скачать книгу бесплатно
– Товарищи курсанты. Вы переводитесь в первую роту. Прошу взять личные вещи и через десять минут построиться здесь же. Старшина роты отведёт вас в расположение первой роты. Разойдись.
Константинов замер на месте. Словно гром прогремел над его головой. Он некоторое время смотрел на дверь, за которой скрылся майор, затем решительно шагнул к ней и, постучав, вошёл:
– Разрешите? Курсант Константинов.
Как положено, назвал звание, фамилию и услышал:
– Да, да, проходите, товарищ курсант. Что вы хотели?
– Товарищ майор, оставьте меня у себя в роте, пожалуйста.
Майор даже встал из-за стола, подошёл к окну. Чувствовалось, что он чем-то взволнован, быть может, даже огорчён, но старается не подавать виду. С минуту ничего не отвечал, потом повернулся и мягко проговорил:
– Не могу я ничего поделать, товарищ курсант. Приказ.
– Ну, меня же к вам распределили, товарищ майор.
Константинов ещё не знал, что такие вот разговоры, да уговоры в Московском ВОКУ неприемлемы. Впрочем, он и не узнал о том в тот день, потому что и командиру роты очень не хотелось отпускать от себя и его, и тех других выпускников СВУ, фамилии которых он назвал перед строем.
– Идите, товарищ курсант. На построение опоздаете. Приказы не обсуждаются. А я получил приказ. Идите.
– Есть, – сказал Николай, чётко повернулся и вышел из канцелярии.
Его товарищи по несчастью уже собирались в коридоре, ожидая команды.
– В одну шеренгу, становись! – как-то очень вяло и равнодушно скомандовал старшина роты, высокий, худощавый старший сержант.
Дождался, когда шеренга вытянется вдоль коридора, и спокойно сказал, почти без командирских ноток в голосе, да и не по-уставному:
– Собрались? Тогда за мной, не в ногу. Пошли!
Курсант Константинов понуро брёл в этом импровизированном строю, веселья в котором не наблюдалось.
Прошли по коридору, повернули налево, потянулись ряды классных кабинетов первого взвода, затем второго, третьего, четвертого. Далее открылся большой холл перед актовым залом. И снова коридор с классами в обратном порядке.
В первой роте была тишина. Казалось, можно услышать, как муха пролетит. Старшина четвёртой роты построил приведённых им курсантов в одну шеренгу и приоткрыв дверь канцелярии роты, с порога доложил:
– Товарищ капитан, группа курсантов, переведённых из четвёртой роты в первую, прибыла в ваше распоряжение. Старшина четвёртой роты старший сержант Николаев.
Вышел высокий, худощавый, подтянутый капитан, с суровым выражением лица.
– Вы свободны, товарищ старший сержант, – сказал он Николаеву. – Ну а с вами, товарищи курсанты, – он сделал ударение именно на «товарищи курсанты», – мы сейчас займёмся. Прежде всего, представлюсь. Я, командир первой роты капитан Бабайцев Вадим Александрович. Вы прибыли в первую роту училища. В особую роту! – говорил тихо, с предельно точной расстановкой слов, словно ударом молотка загонял гвозди. – Первая рота училища должна быть во всём первой. Тем более, – снова ударение на сочетании слов и повторение для лучшего усвоения: – Тем более в списки первой роты зачислен почётным красноармейцем и командиром Владимир Ильич Ленин.
Сказал просто, без пафосных добавлений, что именно это вас ко многому обязывает, это возлагает на вас особую ответственность. Просто и ясно – первая рота должна быть первой!
Капитан медленно прошёл вдоль строя, вглядываясь в каждого. Он словно сверлил насквозь цепким, внимательным взглядом, от которого становилось немножко не по себе и хотелось ещё раз поправить обмундирование, разогнать складки на гимнастёрке. В ту пору армия ещё не перешла на кителя, в том числе и хлопчатобумажные. Впрочем, ни хлопчатобумажных гимнастёрок, ни хлопчатобумажных кителей в Московском ВОКУ курсанты не носили. Только полушерстяные, офицерские. Ровно, как и солдатские шинели были у кремлёвцев только для полевых занятий и повседневного ношения на территории училища, а в увольнение выдавались шинели из офицерского материала. Это были шинели, которые уже использовались на ноябрьском параде и затем переводились в разряд парадно-выходных курсантских.
