скачать книгу бесплатно
Ввалились, да, да, именно ввалились, а не вошли развеселые сержанты, не состоявшиеся теперь уже разводящие, дежурный по роте, дежурный по КПП…
Они были явно не слегка «выпимши». Что удивительного? Юность, не знание меры… Вот и лишку хватили, хотя и грамма на срочной службе спиртного не положено вообще, а перед караулом особенно.
– Как вы посмели, перед заступлением в наряд напиться? – спросил я, стараясь держать себя в руках.
Они бормотали что-то, мол, не пьяные, только пригубили. Есть железное правило: с пьяными, пусть даже слегка «выпимшими» подчинёнными никаких разговоров – сразу на гауптвахту, а уж когда протрезвеют, можно и побеседовать. Права у меня дисциплинарные были комбатовские – ротный имел право на трое суток посадить, а комбат – на пять.
Я скомандовал: «Смирно!» и объявил по пять суток. И тут один из них что-то вякнул непонятное, типа «да здравствует король», и ручкой этак взмахнул. Я подошёл к нему и решительно сорвал с погон сержантские нашивки. Даже сам не понял, как удалось. Слабо пришиты были что ли. Но сорвал и сказал:
– С этой минуты вы рядовой!
Неосмотрительный поступок – лишить сержантского звания мог только командир базы. Это потому, что денежное содержание у сержанта выше, чем у рядового. Мелочь, но при советской власти каждую копейку считали. Даже, кажется, не командир базы право разжаловать имел, а испрашивал на то разрешение в соответствующем отделе Главного ракетно-артиллерийского управления (ГРАУ). Опять же из-за финансовой составляющей. Да и я в этой войсковой части получал оклад не по талончику из «Расчётной книжки офицера Вооружённых Сил Союза ССР», как в линейных частях, а просто, расписываясь в ведомости финансовой части, как кстати все остальные офицеры базы.
Но кто из пьянчужек мог знать, имею или не имею права лишать звания. Кому охота продолжать службу рядовым?! Я вызвал машину – смешно сказать вызвал, да и машину – тоже. По штату в роте два Газ-69 (тогда Уаз-469 только ещё начал выпускаться). Но «газики», разумеется, оказались у базовского начальства, поскольку там по штату таких автомобилей, видимо, не предусматривалось. А роте, взамен «газиков», выделили два старых ЗИСа, именно ЗиСа, а не ЗиЛа, то есть старьё полнейшее. Сделали это хамски, на правах имеющейся власти! Чем не дедовщина кстати!?
Так вот, я вызвал тот самый ЗИС, который после развода должен везти караул в караульные помещения, находящиеся на периметре охраны. Так называлась полоса между охранно-заградительным заграждением внешним и проволочным внутренним. Она как бы окаймляла техническую территорию с производственными цехами и складами. По ней и проходили часовые, неся службу по охране объекта. Решил отправить их на гауптвахту на автомобиле, поскольку вести такую пьянь по городку совсем не здорово.
Посадили этих весёлых ребят в кузов, оборудованный для перевозки людей, и повезли их в караульное помещение того караула, который предназначался для охраны объектов на хозяйственной территории. Там и располагалась гауптвахта с несколькими камерами, одна из которых была одиночной – классика жанра того времени.
Сержантов отправил, но что же теперь делать? В каждом карауле по два разводящих. Караулы большие. Меня всегда удивляло, как это в дивизии, дислоцировавшейся в Калинине, ставили начальниками караулов, в которых было всего два поста, обязательно офицеров? Не доверяли сержантам? А тут, по существу, караул численностью в целый взвод, а назначали сержантов из числа заместителей командиров взводов. В основном так было – один раз заступал командир взвода, в то время старшина сверхсрочной службы, а два раза его заместитель. А в тот день получилось так, что один командир взвода был отпущен на выходной и уехал в соседнюю деревню к тестю с тёщей. Вызывать не имело смысла – он вполне мог на законных основаниях быть «выпимши». Ну а второй, тот который и встретил меня этаким вот докладом, был командиром взвода, почти целиком заступавшего в караул по охране технической территории.
А здесь только на хозяйственной территории немало важный объектов.
И резервная электростанция, и система водоснабжения, и автопарк, и отдел главного механика.
Всё это необходимо было охранять самым тщательным образом, поскольку от данных объектов зависела работа всей базы боеприпасов.
