скачать книгу бесплатно
Случается, что чужаки
налетом прочный дом ломают,
Да спрос с хозяина за то бывает.
Чужим грехом его охотно оболгут!
Так в наши дни державы сильные, ломая стены
Владений внешних, вред стремятся извинить.
Низложенным властям в вину вменить
Те разрушения.
Что якобы их причинить
Нуди?т необходимость перемены.
И свергнуть прежний строй давно пора.
Да то лишь искорки грядущего костра,
Что, вспыхнув,
и зачинщиков погубит непременно.
4. Лис и Заяц
Чуть солнце, осветив лесное поселенье,
Звериное разбудит населенье,
И суета кругом, и гомон, и галдеж:
Снует, проснувшись, ветреная молодежь.
Кто повзрослей, другое поколенье,
Семьей заня?т, ему хлопот не счесть,
Детенышам спешит найти поесть.
Лишь старость греется на солнце в отдаленье,
Без суеты, без неотложных дел.
И философствует, влача спокойный свой удел.
В один из теплых дней, два пожилых соседа,
Бывалый Заяц и седой почтенный Лис
До солнечной опушки леса добрались.
Тем временем затеялась у них беседа:
«Соседушка мой честный, согласись,
Что скукоты такой давненько не бывало:
Занятной нет грызни,
раздолья прежнего не стало, —
Так спутника увещевал наш Лис. —
Однако чтобы шкуру уберечь,
Ты Левушке-царю поди-ка не перечь.
Вотще приходится считаться с кем попало!
Что, кроме лис, других зверей в лесу навалом,
Теперь лишь я прочувствовал вполне.
И жить в таком лесу противно мне.
Правленье лисье вспоминаю я все чаще.
Скажи, ведь жизнь была в лесу намного слаще,
Вольней и веселей! Не думал я в те дни,
Что мы во власти будем не одни.
Что Лев нас потеснит своею кликой.
Тогда, признаться, мне казалось дико
Царю в поклоне спину гнуть дугой!
Ах, нет житья, соседушка, в стране такой!»
Держась от Лиса всё на расстоянье,
Так отвечал бывалый Русачок:
«Тебе, сосед, правленье лисье было впрок?
Кто б усомниться в том имел желанье.
Но ты за всех при этом говоришь!
И спорить-то с тобою бестолково:
Тебе жилось сытней. Кого тем удивишь?
А большинству
хоть лапы протяни с житья такого:
Не вырастить детей, не прокормить семьи.
Ведь родственники хищные твои
Наш лес, богатый прежде, вовсе обглодали.
Дотоль беды подобной мы не знали.
Полегче стало нам в правленье Льва,
Но, по сравнению с твоим житьем, едва:
Мне иногда поесть немножко удается,
Тебе, сосед мой, посытней живется,
Но уважать других тебе претит.
А чуть велят умерить аппетит,
Ты о правах кричишь, об униженье
И власть коришь с остервененьем».
«А ты, Русак, чай, рад воспеть Царя!
И, рвеньем заячьим горя,
За скудненький обед, за жалкие объедки,
Которые едят твои родные детки,
Готов терпеть и ложь, и воровство?!
Когда, признаться, восстает все существо,
Несправедливость власти видя,
Ее пороки ненавидя.
Безнравственно хвалить подобный строй!
Хоть постыдился бы, сосед любезный мой!»
«Да ведь объедки, хоть невку?сны,
всё съедобны.
Но ты поёшь о власти, хищникам удобной,
И предлагаешь большинству
За счет твоей же сытости совсем зачахнуть.
Глядишь, и не успеешь ахнуть,
Как лисья правда, якобы презренье к воровству,
Разгулу страшному дорогу вновь проложат.
И хищный клан тогда вконец наш лес обгложет!
Не справедливости для всех, сосед, ты ищешь,
А власти и свободы для своих!
На интересы и житье других
Плевать тому, кто от природы хищен».
Когда, подобно лисьим рассужденьям,
Слышны слова о правде и правах,
И вор, с презреньем отзываясь о ворах,
Грешит и сам с не меньшим рвеньем —
Невольно думаешь о редкостном уменье
Иных людей, не глядя на других,
Радеть об интересах лишь своих,
Не представляя, как живется населенью,
Во все глаза глядящему на них.
5. Соловей и Лебедь
В тенистой глубине припойменной дубравы:
То на ветвях черемухи кудрявой,
То в зарослях влаголюбивых трав,
Мелькнет, лишь на мгновенье трель прервав,
И снова песнями зальется…
И, встрепенувшись,
лес ему как будто улыбнется.
И, вслушиваясь, жимолость нагнется,
Под сень свою певца приняв.
О, Соловей счастливый!
Как далеко слышны серебряные переливы.
Как чувством искренним полны.
И в нем едва ли можно усомниться.
И кто из нас бывал не рад остановиться
И насладиться гостем тишины…
В конце весны,
Едва лишь прилетев в родные веси,
К знакомой роще на береговом отвесе,
К ольхе, склонившейся к реке
сплетением ветвей,
Запел влюбленный Соловей.
И строй его тончайших песен
Звучал и глубже, и возвышеннее, и полней,
Чем год назад. Возлюбленную трелями пленяя,
Под сень ольхи укрыться призывая,
Он обещал
Блаженство вечное, сладчайшее волненье,
В любви изысканной забвенье.
Взаимностью и нежностью прельщал.
И та, что в этот миг была ему всего дороже,
Не сомневаясь, верила избраннику, похоже,
К нему приблизилась, меж веточек нырнув…
Но наш певец,
на миг лишь на реку взглянув,
Где Лебедь плыл, неспешный, тихий, стройный,
И, встретив взгляд его спокойный,
Затих, остановился вдруг.
«Прекрасный друг, —
Так Лебедю Соловушка промолвил, —
Неужто не пьянит тебя весна?
Ты движешься столь плавно,
сдержанно, безмолвно,
Как будто бы тебе и не дана
Влюбленность пламенная, вешняя услада,
Сердцам живым великая награда.
Открой мне, чем душа твоя полна?»
И Лебедь отвечал неторопливо
Певцу дубрав:
«Соловушка, беспечный и счастливый,
Любви не распознав,
Восторгами ты сердце наполняешь,
И каждую весну себе же изменяешь,
Подругой новую избранницу назвав.
Но можно жить иначе,
И, жажду вешнюю уняв,
Преобразить душевный склад и нрав,
Другое правило себе назначить:
Благую верность выше увлечения признав».
«Мой друг, тебе как разуму я внемлю.
Но твой совет едва ли для меня приемлем.
И жизнь моя теряет смысл
Без новой песни, что рождается в волненье,
В сердечном изволенье,
Как в размышленье – мысль.
Что я без пения? что я без вешней трели?
Что без восторженной мечты?
Ведь от того спокоен и безмолвен ты,
Качаясь, словно в колыбели,
Плывешь по жизни, как по медленной реке,
И скроешься неспешно вдалеке,
Что не горит в тебе безумное желанье».
«Да, Соловей, и мой удел – молчанье.
Но искренность, как белизна,
Без пения избраннице моей видна.
И дух безмолвен мой, и чист, и верен.
И сердцем Лебедь предан лишь одной
Лебедушке родной,
И сам в ответной верности ее уверен.
Хоть я не знаю песен
обольстительных и нежных,
Признаний Соловьиных ненадежных,
Но слышу струны радости иной.
И нахожу в любви к единственной утешность».
Подслушав птичий диалог,
Невольно на себя его мы переносим.
