скачать книгу бесплатно
Сентябрьский декабрист
Ксения Шалимова
1824 год. В России еще хорошо помнят звуки французских пушек, а революционные настроения среди интеллигенции достигают своего пика. Молодой гвардеец Константин Чернов тоже бредит идеями просвещения и Конституции. Он свято верит в необходимость перемен и в гений своего кузена Кондратия Рылеева. Вот только у известного литератора свои планы насчет юного мечтательного родственника.
Ксения Шалимова
Сентябрьский декабрист
«Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молодые и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка»
Пушкин А.С.
Вместо предисловия
«Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Когда ношу их за Отчизну!»
Я закончил царапать на оловянной тарелке свои последние строки. Перечитал. Не понравилось. Однако переписать уже не было никакой возможности. Завтра моя жизнь закончится, и больше не будет в ней места ни стихам, ни любви, ни политике. Лучи света, пробивающиеся через решетку маленького окна моей камеры, напоминают о коротком северном лете, в углу чуть слышно копошатся крысы, к чьему соседству я так привык за время моего длительного заключения. Мне не в чем упрекнуть судьбу, в моей жизни было все, и прожил я ее как хотел, а по сему конец свой принимаю со смирением. Что до покаяния, то только лишь несчастный тот мальчик, в гибели которого считаю себя виновным, не дает мне полного душевного покоя. Как странно думать в последние часы свои о мертвых, а не о живых. Но то, как осиротевшая семья моя проживет жизнь с клеймом родственников бунтовщика, меня отчего-то заботит менее горестной судьбы глупого мальчишки. Наверное, это от того, что я более уже принадлежу миру иному, и знаю, что совсем скоро встречу того, кого убил. «За что, брат?» – спросит он меня. И что сказать? Так нужна ли была эта жертва? Сейчас я не могу ответить на эти вопросы. И рядом с ним обязательно будет тот второй… Человек, из числа тех самых, которые одним своим существованием душат любимую мою родину и на борьбу с ему подобными я положил всю жизнь свою… Мне хорошо помнятся его белокурые кудри, походившие на нимб, которые вводили людей в заблуждение об истинной природе его. Представая ангелом во плоти, этот бес всю бессмысленную жизнь свою пользовался плодами чужого временами непосильного труда, не давая ничего взамен. Но стоила ли его смерть жизни мальчика, который слепо верил мне? Он даже не разделял в полной мере убеждений наших и сложил голову по моей прихоти. В суд узурпатора я не верю, и даже лучше, что завтра предстану перед судом Божьим. Только он мне судья.
12 июля 1826 год.
Глава 1
Ночь уже окутала столицу, когда в город со стороны Царского влетела коляска лишь не надолго притормозившая для проверки документов. Осень уже подходила к завершению, и срывавшийся снег и еще более его пронизывающий ветер со стороны финского залива заставляли кучера все чаще погонять лошадей.
В коляске сидел, почти было задремавший, молодой гвардейский офицер, и так как он будет важным персонажем нашего повествования, позвольте остановиться на нем подробнее. Константин Пахомович Чернов двадцати лет от роду служил поручиком в Семеновском полку, был человеком скромного достатка и строгих правил. Он всегда ложился и вставал в одно время, никогда не нарушал устава, редко пил, почти не садился за карты, не посещал девиц легкого поведения, и вследствие этого ни разу не был замешан в каких-либо «историях». Ведь как это бывает губительно, для человека в начале карьеры попасть в «историю». Ни легкой службы, ни удачной женитьбы ждать более не пришлось бы, а наш герой надеялся и на то и на другое. Но, поскольку правила, по которым существовало столичное общество того времени были нашему герою еще не ведомы, он все старался делать правильно, не понимая, что тем самым обезличивал себя для людей, в круг которых стремился войти.
А тем временем коляска пролетела мимо Обводного свернула на Фонтанку, а от туда лихо понеслась по Вознесенскому проспекту. Однотипные дома старого Петербурга проносились мимо молодого офицера, который окончательно проснулся и пребывал в глубочайшем раздумье.
Вы можете удивиться, как такой заурядный человек смог стать нашим героем. Вот только молодой поручик был образцовым офицером и дворянином во всем, кроме одного важного исключения. Не так давно его кузен, с которым он общался лишь по случаю, решил познакомить его со своим близким кругом, о деятельности которого Чернов почти ничего не знал, но по уверениям родственника люди эти сплошь достойные и деятельные.