Не стал я посылать командира взвода не с его подчинёнными и рискнул назначить начальником караула №2 командира отделения сержанта Крамсаева.
Приказал всех пьяниц поместить в одну камеру, причём, именно первую, и даже на ночь не открывать нары, которые пристёгивались к стене на день.
Ну и дальше приступил к тому, что положено по распорядку. Провёл развод караулов, сменил старого дежурного по части, доложил командиру базы по телефону о приёме дежурства, сходил в солдатскую столовую, где, как и полагалось, снял пробу. Затем отправился во второй караул, посмотреть, что там делают арестованные пьянчушки.
Каково же было моё удивление, когда я увидел их разгуливающими на улице, возле караульного помещения. Покурить вышли.
Отправил их в камеру и предупредил Крамсаева, что, если ещё раз выпустит, посажу к ним – каково в клетушке под винными и прочими парами.
Я оценил обстановку, как мне казалось, правильно. Что за этакий хамский выпад?! Ведь они поставили нового командира, только что принявшего дела и должность, в очень и очень сложное положение. Коллективное пьянство. За это уже ротного по головке начальство не погладит. Все из разных взводов – а в таком случае ответственность мгновенно поднимается на ступень выше. Были бы из одного взвода, взводному по первое число, ротному поменьше. Но таков негласный порядок.
Известны ведь случаи. Когда назначали в развёрнутой полнокровной дивизии командиром одной из рот, прямо скажем, не очень хорошего человека. Командиры взводов на первой же итоговой проверки его снимали. Как? Очень просто. Перед зачётной стрельбой вымучивали и взвинчивали свои взвода настолько, что они стреляли на двойку. Ведь упражнения стрельб были сложными – при их разработке учитывалось и то, что стрельбы не боевые – не такие, к примеру, как ротные учения с боевой стрельбой. Потому и нормативы жёсткие. Три взвода получали двойки – ротного, порой, особенно в группах войск, даже отстраняли. Да и от комбатов ротные иногда так избавлялись. Ну может не с первого захода, но делали этакую подножку. Нет не от требовательных – требовательных, но справедливых уважали, а именно от таких, с которыми каши не сваришь.
Понял я, однако, что не свалить они ротного хотели – какая им разница, кого пришлют. Я ведь себя ещё никак не проявил. Просто хотели, во-первых, проверить на прочность, во-вторых, чтоб получил нагоняй и стремился не обнародовать некоторые нарушения дисциплины. Ведь сокрытие подобного нарушения давало возможность избежать неприятностей.
Вот тут уж действительно, кто кого – правда, конечно «по умолчанию».
Через некоторое время я снова пришёл в караул – сделать это можно было быстро – от штаба части до него метров сто или сто пятьдесят, не более. И снова та же картина – разгуливали пьянчужки. Понятно… Они сержанты и начальник караула сержант – их товарищ.
Стало ясно, что гауптвахта для них весьма слабое наказание. В какой-то степени там даже легче чем на службу в карауле.
Значит надо было сделать наказание адекватным проступку. Решив так, вызвал в караул старшину Чумакова, который как оказалось, вернулся уже домой вполне трезвым и готовым к делам боевым. Он в ту пору совсем не пил. Поставил его начальником караула. Мы водворили всех в первую камеру и по примеру, распространившемуся в армии от гарнизонных гауптвахт, что были в Прибалтике, налили воду на пол – чуточку совсем, по щиколотку, чтобы и обувь сильно не замочили, и сесть на пол арестованные не могли. Я в своей службе только дважды такой метод использовал и оба раза в случаях исключительных. Но тут вопрос стоял остро – либо сломлю разгильдяев, либо они сломят меня. Далеко не всегда можно было действовать словом или с помощью комсомольской организации. Крамсаева, конечно, сажать в, мягко говоря, душную камеру не стал. Отправил в роту.
«Узники» мои понимали, что нелегко наказать сразу пятерых сержантов – кто ж позволит? Тем более всех лишить сержантских званий никак не дадут. Я же сознавал, что столь суровый метод можно использовать только раз, сославшись на то, что не увидел в этом ничего особенного, поскольку на гарнизонных гауптвахтах специально первая камера устроена так, что пьяные сразу становятся трезвыми.
