-нибудь, Нарышкин – добродушно пробасил медведь.
– Да, уж, Яков Петрович, вас, пожалуй, зашибешь, – усмехнулся офицер и помог ему снять шубу.
Блеснули генеральские эполеты, засияли ордена на груди. На боку оказалась длинная сабля, больше похожая на палаш кирасира. Заметив меня и отца, генерал произнес:
– Позвольте представиться, генерал-майор от кавалерии, Кульнев Яков Петрович, а это мой адъютант, Нарышкин, Иван Васильевич.
– Честь имею, – откозырял адъютант, и продолжил заниматься шубой, не зная, куда ее пристроить.
Кульнев, Яков Петрович. Где-то я слышал это имя, да не раз. И лицо знакомое с густыми бакенбардами, и большим прямым носом с горбинкой. А усища какие длинные!
– Очаров, Андрей Петрович. Рад видеть вас. И весьма удивлен, встретив столь известного человека в этой дыре, – ответил на приветствие отец, пожимая лапищу генералу.
– Матушке-природе плевать, кто генерал, а кто мужик. Она знает свое дело, – усмехнулся он. – Еле дорогу нашли. Так метет, так завывает… Постойте, – вдруг встрепенулся он. – А я вас помню. Да, конечно, встречал у Тучковых.
– Я работал под началом Алексея Васильевича…
И тут вдруг до меня дошло: этот генерал-медведь – герой, Кульнев. Да в каждой финской избе висит рядом с иконой лубочная картинка, где бравый гусар с саблей наголо громит шведов. Тот самый Кульнев, о геройствах которого ходило столько легенд… Это же он нагонял ужас на шведские войска, но настрого запрещал унижать пленных. Не раз спасал вражеских офицеров от разъярённых казаков, иным даже возвращал оружие. Помню, читал в какой-то газете, что сам Шведский король издал приказ, запрещающий стрелять в Кульнева. А знаменитый Фридрихсгамский мир[17 - Фридрихсга?мский ми?рный догово?р – мирный договор, подписанный 5 (17) сентября 1809 года во Фридрихсгаме представителями Российской империи одной стороны и Шведского королевства с другой. Завершил Русско-шведскую (Финскую) войну 1808—1809 годов, главным итогом которой было вхождение Финляндии в состав Российской империи на правах автономного княжества.В ходе войны Россия сумела полностью оккупировать Финляндию и разгромить шведские войска. Ещё в ходе войны манифестом Александра I к населению России от 20 марта (1 апреля) 1808 года было объявлено о присоединении Финляндии к России в качестве Великого княжества. Русское правительство обязалось сохранять её прежние законы и сейм.Юридически предшественником Фридрихсгамского мирного договора является Ореховский мир между Новгородом и Швецией от 1323 года, зафиксировавший раздел Карелии.] был заключен благодаря его отважному переходу через замерзшее море. Неожиданно кавалерия, под командованием бравого генерала совершила безумный бросок по льду и оказалась у стен Стокгольма… И вдруг, вот он, живой, здесь, в этой темной трапезной, пропахшей щами и свечками… Да разве такое возможно? Я невольно встал и подошел ближе. Появился монах, спросил, что генерал изволит откушать?
– А что есть у тебя, братец? – дружелюбно сказал он.
– Нынче Рождественский пост, – извиняющимся тоном сказал монах. – Если изволите: похлебку гороховую с луком и пареный овес.
Я весь вскипел от возмущения. Отважному генералу, герою Шведской и Турецкой компаний предлагать пареный овес? Но Кульнев так же просто ответил:
– И то – пища. Неси. А что-нибудь согревающее есть? Я понимаю – пост… Но, нам, воякам, можно и в пост, тем более мы с мороза.
– Медовуху, – сообразил монах.
– Неси, родимый. Выпьем во славу Господа и сей обители, приютившей нас в непогоду. А это что за отрок? – наконец заметил он меня.
– Сын мой, Александр.
– Орел, – моя рука утонула в его широкой горячей ладони. – К какому полку приписан?
– К дипломатическому корпусу, – ответил за меня отец. – Но желает поступить в морской.
– Славно, – кивнул генерал. – Папеньку, конечно надо слушать, – он добродушно подмигнул отцу, – Но я тоже в Петербурге, в Шляхтинском кадетском корпусе обучался. Вот, до генерала дошел.
Подали суп, и генерал с адъютантом, совершив краткую молитву, принялись за еду, аккуратно поднося оловянные ложки ко рту, стараясь не замочить усы. Попросили и нас присесть, пригубить медовуху. Мне, как малолетнему, разбавили водой.
– Вот, ездил к матушке в имение, – рассказывал между делом генерал отцу. – А тут приказано срочно прибыть в Петербург. Сам Аракчеев, Алексей Андреевич[18 - Граф (с 1799) Алексе?й Андре?евич Аракче?ев (23 сентября [4 октября] 1769, имение отца в Новгородской губернии – 21 апреля [3 мая] 1834, с. Грузино, Новгородской губернии) – русский государственный и военный деятель, пользовавшийся огромным доверием Павла I и Александра I, особенно во второй половине царствования Александра I («аракчеевщина»). Реформатор русской артиллерии, генерал от артиллерии (1807), главный начальник военных поселений (с 1817). Первый владелец дворцово-паркового ансамбля в Грузине (не сохранился). Большой любитель муштры и фрунта.] требует. И что там случилось? Ох, не допусти господь опять нам с Наполеоном ссориться. Уж две компании ему проиграли, супостату.
– Дела неважные в Европе, – согласно кивнул отец. – Тильзитский мир[19 - Тильзи?тский мир – мирный договор, заключённый в период с 25 июня по 9 июля 1807 года в Тильзите (ныне город Советск в Калининградской области) между Александром I и Наполеоном после Войны четвёртой коалиции 1806–1807 годов, в которой Россия помогала Пруссии.] мы не соблюдаем, продолжаем торговать с Англией. Не очень-то это нравиться Бонапарту.
– Ох, уж эта Англия. Все беды России от нее. Что за союзник? Иуда – и тот надежней был. Да… Дела. – Он недовольно покачал косматой головой. – А вы нынче куда едете в такую-то непогоду?
– С отцом плохо. Призвал к себе. – Папенька перекрестился.
– Вот как? Беда. Что ж, на все воля божья. «Мы не властны над жизнью», – сказал Кульнев, доставая трубку и кисет.
Отец долго беседовал с офицерами о политике, о Наполеоне. Спорили: нападет Франция или мы первые вступим в Европу.
– А что ему? – пожимал плечами седой генерал. – Всё под ним. Одних пушек сколько. И поляков я хорошо знаю – подленький народец, сразу под его знамена станут. И на шведском престоле нынче Бернадот[20 - Жан-Бати?ст Жюль Бернадо?т (фр. Jean-Baptiste Jules Bernadotte, впоследствии Карл XIV Ю?хан, швед. Karl XIV Johan; 26 января 1763, По, Гасконь, Франция – 8 марта 1844, Стокгольм) – маршал Франции (1804), участник революционных и наполеоновских войн, князь Понтекорво (с 1806 года), впоследствии король Швеции и Норвегии (с 1818 года), основатель династии Бернадотов.], маршал Франции.
– Но что ему делать в России? Его армия не то, что до Урала, до Москвы не дотопает.
– Да, – усмехался генерал. – Россия большая. За что люблю ее, матушку, так это за то, что в каком-нибудь углу всегда драка идет. А где драка, там и я. Но честно вам скажу: не люблю войну. Геройства, подвиги, ордена – все с кровью дается. Но Наполеон, видите ли, неуемный какой-то. В Египет полез, чтобы Англии насолить. Ходили слухи, что с покойным императором Павлом он тайно сговорился на Индию напасть. Уже, говорят, казаки под Оренбургом в разведывательную экспедицию снаряжались.
О современном положении России я знал немного. По Тильзитскому миру, заключенному Наполеоном и императором Александром, Россия присоединяется к континентальной блокаде Великобритании. Европа после Аустерлицкого сражения[21 - Би?тва под А?устерлицем (20 ноября (2 декабря) 1805 года) – решающее сражение наполеоновской армии против армий третьей антинаполеоновской коалиции. Вошло в историю как «битва трёх императоров», поскольку против армии императора Наполеона I сражались армии императоров австрийского Франца II и русского Александра I.] попала полностью под власть Бонапарта. У него осталось два главных врага: Англия, с которой он никак не хотел примириться и Россия, поддержкой которой он старался заручиться. Наполеон пытался ослабить экономику Англии, подняв пошлины на колониальные товары, и пробовал возродить ремесленное производство в самой Франции. Делал это весьма напористо и неумело. Напрямую торговать Россия с Англией прекратила, но множество нейтральных судов в открытом море перегружали товары с английских кораблей и развозили по портам Европы. И в Петербурге частенько появлялись суда под флагами экзотических стран, привозившие ром, кофе, чай, сукно и множество других товаров. Обратно уходили, загруженные пенькой, парусиной, рудой, лесом, зерном. Франции такое положение дел очень не нравилось. Но поделать она ничего не могла, так, как флот ее был разгромлен, на море господствовали боевые корабли под английским флагом. Мало того, Великобритания стала захватывать французские колонии в Африке и Америке.
