скачать книгу бесплатно
– Вот звезды, – укоризненно покачал он головой. – Интеллигентные, уважаемые люди, а напиваются, как недоросли на дискотеке.
– Послушайте, Лева, нужно подняться посмотреть. Мне кажется, что у Глеба Архиповича не все благополучно.
Лика решительно выдернула свою руку из ладоней Гулькина.
– Я должна сказать Дарье. Вдруг ему плохо?
– Но ведь с ним человек! Этот журналист.
– Какой это человек, – отмахнулась Травина и покатилась, бойко перебирая кругленькими ножками, к террасе.
Через пять минут у двери в комнату артиста, из-за которой не раздавалось ни звука, в растерянности стояли четверо: Лева, Василий и, вторым рядом, Лика с Дашей.
– Глеб Архипыч! – очередной раз крикнул Василий, тщетно пытаясь вставить запасной ключ в замок: ключ, вставленный с обратной стороны, не давал возможности открыть дверь. Вася, обреченно помотав головой, выразительно посмотрел на Леву.
– Давай ломать.
Гулькин прошептал, наклонившись к уху хозяина:
– Женщинам бы отойти. Мало ли…
Василий категорично кивнул дамам.
– Никуда я не уйду, – глухо, но бесповоротно изрекла Даша. – Может понадобиться помощь.
– Но не ваша же! – отмахнулся от нее муж.
– Да что мы – пьяных мужчин в неглиже не видали, что ли? – возмутилась Лика. – Давайте скорее дверь выбивать. Трупов еще тут не хватало. – Травина оказалась на редкость рассудительной и смелой.
Василий с болью поморщился. «Такую дверь уродовать…» Впрочем, преграда оказалась не так уж неприступна. Лева вышиб ее с первого удара.
Зрелище предстало страшное. Полуголый Федотов лежал на полу посреди комнаты с искаженным судорогой синим лицом и закатившимися глазами. Эдик – ничком у окна. Даша вскрикнула и зажала рот рукой. Лева подбежал к Кудышкину, перевернул его на спину: журналист был без сознания, но выглядел вполне живым и даже румяным. Василий так и не смог переступить порог номера – побелевший, с раскрытым ртом, он не отрывал взгляда от страшного лица Федотова.
Жена дернула его за руку:
– Я вызываю «скорую» и полицию.
Говорун посмотрел на нее безумным взглядом, будто Даша собралась вызвать духов при помощи спиритизма.
– Он дышит. Пульс слабый, – сказала решительная Лика, опустившись на колени перед Кудышкиным и держа его руку. Она начала делать журналисту массаж сердца, с силой наваливаясь на свои ладошки, сложенные крестом на груди Эдика.
Ей хватило одного взгляда на Глеба Архиповича, чтобы понять: никто и ничто больше не поможет ему в этой жизни «извлекать уроки».
– Да что за мертвая тишина такая?! – Зуля поднималась по лестнице в сопровождении Бултыхова, который все же нагнал ее у речки и неуклюже навязался в сопровождающие.
Увидев смятенную Дашу, которая не могла выговорить ни слова, пробегая мимо них к телефону в холле, Абашева схватила Степана Никитича за локоть. Впрочем, от неуклюжести «капитана» не осталось и следа. Он рванулся к номеру Федотова, подлетел к мертвому артисту, склонился на секунду над телом, приложив пальцы к его шее, и тут же, вскочив, подошел к другому пострадавшему. Бесцеремонно оттолкнув сопящую Лику, пощупал пульс у журналиста, приоткрыл пальцем веко, потом взглянул на стол. Увидев бутылки с напитками и пепельницу с окурками, хищно прыгнул к столу, едва не всунув нос в «бычки». Потом вытащил носовой платок из кармана брюк, жестом бывалого эксперта, обмотав большой и указательный пальцы правой руки, схватил одну полуистлевшую самокрутку. Понюхал и, левой рукой прихватив свободные концы платка, разломил окурок. Начинка столь поразила Степана Никитича, что он отдернул пальцы от сигареты, упавшей рядом с пепельницей.
– Федотов наркоман? – строго спросил он у Зули, замершей в нелепой позе с полусогнутыми ногами, вытянутыми вперед руками и раскрытым ртом.
– Что? – обескураженно отозвалась Абашева, посмотрев на Бултыхова расширенными, непонимающими глазами, и кинулась к Кудышкину. – Эдичка! Эдюля мой!! – завопила она, падая на колени перед неподвижным любовником.
– Лева, немедленно «скорую»! Отравление наркотиками. Скорее всего, опиатной группы. Быстро, Лева… – четко и сурово обратился Бултыхов к Гулькину, игнорируя топчущегося у двери Говоруна, который, видимо, представлялся ему бесполезным в этой трагической ситуации.
Лева кинулся из комнаты, а Степан Никитич, бестрепетно отдернув Зулю от груди Эдика, начал с профессиональной сноровкой делать сопернику искусственное дыхание.
– Вы… кто? – просипела Абашева.
– Я врач. Военный, – ответил Бултыхов и вновь приник, набрав побольше воздуха в легкие, ко рту Кудышкина.
– Не охранник на проходной? – ошеломленно спросила Зуля и, поднявшись с колен, начала тереть глаза, в которые попала потекшая тушь с ресниц. Тушь размазалась до скул, и Абашева стала похожа на зловещий персонаж из фильмов про нечистую силу.
– Зуленька, возьмите себя в руки. «Скорая» приедет быстро, – тронула ее за руку Травина. – Пойдемте. Умоетесь. Мы здесь больше ничем помочь не можем.
«Скорая» и в самом деле приехала молниеносно. Врачи констатировали смерть Глеба Архиповича Федотова и коматозное состояние у Эдуарда Владимировича Кудышкина, предположительно от отравления наркотическими веществами. После внутривенного укола сердечный ритм и давление журналиста стали приходить в норму, и равнодушный врач со «скорой» ободряюще кивнул уже умытой бледной Зуле, заверив, что с «ее мужем обойдется».
Порыв ехать в больницу за возлюбленным категорично пресек следователь, молодой, развязный парень в помятой и мокрой от пота рубахе. У него была стриженная ежиком вертлявая голова, блуждающий взгляд и вид человека, донельзя изможденного жарой и происшествиями наподобие сегодняшнего, в отеле «Под ивой». Звали следователя Геннадием Борисовичем Рожкиным.
– Куда же это вы?.. Как же я вас?.. Да что же вы думаете себе? – ворчливо тараторил он, наступая на дрожащую Абашеву. – Дело серьезное, с тяжелыми подозрениями. Пока всех здесь не допрошу! – Рожкин рассек воздух рукой, будто невидимой шашкой рубанул. Мол, за непослушание – и «голова с плеч». – А как вы думали?
Рожкин ненавидел частных собственников, зажравшихся артистов, развратных гламурных девиц, никчемных молодящихся старух и всех, всех остальных, кто находился тут, но кому он еще не дал исчерпывающей и краткой характеристики.
Бултыхов попытался обратить внимание следователя на необычный состав самокруток, курение которых, видимо, и привело к трагическим последствиям. Но Геннадий Борисович пригвоздил врача взглядом к стулу (дело происходило в холле, где собрались постояльцы, работники отеля и его хозяева).
– Экспертиза – это я вам скажу… дело особое. Дилетантский подход, это же ни с какого боку! – Рожкин закрутил головой с удвоенной силой, оглядывая растерянных свидетелей.
К известным нам персонажам присоединились еще двое: горничная и повар – племянница и дядька. Горничная, по совместительству кухарка – тридцатилетняя Ида Щипкова – была широкой, высокой и крепкой, как опора монумента «Рабочий и колхозница». Она отличалась угрюмостью и неимоверной работоспособностью. Сила ее молодых рук была устрашающа: Ида могла поднимать полные ведра над головой.
Рядом с ней сидел добродушный пышнотелый усач. Он являл собой до смешного типичный образчик щедрого и мастеровитого повара. Лучшего персонажа для телерекламы майонеза или пельменей, чем Феликс Николаевич Самохин, было не сыскать! Казалось, тягостную обстановку, установившуюся в холле, просветляли его густые пшеничные усы, под которыми угадывалась неизменная улыбка, а глаза с лукавым прищуром, несмотря ни на что, не утратили своей природной веселости. Впрочем, впечатление это могло оказаться и ложным. К допросу шеф-повар и любимец публики отнесся предельно серьезно. Его первого допрашивал Рожкин.
– Я уже собирался домой, – веско, густым голосом говорил Самохин. – Напитками и сладостями, которые могут понадобиться гостям, вечером распоряжаются Дашенька с Василием. Я кое-что подготовил к завтрашнему и хотел уже проститься с Идой, мывшей посуду, как услышал крики Адели Вениаминовны и фырчание «скорой».
– Я поторапливала врачей, – встрял мяукающий голосок Пролетарской. Старушка сидела в кресле навытяжку. – На их медлительность и равнодушие просто невозможно было смотреть без содрогания! – Вдова прижала скомканный надушенный платочек к глазам.
Рожкин прервал ее раздраженным жестом. Он намеревался провести допрос быстро. Кто где был в момент происшествия? Что видел и слышал? Лишь два вопроса интересовали дознавателя. Ответы устраивали лаконичные, без никчемных подробностей. Но к Зуле он отнесся с пристрастием:
– Почему вы так уж уверены в том, что ни Федотов, ни ваш приятель… как его… Кудышкин не могли принимать наркотики? Вы вообще сами-то как к травке относитесь? – Следователь с уничижением рассматривал замотанную в шерстяную шаль Абашеву, которую колотило, несмотря на не спадавшую даже к вечеру жару.
– Идите к дьяволу! – Зуля вскочила и едва не швырнула в должностное лицо при исполнении платком, сдернутым с плеч.
К полуночи постояльцы разбрелись по номерам, и следственная бригада, изъяв с федотовского стола бутылки, пепельницу и коробочку с самокрутками, отбыла из отеля, который погрузился в оторопелую тишину – будто в ожидании новых напастей.
Глава вторая
Люша вступает в игру
Юлия Шатова с сожалением смотрела на поникшие кусты гортензий. Эти раскидистые красавицы, усыпанные кистями кипенно-белых и розоватых цветов, никогда не выглядели у рачительной садовницы так безобразно. Да, конечно, лето вновь жаркое, сухое и усилий на полив и рыхление требуется сверх меры. Но ведь все пятнадцать лет, что Юля (по-домашнему – Люша) всерьез занимается землей, сил и желания у нее хватало на решение любых проблем с прихотливым участком. Двадцать пять соток – не шутка. Огород, теплица, ягодник, благоуханный сад: рабочий день агрономши-любительницы достигал порой четырнадцати часов. Впрочем, у мастера имелся подмастерье: помощница Полина – бойкая, полная сил пенсионерка. Да и в огороде муж наладил автоматический полив – огромное подспорье в работе, но… Но этим летом все валилось у Шатовой из рук: впервые она не испытывала никакого энтузиазма при виде новых бутонов и сочных стеблей.
Люша, отвернувшись от страждущих гортензий, побрела к скамейке под кустом сирени, откуда просматривался весь сад: с тремя округлыми цветниками и безупречным некогда газоном. «Но! Опять это “но”! Я снова придумываю предлог, чтобы увильнуть от работы. У меня нет ни сил, ни желания гнуться, таскать шланги, орудовать тяпкой, стричь обожаемый газон. Наверное, это называется депрессией? Когда хочется сидеть, подняв голову вот так, к завораживающему, мерно плывущему небу, и ни о чем не думать». Люша, откинув голову на спинку скамейки, сооруженной ее мужем Сашей и выкрашенной самой хозяйкой в лимонный цвет, в несчетный раз расслабилась и уставилась ввысь.
Выглядела Юлия молодо: миниатюрная, с правильными некрупными чертами лица, пышными светлыми волосами, которые для работы она собирала в высокий хвост. С кажущейся «конфетностью» женщины не вязались зеленые глаза: внимательные, все подмечающие. Они говорили о решительности натуры и живом уме. Да уж – простушкой Шатову назвать бы никто не смог. Впрочем, с образом матери семейства и прекрасной хозяйки ее эфемерный облик также мало ассоциировался, хотя любящей мамой двадцатидвухлетнего умника-сына и женой успешного мужа – известного диктора – Люша и была на самом деле. Неудавшаяся карьера профессиональной актрисы печалила Шатову недолго. Сад стал ее любимым делом: местом приложения деловых талантов и объектом творческого самовыражения. Но… «Все дело в моем новом призвании», – сказала она недавно, совершенно неожиданно для самой себя, ближайшей подруге – Светлане Быстровой. Добрую и верную Светку слова эти поразили. Она и не предполагала, что дело зашло так далеко.
Дело в том, что Шатова с недавних пор вполне профессионально – за вознаграждение – помогала в работе частному детективу. Шатовскую наблюдательность и умение анализировать сполна оценили профессионалы, а вот близкие видеть и принимать очевидное отказывались. Слишком это все выходило опасным. Люша и сама подчас давала себе зарок не лезть с головой в авантюры, но распутывать преступления ей так нравилось, что она могла бы вовсе забросить коллекционные розы и элитные томаты, если бы пришлось по приказу шефа мчаться на слежку, сбор улик, анализ документов. Привычный мерный уклад летел ко всем чертям в угоду тяжелой и опасной работе, в которой она всегда будет числиться в списке дилетантов.
Женщина достала мобильный телефон из кармана, чтобы проверить, нет ли сообщений от секретарши Олечки. Начальник, Владислав Евгеньевич Загорайло, двадцати семи лет, бывший опер, а ныне глава детективного агентства, отправился с молодой женой в свадебное путешествие. Морской лайнер, по расчетам Люши, подплывал к южному берегу Франции. А единственному рядовому сотруднику отдела, домохозяйке Шатовой, оставшейся на подмосковном «берегу», приходилось довольствоваться лицезрением надоевших усадебных просторов и ждать вестей от Олечки. Вдруг кому-то захочется проверить супруга на верность (вот уж гадкое, по мысли Люши, начинание) или вывести на чистую воду партнера, умыкнувшего финансовые документы? Но нет, никому услуги безвестных сыщиков не требовались.
Юлия решительно встала со скамейки и пошла в дом – заваривать чай. День у хозяйки привычно катился «от чайника к чайнику»: ела она мало, все больше «аппетит себе портила», по словам родных, частыми перекусами.
«Да что может быть лучше чая с клубникой или ранним яблочком после нудной прополки? Душ, свежий травяной напиток, ягоды, кусочек сыра, ванильные сушки – мечта, а не жизнь!» – обычно парировала Люша, отмахиваясь от мужниной яичницы со шкварками. Красавец Саша много работал, с аппетитом ел, мгновенно засыпал и не мучил себя излишней рефлексией. Юля же последние полгода, будто споткнувшись о камень-вопрос – так ли я живу? – неустанно занималась самокопанием.
На размышлениях о получении второго образования – юриста или психолога – раздался звонок. Долгожданный! Н-нет… звонила не Олечка. Номер высветился незнакомый.
– Здравствуйте, Юлия! Ваш телефон мне дала мама Наташи Юрасовой. Ну, теперь Загорайло.
– Здравствуйте, – настороженно ответила Люша.
– Я Наташина подруга – Дарья Орлик. Может, помните, на свадьбе Влада и Наты мы виделись?
– Да-да, – ответила бодро Люша, хотя совершенно не помнила никакой Дарьи. Перед глазами стояла только блондинистая Маша – подружка невесты, нещадно строившая глазки жениху: Люшу так и подмывало стукнуть ее по голове сумочкой.
– Мне неловко отвлекать вас в отпуске.
– Да что вы! Какой отпуск! Это у Влада медовый месяц, у меня же – суровые будни! – с воодушевлением воскликнула сыщица, отставив в сторону розетку с творогом, в котором она разминала малину.
– И все же, – вздохнула Орлик и в нерешительности замолчала.
– Даша, выкладывайте все просто и без ложного стеснения! У вас что-то явно стряслось, а мой опыт подсказывает, что за настораживающей ситуацией с оттенком криминала обязательно следует беда. Гораздо бо?льшая, чем мы можем себе представить. И потому хорошо бы эту беду задушить в зародыше! – Шатова излюбленным жестом рассекла рукой воздух, будто разрушила невидимую преграду.
– Да здесь уже не «оттенок», Юлия. У нас один именитый постоялец умер от передозировки наркотика, а другой – едва не умер. И он кричит на всю больницу, что народного артиста кто-то явно хотел отправить на тот свет. Впрочем, ему никто не верит.
– Я вспомнила! Вам отель в Подмосковье достался! Отель, как выясняется, с сюрпризами. И что же? Заведено уголовное дело?
– Я не знаю, что уж там заведено, но следователь был. Я, естественно, вызвала полицию, когда обнаружили скончавшегося Федотова – знаете, наверное, такого народного артиста?
Люша не слишком церемонно присвистнула. Даша снова вздохнула:
– Меня настораживает то, что литературная помощница Федотова, приехавшая вместе с ним, – женщина резкая, но прямая, абсолютно убеждена в непричастности и актера, и своего любовника – это второй пострадавший, к наркотикам.
– Как у вас там все мудрено сплелось, – поцокала языком Шатова. – Журналисты небось одолели?
– Пока справляемся, – неопределенно ответила Орлик. – Но обстановка страшно гнетущая и… как бы сказать… Словом, я чувствую, что это только начало. И я боюсь. За мужа.
– Ему угрожают? – быстро спросила Люша и облизала ложку.
– Не то чтобы… Но мы здесь чужие. И местные власти вроде бы намекали на нашу неуместность. И вот, пожалуйста, – смерть от передозировки. Кто поедет в отель на десять номеров, где постояльцы мрут от наркоты? Слава притона – что может быть убийственнее? – Голос Даши дрогнул, и она замолчала.
– Я поняла вас! Требуется разобраться в ситуации, не афишируя своего сыщицкого интереса. Тем более праздной отдыхающей это сделать проще простого! Во всяком случае – легенда элементарна и безупречна. – Люша, по обыкновению, решение приняла мгновенно.
– Это было бы здорово, Юля, но муж и слышать не хочет. Я попробую его уговорить, если вы действительно готовы приехать. У нас, кстати, хороший повар и отличный спуск к реке и…
– Ну, река вообще все решает! – хмыкнула Шатова. – От нашей дачи полчаса на машине пилить до водоема. А если совсем серьезно – я, Даша, готова взяться за дело. Хоть завтра. – Раскрасневшаяся Шатова в волнении шагала по кухне, размахивая изящной ладошкой.
Дарья с облегчением выдохнула:
– Я вам страшно благодарна! Но знаете… поговорю сегодня с мужем и завтра утром перезвоню.
– Буду ждать. – Люша захлопнула телефон и с аппетитом набросилась на творог. Хандру из огородницы будто вымыло водяной струей из шланга, за который Шатова немедленно решилась взяться, учитывая возможную командировку на неопределенное время.
– Ты совсем тронулась от страха?! Кто тебя просил лезть с приглашениями каких-то дур? – вопил на Дашу Василий, бегая по отведенным хозяевам комнатам на первом этаже.
– Во-первых, она не дура, а частный сыщик. А во-вторых, прекрати орать. Гости все слышат!
Даша сидела за столом, склонившись над листом ватмана, и заштриховывала карандашом нос щенка, над образом которого она работала уже вторую неделю. Даша не только рисовала – она придумала, занимаясь скучным хозяйством, целую историю про глупого, но доброго щенка, который попадает во всякие передряги, но благодаря своей бескорыстности и прямодушию выходит каждый раз победителем.
– Брось немедленно свою мазню! – зашипел Говорун, нависая над головой жены.
Дашина рука чуть дрогнула, но затем с удвоенной силой заработала карандашом.
– Ну хорошо, извини, Даш, извини за резкость. – Василий сел на кровать, обхватив голову руками. – Как мы объясним нашим гостям, которые здесь просто заложниками себя третий день чувствуют, что мы, отказавшись принимать новых постояльцев во избежание общения с гадкими журналюгами, висящими на всех столбах и березах вокруг, вдруг сделаем исключение для какой-то тетки?
Даша пожала плечом:
– Ерунда! Скажем, что сестра. Приехала поддержать морально. Или что-то в этом роде.
– Просто разведоперация, которую твоя мадам сразу и завалит! Она же не знает никого из наших родственников. И проколется при первом разговоре с Пролетарской или этой вездесущей Травиной.
– Вася! – Даша, отложив карандаш, серьезно посмотрела на мужа. – Это все решаемые вещи. Юля сама предложила приехать инкогнито, значит, знает, как в таких ситуациях себя вести. Я удивляюсь ТВОЕЙ беспечности! Неужели ты думаешь, что нас защитит какой-нибудь Рожкин?
– А ты думаешь, на это способна твоя Юля? И вообще я не понимаю, от кого или чего нас нужно защищать! У тебя просто мания преследования. Федотов угостил наркотой этого Кудышкина – да с составом косячка лоханулся. Изношенный организм с зельем не справился, а молодой – оклемался. Все! Может, было наоборот – Кудышкин угощал. Но какая нам-то разница?! – Василий в изнеможении повалился на кровать, тяжело отдуваясь.
– Послушай, Бултыхову врать незачем. – Даша старалась говорить спокойно. – Все говорит о преднамеренном убийстве. В самокрутки с анашой, в самую середину, была насыпана львиная доля героина – Бултыхов ясно видел белые кристаллы.
– И что? – резко сел на кровати Вася. – Кто сказал, что это «герыч»? Экспертиза молчит. Как военный врач вообще может рассуждать на эту тему? Он пули выковыривает да конечности пилит. Я думаю…
Даша прервала мужа, решительно поднявшись:
– А я думаю, что тебе нужно пойти в администрацию и согласиться на продажу отеля фирме, которая их прикармливает. Мы не сможем играть роль «своих в доску» щедрых ребят и наизнанку выворачиваться перед чинушами. Даже если бы у тебя хватило на это сил и желания – времена не те: взяточников вяло, для галочки, но хватают. Так что рисковать, связываясь с непонятными москвичами, которые неизвестно откуда появились и мозолят глаза, никто не будет. Нас просто выдавят! Если не посадят. – Даша плюхнулась рядом с Василием и пристально посмотрела ему в глаза.
Говорун, сжав губы и взглянув на жену с негодованием, вскочил и, выпалив:
– Нам не о чем больше разговаривать! – вышел, демонстративно хлопнув дверью.
Даша поправила панно на стене: вечно этот букет в рамке съезжал вбок, когда Вася входил или выходил. Поколебавшись с минуту, Орлик взяла со стола мобильный телефон и решительно вызвала абонента «Шатова Юлия».
Степан Никитич Бултыхов сидел на лавочке около здания местной больницы. Он вновь увязался сопровождать Зулю, навещавшую ежедневно возлюбленного. Абашева грубо высмеивала прекраснодушную опеку «дохтура», и Бултыхов злился на себя, «старого больного дурака», вздумавшего воспылать романтическим чувством к роковой красотке. Наконец она выбежала из корпуса: с несчастным, искаженным лицом, в слезах, и, не замечая подполковника, ринулась к воротам. Бултыхов поплелся за ней, но догнать, конечно, не смог. «Да провались все пропадом! Завтра разрешат уехать – и ко всем чертям! Домой! Хотя дело стоило бы довести до конца. Во всяком случае, призвать кое-кого к ответу. Ну да ладно. Совпадения в жизни случаются. И не такие…» – Степан Никитич тщетно пытался унять нарастающие тревогу и недоумение.
Не отличающийся ни темпераментом, ни оригинальностью Бултыхов вел пресную, а для Зули, возможно, и мучительно скучную жизнь вдовца-пенсионера. Газеты, прогулки до магазина через парк, книги и телевизор по вечерам. Раз в году поездка к морю или в санаторий. Впрочем, и этого скоро не будет. Скоро не будет ничего. Степан Никитич поморщился от боли, сдавливающей голову обручем: огненным, впивающимся все сильнее, жалящим. Вроде только отбился утром. Странно. Он положил под язык таблетку. Но приступ тошноты заставил дернуться Бултыхова к кустам.
Зуля, промчавшись мимо остановки маршрутки, побежала к лесу. Она смутно представляла, как можно сократить путь к отелю через чащобу, но, оглушенная, раздавленная происшедшим в больнице, не задумывалась над такой мелочью, как дорога к временному пристанищу. Вся жизнь катилась под откос!