Николай и его товарищи по несчастью, переведённые в эту «строгую роту» были пока ещё в том обмундировании, которое получили у себя в суворовских военных училищах. Вещмешки с многочисленными элементами формы одежды были сложены у входа расположение роты. К вещмешкам приторочены шинели.
– Познакомимся в процессе учёбы и службы, – завершил свой краткий монолог командир роты. – А сейчас сдать обмундирование и личные вещи в кладовую роты и доложить о прибытии командирам взводов. Они в классах на занятиях.
«Какие ещё занятия? – подумал Николай. – Учебный год ведь пока не начался».
Капитан Бабайцев зачитал, кто и в какой взвод определён. Николай попал во второй взвод.
От знакомства с ротным остались неясные впечатления. Видно было, что офицер суровый, даже очень суровый и немногословный. Видно было, что военную форму любит и носить её умеет. Константинов поймал на себе цепкий взгляд и без слов понял, какие у него изъяны и недостатки во внешнем виде. Не всегда ведь надо говорить, гораздо действеннее указать на недостатки без слов, одним только взглядом. Он ещё не знал этого, но, быть может, именно в те минуты под суровым взглядом командира роты сделал первый шаг к познанию командирского мастерства. Ведь командирское мастерство не может быть преподано на лекции или даже практическом занятии. Оно состоит из множества самых разнообразных элементов, которые просто невозможно включить в предметы обучения. Это мастерство познаётся именно с помощью военного образования, получившего название базового, образования, которое возможно только при сочетании воинского общежития, то есть жизни курсантов в казарме, какой бы ныне усовершенствованной она ни была, познаётся в процессе жизни и учебы, где всё под контролем командиров. Познаётся это мастерство и через самих командиров, которые, особенно в Московском ВОКУ являются примером для подражания.
Учёба на «домашнем коште», которая когда-то практиковалась в России и была запрещена ещё Екатериной Великой, а в советское время вылилась в институт «двухгодичников» не может воспитать настоящего командира, за исключением редчайших случаев.
Именно в воинском коллективе человек по-настоящему утверждается, проявляет свой характер, свою волю, учится строить свои взаимоотношения с товарищами. Хлипким не место в коллективе, а уж коли не место в коллективе, то уж тем более не место на командных должностях в войсках.
Служба в амии, учёба в военных училищах – это как экзамены на звание мужчины. Кто не прошёл казарму, кто не утвердился в коллективе среди равных себе товарищей, кто не испытал тягот и лишений армейской службы, может ли называться мужчиной? Ответ на этот вопрос так по существу и не смогли дать ни педагоги, ни психологи, ни философы. Они оказались не в состоянии решить его, возможно, потому что сами, порой, не носили погон, не знали строя и пытались что-то исказить, опровергнуть, подтянуть под себя. Ответ на этот вопрос можно попытаться найти в романе, но опять же лишь с помощью читателей, особенно с помощью своих однокашников и с помощью тех, чья молодость согласно поговорке, прошла в шинели, а юность перетянута ремнём.
Что видели Николай Константинов и его друзья до того, как переступили порог высшего военного училища, будь то Московское ВОКУ или любое другое, конечно, в первую очередь командное училище? Конечно, они видели больше, чем их сверстники, ведь в суворовских военных училищах юноша проходит становление и завоёвывает своё место в воинском коллективе без помощи пап, мам, бабушек и дедушек. Причём, любой юноша, из какой бы он семьи ни был. Пусть даже у него отец крупный военачальник, он в коллективе представлен самим собой, а не отцовскими погонами. Это командиры могут поступать так, как подсказывают обстоятельства, а товарищам обстоятельства такие ничего указать не в состоянии. Поэтому в Сталинские времена дети и внуки государственных и военных деятелей оканчивали военные училища, а внук Сталина Евгений Яковлевич Джугашвили – Калининское СВУ, а затем военное училище и завершил службу в звании полковника. Калининское СВУ окончил и внук легендарного Чапаева.
В более поздние времена дети, внуки, племянники советской «элиты» тоже не гнушались армейского стоя, и только дурман демократии поменял положение дел, да и то не на все сто процентов.