Старшина Чумаков был, когда я принял роту, командиром требовательным, жёстким, да и телосложением крепок. Он выполнил всё, что предписано. А предписал я не выпускать их до моей смены – вполне естественно, что новый дежурный, который меня сменит, прекратит этот мой воспитательный эксперимент.
Но просидели они только до утра. Не ведал я тогда, кто стукнул замполиту части майору Быстрову, но только он примчался в караул утром, вызвал меня туда из комнаты дежурного, поскольку сам не имел права входить в караульное помещение, и очень, очень сильно обижался на меня за такой «неразумный поступок». Сержантов выпустили. Мало того, Быстров велел их отправить в роту, как сильно потерпевших от злого ротного. Но тем не менее, несколько позже, когда я подходил к казарме для проверки выполнения распорядка дня, через открытое окошко случайно услышал разговор «пострадавших». Он был прост:
– Всё ребята – тут не забалуешь. Ну её к дьяволу эту водяру, если потом всю ночь стоять в камере и под себя ходить…
Как я и предполагал, и замполит майор Быстров, и секретарь парткома майор Зайцев на меня пообижались, пообижались, да и оставили в покое – всё же «молодой офицер, неопытный». К слову сказать, командир базы меня и вовсе не ругал, а напротив, поддержал решение о лишении звания сержанта, с которого я сорвал лычки.
Вскоре стало понято, что всё-таки в какой-то мере ситуацию переломил. Противники подобных методов не понимали и не понимают, что далеко не всего, и не всегда можно добиться даже очень интенсивной индивидуальной и прочей воспитательной работой. Немало встречается таких солдат, которых ничем не проймёшь. Ну, посидели бы они на гауптвахте пяток дней. А что там – прогулки положены, перекуры – тоже. В карауле, порой, не легче. Питание из ротной же столовой, ну почти как для подопечного знаменитого Шурика в юморном кинофильме – хоть и без шашлыка, но с компотом.
Бывали случаи, когда только нестандартными действиями, причём самым решительным образом можно было переломить ситуацию. Главное при этом сохранить справедливость. Наказанные должны понимать, что с ними обошлись хоть и круто, но вынужденно. Ведь они нанесли вред боеготовности – пришлось подыскивать замену и ставить в наряд вместо них менее опытных младших командиров, даже ефрейторов.
Повторяю, такое я учинил ещё только один раз незадолго до назначения в Куженкино, когда командовал ротой в дивизии, дислоцированной в Калинине и когда дивизию развернули до полного штата. В восьми ротах из девяти, кадровыми офицерами были только ротные. Остальные все из приписного состава. Ротный начальником караула не заступает – это задача командиров взводов. Но где их взять?
Развертывание дивизии проходило по плану – подъём по тревоге, выдвижение в район сбора, получение обмундирования, снаряжения, оружия, а затем марш в знаменитый Путиловский учебный центр, и там три с небольшим недели боевая подготовка, итог которой проверялся на учениях. А во время боевой подготовки мы оказались включёнными в график несения караульной службы. И самым сложным был караул гарнизонный, где средь других постов был пост на гауптвахте.
Меня назначили начальником караула столь внезапно, что я даже не успел получить своё табельное оружие… Кобура была на ремне, но пустой.
Мотострелковая дивизия до полного штата! Это в то время почти 16 тысяч человек. Призванными оказались разные люди. И вот ночью вызывают меня на гауптвахту… А там здоровяк, весь в татуировках, да с автоматов в руках. Часовой из приписного состава, этакий какой-то мягкий и скромный мужичок, выпустил громилу из камеры, а тот выхватил у него автомат и стал всех пугать. Я пришёл… Что делать? Он с заряженным автоматов в руках. Рядом с оружием никого нет, да и не стрелять же на гауптвахте – мало ли что произойдёт. Ещё подходя к гауптвахте, слышал его речи – мол, эту вашу Родину я… и далее непечатно. Продолжал и при мне этакие речи. Хвастал, что сидел, и море покалено. Я понял, что, если дам слабинку, всё – он меня же на мушке продержит, сколько захочет, а если шаг в сторону, и очередь может дать из автомата.
Вошёл я с резким восклицанием:
– Да тебя за такие слова о Родине прикажу расстрелять. И никто мне слово не скажет, даже наградят… Приказов не знаешь?
И, обернувшись:
– Смена, ко мне, заряжай!
Он на какие-то секунды оторопел, отвлёкся от часового, который столя рядом безоружный. Смену не увидел, но поверил.
– Да ты права не… права не…
Наверное, хотел сказать, мол, права не имеешь…
– Смирно! – гаркнул я.
Он вытаращил на меня глаза, даже чуточку подобрался – команда «смирно» испокон веков мистически действует в России. Я знал, как начальник караула поручик Марин 11 марта 1801 года продержал в строю весь караул по команде «Смирно», когда заметил, что солдаты, почуяв неладное, хотели идти спасать Императора Павла Петровича. Помню об этом говорили, похваливая поручика, поскольку убийства царей, увы, порой за благо почитали.
И тут тщедушный часовой, на котором я рано крест поставил, рванулся вперёд и выхватил у верзилы автомат. Я шагнул вперёд и, перехватив автомат, навёл на верзилу. Приказал:
– Марш в первую камеру! Иначе, – и передёрнул затвор.
Один патрон выпал, значит, верзила этот имел спьяну серьёзные намерения – патрон в патроннике. То есть автомат был заряжен и на боевом взводе, а это означало, что мог пустить его в ход. Просто не ожидал он такой развязки. Поверил, что ещё минута, и получит порцию свинца.
Зашёл он в камеру, а я приказал плеснуть на пол ведёрко воды. И до утра утроил ему режим наибольшего благоприятствования для отрезвления. Чтобы он там ни орал, как бы ни пугал часовых, а потом умолял, как бы ни просил часовых выпустить хотя бы погреться, никто не решился сделать этого, да и я периодически приходил проверить.
Утром верзила был трезв как стёклышко. Разрешил выпустить его погреться.
Всё обошлось нормально. Комендантом был прибалт подполковник Пиекалнис, с которым я немного знаком по стрелковой команде, когда ещё в сборной СВУ участвовал в различных первенствах. Да и запомнился он мне на государственных экзаменах в Московском ВОКУ – проверял наш взвод по огневой. Да так проверял и нервировал, что из 17 кандидатов на диплом с отличием осталось у нас только шесть человек. Меня-то волнения уже не брали – опыт стрелковых соревнований действовал, а многие просто терялись и мазали нещадно. Кроме того, на сборах стрелковой команды перед развёртыванием дивизии тоже вместе были. Правда приезжал он всего пару раз. Всё возложил на капитана Гомонова, а сам, хоть и был освобождён от службы, пропадал в полку. Тогда же и назначили его, ещё до начала проверки дивизии военным комендантом города Калинина.
Пиекалнис к сообщению о буйстве задержанного отнёсся спокойно. Велел написать рапорт о происшествии и сказал лишь, что вызовет следователя из военной прокуратуры.
– Тюрьмой хватал? Так мы ему это устроим…
Пиекалнис был строг, требователен до жёсткости. Он родом из Прибалтики и наверняка слышал о тамошних порядках на гауптвахтах. И, думаю, в душе одобрял. К тому же ведь помогло. Обошлось без серьёзных последствий.
Рассказывали, к примеру, что в некоторых гарнизонах Прибалтийского военного округа заносили утром в камеру гауптвахты, где сидело шесть человек, пять лопат. Команда, все к лопатам, а тому, кому не хватило этого рабочего инструмента, добавляли ещё пару-тройку суток за плохое рвение к работе. Может, конечно, выдумывали, но всё бывало в некоторых гарнизонах. Но подобные рассказы постоянно гуляли у нас. И все говорили, мол, вот так и надо с разгильдяями.
Ну а в роте моей 417-й после повторения эпизода с водичкой, долго не было случаев употребления спиртных напитков. О том, что меня ругали за этакую самодеятельность, в роте не знали, поскольку знать не положено. Но вот откуда об «узниках» первой камеры стало известно замполиту части, очень меня интересовало.
И не только тот случай, но и многие другие почему-то становились достоянием, и замполита, и секретаря парткома базы раньше, нежели я решал, докладывать о них или нет.
Была и ещё одна попытка проверить меня на прочность, но уже в плане финансовом.
Дал как-то деньги старшине Артазееву, который ездил каждую неделю в Вышний Волочок за продуктами для ротной столовой, и попросил купить мне вешалки, точнее, наверное, плечики для одежды – так что ли они называются. Привёз он даже больше, чем я просил. Я достал деньги, чтобы добавить.
