Реванш

скачать книгу бесплатно


– Нет, это ты на меня налетел, – дерзко заявляет она.

А мне хочется схватить ее за шкирку и утащить отсюда домой. Потому что она не такая, как все, не хочу пускать ее в этот рассадник разврата. Глаза у нее красивые, завораживающие, темно-карие, почти черные. Волосы каштановые, блестящие, слегка завитые, раскиданные локонами по хрупким плечам. И платье не развратное, а очень даже миленькое, облегающее ее красивую фигуру. Такие сразу привлекают к себе внимание мужиков.

– Мы вроде на «ты» не переходили, – ухмыляюсь я, видя в ее глазах вызов.

Обычно телки клюют на мою смазливую физиономию и наглую улыбочку, а эта смотрит на меня пренебрежительно, словно я ее недостоин. Ничего не отвечает, поджимает губы, наклоняется и ловко проскальзывает под моей рукой, быстро стуча шпильками, убегая вглубь клуба.

А я смотрю ей вслед. Не знаю, что вынудило меня проводить ее взглядом и вообще обратить на нее внимание. Смотрю на ее упругий виляющий зад, тонкую талию и длинные волосы, бьющиеся при походке о поясницу, и у меня встает на дерзкую сучку, как будто несколько минут назад не кончил. А когда она оборачивается и усмехается, скрываясь в толпе, я даже дергаюсь вперед, чтобы ее поймать и прижать к этой гребаной стене. Трясу головой, не понимая, что на меня нашло, словно баб в жизни не видел. Сваливаю свое состояние на наркотическое опьянение, которое меня еще не отпустило, разворачиваюсь и выхожу из клуба.

Глава 3

– Где болит?

– Там, где никому не видно. В душе…

(Рэй Брэдбери)

Моя жизнь похожа на осень – такая же мрачная, хмурая и грязная. Где-то в душе давно вечный ноябрь, там так же уныло и грязно, и льет промозглый холодный дождь. Никто не знает, как выглядит душа и есть ли она на самом деле, но почти каждый чувствует, как она болит. У меня в груди уже давно наболело так, что боль стала чем-то родным и почти неощутимым. Иногда кажется, что внутри меня все же полная пустота, и тогда по ночам в груди начинает разливаться пожар: душа горит, полыхает и никак не превратится в пепел. Но пока она горит, я чувствую, что еще жива…

Выхожу на улицу, останавливаюсь под козырьком подъезда, соображая, как обойти огромную грязную лужу. Хоть по железному заборчику палисадника ползи. Проверяю содержимое сумки, нахожу влажные салфетки и смело вступаю в грязную воду. Высокие черные сапоги на шпильке позволяют пройти по луже, не намочив ноги. Дохожу до своей маленькой темно-синей машины, которую приобрела вчера. Автомобиль обошелся мне сравнительно недорого, и вид у него неприметный, сливающейся с массой машин. Щелкаю пультом сигнализации, разблокировав двери. Открываю дверцу, ставлю ногу на машину обтирая новые сапоги, и краем глаза замечаю маленькую девочку лет семи, притаившуюся возле багажника машины. Девчушка в розовой застиранной куртке с брызгами грязи выглядывает во двор, посматривая на двух мальчишек, которые доламывают качели, пытаясь оторвать деревянное сидение.

– Девочка, стоянка – не место для игр.

– Я не играю, я прячусь, – шепчет она мне, осматривая меня снизу вверх.

– От кого ты прячешься? – девочка указывает глазами на мальчишек и пригибается еще ниже, когда видит, что пацаны идут в сторону стоянки. Она почти ползком, на корточках продвигается ко мне.

– Они тебя обижают? – так же шепотом спрашиваю я.

– Да, они забирают мою шапку и играют со мной в «собачку».

В моем детстве такой игры не было, но по грязной шапке я догадываюсь, в чем её смысл игры.

– Ясно, они ушли, можешь не прятаться, – поправляю пальто, смотря, как мальчишки заворачивают за дом. Девчушка выпрямляется, убеждается, что во дворе никого нет, но от меня не отходит. – Не прячься больше за машинами. Это опасно, – предупреждаю ее и сажусь за руль.

Завожу двигатель и медленно выезжаю со двора, постоянно следя за девочкой, которая уже тискает серого кота возле подъезда. Добираюсь до центрального района и долго ищу нужный дом, нарезая круги, пока не нахожу его. А Юнусов неплохо устроился! Здесь все разительно отличается от места, где я живу, будто я попала в совершенно другой мир. Шесть лет назад я наивно мечтала, что тоже буду жить в одном из таких районов. Почему-то в моей тогда еще наивной голове рисовался именно такой район. Красивый, новый многоэтажный дом с охраняемой территорией и огромной детской площадкой со специальным безопасным покрытием, радужными горками и качелями. Я фантазировала, как буду гулять здесь со своей дочерью – маленькой светловолосой девочкой, катая ее на таких вот качелях. Не знаю, с чего я решила, что у меня будет девочка, похожая на куколку. А еще с нами будет белая пушистая собака, вроде той, с которой сейчас гуляет женщина во дворе.

За домом ведется видеонаблюдение, и машины на территорию пропускают только по пропускам или по просьбе жильцов. Паркуюсь на небольшой стоянке возле въезда, устраиваясь возле огромного внедорожника, который скрывает мою неприметную машину. Включаю тихую музыку, прикуриваю сигарету, наблюдая за въездом. Вчера возле клуба я просидела около трех часов и еще пару часов в самом клубе в ожидании, когда Юнусов спустится вниз ради одной нашей мимолетной встречи. Надеюсь, он меня запомнил.

Сегодня мне везет: через пару часов ожидания – в половине восьмого вечера – черный внедорожник заезжает во двор. Выхожу из машины и неторопливым шагом прохожу в ворота, делая вид что болтаю по телефону. Алан не один, сегодня с ним темноволосая девушка. В свете фонарей не удается рассмотреть его спутницу, но, похоже, это его любовница. Девушка тараторит без умолку, а Алан просто кивает, подталкивая любовницу к подъезду. Ускоряю шаг, спеша попасть с ними в один лифт. На ходу поправляю прическу и одергиваю пальто. Успеваю зайти в просторный холл и быстро проскочить мимо вахтерши, читающей газету.

– Подождите! – бегу к лифту, выдыхаю, замечая, как рука Юнусова останавливается на панели.

– Спасибо, – благодарю его, забегая в лифт.

– Вам какой этаж? – безучастно и даже устало спрашивает мужчина. По моим подсчетам Алан живет на двенадцатом этаже, тогда мне на последний.

– Двадцать пятый, пожалуйста.

Прохожу вглубь кабины, вставая позади парочки. Лифт начинает движение, любовница Юнусова поворачивается к зеркалу, поправляя волосы и перекидывая черную копну на плечо. Смотрю Алану в спину – высокий мощный мужик, он остался таким, каким я его и запомнила. Надеюсь, что он меня не запомнил. Хотя куда ему, сколько через него прошло таких, как я? Сотни, тысячи? Да и я кардинально изменилась, от меня прежней остался только цвет глаз. А в глаза он мне не смотрел. Мразь! Подавляю ярость, намеренно задеваю Юнусова плечом, делая вид, что поворачиваюсь к зеркалу, привлекая к себе внимание перед тем, как лифт останавливается.

– Извините.

Смотрю на него через зеркало, наконец ловя его темный дьявольский, немного пугающий глубиной взгляд. А раньше он внушал мне доверие, я даже считала, что у него добрые глаза. Но это только обманчивая привлекательная оболочка, за которой прячется алчная жажда наживы и власти. Юнусов ухмыляется, пристально смотря мне в глаза. Двери лифта раскрываются на двенадцатом этаже, но он не торопится выходить. Кидаю на него взгляд, делая вид что поправляю помаду. Дышу глубоко, ощущая исходящий от него терпкий запах парфюма вперемешку с табаком.

– Привет, следишь за мной? – игриво спрашивает он.

Его любовница, наконец, обращает на меня внимание, с удивлением осматривая с ног до головы. Конечно, слежу, иначе мы бы никогда больше не встретились.

– Не понимаю, о чем вы, – отвечаю я, но дарю мимолетную улыбку, давая понять, что я его запомнила.

Брюнетка сжимает губы, цепляется за плечо Алана, пытаясь утянуть за собой. Юнусов подмигивает мне в зеркало, разворачивается, приобнимает брюнетку за талию и выходит из лифта. Да! Он меня запомнил!

– Кто это? Ты с ней спал? – слышу голос брюнетки прежде, чем створки лифта закрываются.

Нет он со мной не спал, но скоро будет. Мне не жалко свое тело, оно уже давно ничего не чувствует. Доезжаю до последнего этажа и возвращаюсь на первый. Выхожу на улицу, глубоко вдыхаю влажный прохладный воздух и медленно под моросящим дождем иду к своей машине, оглядываясь на окна Юнусова. В следующий раз он должен сам пригласить меня на свидание. Неважно, как я этого добьюсь – играя на его похоти или жалости, главное – начать с ним общаться, чтобы больше не сидеть под его окнами. Мне нужно войти в его жизнь.

Доезжаю до своего дома, паркую машину напротив подъезда, выхожу и замечаю на лавочке ту самую девочку в грязной шапке с кошкой в руках. «Проходи мимо. Тебе нет до нее дела», – говорю сама себе, но ничего не могу с собой поделать. На улице давно стемнело, а она до сих пор гуляет!

– Ты почему не идешь домой? – девочка поднимает на меня грустные глазки и смотрит с такой надеждой, словно я ее спаситель.

– Дома никого нет. А я ключи потеряла.

– А где твоя мама?

– На работе, она сегодня ночью работает, – так спокойно отвечает девчонка, словно собралась сидеть на этой лавочке всю ночь.

– Хорошо, а где твой папа?

– У меня нет папы, – опуская глаза, тихо отвечает она.

– У меня тоже нет, – сажусь рядом с ней на лавочку и глажу довольно ухоженную кошку, совершенно не похожую на уличную. – Ты знаешь телефон мамы или каких-нибудь родственников? Я могу им позвонить.

– Бабы Гали знаю, домашний, – вынимаю из кармана телефон, но тут же прячу назад, когда слышу: – но она лежит в больнице. Раньше я у нее оставалась, когда мама была на работе.

Вот что теперь делать? Пойти искать ее родственников я не могу. Мне совершенно не нужно лишнее внимание. И оставить маленькую девочку на улице тоже не могу. Я давно умерла, и меня перестали трогать несчастья других, но это же ребенок.

– Ладно, оставляй кошку и пошли к тебе домой. Если там действительно никого нет, останешься у меня.

– Муся замерзнет, – девочка цепляется за кошку, заставляя меня понервничать, я уже слишком долго здесь сижу, привлекая внимание.

– Так отнеси ее хозяйке.

– Я же сказала – баба Галя в больнице.

Вдыхаю, ничего не отвечаю, беру девочку за руку вместе с кошкой и иду к ее подъезду. Действительно, оказывается, у девочки никого нет дома.

– Может, поищем ключи? Где ты их потеряла?

– Я уже искала, – вздыхает девочка.

– Ладно, пошли ко мне, – веду ее к себе в квартиру, а сама думаю, что было бы, если бы я не пришла сегодня домой или прошла бы мимо?

– Раздевайся. Твои вещи нужно постирать, уж шапку и джинсы точно. – Складывается впечатление, что ребенок весь день провел на улице. А когда девочка стягивает с себя ботинки и оставляет мокрые следы на полу, я понимаю, что ее ноги промокли и, видимо, уже давно. – Значит так, проходи в комнату и снимай все вещи. – Девчонка послушно кивает и идет за мной. Достаю из чемодана, шерстяные носки и теплую кофту. – Наденешь вот это. Вещи тебе большие, зато согреешься. Ты омлет любишь?

Девочка кивает, осматривая мое платье.

– Ты красивая. И от тебя вкусно пахнет. У тебя есть жених? – спрашивает она, начиная раздеваться.

– Нет, жениха у меня нет, а платье неудобное. Давай свою одежду, и иди вымой руки в ванной, потом проходи в кухню.

Беру свой спортивный костюм, вешалку для платья и иду переодеваться в кухню. Я уже давно не люблю носить платья, туфли и пользоваться духами, предпочитая удобные вещи темных тонов. Все эти недешевые тряпки я приобрела только для встреч с Юнусовым, Захаровым и Адашевым.

Быстро переодеваюсь, собираю волосы в хвост, прохожу в ванную и закидываю вещи девочки в стиральную машину. Иду в кухню, где девчушка уже сидит на диване, тиская свою кошку.

– Как тебя зовут? – спрашиваю, открывая холодильник, вынимая все, что у меня есть.

– Маша. А тебя?

– Рита. Ты овсяное печенье любишь?

– Да, – охотно кивает девочка, осматривая сыр, хлеб и яйца – Маша явно голодная.

Странно это все. Почему мать не накормила ее перед уходом на работу? И вообще, почему позволила ей гулять вечером, не обращая внимания на то, что девочка вся промокла?

– Вот, возьми баночку, – протягиваю ей пластиковый контейнер, – налей своей Мусе сливок.

Девочка улыбается, охотно наливает сливки, с интересом наблюдая за кошкой, которая долго принюхивается, но потом с удовольствием лакает их.

– Тебе помочь? – спрашивает Машка, поправляя длинные рукава кофты.

– Нет, ешь печенье. Где работает твоя мама? – спрашиваю, взбивая яйца для омлета.

– Моя мама доктор. Она лечит детей в поликлинике, – с гордостью заявляет Маша. Ну да, мама доктор оставила мокрого и грязного ребенка на улице. Да и поликлиники по ночам не работают. Но я делаю вид, что верю, кивая девочке в ответ.

– А что с твоей бабушкой?

– У нее болит сердце. Вчера ее увезла скорая, – с сожалением сообщает девочка. – Я всегда у нее ночевала, когда мама была на работе.

– Ясно. Ты ходишь в школу?

– Да, во второй класс.

– Тебе утром нужно в школу?

– Нет. Сейчас же каникулы. Ты не знаешь? – так удивленно спрашивает девочка.

– Нет, не знаю, – усмехаюсь я.

– А можно ещё печеньки?

– Конечно, можно, ешь, сколько хочешь.

Выливаю смесь из яиц, сыра и молока на сковородку, краем глаза замечая, как девочка берет печенье, а еще две прячет в карман кофты. Неприятные ощущения – словно внутри все сжимается.

– А раньше в этой квартире жил деда Петя, он постоянно угощал меня конфетами. И ругал тех мальчишек, которые меня обижают. А потом он умер, – уже шепотом проговаривает Маша. – Я видела, как его хоронили. Но мама сказала, что все когда-то умирают…. И я умру, и ты тоже, и даже Муся… – Сглатываю, совершенно не ожидая услышать такие вещи от ребенка. – Но это будет нескоро, – уже весело заявляет девочка.

– Очень нескоро, и все люди после смерти попадают в рай, – все, что могу сказать я, хотя давно не верю в жизнь после смерти. Выкладываю омлет на тарелку, режу батон и ставлю еду рядом с девочкой. – Ешь, только понемногу, он еще горячий.

– А ты?

– А я не хочу.

Пока Машка уплетает омлет, я варю себе кофе. Ужасно хочу курить, но я сдерживаюсь, не желая травить дымом ребенка. Машка еще долго рассказывала о своей бабушке, про пирожки с капустой и вареники, которые она ей готовит. Про то, как они вместе с бабушкой нашли Мусю, и ни слова о матери. Через час Маша и Муся уже в обнимку спят на моем диване, а я курю в кухне в открытую форточку. Маша сказала, что ее мама приходит с работы в девять. Будем надеяться, что она не соврала.

Иду в ванную, вынимаю ее постиранные вещи из стиральной машины, развешиваю их на батарее в комнате. Укрываю девчушку одеялом, глажу ее кошку, стараясь отбросить сантименты. Завтра я отправлю ее домой. Я приехала сюда для других целей. Иду назад в кухню, беру с холодильника ноутбук, чтобы изучить добытую информацию на Захарова.

Внутри, где-то в районе желудка, словно что-то разрывается острой вспышкой жара, и меня начинает трясти. Чертов приступ! Отставляю ноутбук, полностью открываю окно, начиная медленно и глубоко дышать. По телу разливаются волны жара, руки и ноги немного покалывает и одновременно трясет так, словно у меня лихорадка. Открываю шкаф, достаю успокоительные капли и таблетки. Руки не слушаются, и половину капель разливаются мимо ложки. Сердце стучит, как сумасшедшее, словно сейчас выпрыгнет из груди. Выпиваю ложку капель, запивая их водой и сразу же ложу под язык нужную таблетку. Цепляюсь за подоконник, сильно его сжимаю, ожидая, когда подействуют лекарства. Глаза начинают щипать, и хочется плакать, не просто плакать, а рыдать – это тоже симптом приступа. Я давно разучилась плакать. А завтра меня накроет слабостью на весь день. Так всегда бывает после ночного приступа. Надеюсь, я быстро приду в себя. На этой неделе мне нужно вновь встретиться с Юнусовым....

Глава 4

Голова с утра раскалывается, пульсируя в висках. Вроде не пил вчера вообще, но не выспался. Карина достала со своими разговорами. Что за привычка у баб – решать все вопросы посреди ночи после секса, когда вообще не до этого?! Я выложился в постели не хуже, чем при сдаче норм физподготовки, трахая Карину. По телу растеклась приятная истома, хочется выкурить сигарету и уснуть, тиская еще разгоряченное тело, а не забивать себе голову. Через полчаса бесполезного трепа и намеков Карины на то, что нам нужно переводить отношения на более высокий уровень, я сорвался, велел ей заткнуться и не мечтать о чем-то большем. Карина обиделась, гордо оделась и покинула мою квартиру, хотя долго возилась в коридоре, потом делала вид, что ищет телефон, наверное, ожидая, что я побегу ее останавливать. А я вызвал ей такси и выдохнул, когда в моей квартире воцарилась тишина.

До этого дня я и не задумывался о том, как приелась мне Карина, а вчера понял, что уже давно не получаю с ней тех эмоций, которые испытывал раньше. Я завожу любовницу не только ради секса – мне нужны эмоции, я ими питаюсь. А с ней все стало обыденно и невкусно.

Тру виски, поправляю китель, беру дело Попова и иду на ковер к Назарову. Прохожу в кабинет начальника отделения нашей «доблестной» полиции, приветствую его, отдавая честь.

– Майер Юнусов прибыл по вашему приказу! – встаю по стойке смирно, сдерживая усмешку.

– Не паясничай, Юнусов, – одергивает меня Назаров, куря свои вонючие дешевые сигареты. Он настолько привык к дешевому табаку одной марки, что травит себя этой дрянью уже много лет.

– То вам не нравится моя фамильярность, то субординация, – усмехаюсь, садясь на стул напротив его дубового стола.

– Во всем надо иметь меру и границы дозволенного, а ты их порой не видишь, – одаривая меня тяжелым взглядом, произносит он. – Ладно, давай к делу. Что там с Поповым?

– Да, думаю, выпишут ему горячую путевку в Сургут.

Понимаю, что Назарову не до шуток, но ничего не могу с собой поделать. Полковник молча сжимает губы и открывает дело Попова.

– Здесь все: осмотры, обыски, допросы, опросы потерпевшего… Дело передано дознавателям.

– Как у тебя все быстро и чисто, – с иронией хмыкает Назаров, листая дело. – Только вот адвокат Попова думает по-другому.

– Мне по… – откашливаюсь. – Мне все равно, что он думает. У него работа такая – защищать психов и отморозков, а у меня своя работа и я ее выполняю.

– Выполняешь, – соглашается Назаров, глубоко вдыхая – он знает, что я мечу на его место, да я этого и не скрываю. Но я дам старику спокойно уйти на пенсию и позволю ему еще немного покомандовать.

– У вас все? А то у меня уже пять минут как начался обед.