скачать книгу бесплатно
«Вася был тут», или check-in («чекин» от англ. «отметка»), – тип публичного высказывания, главной целью которого является сообщение о своей причастности к модным и престижным местам и/или событиям. Поскольку подробное расписывание жизни и уровня дохода в открытом доступе привлекательны для воров-домушников, данная версия должна быть проверена первой».
Однако в деле Светланы и Валерия это теоретическое положение не работало. Несмотря на то что молодые Романихины с удовольствием сообщали обо всех своих отлучках из дома в режиме реального времени, преступник или преступники не ограбили семью. Все вещи, по словам следователя Бориса, оказались на месте. Ничего ценного из квартиры не исчезло.
Изучив стену, я кликнул на список групп, в которых состояли Романихины. Молодая женщина и здесь была намного активнее своего мужа. Светлана украшала свою стену изречениями из групп вроде: «Я целуюсь лучше, чем готовлю», «Мои глаза кайфуют, когда твои ревнуют», «Няшки-киски», «Испания, я от тебя в восторге!» и тому подобные сообщества, которые делают большинство страниц в социальных сетях похожими друг на друга до полного неразличения. Конечно, бессменная тема «мой котэ» также была представлена во всем своем грациозном многообразии. «Надо будет как-то объяснить Вике наличие этого ритуала, чтобы не смущать ее величество рацио», – сделал я себе пометку. Ничего примечательного в составе групп я не нашел и графу «Группы» оставил пока пустой.
Помимо объявлений с общим содержанием «мы были тут», на стене убитой девушки я заметил многочисленные оценки увиденному: «Восхитил фильм «Высоцкий». Очень проникновенно. Грим бесподобен!», «Выкрутасы» – классный фильм!», «Притворись моей женой» – отличная комедия. Посмеялись от души», «Горько!» – падали с кресел от смеха, мегакрутая комедия!».
Особенно развеселила запись: «Были на «Аиде». Это бренд. Всем идти!» Почему оперное искусство вдруг превратилось в бренд, перестав быть частью мировой культуры, и с какой стати идти должны все – не объяснялось, видимо, хозяйка страницы считала это самоочевидным. «Сверхкультовым» фильмом всех времен был назначен сериал «Друзья», а фильм «Жизнь Пи» про мальчика, который пересек океан в одной лодке с живым тигром, показался молодой даме «волнительным».
После таких записей обычно имелась совместная с мужем фотография: ведро попкорна, картонный динозавр.
В гильдию кинокритиков с такими оценками не попадешь, но и особенного в них ничего не было. Благо, что писала Светлана хоть и часто, но коротко.
«Урррра! Я в отпуске! Едем на море! Сингапур ждет меня!»…
– Что такое, над чем задумался? – услышал я голос Вики за спиной. Видимо, я увлекся и не слышал, как она вернулась из университета. Что-то подозрительно быстро.
– Решил немного узнать об убитых, – сознался я, машинально отодвигаясь от ноутбука.
– Узнал? Можно?
Она спросила только для формы, так как уже успела прочитать то немногое, что я внес в таблицу.
– М-м-м, – неопределенно протянула Вика, вытащила из сумки булку и, как в юности, не в силах дотерпеть до обеда, откусила горбушку. Мне тоже всегда хотелось горбушку, но я никогда не соперничал с ней.
– Пятую коонку гобафь, – жуя, пробубнила она.
– Пятую колонку?
– Мг.
– Зачем?
Наконец она справилась с куском:
– Языковая личность убитого.
– Что это такое?
– Ну, это все то, что тебе расскажут остальные колонки. Вывод, короче говоря. Что за человек, какой у него пол, образование, социальный статус, интересы, интеллектуальный уровень и так далее. Все это можно узнать по тому, как человек говорит и пишет. Ты же в курсе, что мы все говорим по-разному? Мужчины и женщины – вообще разные языковые группы, можно сказать. Ну и вообще – инженер-москвич, женатый любитель спортивных каналов и крафтового пива говорит совсем иначе, чем фитнес-инструктор из города Ижевска, проводящий свободное время по клубам в поисках красивых девочек.
Конечно, я был в курсе. Я посмотрел на Викторию с некоторым укором, которого она по своей природной толстокожести даже не заметила или ей просто было все равно. Тем не менее, несмотря на неуместную демонстрацию интеллекта, предложение про языковую личность было разумно. Любая систематизация должна закончиться обобщением и выводом: я послушно добавил пятую колонку.
– Светлана здесь пишет про отпуск, – показал я на пост, на котором тетка меня застала. – Может быть, она работала неофициально?
– Нигде она не работала, – убежденно отрезала Виктория. – Как говорил один известный лингвист по имени Джорж Серль, – вы его еще не изучали, так что расслабься, – при небольшом усилии воображения нетрудно представить себе ситуации, в которых форма высказывания не будет совпадать с его коммуникативной интенцией.
Я особенно и не напрягался, потому что все равно мало что понял.
– Другими словами, – продолжала Вика, раскладывая на кухне пирожки к чаю, купленные в булочной напротив. – Этот пост, как и в целом их страницы, говорит не совсем о том, о чем здесь написано. Понимаешь?
– Нет.
– Не прямое значение.
– А какое?
Она встала в дверях и нахмурилась:
– Странно. Это вы уже должны были проходить. Это называется метафора…
– Подожди, – перебил я. – Я знаю, что такое метафора. Это переносное значение: «глаз-алмаз», «железная леди» и тому подобное. Но при чем здесь…
– Да, молодец. – Вика, по обыкновению, не дослушала, скрылась на кухне и завозилась с чайником. Одновременно она не забывала кричать мне в зал: – Только переносное значение – понятие широкое. Я говорю о метафоре как о любом косвенном или образном выражении смысла. В каком-то смысле мы живем в мире метафор. Ты говоришь: спор – это война, и ты понимаешь, что это не поэтическая фигура речи, а самая близкая реальность. Ты споришь и ведешь себя как на войне – атаки, контратаки, и это не кажется тебе чем-то странным. Потому что это же так понятно: спор – это война. Или время. Что такое время?
– Деньги, – крикнул я в ответ.
– В посудной лавке гуляет…
– Слон.
– Тетя, достань…
– Воробушка.
– Все верно! Мы говорим на языке метафор, потому что не все в этой жизни можно и нужно выражать прямо. Странички наших убитых – это тоже своего рода метафоры. Вернее, метафора.
– Метафора?
– Ну да. Одна метафора. Потому что все написанное тут – это метафора одной-единственной мысли.
Поверить в то, что под этим неисчислимым количеством слов и картинок скрывается только одна мысль, было довольно сложно. Я еще раз обратился к стене Светланы Романихиной, прокрутил страницу вверх и вниз, заглянул в глаза няшам на безоблачных курортах и, кажется, понял, о чем говорит Виктория. Я встал со своего кресла и переместился на высокий барный стул на кухне. Тетка заменила обыкновенный стол на барный, поэтому и стулья к столу полагались соответствующие. Сама Вика вообще ела стоя, утверждая, что так пища усваивается лучше и не откладывается в ненужных местах.
– Ты считаешь, они транслировали мысль «мы идиоты, у нас ужасный вкус»? – рискнул предположить я.
– Нет. Это твоя мысль. Ты основываешься на собственной оценке написанного. А теперь встань на их точку зрения.
– Ну, по их версии, должно быть наоборот: «мы крутые», «мы классные».
– Теплее!
– «Вам всем до нас как до Луны, только дороже встанет»?
– Отлично. Уже горячо!
Однако, как ни подбадривала меня Вика, дальше этого я не продвинулся, и ей пришлось раскрывать метафору самой:
– Эти записи, дорогой мой, демонстрируют одну простую идею: «Мы – идеальные». Обрати внимание, в семье есть маленький ребенок, но мы видим его присутствие только на некоторых фотографиях, и все они совершенно особого типа. Обычно молодые мамы вступают в группы вроде «Лучшая в мире мамочка» или «Носики-курносики», обмениваются там рецептами овсяных каш или обсуждают особенности протекания запоров в разных детских возрастах или веселые случаи из жизни чада. Зависит от интеллекта и характера самой мамы, но смысл один. Здесь же ничего подобного мы не видим. Бытовая сторона материнства исключена из структуры этих страниц. Если ты посмотришь внимательнее, то поймешь, что ребенок в зрительном ряду выполняет ту же функцию, что фата или лимузин на свадебных фотографиях. Он должен быть. Без него картинка рушится, поэтому он есть.
Сказанное Викой звучало абсурдно, но я действительно не обратил внимания на наличие в семье ребенка.
Пока Виктория наливала чай, я сходил за ноутбуком.
– А почему убийца не тронул ребенка? – спросил я, убедившись, что фотографии с ребенком на страничках Романихиных действительно были, а значит, и ребенок у них имелся.
– Потому что ребенка в ту ночь дома не было. Обычно на выходные его сдавали бабушке и дедушке.
Тетка на удивление быстро разобралась в ритуалах соцсети. Она уже бросалась названиями детских песенок про каких-то барбариков в огромных башмаках, знала, в какую гавань должны заплывать пираты, и была информирована, что в группе «крошки-босоножки» дешевле. Не верить ее женскому чутью – значило восстать против всей человеческой эволюции.
В профиле Светланы Романихиной была выложена фотосессия с ребенком. Это была серия фотографий, где обнаженная по пояс мама держит красивого, пухлого карапуза, завернутого в мягкое махровое полотенце, профессионально прикрывающее их обоих.
– Судя по качеству исполнения, это была заказанная фотосессия, довольно недешевая: с выездом на дом, – пояснила Виктория.
Фотографии напоминали рекламу фирмы «Джонсонс Бэби», из-за огромного количества ретуши, как мама так и ребенок казались человекоподобными куклами из качественного силикона.
– А это точно их ребенок? – на всякий случай уточнил я.
– Что и требовалось доказать, – улыбнулась Вика победно. – В документах мальчик значится как некто Г. В. Романихин. Два года от роду.
На страницах пары имелись и другие профессионально сделанные снимки: фотографии на природе напоминали рекламу «Домика в деревне», лучисто-счастливые лица на фоне моря были выполнены в стиле плакатов на стенах центра планирования семьи. Я только хотел ввернуть что-нибудь о заштампованности сознания, как Вика перемотала ленту фотографий на самое начало и увеличила одну из них.
– Вот, смотри, старые фото. Год назад. Торт, одна свечка, Романихин-младший в колпаке, шарики, мама в костюме эльфийской королевы, папа – волшебник Гендельф.
– И?
– Тебе не кажется, что этот маскарад годовалому ребенку не понять?
– Вряд ли годовалый чувак читал Толкиена. Что, снова толкиенисты? – спросил я.
– Не мудри лишнего. – Вика нетерпеливо тряхнула головой. – Обрати внимание на адресата самого праздника. Этот праздник сделан для родителей, а не для ребенка. Кстати, посмотри, тут же надпись от мужа жене: «Ты идеальная мамочка для нашего сына!» Вот и слово ключевое прозвучало: «идеальная».
Теперь все встало на свои места: надписи на стенах о прекрасно проведенном ужине, поцелуи, сердечки, постановочные кадры, и даже Macdonald’s оказался в кассу, как образец семейного отдыха.
– Кстати, Вика, а ты заметила, что идеальная картинка в американском стиле? – спросил я.
– Скорее в американистом. Но это как раз понятно, если учесть, какие фильмы они смотрели: американская киноиндустрия – лучший мастер по созданию обывательской мечты. И отпуск, на котором ты завис сегодня, тоже часть этой мечты. Мы знаем, что девушка сидит дома, но все должны знать, что семья – это ее работа и призвание. И она справляется идеально, хотя иногда устает и ей нужен отпуск!.. Кажется, скоро я расквитаюсь с этим дурацким делом, – вдруг заключила Вика.
Мне пока было неясно, каким образом метафора идеальной семьи поможет обнаружить убийцу супругов Романихиных, но я знал, что спрашивать эту лентяйку тоже бесполезно.
Сама про себя тетка говорит, что у нее холерический интеллект. Типа она умеет заниматься несколькими делами сразу: читать параллельно (не путать с цезаревским одновременно) несколько книг, писать несколько статей, а чтобы закончить работу, результат которой уже известен, ей требуется колоссальное напряжение силы воли. Объяснять, с ее точки зрения, очевидное – для нее самая худшая пытка. Даже не представляю, где и кем могла бы работать моя тетка, если бы не экзотическая, но, как оказалось, востребованная современным миром детективная филология.
– Да, еще шестую колонку расчерти: «Анализ визуальных образов», – сказала она, нацеливаясь схомячить вторую горбушку.
– Что?
– Фотки! Анализ фоток! Тормоз отпусти!
Я изловчился и отломил горбушку раньше, чем она:
– Сама отпусти свой тормоз!
– Ты ж не любишь горбушки. – Вика посмотрела на меня с удивлением, как на камень, который вдруг оказал сопротивление садящейся на него заднице.
– Кто тебе сказал?
– Это было самоочевидно.
– Ты даже не спрашивала!
– Но ты не просил.
– Я профто уфтупал тебе, – ответил я, демонстративно дожевывая отвоеванную булку.
– Благородно, – сказала она с такой мерзкой интонацией, что я чуть не подавился, а Вика уже перескочила. – Сашка! Это неслыханно! – голосила тетка из кухни, гремя посудой. – Сандалетин не пропускает мою статью! Ни в этот номер, ни в следующий. А моя методика нужна мне на процесс. И он знает об этом. Я вляпалась.
– По-моему, этот факап случился с тобой довольно давно, – ехидно заметил я и тут же отправил ей СМС: «fuckup» – «провал».
– Провал?! – переспросила она.
– Ну ты же что-то сделала для того, чтобы чувак так возненавидел тебя, – многозначительно кивнул я.
Я помнил Сандалетина, когда он еще не был ни ученым секретарем, ни даже просто ученым. Каждое лето во времена Викиной учебы в аспирантуре к нам в поселок наведывались несколько ее приятелей. Мы жили недалеко от города – десять минут на электричке, но уже какая-никакая, а все-таки природа. Однажды приехал и Сандалетин. Сначала он ходил вместе со всеми, потом его видели байронически тоскующим на берегу реки, а потом он уехал, не догостив, не дождавшись товарищей, чем, впрочем, никто особенно не расстроился. Мимолетный эпизод. Я с трудом воскресил в памяти его грустную вытянутую физиономию парафиновой бледности, сказал бы автор девятнадцатого века.
Однажды Вика вернулась из университета дрожащая, как медуза на блюде, и, адски вращая глазами, прошипела: «Помнишь Сандалетина?.. Кирилл… Михайлович, длинный такой, несчастный?.. Ну и козе-о-о-ол!»
– Разве ты не можешь использовать свою методику без публикации? – поинтересовался я.
– В том-то и беда – без признания научной общественности, будь ты хоть второй Лотман, хоть первый Лихачев. Публикуй или заткнись.
– А другой журнал?
Виктория перестала греметь и появилась в дверном проеме.
– Во-первых, публикуясь в своем городе, я поддерживаю нашу научную школу, во-вторых, здесь быстрее, во всяком случае, до Сандалетина было так, ну, а в-третьих, и это главное, – тут уже дело принципа, – сказала Вика устало, и я вдруг увидел, как она на самом деле расстроена.
– Понимаю, только не понимаю почему? За что он нас так ненавидит? Он же развернул настоящую войну. Напомнить тебе, сколько раз я пересдавал его зачет?
Виктория ничего не ответила, прошла в комнату и села рядом на диван. Мы были с нею почти одного роста, наши плечи соприкоснулись и волосы перепутались. Волосы были одинакового светло-русого оттенка, только у нее теперь вились мелкими спиральками и блестели.
– Да? – обернулась ко мне тетка, почувствовав мой взгляд.
– Подставляю тебе плечо.
Она положила ладонь на мою тощую ключицу.
– Не густо. – И звонко рассмеялась, развеселив, по обыкновению, сама себя.
В кармане ее джинсов звякнуло. Прочитав сообщение, Вика проворчала:
