скачать книгу бесплатно
Чекист. Неизвестная война
Евгений Васильевич Шалашов
Исторический детектив (Крылов)Чекист #3
Молодой чекист и ветеран Первой мировой войны ведёт рискованную работу в подполье Архангельска, оккупированного американцами, французами и англичанами. Владимир Аксенов выполняет специальное задание руководителей ВЧК и РККА. Подчиняясь приказу, он раскрывает себя контрразведке англичан, чтобы передать ей послание Советского правительства и заодно вбить клин между союзниками и белыми. Англичане арестовывают красного шпиона и передают его белогвардейцам, те же отправляют Владимира на остров Мудьюг – в концлагерь, созданный членами стран Антанты для уничтожения противников «нового режима». А с острова Мудьюг живыми не возвращаются…
«За невыход на работу – смертная казнь!
За попытку к бегству – смертная казнь!
За пение бунтарских песен – смертная казнь!»
Книга рекомендована для чтения лицам старше 16 лет.
Евгений Шалашов
Чекист. Неизвестная война
© Шалашов Е., 2023
© ИК «Крылов», 2023
* * *
Автор выражает признательность за неоценимую помощь в написании книги Дмитрию Дашко, Борису Сагадееву, Михаилу Ункафову, Александру Логачеву, Владимиру Смирнову, Александру Уварову, Елене Наумовой и Евгению из Группы переводчиков «Исторический роман» https:// vk.com/translators_historicalnovel.
Предисловие
На пароходе «Обь» нас немного – человек десять. Кроме меня, здесь пленные красноармейцы, не пожелавшие перейти на сторону белых, бывший работник волисполкома, ещё кто-то. Июль – тёплый месяц, но со стороны Белого моря дул сильный ветер. Мне было холодно даже в полушубке, сохранённом во всех перипетиях, так каково было парням в одних гимнастёрках?
Ещё была охрана, человек пять, с винтовками. И зачем столько охранников на десять человек? Были ещё какие-то мешки, ящики.
Нам предстояло преодолеть сорок километров от Архангельска. Пароход тащился не спеша, да и куда спешить? Мне тоже хотелось, чтобы время тянулось подольше. Слышал про концентрационный лагерь столько плохого, что было страшно.
Генерал Айронсайд не стал меня расстреливать. Мне говорили, что он и совсем бы меня отпустил, даже приказал доставить до линии фронта, но вот то, что случилось потом, генерала рассердило.
Мало того, что белые узнали о сепаратных переговорах, которые союзники вели за их спиной, но Архангельск заполонили карикатуры, изображавшие русского офицера и британского солдата. Причём англичанин изображался с широкой улыбкой на лице, и в приспущенных штанах. А русский вообще повёрнут спиной к зрителю, зато стоял на коленях перед англосаксом. Чем занимался белогвардеец, догадаться не сложно.
Вот это очень сильно обидело белую армию. Возможно, даже сильнее, чем новость о переговорах. На фронте пошла почти открытая война между белогвардейцами и британцами, а тут ещё американцы и французы заявили о выводе своих войск. И генерал Айронсайд отдал приказ об эвакуации.
А меня он отдал контрразведке белых.
Мне повезло – ногами били не сильно. Ну, зуба жалко, так он всё равно болел, стоматолога нет, а рёбра вроде не сломаны. Всё, что мне было известно, я рассказал на втором допросе – как и было задумано. Если «колешься» после первого – не поверят, а после третьего уже становишься инвалидом. Но опять-таки, я же не виноват, что архангельское подполье приняло меры к эвакуации, а те два адреса, что мне были известны, оказались с сюрпризом. Вы всё-таки контрразведчики, так и не лезьте, не дёргайте двери со всей дури! Можно бы и верёвочку на дверную ручку накинуть. Подумаешь, не знали, что к двери иногда прикрепляют гранату. Моё ноу-хау, между прочим!
Я был уверен, что если не интервенты, то белые меня обязательно расстреляют, без суда и следствия. Но вот странность. Вместо расстрела решили оставить в живых. А может, отправка в концлагерь считалась хуже расстрела?
Раньше думал, что остров называется Мудью?г, но ещё в Архангельске узнал, что правильное название Му?дьюг. И не такой уж он маленький – в длину километров десять, в ширину от одного и до трёх.
Колючая проволока в два ряда, высотой метра в три, по краям – вышки с охраной.
– Все вышли, построились! – скомандовал наш главный охранник – немолодой дядька с фельдфебельскими погонами.
Нас сводили вниз, по широкому трапу, а навстречу нам шли узники, пригнанные на разгрузку парохода. Оборванные, с мёртвыми глазами.
– Шагом марш, твари!
Нас пропустили за ворота.
– Кругом!
Мы развернулись как смогли и упёрлись взглядом в огромный плакат, где надписи были выписаны ещё по старой орфографии.
За невыходъ на работу – смертная казнь!
За попытку къ б?гству – смертная казнь!
За п?нiе бунтарскихъ п?сенъ – смертная казнь!
Глава 1. Здравствуй, Му?дьюг!
Почему-то считается, что первые концлагеря завели фашисты. Как же! Первооткрывателями были цивилизованные англичане, обустраивавшие лагеря смерти в Трансваале, а потом и у нас, в Двинской губе, в сорока километрах от Архангельска.
Пока мы шли, я осматривал местность. Около берега стоят карбасы, штук десять. Интересно, зачем они здесь? Вот барак вне ограды – явно для охраны. Он и повыше будет, и окна есть, и печная труба торчит. Дым не идёт, так ведь лето, жарко. А эти бараки уже для арестантов – они стоят внутри заграждения из «колючки» и больше напоминают длинные дома, ушедшие в землю. И труб не видно. А как здесь зимой?
Нашу партию разбили на две группы. Почти все красноармейцы оказались вместе, а в моей группе – лишь один в военной форме, остальные в цивильных пальто. Одну пятёрку повели куда-то вглубь острова, а нашу направили к открытым дверям барака, если можно таковым назвать полуземлянку, покрытую тёсовой крышей, кое-где уже поросшей северным мхом.
– Шустрее заходите, краснопузые, шевелите жопами, – лениво подталкивал нас прикладом в спину охранник – немолодой дядька в шинели без погон, зато в фуражке с кокардой.
Похоже, вся охрана тут состояла из нестроевых чинов или профессиональных тюремщиков.
– И чё их вообще кормить? Вон, камень на шею, да в губу кинуть. Селёдка, небось, тоже жрать хочет! – философски изрёк второй охранник – длинный и кривой на один глаз, зачем-то считавший нас по головам, словно пять человек – невесть как много. Видимо, порядок такой.
Внутри барак казался ещё длиннее и теснее. Свет едва-едва пробивался из окошка, если можно так назвать отверстие под потолком. Двухъярусные нары из лиственницы, даже кора не счищена. Вместо пола были набросаны брёвна, под ногами хлюпала вода. И это летом?! Что тут творится весной, когда Северная Двина разливается, страшно подумать! А ещё жуткая вонь от переполненной параши, от человеческих тел и ещё от чего-то непонятного, но жутко мерзкого. Уж не от протухшей ли рыбы?
– О, новички прибыли! Новичочки-чочки! – услышали мы чей-то визгливый голос.
Кажется, нас встречает торжественная комиссия – человек десять оборванцев, напоминавших бандитов с большой дороги. Похоже, уголовники. А я-то думал, что на Мудьюг отправляют лишь политических. С другой стороны – а куда девать воров и грабителей? Архангельская-то тюрьма давно переполнена.
Я отыскал взглядом лидера – здорового парня, одетого в бушлат железнодорожника и меховую шапку, стоящего чуть поодаль от остальных, но контролировавшего свою команду. А вот и обладатель визгливого голоса – мелкий и щуплый мужичок неопределённого возраста. Такие долго считаются юнцами, а потом резко превращаются в старичков. Судя по типажу – типичная «шестёрка», в задачу которого входит провести первую проверку новичков, спровоцировать драку.
– Ну чё, новичочки! Политические, да? – нагловато спросил шестёрка. – Политическим мы завсегда рады, потому что они обязаны оценить текущий момент!
Выбрав меня не то на роль слушателя, не то на роль жертвы, поинтересовался:
– А что говорил дорогой Карл Маркс об имуществе? Он говорил, что обладание имуществом есть буржуазная сущность! Если есть лишнее, нужно делиться! А товарищ Ленин говорил, что должна быть социальная справедливость! Вот у меня тулупчика нет, а у тебя есть. Несправедливо! Как вы говорите – экспроприация экспроприаторов! Вы буржуёв пограбили, теперь должны отдать награбленное трудовому народу! А я и есть трудовой народ, потому что сызмальства по форточкам да по ширмам тружусь!
Точно, драки не избежать. Я бегло оглядел своих сотоварищей. Двое уже спрятали глаза, третий был безразличен. Эти не помощники. Вот разве что четвёртый, из красноармейцев. Вдвоём против восьмерых не отмашемся, «отоварят» по полной, но просто взять и уступить тоже нельзя. Будет только хуже!
– Так чё, коммуняки, вы супротив товарища Ленина? – начал входить в раж шестёрка. – А может, ещё и против товарища Троцкого?
– А вот товарища Троцкого не трожь, чмо уголовное! – сурово сказал красноармеец. – Не марай его имя!
– Чё ты сказал? – обрадовался мужичок. Посмотрев на ноги солдата, хмыкнул: – У тебя сапожки хромовые, а ты делиться не хочешь? Ты на мои опорки гляди!
На ногах у мужичка и на самом деле были надеты опорки, да ещё и обмотанные верёвкой.
– Э, тогда мы с вами со всей пролетарской беспощадностью! Сымай прохаря, а ты, – кивнул на меня, – тулупчик сымай. Мне твой тулупчик душу греть станет!
– А не пойдёшь ли ты на хер? – предложил красноармеец.
– Чё-то я не понял, в натуре!
Тут решил вмешаться и я.
– А в натуре у Бобика болт красный, понял?
– Чё? – оторопел шестёрка. Потом попытался ухватить меня за полу полушубка. – Сымай клифт, мудила!
– Щас, – пообещал я, перехватывая левой рукой загребущую лапу, а правой отвешивая мужичонке затрещину, от которой тот отлетел в сторону. Мой безымянный товарищ, меж тем, так классно двинул своим «хромачом» между ног одного бандита, что тот обиженно хрюкнул, переломился пополам и уполз.
И завязалось то, что современная молодёжь называет «махачем».
Мы встали с красноармейцем плечом к плечу. Первое нападение отбили весьма успешно. Один из уголовников отлетел с расквашенным носом, второй «словил» удар моего сапога пониже коленки, теперь зажимает разбитую кость и плачет от боли.
Но долго бы нам не выстоять, растащили бы, повалили и избили. И точно я бы остался и без полушубка, и без сапог, если бы на помощь не пришли нежданные союзники.
– Круши блатных! – послышался звонкий голос.
– Даёшь, Соломбала! – подхватил боевой клич мощный рык, показавшийся мне знакомым.
В спину уголовникам ударили какие-то люди в чёрных бушлатах и в некогда зелёных шинелях, численностью не больше пяти, но ситуация изменилась. Семеро против десяти – это уже неплохо. К тому же мы были закалёнными, прошедшими огонь и воду фронтовиками, а с нами пытались драться уголовники, не имевшие нашего опыта рукопашных схваток, что на открытой местности, что в тесной траншее. Лучше бы им не связываться с окопниками! И скоро почти все блатные валялись на брёвнах, баюкая изувеченные конечности, или вообще без сознания, за исключением вожака.
Остальной народ – человек сорок, не меньше, – жался на нарах и смотрел на драку с испуганным любопытством.
Вожак, или как тут принято называть? – атаман или пахан, дрался отчаянно, отшвыривая от себя нападавших, а потом, вытащив откуда-то из-под полы нож, полоснул одного из наших по плечу.
Отскочив в сторону, прижавшись спиной к нарам, пахан выставил клинок перед собой и прошипел:
– С-суки! Подходи! Всем кишки выпущу!
Вот здесь пригодилось бы что-нибудь тяжёлое или нож, но под рукой ничего не было, а вытаскивать свою «начку», припасённую давным-давно, времени не было. Я уже сделал шаг вперед, как вдруг меня отстранила чья-то мощная рука.
– Ну-ка Володька, в сторонку отойди!
Я слегка обалдел – даже в тюрьме знакомые! Так это же славный комендор Серафим Корсаков!
Корсаков, хотя и имел голосище, как у диакона, не был Илюшей Муромцем – ни тебе косой сажени в плечах, ни руки с оглоблю. Самый простой парень.
Серафим одним рывком стащил свой видавший виды бушлат, встал напротив пахана и насмешливо спросил:
– Бросил бы перышко-то свое, порежешься. Не бросишь? Сам не бросишь, я тебе помогу. Тебе нож-то куда засунуть – в рот или в задницу?
– Порешу, падла! – пообещал главарь, перекидывая нож из левой руки в правую, а потом обратно.
– Ну-ну! – насмешливо сказал матрос, а потом неожиданно кинул скомканный бушлат в лицо бандита, а пока тот отбивался от одежды, ударил пахана в лицо один раз, потом второй, а ещё, от полноты душевной, так приложил атамана затылком о твёрдую лиственницу, что та загудела.
В бараке настала тишина. Один из уголовников, сумевших подняться с пола, подошёл к поверженному вожаку, опустился перед ним на колени. Приложив ухо к его груди, перекрестился и тихо сказал:
– Кончился.
Между тем рука бандита уже тянулась, чтобы прибрать выпавший нож.
– Ну-ка, – отстранил матрос уголовника. Осмотрев нож, презрительно хмыкнул, но прибрал трофей.
– А с этим что? – поинтересовался я, наблюдая, как «соратники» мёртвого атамана споро обшаривают его тело и делят нехитрое имущество. Одному достался железнодорожный бушлат, другому шапка. Шестёрка с довольным видом снимал с мертвеца сапоги, а потом и портянки. Стащили добротные суконные штаны, верхнюю рубаху, оставив покойника лежать в грязном нательном белье.
– А Головня нехай здесь лежит, не сбежит, чай, – усмехнулся Серафим. – Завтра с утра на работу выйдем, вытащат. У нас что ни ночь, так то один покойник, то другой. Кому интересно, пришили атамана или сам умер? Охрана, та только рада будет, пайку давать не надо, себе заберут.
В этот вечер в бараке произошла небольшая революция. Политические заняли верхние нары, предварительно выкинув оттуда барахло уголовников. Правда, кое-что мы оставили.
– Вот, парни, с посудой у нас беда, себе возьмёте, – сказал Серафим, передавая нам две «воровские» кружки, изготовленные из консервных банок. – Сюда вам и воды плеснут, и супчика. Супчик у нас такой, что крупинка за крупинкой бежит с дубинкой, но лучше, чем ничего.
– Серафим, а как ты-то сюда попал? – поинтересовался я.
Корсаков смущённо почесал затылок и рассказал:
– Я же срочную на Балтике отслужил, и империалистическую там же, а потом домой вернулся. Но без моря скучно. Хотел на военное устроиться, комендором, так не получилось. Хорошо, взяли на ледокольный пароход «Таймыр», в орудийную прислугу. Там хоть и пушек-то всего две осталось, но всё-таки при деле. А на «Таймыре» матросы подполье организовали, с Архангельском связь наладили. У нас же радиостанция мощная, военные сводки по боевым кораблям в Питер передаём. «Таймыр»-то теперь у гидрографов, у контр-адмирала Вилькицкого, но рейсов мало, во льды редко ходит. Так что нас в Архангельск раз-два в месяц да отпускают. Я же и в прошлый раз, когда мы из пушки пальнули, в увольнительной был. А тут надо было у подпольщиков свежие листовки взять, мы с товарищем и пошли. А тут патруль. Он-то радист, без него никак. Вот я ему и кричу – ты беги, а я задержку. Патруль меня взял, помутузил слегка, да сюда, на Мудьюг. А Вилькицкий по Северному пути к Колчаку собирался. От нас оружие и офицеров везти, а от адмирала – продовольствие.
Фамилия Вилькицкого показалось знакомой. Точно, он же открыл Новую землю. Даже не знал, что он в Архангельске, у белых[1 - Б. А. Вилькицкий (1885–1961) – учёный и путешественник, открывший Новую землю. Советским правительством был назначен начальником гидрографической экспедиции Западно-Сибирского района Северного Ледовитого океана. Выехал в Архангельск и в августе перешёл на сторону Северного правительства.].
Ещё заинтересовал грузообмен между Архангельском и Омском. Интересно, знает ли о том Троцкий[2 - Из Архангельска в Сибирь к Колчаку отправили 3 генералов и 99 офицеров, в том числе 12 инженеров и 6 лётчиков, около 100 тыс. пудов военного снаряжения из английской военной помощи, в том числе 50000 винтовок. В Архангельск из Сибири морскими судами доставлено продовольственных грузов: 118585 пудов пшеницы, 2025 пудов муки, 2326 пудов масла, 130 пудов сыра, 1208 пудов мяса и 2190 пудов валенок.]?
Среди пятерых, так вовремя пришедших к нам на помощь, старшим и по возрасту, и по должности был товарищ Стрелков – бывший председатель Архангельского уездного исполнительного комитета. Пётр Петрович, в отличие от прочих своих «товарищей», сбежавших в Котлас, при наступлении белых и интервентов труса не праздновал, а сражался, потом попал в плен. Не расстреляли его лишь потому, что он был ранен, решили – сдохнет и так. Но он не умер, и его отправили на Мудьюг, в числе самых первых каторжников. Пётр Петрович жил тут почти год. Вместе с первыми заключёнными корчевал вековые деревья, строил саму тюрьму – копал землянки, собирал из сырых брёвен срубы, даже карцер строил.
– Раньше на всём Мудьюге одни политические были, – рассказывал Пётр Петрович. – А охранниками – французы и англичане. Мы для них даже не скот, а так, живые мертвецы. Так они повадились по ночам в бараки вбегать и стрелять по уровню нар. А наутро смеялись – мол, сколько большевиков капут? Ещё тир устроили – погонят нашего брата, а сами по нам стреляют. Ещё и спорили – кто больше большевиков перебьёт, тому бутылку виски. Меня два раза гоняли, да бог миловал – не попали ни разу! Как хасеи[3 - Хасеи – название англичан и американцев на севере. Их именовали и асеями (от Ай сей) и хасеями.] с французами убрались, да наших в охрану поставили, полегче стало. И мордуют нас, и стреляют, но всё-таки не так, как союзники. А политических всех повыбили, стали привозить разную шелупонь – и уголовников, и дезертиров, которые по пять раз с фронта сбегают.
Петр Петрович сидит здесь почти год. Когда красные возьмут Архангельск? В феврале? Это что ж, мне здесь ещёполгода с лишним жить? Нет уж, нет уж.
– Товарищи, а мы тут долго собираемся сидеть? – спросил я.
– Ты о чём? – посмотрел на меня Корсаков.
Оглядевшись – нет ли посторонних ушей, и убедившись, что окружавший нас народ уже укладывается спать, или вообще спит, сказал:
– Бежать надо.
– Надо, – поддержал меня красноармеец.
Красноармейца звали Виктором. Фамилию он называть не стал, должность тоже, а мы и не спрашивали. Мне показалось, что парень из комиссаров, только не хочет говорить об этом вслух. Ещё бы. Комиссаров расстреливают сразу.
– А далеко ли сбежишь? – усмехнулся Стрелков. – По Северной Двине лёд не раньше октября-ноября встанет, а сейчас? Пытались по льду уйти, догнали, а потом каждого десятого расстреляли, чтобы другим неповадно было.