Суворовское военное училище – великая школа, замечательная школа, закалка на всю жизнь. Всё самое лучшее, что есть в традициях русского воинства, мальчишки в чёрных шинелях с алыми погонами на плечах впитывают в том возрасте, в котором человек ещё не испорчен дурацкой пропагандой СМИ, когда он открыт добру, открыт восприятию мужества, стойкости, достоинства и чести.
Но переступая порог военного училища, да ещё старейшего и прославленного училища страны, Николай Константинов ещё не представлял, что даже та суровая школа, которая ими пройдена, только самое начало, и что главное у них впереди.
Глава четвёртая
Здравствуй, второй взвод!
Нехитрое курсантское имущество перекочевало в кладовую роты – попросту в каптёрку, – и курсанты отправились по своим взводам. Опять тот же коридор. Небольшой холл, поворот направо и по правую руку первая дверь – первый взвод. Двое вошли туда, вторая дверь – второй взвод, в который был назначен переведённый из четвёртой роты один Николай Константинов.
Стучать не стал – ведь это же классная комната, то есть своя, которая должна стать родной на долгие три года.
Открыл дверь с вопросом:
– Разрешите войти?
Прямо перед собой увидел старшего лейтенанта, который сидел полуоборотом к двери, положив ногу на ногу, и что-то читал в большой амбарной книге, лежавшей перед ним. Оглядев вошедшего, он сказал:
– Заходите курсант, заходите. Пополнение?
– Так точно. Курсант Константинов прибыл в ваше распоряжение.
– Калининское СВУ?
– Так точно, Калининское, – подтвердил Константинов, хотя, видимо, и вопрос и ответ были излишними, поскольку командир второго взвода старший лейтенант Минин Виктор Александрович конечно же знал, кто прислан в его взвод на пополнение.
– Ну, так садитесь, курсант Константинов, вот ваше место, – и указал на третий стол в центральном ряду, за которым пока сидел один человек – суворовец-калининец Лебедев.
Лебедев был из «семилеток», то есть из тех, кто проучился в суворовском семь лет, поступив в училище после четвёртого класса в пятый класс. Ну а «трёхлетками» звались те, кто поступил после восьмого в девятый класс. Вместе с первой в истории училищ ротой «трёхлеток» покинула калининское СВУ и последняя рота «семилеток», правда, как оказалось, не последняя в истории. Кто знал тогда, как будет развиваться суворовское образование в будущем!?
Николай прошёл к столу, но не успел ещё сесть, как услышал:
–Вот ваш командир отделения, – указал командир взвода и уточнил: – второго отделения второго взвода, сержант Владимир Шепелин.
Шепелин поднялся со своего места, кивнул вновь прибывшему и придирчиво осмотрел внешний вид. Был он ростом примерно с Николая, может, чуть выше. Плотно скроен. Лицо приятное, открытое, располагающее к себе. Взгляд внимательный, пытливый.
– Ну а на первом ряду, заместитель командира взвода ефрейтор Суровой.
Да, в тот день Вячеслав Суровой был ещё, как ни странно, ефрейтором. Впрочем, дела с воинскими званиями очень быстро поправили. Уже к 1 сентября были присвоены звания младших сержантов тем, курсантам, которые командовали отделениями или являлись заместителями командиров взводов.
Константинов не сразу понял, что за занятие было, когда он вошёл в класс. Видимо, просто знакомство командира с прибывшими в училище суворовцами-выпускниками. Каждый кратко рассказывал о себе. Вот поднялся из-за стола крепыш спортивного вида, как впоследствии оказалось многоборец. Назвался:
– Курсант Юрий Дьяченко. Киевское СВУ!
Несколько слов о себя, и эстафета перешла к другому, третьему, четвёртому…
Николай старался запомнить:
«Курсант Сергеев, курсант Макаров.., курсант Ефремов.., курсант Трошин.., курсант Михайлов.., наконец, его сосед курсант Лебедев.
Командир взвода слушал краткие рассказы суворовцев с неподдельным вниманием. Константинов уже знал, что старший лейтенант Минин – выпускник Ленинградского высшего общевойскового командного училища имени Ленсовета, что прибыл он из войск, а потом выяснилось, что и заместителя командира взвода ефрейтора Сурового он привёз с собой и даже помог ему поступить в училище.