Я слушал разговор отца с генералом в пол-уха, а сам разглядывал огромную саблю, лежащую рядом с Кульневым на лавке. Она мне напоминала двуручный меч крестоносцев. Лезвие почти прямое, широкое. Рукоять огромная, точно на мои две ладони. И еще мне казалось, что сабля живая. У нее есть душа и характер. Она может любить и ненавидеть… Она знает своего хозяина, а чужому в руки не дастся…
–А как же вы ею рубите? – не удержался я от вопроса. – Она же, наверное, тяжелая.
– Ты про кого? – Удивился генерал. – Про мою подругу? – скосил взгляд на саблю.
– Можно ее посмотреть? – спросил я, как будто у хозяина злой собаки спрашивал разрешения погладить зверя.
Кульнев приложил указательный палец к губам:
– Тише! Пусть она спит. Эта трудяга столько голов порубила, что пора бы ей на ковер – отдыхать.
Сначала я хотел обидеться: что он меня за маленького считает? Но говорил он вполне искренне:
– Люблю ее, дуру. Но характер у нее паршивый. Как проснется, как завизжит, из ножен вылетая, сразу крови просит… Ну ее. Пусть спит.
***
На третий день нашего невольного заточения нас поднял Степан.
– Метель стихла. Можно ехать, – сказал он, вынося из трапезной наши дорожные сундуки.
– А генерал где? – спросил я, не учуяв запах крепкого табачного духа в трапезной.
– Генерал съехал еще за полночь.
– Почему же он не попрощался?
– Не хотел будить. А вам просил передать, что очень рад знакомству. Хороший человек. Я его еще с Турецкой помню. Лихой вояка. Беден, правда. Заметили, мундир то у него генеральский, а пошит из солдатского сукна.
Я спустился в трапезную – никого. Только паломники спали в углу возле печки, свернувшись калачиками на подстилках из соломы. И вдруг я заметил на столе трубку. Старую, просмоленную трубку. Так это же – генерала. Я взял ее в руки. Точно – его. Простая, вересковая, с коротким мундштуком. Надо же! Наверное, расстроится, когда не найдет. Да вряд ли вернется. Его же в Петербурге ждут по срочному делу. Я спрятал трубку в карман своего пальто.
***
Звезды ярко горели в чистом утреннем небе. У горизонта белесой полосой отметилась хвостатая комета, словно художник по темно-синему фону мазнул случайно кистью с белой краской. Двое паломников в черных длинных зипунах, с котомками за плечами крестились и шептали молитву. Один из них, как бы невзначай, обратился к нам, указывая на комету:
– Знак божий на небе. Ох, беде быть. Ох, к погибели.
– Чего раскаркался? – рыкнул на него Степан. – К беде, к погибели. Ну-ка пошел своей дорогой. Без тебя тошно.
– Вот, не веришь, мил человек, а я то знаю…
– Топай, – повысил голос Степан. – Протяну сейчас тебя кнутом по хребту – будет тебе погибель. Гадатель нашелся. Знает он…
– Оставь его, – попросил отец. Протянул паломнику золотой червонец. – Помолись за нас и за Отечество.
– Благодарствую! – скинули божьи люди свои суконные шапки и кланялись в пояс.
– Ух, бездельники, – проворчал Степан, сплюнул и тронул коней.
– И вправду, комета к беде? – спросил я, кутаясь в пальто.
– Ну, барин, такое у меня спрашиваешь. Чай умней мужика будешь.
– А все же, как по твоему разумению? – не отставал я.
– Кто ж его знает, – задумался он. – У бога для нас все дорожки кривенькие. Чему быть – тому не миновать.