Коляска замедлилась, повернула на пересечении с Мойкой и выехала на набережную, продолжая сбавлять ход. Константин тут же оживился, освободился от громоздкого полушубка и спрыгнул еще на ходу. Чернов постучал в знакомую ему дверь дома Российско-Американской компании и после некоторого ожидания попал внутрь.
Старый слуга поприветствовал барина, принял шинель и провел гостя в залу, где рядом с креслом у огня его ожидал хозяин.
–Костя, друг мой! – мужчина подался вперед с распростертыми объятьями. – Рад тебя видеть.
–А где все? – спросил Константин, озирая комнату.
–На сегодня все отменили. Ты что же не получал моей записки? – хозяин радушно подвел его к огню.
–Нет, видимо, я уехал раньше. А что-то случилось? Почему перенесли?
–Да, пустяки. Трубецкой слег с простудой, Оболенский уехал в Москву, да и так…
–Что ж, жаль, – протяжно произнес Чернов.
–Да ты садись, садись. Будешь гостем, раз уж приехал.
–Папа! – донеслось вдруг из другого конца комнаты.
В дверях стояла маленькая девочка лет четырех в длинной ночной рубашке и сонно потирала глаза.
–Папа, я не могу заснуть, – пожаловалась девочка.
Мужчина тут же вскочил с кресла и нежно подхватил девочку на руки.
–Наташа! Почему Ася до сих пор не спит? Где Глаша? – крикнул он в дверной проём.
На лестнице послышались быстрые шаги и шуршание платье. В комнату вошла молодая женщина, поприветствовала гостя изящным реверансом, ловко забрала ребенка у мужа и поцеловала девочку в лоб.
– Ну, ты же, знаешь, как она боится одна. Глашу я сегодня отпустила, она очень просила. Прости, mon ami, она вас больше не потревожит.
Поручик едва успел поклониться в ответ, как хозяйка с девочкой быстро скрылись из виду.
– У тебя чудесная семья, – с легкой улыбкой сказал Чернов, снова садясь в кресло, – тебе можно позавидовать.
–О, мой друг, не переживай, – хозяин вернулся на свое место и принялся раскуривать сигару, – У тебя тоже все будет. Такие как ты обречены на удачный брак.
– Что ж, придется тебе поверить. Однако, раз уж, сегодня не получилось ни с кем познакомиться, может, ты сам просветишь меня.
–Я? Друг мой, я не могу сам. Это решает князь. Все что я могу рассказать, это то, что общество наше ставит целью своей улучшение жизни государства нашего, а также просвещение и распространение новых идей и мнений.
–Я все это уже слышал. Какого толка?
–Любого.
–Ах, ты невозможен. К чему вся эта бессмысленная таинственность? Неужели я не доказал свою благонадежность?
Хозяин откинулся в кресле, в задумчивости потирая рукой лоб.
–Что ж, думаю, ты прав. Да и моей протекции обычно более чем достаточно.
Он встал, подошел к столу и долго рылся в бумагах, пока в дальнем углу ящика не отыскал, наконец, зеленую невзрачную папку.
– Вот, – он протянул документы Чернову, – прочти для начала это.
–Что это? – Костя неуверенно принял бумаги.
–Что уже передумал? – с легкой усмешкой спросил хозяин.
–Нет, нет, конечно.
Чернову не понравилось, что кузен заметил его замешательство. Он открыл папку и в тусклом свете на первом листе прочитал «Проектъ Коституцiи Никиты Муравьева».
Чернов быстро захлопнул папку и перевел взгляд на кузена.
– Да это же…
– Ты что же, братец, испугался? – хозяин изобразил наигранное удивление, – Может ты и прав, рано тебе еще, отдай сюда.
–Нет, нет, я прочту, – Константин прижал папку к себе.
–Что ж, – кузен снова сел в кресло и закурил, – только никому, сам понимаешь.
– Мог бы и не говорить.
– Кстати, что твои старики, здоровы ли?
–Они приезжают завтра в город. Решили, наконец, вывести Катишь в свет.
Катишь была младшей сестрой Чернова. Помимо нее у Константина были еще четверо братьев, и родители всеми способами старались сократить свои финансовые расходы на них.
–Она уже кончила Смольный? Сколько ей?
–Все семнадцать.
