скачать книгу бесплатно
– То есть как отнять у них вагоны?
– Да просто вытряхнуть их из них. Не хотят с нами воевать, заодно пусть пешочком на Дальний Восток топают.
– Да вагоны, в которых чехи живут, отвоеваны ими у красных, вот и есть у них право пользоваться ими по своему усмотрению.
– Дожили, слава богу. У всех есть право на все, кому что выгодно, только мы, русские, у себя дома лишены самых элементарных прав ради благополучия иностранцев.
– А чего вы удивляетесь, господин Вишневецкий? – спросил, закурив папиросу, Кошечкин.
– Удивляюсь, что лебезим перед иностранцами.
– А мы всегда этим занимались. У русских в крови восхищение перед всем чужестранным. Есть у нас все свое отечественное, но мы все одно эмалированную немецкую кастрюлю хвалим больше своей.
Шибко легко расстаемся со своей национальной гордостью.
Из зала донеслись звуки рояля. Корнилов расстался с креслом. Огладев себя в зеркало, приоткрыв дверь, посмотрел в зал.
– Дочка твоя, Родион, очаровательная Калерия, сейчас всем нам вернет нашу русскую гордость от сознания, что у нас есть Чайковский.
Корнилов, скрестив руки на груди, слушая музыку, ходил по гостиной.
Мелодии Чайковского в разуме каждого из бывших в «табашной» комнате пробуждали свои мысли.
– Подумать страшно, господа, что происходит в нашем отечестве, – заговорил Кокшаров. – Русский народ, этот трудолюбивый народ с такой исторической и трагической судьбой, сейчас со звериной ненавистью истребляет себя в Гражданской войне.
Но ведь это у русского народа рождались и будут рождаться, несмотря ни на что, светлые гении его величественной по своей необъятности души.
Неужели же действительно ради классовой ненависти русских друг к другу и ради чьих-то чужих интересов нужно лить потоки своей крови и разорять страну? Теперь же почти ясно, что никакие потоки крови не способны смыть с сознания простого русского народа классовую ненависть. Значит, кровь наша льется совершенно напрасно.
А из зала все неслись звуки музыки Петра Ильича Чайковского.
Пальцы холеных рук Калерии Кошечкиной, перебегая по клавишам рояля, наполняли зал каскадами чарующих звуков.
Вот уже ожила мелодия лирической и задушевной «Баркароллы».
Тишину неожиданно разбудили звонкие голоса учащихся, а с ними в зале появилась княжна Ирина Певцова.
Калерия недовольно обернулась, а увидев гостью, прекратила игру и пошла ей навстречу.
Певцова, виновато прижав руки к груди, раскланивалась с присутствовавшими в зале дамами. Затем расцеловалась с Калерией.
– Ради бога, простите. Но вы же знаете, что я всегда появляюсь не вовремя и вношу только беспорядок.
– Мы вас ждали, княжна.
Певцова, увидев среди дам Клавдию Степановну, подойдя к ней, поцеловала ее в щеку.
– Здоровы ли вы?
– Да дышу пока без страха задохнуться. Сами-то как, ваше сиятельство?
– Вот видите, прыгаю.
– Ну и прыгайте, потому что молодость – недолгая гостья в женской доле. Хоть и редко к нам наведываетесь, но старуха все одно от людей о вашей жизни все знает.
– Редкую гостью, Клавдия Степановна, ласковей приветят.
– Тоже верно. Но вам всегда рады.
Певцова в малиновом платье с высоким воротником до самого подбородка. На грудь свисает нитка жемчуга. Увидев среди дам Каринскую, княжна помахала ей рукой, хотела подойти к ней, но гимназистки, окружив ее, подняли крик:
– Княжна, прочитайте поэму. Вы обещали.
– Хорошо. Спросим у хозяйки, в какую гостиную мы можем пойти.
– А зачем вам уходить из зала? – спросила Клавдия Степановна. – Мы тоже хотим сию поэму послушать, потому как всяких разговоров о ней наслышаны.
– Право, не знаю.
– Конечно, читайте здесь, ваше сиятельство, – попросила Каринская.
– А что со мной будет, если дамы неправильно поймут смысл прочитанного? Ведь поэма, сказать по правде, уже запрещена для чтения в Омске. Она слишком смелая для тех, кто…
– Ваше сиятельство, прошу вас, читайте. От имени всех прошу, – настаивала Каринская.
– Хорошо!
Певцова села к роялю. Взяла несколько бравурных аккордов, и когда в зале наступила тишина, она, откинув назад голову, начала читать:
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем божьем свете…
В полумраке «карточной» гостиной стояла специфическая тишина, нарушаемая только возгласами игроков и их покашливанием.
За шестью столами шла игра в преферанс по крупным ставкам. За одним столом в компании купцов играл беженец – уфимский архиерей Андрей, в миру князь Ухтомский.
В красном углу комнаты в золоченом окладе большой образ Нерукотворного Спаса, и перед ним шевелились лепестки огоньков в трех лампадах с разноцветными стаканчиками для масла.
Около стола, за которым играл епископ Андрей, стоял изящный круглый столик на изогнутых ножках, а на нем на белоснежной салфетке лежала снятая монахом позолоченная панагия, усыпанная самоцветами.
Игра у епископа Андрея спорилась, и они с партнером были в солидном выигрыше. Как говорится, карта шла легко. Довольный таким обстоятельством, сделав очередной ход, епископ, мурлыча, подпевал мелодии, доносившейся из зала.
Когда музыка смолкла, епископ сделал неверный и просто опрометчивый ход. Увидев на лице партнера удивление и неудовольствие, нахмурившись, огорчился.
Из зала донеслись бравурные аккорды. Прислушавшись к ним, епископ с возмущением произнес:
– Кто это там дозволяет себе такую отсебятину? У Чайковского нет таких аккордов во «Временах года».
Один из партнеров за столом, пожав плечами, виновато высказался:
– Прошу простить, ваше преосвященство, но я лично в музыкальном понятии не больно силен.
Доносившаяся теперь из зала мелодия мешала епископу думать о картах. Он старался припомнить, в какой композиции и у какого композитора могли быть отрывки этой музыки.
Игра в карты продолжалась. Его партнер неожиданно сделал буквально непростительную ошибку, сходив не той картой. Это обстоятельство дало возможность епископу фыркнуть и бросить карты на стол.
– Давайте минутку передохнем, а то все дело прошляпим.
Священник встал из-за стола, подошел к двери в зал, приоткрыв ее, увидел в щель сидевшую за роялем княжну Певцову, читавшую стихи под собственный аккомпанемент. Услышанные слова его заинтересовали, и он приоткрыл дверь пошире.
Кто там машет красным флагом?
Приглядись-ка, эка тьма.
Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
В этот момент среди игроков за ближним к двери столом возник громкий спор, и епископ не расслышал дальнейших строк стихов.
Обернувшись к спорившим, он повелительно попросил:
– Тише, господа!
– Простите, ваше преосвященство, но понимаете…
– Понимаю. Спорьте вполголоса. Мешаете слушать. Княжна Певцова читает.
– Извините, ваше преосвященство, будем молчать.
Епископ вновь слышал строки стихов.
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах…
…Так идут державным шагом,
Позади голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.
Епископ Андрей, распахнув дверь, вошел в зал, произведя своим появлением среди слушательниц замешательство. В группе учащихся раздались нестройные хлопки, но тотчас смолкли.
Монах подошел к княжне, сидевшей у рояля с низко склоненной головой. Увидев перед собой епископа, княжна встала, приняла благословение, коснувшись губами холеной руки монаха.
– Ваша светлость, впереди кого идет Сын Человеческий?
– Не спрашивайте, ваше преосвященство. Узнав, упадете в обморок.
– Чье произведение изволили читать?
– Поэму Александра Блока «Двенадцать»…
Глава шестая
1
Дождь шел весь день, совсем не по-летнему напористый и затяжной. Отмытая от пыли зелень на кустарниках и деревьях лоснилась, будто лакированная, лаская взгляд густым наливом зеленого цвета.
Благовестили ко всенощной.
Поручик Вадим Муравьев шел в собор. Сегодня, в день рождения матери, он еще утром решил зайти в церковь и поставить свечу.
Идя по городу среди грибов мужских и женских зонтов, он, прислушиваясь к колокольному звону, находил, что в ненастье, от близости могучего Иртыша, симфония меди звучала более торжественно, приглушая привычный и назойливый городской шум от цоканья конских копыт, тарахтения окованных железными ободьями колес у ломовых телег.
На площади перед собором шло обучение воинской премудрости дружин крестоносцев и топот солдатских ног прерывали распевные выкрики подаваемых команд.
В полумраке огромного собора мерцание лампад и свечей. Муравьев, купив у конторки старосты свечу, начал пробираться в толпе молящихся к иконе Казанской Богоматери.
Под сводами звучало стройное пение хора. Слова молитвы «Свете тихий», заученные Муравьевым с детства, воскресали в памяти. Он хорошо знал простой народный напев молитвы, но сейчас, вслушиваясь в незнакомую музыкальную напевность, поражался стройности мелодии, благодаря которой слова молитвы звучали успокаивающе и проникновенно.
Дойдя до иконы, Муравьев, поставив зажженную свечу в залитый натеками воска подсвечник, опустился на колени и внезапно совсем рядом увидел на коленях молившуюся девушку с прижатыми к лицу руками. Он узнал в ней Настеньку Кокшарову.
Видимо, почувствовав чужое дыхание, Настенька отняла руки от лица, пораженная встречей, и посмотрела на Муравьева почти с испугом, прошептав:
– Здравствуйте!
Одновременно оба встали с колен, глядя друг на друга. Встретились взглядами и не могли их отвести. Оба чувствовали, насколько приятна встреча, а особенно теплота взглядов, в которых выражены вопросы, которые они должны задать друг другу.
Муравьев заметил, как Настенька прищурила глаза, и понял, вернее, заставил себя понять, что это был ее знак, чтобы выйти из храма.
Выходя, Муравьев не сомневался, что Настенька идет за ним следом. И когда на паперти он обернулся, она стояла перед ним с обворожительной, знакомой Муравьеву улыбкой.
– Как же я рада встрече, Вадим Сергеевич!
– Взаимно, и мне радостно.
– Так давно с вами не виделись.
– Чуть больше двух недель.
– Это, по-вашему, малый срок для старых друзей? Я сержусь на вас, что пообещали, а не пришли к Кошечкиным.
– Не обманул. А не смог. Служба. Я же теперь в комендантском управлении.