– Не нужно, товарищ лейтенант, не нужно. Всё тип-топ. Я оформил их прямым расходом, – и положил мне на стол деньги, которые я ему давал ещё до поездки.
– То есть как?
– Очень просто. Оформил тетрадками, авторучками, гуашью. А это всё прямым расходом списывается.
Я, конечно, готов был взорваться, но сдержался и ледяным тоном заявил:
– Ну так вот… Вешалки забирайте себе, а в следующую поездку тетрадки и прочее по списку на свои деньги для роты купите.
Или ещё такой случай. Прапорщикам был положен продуктовый паёк. Продуктов много, причём нужных продуктов, а стоимость бросовая. А у них то, у прапорщиков, и своего вдоволь – кругом деревни, в которых родители, тёщи, братья сёстры. Местные в большинстве ведь. Кто-то срочную здесь служил, женился, да и осел в этих краях, а кто-то, отслужив вернулся, ну и попросился в роту.
Приноровились они офицерам пайки продавать. Кто-то покупал. И мне посоветовали. Ну там то всё нормально. А вот когда мне предложили, и я купил такой паёк, получилась комедия.
Пришёл получать. А начальник склада всё накладывает и накладывает и того, и другого, и третьего. Мне откуда знать, правильно или неправильно. Верю, что не обманет, не обвесит – то есть меньше, чем нужно не выдаст. А он обвешивать и не собирался, а скорее наоборот. Заметил я, что другие прапорщики, что пришли получать продукты, ухмыляются этак незаметно.
Понял, что-то неладное. Сказал:
– А ну дайте ведомость.
– Да что вы, думаете вас обманываю?
– Не думаю. Вижу.
И действительно, всего он наложил раза в три больше, чем положено на один паёк. Я велел всё забрать назад, ну а деньги вернуть. И заявил, что больше в эти игры не играю.
Трудно сказать, просто от доброты душевной сделал это прапорщик, или был злой умысел, что, наверное, всё-таки вряд ли. Но ведь всё начинается с малого. Сегодня плечики тетрадками оформил, завтра три пайка вместо одного… ну а потом, как должность позволит…
Нас воспитывали и в суворовском, и в высшем общевойсковом командном училищах кристально честные офицеры в духе кристальной честности. Нас не надо было предупреждать, что нельзя в государственный карман залезать, мы просто не представляли, как такое возможно. Общевойсковые офицеры – это особая каста. Это элита войсковая, хотя кто-то может сказать презрительно пехота. Но царицей полей, выступая на торжественном приёме выпускников военных академий 5 мая 1941 года, Сталин назвал именно пехоту и за неё первую предложил тост. Я употребил специально ныне затасканное слово элита. Чтобы обратить внимание на совершенно иное его звучание в советское время. Ныне-то элитой зовут отбросы общества, состоящие из особей, сумевших наворовать, чтобы подняться над миром в богатствах, опустившись ниже плинтуса в нравственности, культуре, эрудиции. Ныне элита те, кто не могут отличить Пушкина от Достоевского (именно такая ныне часто встречается присказка), кто смотрит не фильмы а сэкшины, не ведая что такое настоящая любовь, или бред-быдластеры, не ведая, что такое классика кинематографа, умирающая, если уже не вымершая совсем.
Но оставим в покое нынешнюю элитарную тупость и дебильность толстосумов, ибо ещё древние говаривали, что чем больше денег, тем меньше ума. Всему есть мера. В советское время эта мера была. Принцип «каждому по труду» выполнялся, но разница в уровне жизни была умеренной.
Наконец через примерно месяц в роту прибыл заместитель командира по политчасти лейтенант Сергей Головлёв.
Он тоже вскоре заметил, что утечка информации у нас идёт довольно сильно. Что делать? Думали гадали, и предложил я хитрую комбинацию. Примерно уже определилось, кто бы это мог, по-нашему, «стучать», а по быстровскому давать партийно-политическую информацию. И тогда выбрали с замполитом фамилию солдата из другой полуроты, находящегося как раз в отпуске за успехи в боевой и политической. Назовём его, скажем, Петров. Фамилию, конечно, не запомнил. Ну и когда подозреваемый сверхсрочник зашёл в канцелярию роты, мы, как бы продолжая разговор, стали обсуждать, будем ли докладывать Быстрову о том, что рядовой Петров накануне напился и даже дебош устроил и кого-то ударил. У подозреваемого старшины – ушки на макушке.
Ну а мы при нём приняли решение не докладывать, то есть, значит, скрыть от командования базы такое тяжкое нарушение дисциплины. Старшина задал какие-то вопросы, к тому, что услышал, не относящиеся, покрутился возле нас и скорее на выход.
Прошло немного времени и… звонок майора Быстрова…
Вкрадчивый такой голосок… О том о сём спросил, а потом:
– А как вы наказали рядового Петрова и почему не доложили мне о происшествии?
Традиционно за роту отвечал заместитель командира базы по политической части, а потому докладывать о происшествиях положено было ему, чтобы не отвлекать полковника Тополева.
– Петрова? – переспросил я. – Так он же у нас в отпуске, как отличник и примерный солдат.
Вот и всё, на этом бы остановиться… Но я ликовал…
– Вычислили мы вашего стукача, товарищ майор…
О, как же он снова обижался… Ну так обижался! Кричал, что это не стукачество, что это и есть партийно-политическая информация. Ну а я отмалчивался, посмеиваясь вместе с Сергеем Головлёвым, до которого доносились вопли из телефонной трубки.
Ну что же, вычислить вычислили – надо меры принимать. Нет, я наказывать информатора не собирался. Эта порочная система докладов не им выдумана, к тому же он секретарь парторганизации.
Помню, отлично помню его фамилию. Но не называю. Командиром взвода был совсем не плохим, одним из лучших. Ну, может слишком старательным был информатором?! Правда, мы специально придумали с Головлёвым ЧП, из ряда вон выходящее. Так что сработало – он мог просто побояться не донести. Вдруг да без него Быстров узнает!?
К счастью, осень была – пора отчётно-выборных партийных собраний. Но мы даже и заикнуться не успели с моим замполитом о перевыборах. Быстров с Зайцевым дали прямое указание – избрать прежнего секретаря!
Да, да – и такие приказы отдавались порою: избрать и всё тут.
Как тут быть? Ведь из штаба кто-то обязательно будет присутствовать – и наверняка либо Быстров, либо Зайцев. Остальные-то офицеры делом на базе занимались, а они – деятельностью, то есть неведомо чем.
Ныне время показало, что политотделы нужны, и замполиты нужны – вон штаты, поганые заокеанские, обязали ельциноидов политотделы ликвидировать, а у самих-то они действуют и по сию пору. Как-то было сообщение об участии в какой-то шпионской операции заместителя начальника политотдела одного из подразделений американского посольства. Я не помню, что за операция, но, когда назвали должность, сразу подумал о глупости деятелей времён ельцинизма, или не глупости, а просто о прямом предательстве на всех направлениях.
Настал день отчётно-выборного партийного собрания. За несколько минут до начала в роту пришёл полковник прокурор спецчастей Калининского гарнизона. Вот это номер, скажет читатель – что же такое произошло? Да ничего. По партийной линии мы замыкались на базу, которую охраняли, а парторганизация базы на политотдел спецчастей Калининского гарнизона, так что были мы в одной партийной организации с прокуратурой. Ну а прокурор являлся членом какого-то вышестоящего партийного комитета или бюро. Вот и пришёл к нам на партсобрание в качестве представителя этой вышестоящей организации – это тоже классика жанра того времени.
Очень был достойный человек. Полковник… Фамилию не припомню, к сожалению, хотя благодарен ему за помощь во многих служебных вопросах. Помню, что начальником политотдела спецчастей Калининского гарнизона был полковник Хмара, секретарём партийной комиссии подполковник Стулов, а вот прокурор… Нет, к сожалению, не вспоминается.
В перерыве перед выдвижением кандидатуры он сказал:
– Ну что, оставляем прежнего секретаря?
– Очень нежелательно, – возразил я осторожно и пояснил, что поскольку я моложе этого бывшего секретаря минимум лет на пятнадцать, сложно мне с ним работать, да и ему не просто. Командир взвода – есть командир взвода. Там проблем не возникает, но секретарь, это должность особая.
Он меня понял с полуслова и спросил, так, кого же я хочу, чтобы избрали?
– Старшину Чумакова. Молод, энергичен, да и мне с ним легче – для прежнего-то я вроде, как и не авторитетен – до меня одиннадцать командиров рот вылетело с треском. При скольких он служил, наверное, при многих бывших. Кто я ему после этого? Очередной и недолговременный.
