скачать книгу бесплатно
Выхожу в коридор, чтобы встречать учеников вместе с дежурным учителем.
– Здравствуйте, Мария Викторовна, – летит со всех сторон.
Улыбаюсь.
Очень люблю свою работу. Я из тех людей, которым в жизни посчастливилось выбрать свой путь правильно. Я никогда бы не смогла работать в офисе, общаясь только с цифрами, документами и монитором компьютера. Никогда также не смогла бы быть артисткой, потому что чувствую себя на сцене скованной и неуклюжей.
Но я всегда любила детей. Мне нравилось с ними возиться, играть. Я работаю в школе шесть лет, преподаю русский язык и литературу, и ни разу не пожалела о том, что выбрала себе такую профессию. Люблю своих учеников, встаю каждый день с мыслью: какую частичку себя я подарю им сегодня? Мне нравится работать даже с хулиганами, двоечниками и балбесами, потому что к ним тоже можно подобрать ключик. Мне хочется верить, что моим ученикам тоже нравится приходить ко мне в класс.
– Здравствуйте, Мария Викторовна. – Мягкий, негромкий, уверенный голос.
Что-то происходит в это краткое мгновение, я даже оглядываюсь, так становится тревожно вдруг. В интонации ученика я слышу нечто не совсем привычное.
Поднимаю взгляд и встречаюсь глазами с Милановским Артемом, десятиклассником.
Светло-голубая рубашка выглажена, как и всегда, отложной воротничок намертво накрахмален, темные брюки, о стрелочки на которых можно обрезаться, и начищенные черные туфли. Темные волосы, карие глаза, юношеское румяное с холода лицо и мокрые ресницы, на которых растаял юный ноябрьский снег.
– Здравствуй, Артем.
Он проходит мимо, и я слышу, как он задерживает дыхание. Опускает глаза слишком поспешно, весь подбирается почти незаметно, расправляет плечи, но тут же время ускоряет шаг, и руки его сжимаются в кулаки.
Я наблюдаю, как Артем поднимается по лестнице, постепенно скрываясь из виду, и не знаю, что мне делать. То ли это все мне чудится, и я просто накрутила себя этими письмами, о которых постоянно думаю.
«Твои мысли и твое поведение не соответствуют ни твоему статусу, ни возрасту», – одергиваю себя резко, и выбрасываю все лишнее из головы.
Но четвертым и пятым уроком у меня литература в десятом классе, и взгляд мой, привычно скользя по лицам учеников, неизменно останавливается на Артеме, который не поднимает глаз от тетради.
– Итак, образ Андрея Болконского в романе Льва Толстого «Война и мир». Кто желает ответить?
Мой голос, негромкий, ясный, среднего регистра легко перекрывает рабочий легкий шумок в классе. Поднимается несколько рук, я по очереди выслушиваю всех, слегка поправляя, соглашаюсь или нет с их мнением.
– Хочется услышать Милановского.
Он поднимает взгляд на меня, лицо его спокойно.
– Андрей Болконский – князь, разные персонажи романа характеризуют и относятся к нему по-разному. Так жена его – Лиза, например, боялась своего мужа и уважала его. Пьер Безухов смотрел на князя с неизменным восхищением. Его сестра Марья Болконская говорила о нем, что он наделен неизменным благородством, живостью мысли, подчеркивая его острый ум и высокие идеалы. Даже Кутузов относился к нему по-отечески и сделал своим адъютантом. Это подтверждается текстом…
Он опускает взгляд к книге, лежащей у него на парте, и начинает листать до пестрой закладки, а потом зачитывать текст.
Его голос тверд, спокоен, длинные крепкие пальцы перебирают шуршащие страницы, и я отказываюсь от мысли, что это он писал мне письма. В моем понимании, влюбленный в свою учительницу молодой человек должен хоть как-то себя выдать.
В этот день я задерживаюсь допоздна с проверкой тетрадей. Уроки давно закончились, вахтер гремит ключами на первом этаже, за окном зажигаются фонари, и мне так спокойно в своем небольшом кабинете.
Возле дальней стены возвышается светлый стеллаж с книгами, методической литературой, стопками тетрадей, рулонами стенгазет, учебниками, рабочими тетрадями, журналами. От шкафа до моего стола тянутся три ряда парт, сзади висит темно-зеленая доска. По стенам развешаны стенды, стенгазеты, нарисованные моими учениками и рисунки – иллюстрации к литературным произведениям.
Я вздыхаю, снимаю очки, утомленно потираю глаза и беру следующую тетрадь из большой стопки на моем столе.
Милановский Артем.
Скольжу взглядом по неровным буквам, теснящимся друг к другу и заваливающимся на левый бок, и понимаю, что у меня холодеют руки. Достаю из верхнего ящика письма, сверяю их с сочинением и откидываюсь на спинку стула.
Это Артем. Абсолютно точно Милановский Артем.
Сильное волнение поднимается со дна моей души, безотчетное, странное, внезапное. Я кладу письма и тетрадь рядом, и меня привлекает строчка, которой заканчивается сочинение Артема.
«Неравная любовь всегда запретна, но от этого она не перестает быть любовью…»
Все правильно. Сочинение на тему «История любви Наташи Ростовой», и она была намного младше своего возлюбленного. Но в то время, конечно, это было нормой, и не было бы ничего предосудительного в том, что…
Я не позволяю этой мысли развиваться.
– Нелепость, – негромко произношу я, запечатываю письма, закрываю сочинение, так и не поставив оценку.
***
На следующее утро Милановский проходит мимо меня таким же торопливым шагом, опустив взгляд. Я мимолетом отмечаю, что под глазами у него темные круги и выглядит он, то ли не выспавшимся, то ли слегка больным.
– Доброе утро, Мария Викторовна.
Я всю ночь думала о том, как лучше поступить? Артем – умный парень, он не может не понимать, что рано или поздно я сравню письма с его тетрадями, и что тогда? Рассказать родителям? Игнорировать?
– Доброе утро, Артем.
Мой голос строг и долетает до него уже, когда он проходит мимо меня к лестнице. Но парень слегка спотыкается о край ступеньки, и мне внезапно становится его жаль. Само собой, я не принимаю чувства мальчика всерьез, но понимаю, что для него как раз-таки все взаправду.
Мне нравится Артем. Ученики редко относятся к чему-то с полной ответственностью. Это качество взрослого человека.
В прошлом году меня назначили ответственной за новогодний спектакль для всей школы, и много времени мы с ребятами посвятили репетициям. Все дети относятся по-разному к внеурочной деятельности, с большей или меньшей долей ответственности, но Артем посетил все репетиции кроме одной. Последней.
Я помню, как нервничала и волновалась перед премьерой, и на мой вопрос где Артем, его одноклассники сообщили мне, что он заболел. Я расстроилась страшно, бросилась звонить его родителям, чтобы справиться о его самочувствии, но в телефонной трубке прозвучал лишь одни гудок, и он вошел в зал.
Слегка ссутулившись, в теплом свитере темно-коричневого цвета и спортивных серых штанах. Глаза его поблескивали.
– Я не мог пропустить репетицию, Мария Викторовна, – сказал он ровным низким и по-мужски звонким голосом.
Тогда я прониклась уважением к нему. Эта непоколебимая ответственность всегда меня подкупала. Артем неплохо учился по моему предмету, да и с другими у него не было особых проблем. Мы крепко дружили с его классным руководителем, и она тоже отмечала в нем ровный спокойный характер и непреодолимое упорство.
Сейчас, глядя, как он поднимается по лестнице, я почему-то вспомнила этот прошлогодний эпизод и почувствовала то же, что и тогда. Знакомое теплое уютное чувство разлилось у меня в груди, и, конечно, оно не имело ничего общего с любовью.
На улице уже зажигаются фонари, когда я закрываю за собой дверь кабинета. Другой рукой прижимаю стопку контрольных тетрадей, которая вдруг кренится.
Не успев её поймать, я наблюдаю, как тетради, словно причудливые птицы, планируют на пол. Вздыхаю. Усталость после длинного рабочего дня дает о себе знать.
Наклоняюсь, чтобы собрать их, но тут слышу позади себя тихие шаги.
Поднимаю глаза.
– Я помогу вам, Мария Викторовна.
Артем опускается рядом со мной и начинает собирать тетради, а я улыбаюсь.
– Что ты делаешь в школе так поздно? Разве ты не должен быть уже дома?
Он на мгновение поднимает на меня взгляд лишь на мгновение, продолжая помогать собирать тетради. Мы сидим на корточках посреди коридора в полумраке, совсем близко друг от друга, и меня внезапно охватывает неловкость. Я делаю попытку подняться на ноги, чтобы увеличить расстояние между нами, но его теплая большая ладонь ложиться на моё запястье.
– Вы же знаете, что это я, правда?
Я не готова. Не хочу обсуждать с ним его чувства. Совершенно теряюсь, поправляю очки и смотрю на его макушку. Голову он не поднимает.
Чтобы хоть что-то сделать я тянусь другой рукой к последней тетради, которая отлетела дальше остальных, и он делает то же самое. На полпути наши пальцы сталкиваются, и я резко отдергиваю руку.
Этот жест заставляет его слегка улыбнуться, и он медленно поднимает на меня взгляд.
Глаза у Артема темные, глубокие, в окружении коротких черных ресниц. На щеках пылает румянец, такой яркий, что его видно даже в полутемном коридоре. Губы чуть подрагивают от волнения, но взгляд остается твердым. В нем читается облегчение человека, который несколько лет хранил тайну, и, наконец, раскрыл её.
У меня на мгновение перехватывает дыхание, и я забываю, что его рука все ещё почти неощутимо нежно держит мою. Когда до меня это доходит, я отдергиваю и вторую руку. Движение получается паническое.
Я быстро поднимаюсь на ноги, и он тоже встает с неровной стопкой тетрадей в руках.
– Артем… – теперь, когда он встал рядом, я внезапно замечаю, что он на голову выше меня, даже учитывая, что я на каблуках. – Я не стану делать вид, что не понимаю, о чем ты говоришь.
Я говорю совершенно не то, что собиралась. Артем кивает и отвечает совсем не то, что я ожидаю:
– Я помогу вам занести тетради в класс.
Открываю кабинет, который только что закрыла и велю положить неровную стопку тетрадей на то же место, откуда я их и забрала, чтобы отнести домой и проверить. Наблюдаю, как Артем проводит пальцами по краям стопки, выравнивая её. У него красивые руки, они могли бы принадлежать пианисту. Ощущаю на себе его внимательный взгляд и поднимаю голову.
Он смотрит на меня, не отрываясь, словно на какое-то произведение искусства, поражающее в самое сердце. В его взгляде я читаю такую нежность и неприкрытое восхищение, что перехватывает дыхание. Я ловлю себя на мысли, что тоже не могу отвести взгляда, настолько меня захватывает волнение и странная слабость во всем теле. Он чуть наклоняется вперед, вряд ли понимая, что делает, и я мгновенно разрываю зрительный контакт. Резко вдыхаю прохладный воздух, отрезвляющий меня, и обхожу учительский стол так, чтобы он оказался между нами.
– Артем… – я совершенно не представляю, что сказать, силюсь собраться с мыслями, – касательно твоих писем…
– Это правда, – прерывает он меня решительно, и я слышу в его голосе страх, волнение, но ни доли сомнения. – Я действительно… чувствую к вам то, что написал.
Чуть прикрываю глаза и вздыхаю. Только этого мне не хватало.
– Послушай, я не говорю, что это неправда, но тебе следует задуматься над природой твоих чувств ко мне. Возможно, ты принял уважение и теплоту, с которой я отношусь ко многим моим ученикам, за нечто большее с моей стороны. Извини, если по случайности я ввела тебя в заблуждение, но я уверена, что твоя… увлеченность вскоре пройдет.
Заканчивая свою речь, я уже видела, что говорю совершенно не то. Артем стоит напротив, чуть нахмурившись, и на его лице отражается упрямство. Он сцепляет руки перед собой и приподнимает голову.
– Почему вы считаете, что пройдет?
– Должно пройти, – с нажимом говорю я, облокачиваясь на доску. Мне постоянно хочется сложить руки на груди, закрыться от его внимательного взгляда, но не позволяю себе этого сделать.
Я предпочитаю разговаривать с учениками честно и открыто.
– А если нет? Что тогда? – негромко спрашивает он.
Повисает пауза, во время которой он делает шаг вперед, но при этом не обходит стол, а приближается к нему вплотную. А я понимаю, что позади меня доска, и отходить мне некуда. Его бледно-розовые губы трогает горькая улыбка, вокруг глаз появляются нежные морщинки, он чуть склоняет голову к плечу
– Я ничего не прошу взамен, – тихо проговорил он. Голос его слегка подрагивает, но имеет удивительную силу. Я изумляюсь тому, как уверенно и смело он держится, я совсем не ожидала этого. – Просто вы мне дороги, и я не могу больше об этом молчать. Мне нужно только, чтобы вы знали.
Утомленным жестом я снимаю очки. У меня начинается мигрень, я нервничаю, и мне неловко. Но вместе с тем внутри меня зарождается какая-то тихая радость, вопреки всей абсурдности ситуации, я ощущаю душевный подъем, отдаленный, робкий и несмелый.
– Артем, – говорю я усталым тоном, – я ни в коем случае не преуменьшаю значения твоих чувств, но ты должен отдавать себе отчет в том, что это не продлится долго. В большинстве случаев первая любовь остается лишь прекрасным воспоминанием на всю жизнь, не более. В эту самую секунду, здесь и сейчас тебе кажется – и ты уверен в этом – что твои эмоции не изменятся. Но это не так.
– Почему вы в этом так уверены? – спрашивает он отчаянным тоном, и вот теперь я вижу в нем упрямого ребенка, и слегка улыбаюсь.
– Потому что я дольше живу на свете.
– Вы ненамного старше меня, – возражает он пылко, – десять лет – это не приговор.
– Хорошо. – Я меняю тактику, – чего же ты от меня хочешь?
Он слегка теряется и молчит.
– Допустим, я приму твои чувства, даже отвечу на них, и что будет дальше? – продолжаю нажимать я, – просто представь себе такую ситуацию. Что мы будем делать? Ото всех прятаться? Встречаться тайком? Ты же понимаешь, что такие отношения – незаконны.
Я вижу, как на его лице расцветает яркий румянец, а темные глаза наполняются гневом и обидой.
– Я хочу, чтобы вы поверили мне.
Я некоторое время просто смотрю на него, а потом обхожу стол и беру его за руку. Его пальцы чуть подрагивают от волнения, и я слышу, как он на мгновение задерживает дыхание.
– Я верю тебе, – говорю я мягко.
В паузе, которая наступает потом, я вижу, как возвращается в его взгляд теплота и нежность, как вновь загорается в нем восхищение, и это невероятно трогает меня. Мне хочется обнять Артема, но, конечно, я этого не делаю.
Легонько вздыхаю.
– Артем, дай себе время.
Секунду он смотрит на меня, и я читаю в его лице желание прикоснуться ко мне больше. Его дрожащей руке мало этого невесомого ощущения, с которым наши пальцы соприкасаются. Он кажется таким ранимым в этот момент. Я чуть улыбаюсь, но он не отвечает на мою улыбку.
– Ничего не изменится, – качает головой он.
«Посмотрим», – думаю я, наблюдая, как Артем уходит, тихонько прикрыв за собой дверь.
***
Когда я захожу домой, меня, привычную к шумным детям, встречает тишина. Она давит, и я спешу поскорее включить телевизор. Монотонное вещание ведущего телепередачи действует успокаивающе. Снимаю свое школьное платье, переодеваюсь в домашнее, надеваю передник.
Я приношу письма с собой, кладу в нижний ящик стола в спальне, в томик с сонетами Шекспира. Зачем я это делаю, объяснить сложно, словно забираю домой часть школьной жизни, часть своего спокойствия и безмятежности. Беззвучно закрываю ящик, после чего смотрю на часы – у меня есть час, чтобы закончить уборку и приготовить ужин. Тут я с ужасом вспоминаю, что не купила специальное средство для чистки паркета, но ехать за ним в центр города уже не успеваю.
Из большого телевизора с плоским экраном, слегка загнутым с боков, доносится монотонное бормотание. Ставлю громкость на минимум, чтобы не вникать с произносимые слова – мне нужен только фон.
Спешно разделываю курицу, поливаю её соевым соусом, добавляю немного овощей, но мои руки то и дело замирают над блюдом. Я думаю об Артеме.
В мыслях мелькает его образ. Я помню его мальчиком одиннадцати лет, слишком серьезным на фоне буйных пятиклассников, круглолицым, с пухлыми губами, всегда одетым «с иголочки». Я тогда преподавала первый год, а он пришел в пятый класс.