Но никто тогда не ведал, не только Николай и его новые товарищи, но и сам Виктор Александрович Минин, насколько удивительно и необыкновенно сложится военная его судьба, что в будущем он станет сначала адъютантом, а затем порученцем Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Андрея Антоновича Гречко. Мог ли кто-то и даже сам Виктор Александрович Минин представить, что будет при Министре обороны вплоть до последнего часа, а точнее до последней минуты жизни маршала.
Причём, на всю ту удивительность и необыкновенность окажет огромное влияние то, что он оказался здесь, в стенах старейшей кузницы офицерских кадров страны.
Если командир роты показался очень суровым, неприступным и жёстким, то Минин, напротив, выглядел совсем иным, хотя, конечно, первое впечатление могло быть и обманчивым.
Что особенно бросалось в глаза, так это уверенность в себе, какая-то внутренняя сила, сочетавшиеся с высокой внутренне культурой, тактичностью. Минин никогда, как говорят, за словом в карман не лез. Когда состоялся приказ о назначение на должность адъютанта Министра обороны произошёл забавный случай. Минин, тогда уже капитан, прибыл для представления. Ну и доложил по всей форме:
– Товарищ Министр обороны, капитан Минин, представляюсь по случаю на должность адъютанта….
– Минин, Минин, – усмехнувшись, повторил Маршал Советского Союза Гречко: – А где же твой Пожарский?
Минин тут же нашёлся:
– Товарищ Министр обороны, я его, с вашего позволения, оставил на Красной площади.
Андрею Антоновичу Гречко ответ понравился. Он заговорил приветливо, расспросил Минина о службе, а потом сказал:
– Идите, товарищ майор. Приступайте к исполнению обязанностей.
Минин вышел из кабинета, где его уже ждал полковник Пушкарёв с новенькими майорскими погонами.
Тут могут удивить некоторые неуставные обращения и странные обороты. Ну почему, скажем, капитан Минин обращался к Маршалу Советского Союза Гречко не по воинскому званию, а по должности? Так было заведено. Маршалов Советского Союза в ту пору было много, даже заместители министра были Маршалами, начальник Генерального штаба был маршалом, а вот Министр обороны только один. Ну и выделяли таким образом. А кто придумал подобные неуставные словесные эквилибристики, уже вряд ли могли вспомнить. Правда на военных парадах и командующий парадом в докладе называл Министра обороны Маршалом Советского Союза, и войска, отвечая на приветствие, тоже называли Маршалом Советского Союза.
Кстати, аналогичное нарушение устава было негласно введено и при обращении к командующим округами и армиями. Тоже, видимо, на основании того, что генералов много, а вот командующий – есть командующий. И вряд ли кто-то мог вспомнить, почему вдруг стали добавлять в ответах Министру обороны вот это странное «с вашего позволения». Но, тем не менее именно так и было.
Но в тот день, когда курсант Константинов вошёл в класс второго взвода, Минин был ещё старшим лейтенантом. Впереди ещё предстояло ему командовать курсантской ротой, и уже с должности ротного взлететь столь высоко.
Объявили перерыв, и все поспешили в курилку. Курилки, как таковой не было. Разрешалось курить на лестничной площадке, которая была довольно большой, ну или выходить на улицу, хотя если бы все сразу туда вышли, картина получилась бы не очень приглядная. Курящая толпа.
Константинов не курил, но на лестничную площадку вышел вместе со всеми, чтобы поискать ребят из своей суворовской роты.
Сизый дым уже висел над площадкой. Тут и курить не надо было – всю порцию канцерогенов человек получал от других курильщиков. Даже с лихвой получал.
Подошли Миша Сомов из третьего взвода, Володя Верещагин из первого, Серёжа Леонов и другие ребята.
– О-о, и ты здесь! – воскликнул Миша Сомов, обнимая Николая.
Это был худощавый, подтянутый паренёк, довольно высокого роста, а потому немного порой сутулившийся.
Плотный крепыш Верещагин прибавил к сказанному Сомовым:
– Я ж предупреждал, что все в МосВОКУ встретимся. Тоже мне, академик. И зачем эта академия?
