скачать книгу бесплатно
И вдруг последняя запись. Я услышал приглушённый голос, по которому вряд ли можно было узнать говорившего. Словно специально в трубке что-то сильно трещало и шипело. Вероятно, помехи создавались искусственно. С трудом можно было расслышать:
– Борис Петрович, Борис Петрович, это я, – и кто-то назвался моим именем. – Застукал их, застукал голубков, лежат на даче, воркуют, – не мой стиль разговора, явно не мой, но слушал дальше: – Подъезжайте скорее. Это за городом, – и следовал адрес, который я тут же записал на всякий случай, хотя понимал, что он наверняка ложный, поскольку кому-то надо было, чтобы Хрусталёв именно среди ночи уехал из дому.
И дальше следовали фразы, которые не могли не вывести из себя, тем более человека ревнивого:
– Эх, вот они соколики. Я тут на дереве спрятался и всё вижу. Занавесочку забыли прикрыть. Как он её…
Тут уж совсем не моя манера разговора, особенно вот эти «как он её», да и ещё хлестче…
В ответ прозвучало глухое, Хрусталёвское:
– Еду…
– Жду у дома. Станьте прямо у ворот, под деревом.
«Интересно. А если б не авария? – подумал я. – Куда бы Хрусталёв заехал? Какие ворота? Какое дерево? Впрочем, Хрусталёву не до таких тонкостей. А расчёт был сделан на то, что за объяснениями бы он явился именно ко мне. Словом, навели бы тень на плетень. Но кому же, кому всё это было нужно и зачем?».
Впрочем, я уже стал примерно догадываться, кому.
Здесь, в этом городе, в котором прошло моё детство, я не раз отдыхал и прежде. Обычно останавливался у Кудрявцева, тоже заядлого грибника, рыболова, ну и, что важно, закоренелого холостяка, у которого пассий тьма, и у каждой подруги, что очень важно для человека «жизнелюбивого», далеко не аскета, каковым был я в ту пору.
Я не скрывал, что оставил службу в прокуратуре по сокращению штатов и, уже в запасе, занялся частным сыском. Причём, весьма преуспел в этом деле и в материальном плане вышел на достаточно приличный уровень. Конечно, бывали моменты, когда приходилось входить в противоречие с морально-этическими нормами, которые по-хорошему въелись в каждого советского человека, разумеется, если он советским был не только по имени, но и по существу, а не являлся мурлом, выглядывавшим из-за спины СССР. Как же точен был поэт! Как предвидел то, что будет плавать на поверхности в роковой для советской власти час!
Прежде мы с Хрусталёвым почти не были знакомы. Он знал, что я приятель Кудрявцева, а я знал, что он начальник центра подготовки пилотов деловой авиации, в котором работал мой друг. Если встречались на улице, здоровались, да и только. Даже лишним словом ни разу, наверное, не обмолвились. А тут он как-то вечером, буквально на второй день после моего приезда, пришёл к Кудрявцеву и с некоторым стеснением сказал, едва тот открыл дверь:
– Дело у меня сугубо личное. К вашему другу дело.
Я выглянул в прихожую. Поздоровался. Заметил бледность на лице гостя. Даже растерянность. Таким я его прежде не видел. Всегда он выглядел молодцевато, походка была уверенной, твёрдой. Сейчас он был чем-то подавлен, даже немного сгорбился от давивших его пока ещё неведомых мне обстоятельств.
Кудрявцев, сославшись на то, что нужно сходить в магазин, оставил нас, чтобы не мешать.
– Слушаю вас, Борис Петрович, – сказал я, протягивая руку.
– Пришёл по части вашей специальности. Новой, так сказать, специальности, – начал он.
«Надо же, – мелькнула у меня тогда мысль: – И здесь, в провинции, услуги наши оказались востребованными».
Если честно, не очень хотелось мне думать о делах, а потому ответил сдержанно:
– Я в отпуске, Борис Петрович, приехал отдохнуть от дел, которые в Москве надоели.
– А для меня это вопрос жизни и смерти, – с горечью в голосе проговорил Хрусталёв и с мольбой посмотрел мне в глаза: – Не просил бы, если б не так. Поймите… Да и, что касается гонорара, не обижу. Я человек, как вы понимаете, состоятельный.
Ох уж эти товарно-денежные отношения. Где же прежние, советские, бескорыстные, в большинстве своём!? Я сделал жест рукой и сказал проникновенно:
– Не в гонораре суть. Просто действительно устал. И если решу, что могу помочь, то не из-за этого вашего обещания…
– Каждый труд должен быть достойно оплачен, – убеждённо заявил Хрусталёв. – Я ведь тоже дело делаю, которое по душе, но не бесплатно. Выживать надо в смутные времена.
– Что ж, выслушаю вас, – сказал я, приглашая в комнату и указывая на кресло у журнального столика.
Сам сел в другое, напротив.
Вечерело, но сумерки ещё не сгустились окончательно, и можно было огня не зажигать, а потому, когда я потянулся к торшеру, Хрусталёв поспешно проговорил:
– Нет-нет. Если можно, пусть будет полумрак. Мне так проще рассказывать.
Немало историй довелось мне выслушать за время работы в агентстве. Приготовился послушать ещё одну – как-то не повернулся язык отказать убитому горем человеку, тем более от Алексея я слышал о нём только хорошее.
– Ну, говорите, говорите, – кивнул я. – И не беспокойтесь, всё что услышу, останется здесь. Никуда не выйдет…
И он заговорил негромко, доверительно:
– Помогите, очень прошу. Мне больше не к кому обратиться с таким деликатным вопросом.
– Так о чём же всё-таки речь? – поторопил я.
Но он некоторое время ходил в рассказе своём вокруг, да около. Видно, нелегко было начинать. Наконец начал:
– Говорить как-то стыдно. Да что поделаешь?! Последняя попытка семью сохранить. Последняя надежда. У нас всё-таки дети, двое детей. Сейчас они у бабушки в деревне. Она, жена моя, Инна Аркадьевна, может видели её – такая высокая, стройная блондинка. До сих пор ходит в юбках, не по возрасту коротких. Таких как она броских и ярких в доме вроде бы больше и нет, – уточнил он не без гордости, но тут же снова сник.
Я, конечно, не раз видел эту действительно красивую женщину. Кудрявцев пояснил, что это жена Хрусталёва. Но в данный момент заявления Бориса Петровича решил оставить без комментариев.
– Так вот жена моя, – продолжил он. – Совсем от рук отбилась. Всё было раньше хорошо, а этим летом, как детей в деревню отправила, совсем голову потеряла. Чувствую, влюбилась в кого-то. Домой приходит поздно, а несколько раз и вовсе не ночевала.
– И как объясняет? – поинтересовался я.
– Да, никак, – ответил он сокрушённо. – Вздор несёт. То у подруги засиделась, а потом ночью побоялась идти одна. Так я же встретил бы… То с другой подругой на дачу поехала – та, мол, просила помочь по хозяйству. Причём, про дачные поездки сообщала этак внезапно, по телефону. А если я начинал возражать, то сразу становилось плохо слышно. Твердила «ало, ало» и бросала трубку.
– Может всё действительно именно так, как говорила? – вставил я. – Почему вы считаете, что изменяет. Устала за зиму и весну от возни с детьми, вот и хочет вздохнуть свободно? Может быть действительно с подругами встречалась?!
Я сказал это намеренно. Уж очень не хотелось заниматься этакими вот делами во время отпуска.
– Не-ет, – протянул он. – Поначалу я верил. Но потом, в какой-то момент почувствовал, что лжёт. Да и есть такие факты, которые не обманут. Надломились наши отношения. Не ласкова стала, даже груба. Знаете, если жена ночью отворачивается и от каждого прикосновения к ней рычит раздражённо, мол устала, дай поспать, что можно подумать? Как кукла бесчувственная. Раньше такой не была хоть с усталости, хоть нет. А однажды вернулась весёлая, разодетая, и, – он сделал паузу, вздохнул тяжело и продолжил: – Такая красивая, что я потянулся обнять… Ну вы понимаете… Так она грубо оттолкнула убежала в лоджию, забаррикадировалась там и легла спать на раскладушке.
«Видимо, действительно сильное увлечение переживает», – подумал я, услышав всё это, но высказывать свои предположения всё-таки пока воздержался. Только спросил:
– И чем же я могу помочь? Вы и сами, наверное, не знаете, чем. Сложное это дело, сугубо личное.
– Не знаю, право, – согласился он, – Действительно, не знаю, но всё же надеюсь, что можно как-то семью склеить, пока окончательно совесть не потеряла. Раз таится и изворачивается, стало быть, не хочет, чтобы мне всё стало известно. надеюсь, что, ежели припру фактами, так, глядишь, и одумается. Тёщу позову на помощь, тестя. Родители у неё строгих правил. И авторитетны для неё. А так-то с чем к ним приду? С подозрениями? Не поверят. Скажут, что сплетен наслушался. Нет. Мне нужно её припереть к стенке, – убеждённо завершил он свой небольшой монолог.
– Ну, что касается тестя с тёщей, то не стоит сор из избы не выносить, – заметил я, – Не по-мужски это. Да и вообще, если жена рассказывает даже родителям, сёстрам, подругам, что и как у неё дома, это не жена. Если муж делает так же, то это не муж. То есть они просто партнёры в постели. А семья, вовсе не семья, а одно название. Фёдор Михайлович Достоевский говаривал не раз: «Никто-то, никто-то не должен знать, что между мужем и женой происходит, коль они любят друг друга. И какая бы ни вышла у них ссора, мать родную, и ту не должны себе в судьи звать и один про другого рассказывать. Сами они себе судьи. Любовь – тайна божия и от всех глаз чужих должна быть закрыта, что бы там ни произошло. Святее от этого, лучше».
– К чему вы это говорите? – спросил Хрусталёв, видимо, поражённый тем, как я свободно цитирую Достоевского.
Но тут ничего особенного нет. Очень много дел похожих было у нас в агентстве, и не раз мне приходилось ссылаться на классиков. Некоторые цитаты постепенно выучил наизусть.
Начал же издалека:
– Хочу, чтобы вы, Борис Петрович, прежде чем окончательно решить, нужно ли вам заниматься этой ловлей любовников, определили для себя, чего вы хотите. Не слишком убедительно звучит то, что стоит вам поймать жену с любовником и вы сумеете найти способы сохранить семью. Я, к примеру, в этом сомневаюсь.
Сделав паузу, подумал, вот, мол, учу, а сам… У самого-то что на личном фронте творится?! И всё же, как говорится, сел я на своего конька и понесло…
– Вот, привёз я своему приятелю Кудрявцеву журнал один любопытный. Духовный журнал. Благовестником называется… Там есть интересная статья протоирея Ткачёва. Хотите прочту…
И я стал листать журнал.
Хрусталёв посмотрел на меня с удивлением, но возражать не стал. Он готов был слушать любые мои нравоучения и любые размышления, лишь бы уговорить меня помочь ему в его, как я уже понял, совершенно безнадёжном деле.
Между там, я нашёл нужную страницу и сказал:
– Вот, кажется, здесь. Точно… Слушайте…
И стал читать:
– «Полноценные отношения мужа и жены, взаимная любовь навеки – это и есть цель брака. Муж и жена – не родственники. Это один человек. Нет никого в мире ближе, чем муж и жена. Дети, рождённые от мужа, дальше от женщины, чем муж к ней. Это, на самом деле, элементарнейшие вещи, которые никто не знает и знать не хочет. Есть у тебя дети или нет у тебя детей, ты должен любить жену больше всех на свете. Нет никого ближе мужу, чем жена. И нет никого ближе жене, чем муж. Никого!.. Ни дети, ни мама твоя. Муж и жена – это один человек. И любить партнёра нужно больше, чем мать, и больше, чем детей. Какова же цель брака? Муж и жена в своём добровольном любовном союзе являются некой тайной, указывающей на Христа и церковь. Это максимально близкое общение двух людей, которое превращает двух людей в одного человека. Это один человек».
Хрусталёв внимательно посмотрел на меня, словно не понимая, зачем я всё это читаю. Решив, что у него возникли вопросы, которые всегда возникали у тех, кому я указывал на эти слова, поспешил прояснить:
– Понимаю. Вы скажете, что это, мол, мнение священника? Да, верно: мы можем соглашаться или не соглашаться, но сейчас очень много публикаций на эту тему, в которых говорится, что при слиянии любящих существ, мужа и жены, если там любовь, конечно, выделяется огромная положительная энергия в Космос, она вырывается наружу, в атмосферу, распространяя волны, очищающие окружающую среду от зла и всякой нечисти. Но бывают и другие браки, при которых, скажем, у жены после замужества на первом месте остаются родители – вполне объяснимо и не столь уж легко осуждаемо, затем идут братья и сёстры – тоже порицать сложно, затем дети – тем более оправдано, как и всё с точки зрения общественности, – а уж на четвёртом месте муж. Со временем он отодвигается уже на пятое место, потому что появляются внуки. А ещё и сплетницы подъездные или на работе, которые открывают ей глаза на то, каков муж, ну и становятся чуть ли не роднее и ближе. Они, видите ли, кристально честны, а муж – лгун. И вся эта мразь дворовых пасквилянтов сладострастно «открывает глаза», разрушая семью, с какими-то личными низкими целями.
Хрусталёв, видимо, отвлёкся от мыслей о своих проблемах, потому что спросил с удивлением:
– Вы, дорогой мой, психолог или частный детектив? Я к вам не как к психологу пришёл, а как к сыщику, который может помочь. А это всё слова. Так, как говорит священник, не бывает. Вот скажите, у вас в семье именно так, как он учит?
– Не обо мне речь, – поспешно сказал я и вернулся к изначальной теме разговора, подумав, что со своими нравоучениями я обратился не по адресу, поскольку тут нужна конкретика, а не слова, пусть даже мудрые.
Хрусталёв молчал, ожидая моего ответа, но я повторил лишь сказанное им самим, облекая всё в форму вопроса:
– Так вы хотите припереть к супругу свою к стенке и таким образом решить дело?
– Дорогой мой, – повторил он, видимо, излюбленную фразу, – Я же не прошу у вас совета, как поступить с необходимыми мне фактами. Я прошу вас их добыть, за что заплачу. А уж я решу, как распорядиться. Наверное, я сам виноват, что спровоцировал вас на обсуждение данного дела. Я прошу помочь добыть нужные мне факты. Поможете? Мне нужно, чтобы вы засняли встречи, записали разговоры.
Я поморщился, но что ж, не надо было идти в частное агентство, если одни заказы нравятся, а другие кажутся несколько неэтичными, как и тот, что пытался сделать мне Хрусталёв.
Пока ещё не объявляя о своём согласии, я проговорил, как бы рассуждая с самим собой:
– Кое-что из необходимой аппаратуры я прихватил с собой на всякий случай. Мало ли, вдруг понадобятся? – и повторил: – Только на всякий случай. Работать я не собирался в отпуске.
Хрусталёв несколько приободрился, а я задал ему вполне резонный вопрос:
– Но как же я буду следить, если ваша жена меня знает в лицо, да и многие в городе знают. Ведь я ж в этом городе частенько бывал и раньше и даже несколько лет в школе здешней учился. А сотрудников у меня здесь нет, таких, которые могли бы выполнить кое какие задания, хотя бы даже по слежке. И никаких зацепок. У вас есть хоть какие-то конкретные факты? Ну, хотя бы, где и с кем Инна Аркадьевна прежде любила проводить время? Это хотя бы вам известно?
Хрусталёв наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить, но не вспомнил и огорчённо проговорил:
– Увы, нет, ничего мне не известно. Прежде и предположить не мог, что это понадобиться. Когда бы знал, может, и к вам не обращался. Сам разобрался бы. Сам проследил.
«Резонно», – подумал я и пояснил ему:
– Понимаете, чтобы выполнить подобный заказ, мы устанавливаем наблюдение за домом, слежку организуем. И делает это, как правило, хочу ещё раз заметить, не один человек. Вызывать же сюда кого-то из сослуживцев дорого.
– Я же сказал, заплачу столько, сколько нужно. Пусть вас финансовый вопрос не волнует. – и повторил – Это, простите, моё дело. А ваше – выполнить заказ. Ну а если кто приедет, то, как дело закончите, такой отдых организую! Рыбалку, да и прочее всякое-разное. Места то знаете, какие здесь. Валдай. Рай земной. А у нас базы отдыха по самому высшему классу есть. Уж вы мне поверьте.
Я прикинул, что отдых, тем более нынешним жарким летом, весьма и весьма благоприятствующим этому, может вполне заинтересовать закисших в городской жаре сотрудников агентства.
– Хорошо. Позвоню шефу, но не уверен, что он пойдёт навстречу, – пообещал Хрусталёву.
– Вы уж постарайтесь, а то мне хоть в петлю. – с оттенком мольбы в голосе проговорил он. – А то ведь в глазах темно от обиды, а она всё повторяет – ревность, мол, заела, слепая ревность. Ревнив, не спорю, но ведь как тут не ревновать?
Он помолчал, а потом вдруг в глазах его точно огонь сверкнул, и я услышал:
– Поймать бы мерзавца, который её охмурил.
Вспомнив его рукопожатие, и ещё раз оценив крепкое телосложение, я подумал, что действительно кому-то может несдобровать, а потому сказал твёрдо:
– Если и возьмусь за ваше дело, то с одним неукоснительным условием – никаких разборок!
– Не будет разборок, – сказал он и, хоть и нехотя, но прибавил, – Обещаю. Да и вообще меня здесь слишком хорошо знают. Сам заинтересован, чтобы всё осталось строго между нами.
– Так-то лучше, – кивнул я.
И всё же не лежала у меня душа к этому делу, не знал тогда почему, но не лежала. Единственное, что заставляло подумать о необходимости помочь этому человеку, так надежда на сохранение семьи. Хотя в такую возможность я, признаться, совсем не верил. Впрочем, Хрусталёву, вероятно, виднее. Несомненно, он хорошо знал характер своей жены, потому и уверен был в том, что она одумается, если фактами к стенке припереть. В конце концов, он далеко не последний человек в городе. Должность весьма приличная, ну и достаток и всё такое. А что у неё там? Не шалаш ли, как говорят, в котором современным барышням уже не рай на постоянной основе, а временный такой маленький раёк, пока страсти играют необузданные.
Захотелось в какой-то момент прояснить некоторые вопросы. Почему, к примеру, не уходит, если полюбила и почему боится разоблачения? Может, опасается, что сам Хрусталёв возьмёт да подаст на развод?
– Скажите, только честно, – попросил я. – Вы Инну Аркадьевну, действительно сильно любите?
Он ответил не сразу, но ответил так, что я понял, что ответил вполне искренне:
– Люблю! Иначе бы не обращался к вам, не срамился бы, – сказал он с надрывом и прибавил вполне резонно: – Иначе бы подал на развод – и дело с концом.
«Да уж, срам немалый, – подумал я, – установить слежку за женой, да ещё платить за это деньги. С другой стороны, что делать, если боится потерять её и не может найти никакого выхода. Смириться? Позволить гулять, пока не нагуляется? Нет, это просто невозможно. Вряд ли кто-то сможет подобное выдержать. Это что же, как в давние времена Нарышкин? Но так он терпел, потому, что его сделал рогоносцем император. Там другое и времена другие. А как бы я поступил? Я бы в любом случае развёлся и постарался всё забыть как кошмарный сон».
Частенько мне приходилось задумываться над подобными делами. Скорее мог понять и оправдать женщин, обращавшихся с таковыми просьбами, нежели мужчин. Уж коли ты мужиком родился, так наведи сам порядок в семье, сделай так, чтоб жена на сторону не смотрела, а коли она такова, что не может без этого, брось её и забудь.
Так думал я, но понимал и другое – нельзя мерять общей меркой человеческие отношения.
Ну и размышлял: «Что же мы имеем? Поздно приходит, иногда дома не ночует и старается избегать близости? Такие аргументы не выставишь. Но, наверное, он всё-таки прав – она изменяет, причём совершенно беспардонно и бессовестно».
Вслух же сказал:
– Ничего не могу обещать, но помочь попробую. Всё будет зависеть от разговора с шефом. Завтра позвоню ему и попрошу помощи, а тогда уж сообщу вам своё решение.
– Спасибо, – сказал Хрусталёв и, уже покидая квартиру, в дверях столкнулся с Кудрявцевым.
– Не помешал? – спросил тот.
– Нет-нет. Мы уже закончили разговор, – ответил Хрусталёв и, ещё раз поблагодарив нас обоих, пошёл к лифту.