–Бог мой, а мне все казалось, она чуть старше Аси. Как летит время…
–Самому не вериться. Я снял им квартиру на Фонтанке. Думаю, они будут довольны, – Константин откинулся в кресле и снова взглянул на огонь с мягкой улыбкой на лице. Мысли о семье, сейчас, когда он стал им так полезен, вызывали самые теплые чувства.
–Уверен, она произведет сильное впечатление в свете. Помниться, она была чудесным ребенком, – хозяин снова затянулся, перекинув ногу на ногу.
–А сейчас еще лучше. Хотя, я могу быть необъективен. Кончим об этом. Лучше почитай мне что-нибудь, ты же знаешь, как я это люблю, – попросил Константин.
–Хм… Изволь, у меня есть как раз кое-что. Уверен, ты оценишь.
Кондратий Федорович Рылеев[1 - Рылеев Кондратий Федорович – русский поэт, общественный деятель, декабрист (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D0%B1%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D1%8B), один из руководителей Декабристского восстания 1825 года (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%B4%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D0%B1%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B2).], что приходился кузеном нашему герою, был довольно известным в Петербурге литератором, он даже состоял в переписке с самим Пушкиным. Рылеев преклонялся перед творчеством великого русского поэта, хотя едва не встретился с ним на дуэли, а Чернов перед Рылеевым. Константин верил на слово, всему, чтобы тот ни сказал и считал все сделанное или написанное кузеном удивительным и гениальным.
Кондратий Федорович оперся на спинку кресла, чуть приподнял голову, устремил большие, всегда как будто влажные глаза в пустоту. Он сделал вдох и начал.
–Покинь меня, мой юный друг,-
Твой взор, твой голос мне опасен:
Я испытал любви недуг,
И знаю я, как он ужасен…
Но что, безумный, я сказал?
К чему укоры и упреки?
Уж я твой узник, друг жестокий,
Твой взор меня очаровал.
Я увлечен своей судьбою,
Я сам к погибели бегу:
Боюся встретиться с тобою,
А не встречаться не могу.
Глава 2
Российская Империя конца царствования Александра I, чрезвычайно занимательный период в жизни страны. Это время начала расцвета русской культуры, становление русского языка, период формирования общественного и национального самосознания. Большая и кровопролитная война завершившаяся удивительным триумфом, вызвала невиданную до того волну патриотизма. Сложно сказать в какой мере все эти изменения повлияли на императора Александра I, но период реформ в стране закончился, так толком и не начавшись. На смену Александру-либералу пришел Александр-победитель и отныне его слово – закон. Чтобы удержать разгоряченную после войны страну была применена тактика «закручивания гаек». К тому же война стоила не просто дорого, а непомерно дорого. Для сохранения мира, теперь не только в России, но и во всей Европе по итогам Венского конгресса[2 - Венский конгресс 1814 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1814)—1815 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1815) гг. – общеевропейская конференция, в ходе которой была выработана система договоров, направленных на восстановление феодально-абсолютистских монархий, разрушенных французской революцией (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%84%D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%86%D1%83%D0%B7%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F) 1789 года и наполеоновскими войнами (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%8B), и были определены новые границы государств Европы.], императору нужны были деньги. Тут уж не до реформ. Но все, что было сделано в первые десятилетия[3 - Речь прежде всего о университетской реформе 1804 года, определявшая устройство и порядки в университетах (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D0%BD%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82) империи.] его царствования не прошло бесследно. В стране появились люди, сильно отличающиеся от екатерининских вельмож. Мировоззрение «непоротых»[4 - 1784 году Екатериной II была подписана «Жалованная грамота» отменившая телесные наказания для дворянского сословия. Павлом I документ был отменен, однако со времен Александра I система наказаний снова начала смягчаться.] было прогрессивным: нужно было вводить страну в промышленную революцию, которая уже набирала обороты в Англии. Но разве это было возможно в стране, где все зависит от взглядов только одного человека, а большая часть населения на положении рабов? Их пытливые умы не нашли другой возможности для обмена своими идеями, как организовать тайные общества. В реальности, процесс их создания много сложнее, но его описание не является целью моего развлекательного рассказа, а по сему я считаю одного абзаца, посвященного этой теме более чем достаточно.
Бальный сезон был в самом разгаре и в этом 1824 году обещал быть пышным и богатым на события. Вся столица в ту зиму – сплошной непрекращающийся праздник: балы, театры, оперы, приемы и салоны. Платья, напоминающие по крою античные туники, уже канули в лето: линия талии стала ниже, юбки чуть пышнее, ткани плотнее, большее значение приобрели рукава. Мундиры Александровского времени стали удобнее, чем те, что носили подданные его бабки, но все так же сдавливали офицерам горло жестким воротником-стойкой. Городские денди утягивались для получения желанной осиной талии, не уступая в этом занятии барышням. Столичное общество готово было принести любые жертвы в угоду моде и статусу.
В один из декабрьских вечеров в дворянском собрании давали большой бал. И почти все внимание столичного высшего общества в тот вечер привлек молодой человек с императорскими вензелями на эполетах. Прекрасно сложенный, с правильными чертами лица, он привлекал дам своей внешностью, а их отцов мундиром флигель-адъютанта, и был одним из самых завидных женихов столицы.
Протанцевав мазурку с хорошенькой польской княжной, молодой флигель-адъютант отправился к лестнице, чтобы у входа, встретить своих дальних родственников. Ловко лавируя между поднимающимися гостями, он слегка коснулся платья незнакомки и тут же почувствовал, как что-то потянуло его за пуговицу на мундире.
–О, Боже, простите, так неловко, – произнесла незнакомка.
Оказалось, что бахрома бального шарфа девушки накрепко закрутилась на пуговице. Молодой человек взглянул на незнакомку, нервно пытающуюся освободить свой шарф. Ею оказалась миловидная девушка, которая, на секунду подняла свои большие черные глаза на него, залилась краской и продолжила попытки размотать бахрому.
– Позвольте мне попробовать? – ответил офицер, мягко отстранив ее руки.
–Катрин, в чем дело? Кондратий Федорович с Костей уже заждались нас, – с лестницы спускалась, ушедшая вперед мать девушки.
В это время молодой человек ловко распутал бахрому и поправил мундир.
–Небольшой казус с шарфом, madam, – произнес он, – Позвольте представиться, Новосельцев Владимир Дмитриевич.
–Чернова Аграфена Григорьевна, – сурово произнесла дама, протянув молодому человеку руку для поцелуя, – А это моя дочь, Екатерина Пахомовна. Идем, Катрин, нас ждут.
–До свиданья, – произнесла девушка и ловко прошла мимо Новосельцева, оставив после себя легкий аромат миндаля.
– Аграфена Григорьевна, – Новосельцев в два шага догнал поднимающихся дам, – Я смею надеется на тур вальса с вашей дочерью.
–Разумеется, – сухо ответила старшая Чернова, с трудом скрывая раздражение от навязчивого юноши.
Катя, Катенька, Катюша!.. Вся жизнь молодого человека слилась в этом имени в один день. Уже меньше чем через месяц после знакомства Владимир сделался постоянным гостем в доме Черновых. И вот он уже мчится по свежему сверкающему на солнце снегу в Москву к матери, сообщить о самом важном решении в его жизни.
Это случилось, когда он навещал Катю в их имении Большое Заречье, близ села Рождествено. Аграфена Григорьевна, сперва невзлюбившая Владимира, теперь полюбила его, едва не больше, чем родных сыновей. Ее муж – отставной генерал Пахом Кондратьевич, был более сдержан, но и он не мог отрицать, что Новосельцев – блестящая партия для его дочери. Младшие Черновы: Владимир и Николай, были в восторге от нового знакомого, лишь узнав, что тот вживую видел государя.
В тот день после обеда Катишь музицировала. Не отводя глаз от тонких пальчиков, бегающих по клавиатуре, Новосельцев не заметил, как mama, отослала куда-то мужа, а затем и сама ушла, якобы распорядится на кухне. Младшие братья дрались на верху, и это значило, что они остались одни. Новосельцев давно уже ждал, когда ему дадут такую возможность и прекрасно знал, что должен сделать. Он видел, не мог не видеть, что его чувства взаимны, посему отказа нечего было бояться. Однако беспокойство перед решающим броском никак не покидало его. Сделав над собой усилие, юноша почти бесшумно подошел к фортепиано, положив локоть на крышку. Катя оборвала игру, но поднять голову от клавиш не решилась.
– Catiche, – начал он было по-французски, но получилось так искусственно, и он решил продолжить на русском, – Катя, – сказал он, так нежно, как только мог.
Она подняла на него свои большие глаза, в которых читался испуг, но потом резко встала, громко закрыла клавиши и вновь посмотрела на него, но уже с мягкой игривой улыбкой на лице.