– Только что жизнь там легче, – сказал Сомов. – Дисциплина не та, что здесь. Но зато до лейтенантских звёздочек пять лет чапать.
Верещагин прибавил:
– Правильно Садыков говорил: нечего «прогрессивными» училищами себя тешить. Наш удел – общевойсковые, да танковые. Только проблем себе создал.
Подполковник Садыков был командиром роты в Калининском суворовском училище.
Верещагин всех удивил в выпускном классе, когда началось распределение по высшим военно-учебным заведениям. Имел право, как золотой медалист на любой выбор – а он шёл на медаль твёрдо и получил её – так вот всех удивил, что, не раздумывая, записался в Московское ВОКУ.
Но просто не все знали одну тайну Верещагина, которая была так же тайной и Константинова.
В ту пору все мальчишки были взволнованы, взбудоражены и, даже можно сказать, очарованы кинофильмом «Щит и меч». Этот фильм потрясал воображение. Этот фильм даже в позднейшие годы, когда появились знаменитые «Семнадцать мгновений весны», не утратил особого зрительского интереса и горячих симпатий.
А тогда!? Тогда, в середине шестидесятых редкий мальчишка не мечтал стать разведчиком, послужить Родине. Завораживала песня «С чего начинается Родина». И Николай в гостях у родственников, когда слышал разные немного провокационные, порой, вопросы, которыми испытывали его, отвечал: «Поставьте мне песню: «С чего начинается Родина», а потом приказывайте. Пойду за Родину. Если нужно – на смерть!»
Да он ли один так думал? Нет, не только он и далеко не только он, так думали многие, многие и очень многие.
И вот задумали Константинов и Верещагин, которых сдружила комсомольская работа в роте, попробовать поступить в Высшую школу КГБ. Что они знали о ней, что могли знать-то? Только то, что есть такая школа и что один из учебных корпусов находится возле Белорусского вокзала на Ленинградском проспекте. Это серое, приземистое здание манило Николая, когда он проезжал или проходил мимо.
Но куда там?! Установка была твёрдая – суворовцы должны идти в высшие командные училища, прежде всего общевойсковые и танковые, затем – артиллерийские, связи и так далее, но командные. Поступать же в академии или высшие инженерные училища, приравненные к ним, право предоставлялось только тем, кто оканчивал училище с золотыми и серебряными медалями. Ну а что касается учебных заведений других ведомств, то есть КГБ, МВД, то туда путь был закрыт. Даже в высшие военно-учебные заведения других видов Вооружённых Сил вырваться было почти невозможно. К примеру, в высшее военно-морское училище из роты ушёл только один выпускник. И только один в Ленинградскую военно-медицинскую академию.
Что же делать? Николай заговорил на эту тему с соседом по подъезду, капитаном КГБ, служившим в Управлении Комитета Государственной Безопасности по Калининской области. И тот посоветовал написать письмо на имя Председателя КГБ Семичастного.
Обсудили они с Верещагиным этот совет, да и написали. Письма друг другу не показывали. Уже началась своеобразная секретность. Константинов постарался, всю душу вложил в письмо. Запечатали конверты, и он отправился, когда отпустили в очередное увольнение, прямо на Центральный почтамт. Оттуда и отправил письма заказными.
Это было в апреле. До выпуска оставалось около двух месяцев.
Отправили они с Верещагиным свои письма, но ни ответа, ни привета. Записались пока так: Константинов в академию, а Верещагин в Московское ВОКУ. И вдруг. Внезапный вызов к начальнику училища. Такое бывало редко, да практически и вообще не бывало, чтобы, минуя ротного, взводного, суворовца вызывали прямо к генералу, да ещё с занятий.
В приёмной Константинов нашёл Верещагина – он был в другом взводе, и приказ прибыть к генералу получил отдельно. Но это по крайней мере ожидаемо. А вот то, что вместе с ними был вызван и Миша Сомов, для обоих оказалось неожиданностью.
Отдышались после бега на короткую дистанцию от расположения роты до кабинета генерала, стали ждать, причём ждать молча. О чём тут говорить? Секретность!!!
Ждали недолго. Пригласили в кабинет. Вошли все вместе, втроём, остановились перед столом для совещаний, но доложить не успели. Генерал махнул рукой, мол, не надо, и сказал:
