Честь

скачать книгу бесплатно

Пимби разъяснила ей, что ее сыну необходимо дать имя, и попросила оказать любезность и посодействовать в разрешении этой проблемы. О таких деталях, как призрак Нази и деревенские старейшины, скрывающиеся в кустах, она сочла за благо умолчать. Старуха ничуть не удивилась. Опираясь на палку, она невозмутимо размышляла, как будто к ней едва ли не каждый день обращались с такими просьбами.

– Мама, кто это? – спросил мальчик.

– Тише, мой львенок. Эта милая бабушка сейчас выберет тебе имя.

– Но она жутко страшная!

Притворившись, что ничего не слышала, старуха приблизилась к мальчику и вперила в него изучающий взгляд.

– Значит, ты до сих пор еще не нашел свое имя? – спросила она.

Мальчик сердито вскинул бровь, отказываясь отвечать.

– Знаешь, я хочу пить, – сказала старуха, указывая на то место, где водный поток образовывал небольшую заводь. – Не мог бы ты принести мне стакан воды?

– У меня нет стакана.

– Но ты можешь принести воды в ладонях, – настаивала старуха.

Ребенок, хмурясь все сильнее, посмотрел на старуху, потом перевел взгляд на мать и снова взглянул на старуху.

– Нет, – ответил он, и в голосе его послышался вызов. – Почему это я должен ходить тебе за водой? Я тебе не слуга.

Старуха склонила голову набок, словно старясь избежать удара:

– Значит, он не любит служить другим. Он любит, чтобы служили ему.

К этому времени Пимби уже не сомневалась, что со странницей им не повезло. Пытаясь разрешить ситуацию мирно, она предложила:

– Давайте я принесу вам воды.

Но старуха не стала пить воду, которую в ладонях принесла Пимби. Глядя на воду, она стала читать по ней, как по книге судьбы:

– Доченька, этот мальчик будет долго оставаться ребенком. Он повзрослеет, лишь достигнув середины жизни. Да, ему понадобится очень много времени, чтобы стать мужчиной.

Пимби затаила дыхание. Она чувствовала, старуха собирается открыть тайну, которую ей вовсе не хотелось знать.

– Некоторые дети подобны Евфрату – нрав у них буйный и строптивый. Родителям никак не удается с ними совладать. Боюсь, твой сын разобьет тебе сердце.

Слова упали между ними, словно камень, сорвавшийся неведомо откуда.

– Но я не просила вас предсказать ему судьбу, – сдавленным голосом произнесла Пимби. – Вы придумали ему имя?

– Именно это я и делаю. Мне пришло на ум два имени, и, чтобы сделать выбор, надо решить, чего ты от него ждешь. Первое имя – Саалим. Когда-то это имя носил один султан. Он был прекрасным поэтом и замечательным музыкантом. Если ты хочешь, чтобы твой сын любил и понимал красоту, следует назвать его именно так.

– А второе? – замирая от нетерпения, выдохнула Пимби. Даже мальчик, казалось, заинтересовался разговором.

– Второе имя носил великий полководец, который всегда выступал впереди своих солдат, сражался как тигр, выходил победителем из всех сражений, разгромил всех своих врагов, покорил множество стран, соединил Восток и Запад, восход и закат, но все равно жаждал большего. Если ты хочешь, чтобы твой сын обладал сильной волей, всегда стремился к победе и умел повелевать людьми, следует назвать его в честь этого полководца.

– Да, пожалуй, мне это больше нравится, – просияла Пимби.

– Что ж, ты сделала свой выбор, – кивнула старуха, взяла палку и с неожиданным проворством зашагала по дороге.

Прошло несколько секунд, прежде чем Пимби сообразила, что не узнала самого главного, и бросилась вслед за старухой:

– Вы не назвали имя!

– Какое имя? – Старуха повернулась и уставилась на Пимби, словно успела забыть, кто она такая.

– Имя, которое я должна дать своему сыну!

– О! Это имя – Аскандер.

– Аскандер… Аскандер… – несколько раз повторила Пимби, наслаждаясь звучанием этого имени.

По возвращении в Стамбул мальчика зарегистрировали в одном из регистрационных бюро. Хотя и с опозданием в несколько лет, после долгих просьб и значительной взятки его существование наконец было узаконено. Когда мальчик поступил в школу, на его бедже было написано: Искендер Топрак.

– С таким именем можно покорить мир, – часто повторяла Пимби.

К тому времени она уже выяснила, кто такой Александр Великий.

Итак, ее первый ребенок, которым она дорожила как зеницей ока, получил имя, которое по-курдски звучало как «Аскандер», а по-турецки как «Искендер». Когда семья перебралась в Лондон, для школьных учителей и товарищей он стал Алексом. Именно под этим именем он был известен заключенным и охранникам в тюрьме Шрусбери.

Султан на дереве

Стамбул, 1969 год

Искендеру еще не исполнилось и семи, когда весной он убежал от человека, которого никогда прежде не видел, но о котором очень много слышал. Хотя этот человек оказался вовсе не таким, каким рисовало его воображение мальчика, он все равно внушал ужас. На носу у него красовались очки в массивной оправе, почему-то постоянно съезжавшие вниз, в губах была зажата незажженная сигарета. Еще у него была большая кожаная сумка, в которой, по слухам, хранились какие-то острые инструменты и лоскутки кожи всех его жертв.

Стоило Искендеру его увидеть, по спине у него пробежал холодок. Он пролил на рубашку клюквенный шербет, и капли алели на белой ткани, точно кровь на снегу. Искендер попытался стереть пятна, сначала рукой, потом краешком плаща. Бесполезно. Его замечательный костюм был испорчен.

Конечно, несмотря ни на какие пятна, Искендер в своем длинном серебристом плаще и шапочке, усеянной разноцветными бусинами, все равно оставался султаном. В руках он держал скипетр, отполированный до такой степени, что казался почти прозрачным, и восседал на высоком стуле с видом правителя, наблюдающего за своими подданными. Правда, для своих лет он был маловат ростом, и все стулья казались ему высокими. По его левую руку сидели четверо других мальчиков – все старше его и выше ростом и все одинаково одетые. Оглядев их с головы до ног, Искендер решил, что костюмы у них далеко не такие красивые, как у него.

Пока другие султаны поедали сладости, толкались и хихикали, Искендер ждал, болтая в воздухе ногами. И как эти придурки могут смеяться, зная, какая пытка им предстоит, вздохнул он про себя. Глаза его тревожно бегали. В комнате было множество народу, но он знал, никто не сумеет его спасти, даже мама Пимби. Она-то ни за что не станет его спасать. Все утро она проплакала, без конца повторяя, как горда и счастлива тем, что ее ненаглядный сыночек станет мужчиной. Ведь мальчик становится мужчиной именно после обрезания.

Искендер никак не мог понять, каким образом удар ножа способен сделать его мужчиной. Это была неразрешимая загадка. От тебя отрезают какую-то часть, но ты становишься больше. Искендер не мог также понять, почему взрослые твердят, что он не должен плакать. Ведь ясно, что ему будет больно. И мама уже вся изошла слезами, хотя ей-то никто не собирался причинять боль.

Краешком глаза Искендер наблюдал за человеком с кожаной сумкой. Он заметил, что левую его щеку пересекает шрам. Наверное, один из мальчиков, оказавшихся в его страшных руках, нанес рану мучителю. Это была приятная мысль, и несколько минут Искендер с упоением воображал, как вырвется из рук страшного человека, выхватит у него острый инструмент и полоснет его по правой щеке. А потом все мальчики, обреченные на пытку, победной ватагой вырвутся за дверь. Но фантазия быстро померкла, уступив место реальности. В этой реальности слепой хафиз читал Коран, какая-то женщина разносила чай и миндальную халву, собравшиеся в комнате приглушенно переговаривались, а жуткий момент неотвратимо приближался.

Искендер медленно сполз со стула. Ноги его коснулись пола, ощутили мягкий ворс ковра. Он сделал шаг и замер, ожидая, что кто-нибудь окликнет его и спросит, куда он собрался. Но никто не обращал на него внимания. Переступая на цыпочках, он обогнул стоявшую в углу двуспальную кровать с кованой железной спинкой, увешанной амулетами от сглаза, вышитыми подушками и атласным голубым покрывалом. Голубой был любимым цветом Искендера. Это цвет мальчиков и цвет неба. А значит, небо тоже мальчик. Вода в озерах и реках тоже голубая. И в океане. Впрочем, океана он ни разу в жизни не видел.

С каждым шагом обретая смелость и ощущая себя все более легким, Искендер выскользнул через заднюю дверь. Оказавшись за пределами комнаты, он перешел на бег, набирая скорость, пересек сад, выскочил на дорогу и мимо соседских домов понесся на вершину холма. Костюм теперь был весь забрызган грязью, но это его больше не волновало. Ни капельки не волновало.

Искендер думал о руках матери. Он представлял, как эти руки расчесывают ее густые каштановые волосы, разливают кислое молоко по глиняным чашкам, гладят его по щекам, лепят фигурки из теста. Ни о чем другом он не думал, пока не добежал до огромного дуба.

Это было старое дерево с узловатыми корнями, выступавшими из земли и тянувшимися во все четыре стороны, и ветвями, едва не касавшимися облаков. Судорожно переводя дыхание, мальчик начал карабкаться вверх, быстро и сосредоточенно. Дважды руки его скользнули и он едва не сорвался, но оба раза сумел уцепиться за ветви. Никогда прежде Искендер не забирался так высоко и был несколько расстроен отсутствием свидетелей его подвига. Небо теперь было так близко, что он почти мог до него дотронуться. Несколько минут он сидел на суку, созерцая облака, довольный и гордый собой, но вскоре до него дошло, что он не сможет спуститься.

Час спустя поблизости от мальчика сел на ветку черный дрозд – изящное создание с желтыми кругами у глаз и пурпурными крапинками на крыльях, яркими, как рубины. Дрозд беззаботно щебетал, хрупкий и беззащитный, но полный жизни. Будь птица чуть ближе, Искендер мог бы ее поймать, сжать в ладонях и ощутить, как бьется ее маленькое сердечко. Он мог бы отнести эту птицу домой, холить ее и лелеять; а мог бы одним быстрым движением свернуть ей шею, что казалось не менее заманчивым.

Стоило Искендеру представить, как он убивает птицу, как его охватило раскаяние. Людей, которые предаются подобным скверным мыслям, ожидают кипящие котлы ада. Глаза мальчика увлажнились. Он не сомневался, что мать давно уже заметила его исчезновение и отправила на поиски всех, кто оказался поблизости. Однако никто не приходил. Наверное, он так и умрет на этом дереве от голода и холода. Интересно, что скажут люди о мальчике, который умер не от болезни, не в результате несчастного случая, как все прочие люди, а из-за собственной трусости?

Наверное, его уже отчаялись найти и сочли погибшим. Может, решили, что его утащили волки, хотя никакие волки здесь не водятся. Искендер представил себе, как свирепые хищники когтями и зубами раздирают его тело. Интересно, если бы его действительно постигла такая кошмарная смерть, сильно бы убивалась мама? А может, в глубине души она обрадовалась бы тому, что теперь ей надо кормить на один рот меньше?

Вспомнив о материнской стряпне, мальчик вдруг осознал, как сильно проголодался. К тому же он хотел писать, и эта проблема настоятельно требовала разрешения. Не в силах больше терпеть, он приспустил брюки и взял в руки свой маленький жезл – причину всех сегодняшних злоключений, но едва пустил струю, как снизу донесся голос:

– Эй, он здесь! Я нашел его!

К человеку, обнаружившему Искендера, присоединился еще один, потом еще целый десяток мужчин. Все они наблюдали за Искендером, а он продолжал опорожнять мочевой пузырь, который, казалось, раздулся вдвое. Наконец он закончил, застегнул молнию на брюках и уже собирался попросить помощи, как вдруг заметил, что среди прочих под деревом стоит человек с кожаной сумкой.

Тут произошла весьма странная вещь: мальчик впал в оцепенение. Его руки и ноги словно стали ватными, язык примерз к нёбу, а в желудке застыл огромный камень. Он слышал, как люди внизу кричат, упрашивают его спуститься, но не мог вымолвить ни слова. Он сидел не двигаясь, как будто стал частью дерева. Мальчиком-желудем.

Стоявшие внизу поначалу предположили, что мальчишка нарочно придуривается. Лишь несколько минут спустя они догадались, что Искендеру не до притворства и что руки и ноги отказываются его слушаться. Тогда они стали решать, как снять ребенка с дерева. Один парень попытался вскарабкаться на дуб, но не смог добраться до верхних ветвей, где сидел мальчик. Еще несколько человек повторили его попытку, но потерпели неудачу. Прочие держали за четыре конца одеяло, на случай если мальчик упадет, кто-то предлагал стащить его с дерева, набросив на него веревочную петлю. Но ни один план не удавалось осуществить. Лестницы были слишком коротки, веревки слишком тонки, а мальчик, замерший на дереве, отказывался хоть как-то помочь своим спасателям.

– Что он тут делает? – зазвенел в воздухе женский голос.

Запыхавшаяся Пимби бежала к дубу.

– Он не может слезть с дерева, – объяснили ей.

– Как это не может? Он большой мальчик.

Пимби, нахмурившись, поглядела на тоненькие, как палки, ножки сына, свисавшие с ветки:

– Ну-ка, слезай! Немедленно!

Искендер почувствовал, что его застывшее тело начинает оттаивать, точно лед под лучами солнца.

– Не испытывай мое терпение, негодник! Ты позоришь своего отца. Всем мальчикам сделали обрезание, и никто от этого не умер. Ты один ведешь себя как неразумный малыш.

Несмотря на все усилия, Искендер по-прежнему не мог даже пошевелиться. Все, что ему удалось, – посмотреть вниз и усмехнуться. Ему казалось, что таким образом ситуацию можно обратить в шутку, но он жестоко ошибался. Стоило Пимби увидеть улыбку на лице сына, ярость, которую она до сих пор сдерживала, хлынула бурным потоком.

– Ах ты паршивец! Спускайся сию же минуту или я переломаю тебе все кости! Или ты не хочешь стать мужчиной?

Этот вопрос заставил Искендера задуматься.

– Не хочу, – ответил он наконец.

– Если ты не станешь мужчиной, у тебя никогда не будет своей машины.

Мальчик пожал плечами. Невелика беда. Можно ходить пешком. Или ездить на автобусе.

– У тебя никогда не будет своего дома.

Искендер снова пожал плечами. Он будет жить в палатке, как живут цыгане.

– И хорошей жены у тебя тоже не будет.

На лице Искендера мелькнуло растерянное выражение. Ему хотелось иметь жену, женщину, которая будет похожа на маму во всем, кроме одного: она никогда не будет его бранить. Он озадаченно прикусил губу и погрузился в раздумья. Через несколько, казалось, бесконечных минут он наконец собрал всю свою силу и всю свою волю и посмотрел в глаза матери. Взгляд этих темно-зеленых глаз обвивал его подобно побегам плюща и неодолимо притягивал к себе.

– Будь по-твоему, – вздохнула наконец Пимби. – Ты победил. Я проиграла. Обойдемся без обрезаний. Я никому не позволю и пальцем к тебе прикоснуться.

– Правда?

– Правда, мой султан.

Голос матери звучал мягко и успокоительно. Искендер обнаружил, что паника его отпустила и оцепенение прошло. Он подвигал пальцами сначала на руках, потом на ногах и спустился несколькими ветками ниже, туда, где ждал его один из спасателей, примостившийся на верхней перекладине лестницы. Оказавшись на земле, Искендер бросился к матери, громко всхлипывая.

– Сынок ты мой, – пробормотала Пимби, словно это нуждалось в подтверждении. Она прижала его к себе так крепко, что он ощутил биение ее сердца. – Маламин[2 - Мой дом, мое пристанище (курд.).], мой султан.

Искендер был счастлив, что под ногами у него снова твердая земля, и еще более счастлив, что мать по-прежнему его любит. И все же в ее объятиях было нечто удушающее. Поцелуи, которыми она покрывала его шею, казались слишком липкими, а дыхание – слишком сладким. Ему вдруг захотелось вырваться из ее объятий, тесных и душных, как гроб.

Словно прочтя его мысли, Пимби схватила сына за плечи, отстранила его от себя так, чтобы видеть его лицо, и залепила ему крепкую оплеуху.

– Никогда не позорь меня больше! – воскликнула она.

Резко повернулась к человеку с кожаной сумкой и скомандовала:

– Берите его!

Лицо Искендера залила бледность. Охватившее его изумление было сильнее испуга. Мать прилюдно обманула. И дала ему пощечину. Никогда раньше она этого не делала. Ему даже в голову не приходило, что такое может произойти. Он попытался что-то сказать, но слова застревали в горле, как камешки.

Вечером все наперебой хвалили Искендера, который молодцом держался во время обрезания. Восхищались тем, что он не проронил ни слезинки. Но сам он прекрасно знал: удержаться от слез ему помогла вовсе не смелость. Просто он неотступно думал о предательстве матери, и переживать из-за операции было недосуг. Прежде он и вообразить не мог, что можно обмануть человека, который тебе дороже всего на свете. До этого дня он не представлял, что люди часто причиняют боль тем, кого любят всем сердцем. То был первый урок на пути постижения сложностей любви.

Фонтан желаний

Место вблизи реки Евфрат, 1977 год

Пимби уехала, забрав с собой свое отражение в зеркалах и тихих водах. Она жила теперь под другим небом и часто присылала Джамиле открытки с изображением красных двухэтажных автобусов и высоченных башен с часами. Когда Пимби приехала навестить родных, ее одежда пахла не так, как прежде, и была удивительно мягкой на ощупь. Джамиля с замиранием сердца наблюдала, как сестра, сидя на корточках перед раскрытым чемоданом, извлекает оттуда гостинцы – духи и наряды, привезенные из чужой страны. Уезжая, Пимби пребывала в непоколебимой уверенности, что к ее возвращению здесь ничего не изменится. Но она ошибалась: все стало другим. Пимби в тот раз погостила недолго.

В течение многих лет Пимби писала Джамиле письма, в которых рассказывала о своей жизни в Англии. Дети иногда приписывали внизу несколько слов. Особенно часто это делал Юнус. Джамиля хранила все эти послания словно великое сокровище – в жестяной коробке из-под чая, которая стояла у нее под кроватью. Она тоже регулярно писала сестре, хотя ей почти не о чем было рассказывать, по крайней мере так думала она сама. В одном из писем она спросила у Юнуса, видел ли он королеву и, если да, как она выглядела. Вот что он ответил:

Королева живет во дворце, таком большом, что она часто в нем теряется. Но слуги ее находят и снова сажают на трон. Она каждый день носит новое платье и красивую шляпу, того же цвета, что и платье. Руки у нее очень мягкие, потому что она мажет их кремом, все время носит перчатки и никогда не моет посуду. Я видел в школе ее портрет. На нем она выглядит очень доброй.

Джамиля не могла постичь, как это ее родственники, которые так долго живут в одном городе с королевой, до сих пор не видели ее своими глазами и довольствуются лишь фотографиями в газетах и журналах. Она даже сомневалась, бывает ли Пимби где-либо за пределами квартала, в котором живет. Если она проводит время в четырех стенах, стоило ли перебираться в чужую далекую страну? Почему люди не могут жить и умирать там, где они родились? Джамиля буквально задыхалась в больших городах, а мысль о поездке в незнакомое место приводила ее в ужас. Стоило ей представить высоченные здания и широкие улицы, запруженные толпами людей, как грудь у нее сжималась и она чувствовала, что ей не хватает воздуха.

Свои письма Пимби обычно завершала вопросом: «Ты по-прежнему сердишься на меня, сестра? Простишь ли ты меня когда-нибудь?» Ответ был ей хорошо известен: Джамиля ни на кого не держала зла, тем более на свою сестру-двойняшку. Но Пимби считала необходимым задавать вопрос снова и снова, как если бы это была рана, требующая регулярной перевязки.

В деревне Джамилю звали Киз-Эбе – повитуха-девственница. Многие считали, что более искусной повитухи в этом нищем курдском районе не было многие десятилетия. Роженицы успокаивались, стоило ей войти в комнату, словно одним своим присутствием она могла обеспечить им легкие роды и защитить их дома от вторжения ангела смерти Азраила. Мужья рожениц многозначительно качали головами и говорили: «Ну, если за дело взялась повитуха-девственница, все будет хорошо. Слава Аллаху, что послал нам ее».

Но слова ничего не значили, лишь усугубляли страх Джамили обмануть людские ожидания. Она знала, что действительно искусна в своем ремесле – так искусна, как только может быть женщина в расцвете лет, далекая от той жизненной поры, когда силы слабеют, зрение ухудшается, а неудачи преследуют по пятам. Как всякая повитуха, она трепетала, когда ее имя и имя Аллаха произносили на едином дыхании, ибо знала, как это опасно. Если подобное кощунство достигало ее слуха, она тихонько шептала: «Товбе, товбе»[3 - «Ко мне это не относится, ко мне это не относится».]. Слова ее не предназначались никому, кроме Аллаха. Ей необходимо было сообщить Ему, что она никоим образом не претендует даже на малую частицу Его силы и не дерзает соперничать с Ним, единственным, кто способен даровать жизнь.

Джамиля сознавала, что ходит по тонкому льду. Можно быть уверенной, что обладаешь опытом и знаниями, пока какие-нибудь сложные роды не поставят в тупик и не заставят почувствовать себя беспомощной и неумелой. Иногда, несмотря на все ее усилия, роды заканчивались неудачно. Иногда ей не удавалось прибыть вовремя, и, войдя к роженице, она обнаруживала, что та разрешилась от бремени без ее помощи, самостоятельно перерезала пуповину тупым лезвием и перевязала ее собственными волосами. Джамиля воспринимала подобные случаи как послания от Аллаха, время от времени напоминавшего, сколь ничтожны ее возможности.

Тем не менее за ней продолжали приходить из самых дальних и глухих деревень. В этих деревнях были свои повитухи, но все беременные женщины хотели, чтобы роды у них принимала именно она. В этих краях Джамиля пользовалась огромной популярностью. Десятки девочек были названы в ее честь – Достаточно Красивая.

«Может, если она будет носить твое имя, она будет хотя бы вполовину такой же целомудренной, как ты», – говорили отцы девочек, которым она помогла появиться на свет.

Джамиля молча кивала, думая о том, что люди противоречивы в своих желаниях. Они хотят, чтобы их дочери выросли целомудренными и чистыми, но еще сильнее хотят, чтобы те непременно вышли замуж и родили детей. Их дочери, названные в честь повитухи, должны унаследовать ее скромный нрав, но отнюдь не ее одинокий удел.