скачать книгу бесплатно
«Ну, вот: то носился тут, как угорелый, ребенка напугал, а то стоит, как столб!» – проворчала про себя Виктоша, но вслух как можно ласковее позвала:
– Иди, иди сюда!.. – и зацокала языком как собаке.
Поросенок понял. Он подошел к девочке и вопросительно уставился на нее своими маленькими черными глазками. Виктоша осторожно погладила его между ушами, и ее рука сразу стала белой. Странный белый порошок на ощупь совсем не был похож на муку, он был какой-то скользкий и хрустящий. Виктоша осторожно лизнула палец – крахмал! Поросенок и весь пол в кухне – все, было усыпано крахмалом!
«Никогда не думала, что у нас в доме так много крахмала! – удивилась девочка. – И куда это он только влез?»
Поросенок тем временем продолжал терпеливо стоять около Виктоши и смотреть на нее.
– Ура! Мы победили монстра! – завопил Андрейка и уже собирался исполнить пляску североамериканских индейцев по поводу сей достославной победы, но сестра вовремя схватила его за пижаму:
– Т-с-с! Ты забыл, что мама с папой еще спят? Сейчас проснутся и заберут твоего монстра!
Брат сразу притих, а поросенок, как будто поняв Виктошины слова, вдруг вышел из кухни, протопал в столовую и остановился у двери на террасу.
– Он хочет, чтобы мы его спрятали на террасе, – уверенно перевел его действия Андрейка.
– Но там сейчас довольно прохладно… – неуверенно начала Виктоша, но брат уже открывал широкую двустворчатую дверь. Едва дверь открылась, поросенок быстренько прошмыгнул мимо Андрейки и улегся в углу за топчаном так, что если бы ни белая, тянущаяся за ним дорожка, никто бы и не догадался, что на террасе в углу за топчаном лежит белый поросенок.
«Собственно, а почему бы и нет? – подумала Виктоша. – Если мама или папа спросят о поросенке, всегда можно сказать, что переселили его туда пока… временно, чтобы убрать кухню. А если не спросят…»
Виктоша вдруг почувствовала, что с этим поросенком связана какая-то тайна, которую ей еще предстоит разгадать. Брат опять, словно прочитав ее мысли, спросил:
– Это будет наш секрет, да? – он доверчиво заглядывал Виктоше в глаза.
– Да, – сестра погладила его по лохматой головенке. – И об этом никому нельзя говорить… если не спросят, – подумав, добавила она. – Понял?
Братишка радостно закивал головой.
– Ну вот и хорошо. А теперь быстро уберем с пола весь этот крахмал и посмотрим, вспомнят мама с папой про поросенка или нет.
Андрейка с готовностью принялся помогать сестре, по первому требованию притаскивая то тряпку, то веник, то совок, так что к тому времени, когда наверху послышались шаги, и в ванной зашумела вода, все было убрано, и оба заговорщика быстренько забрались под одеяла.
То, что во время уборки дети не нашли ни клочка от порванного пакета из-под крахмала, только укрепило Виктошу в ее догадке: здесь какая-то тайна!
Завтрак проходил как обычно. Ни мама, ни папа даже и не вспоминали о поросенке. Виктоша всячески пыталась навести их на эту мысль: сначала просто расспрашивала о вечеринке и интересовалась, не было ли на ней каких-нибудь интересных конкурсов с необычными призами, затем, как бы невзначай, заинтересовалась, по какому случаю едят молочных поросят, и, за сколько времени до этого события их покупают, договорилась, в конце концов, до того, что мама с удивлением спросила:
– Аленький, ты что, захотела жаренной свинины?
Аленький – так называла Виктошу только мама, она вообще любила прилагательные, без зазрения совести превращая их во что угодно – хоть в имена. Виктошу она называла Аленький или, конечно, Аленькая, папу – Серый, про Андрейку вообще могла сказать: «Где мой любимый Андреевский флаг?». Вся семья уже на протяжении многих лет (во всяком случае, с тех пор, как Виктоша начала осознавать себя самостоятельной личностью) тщетно пыталась отучить ее от этой ужасной привычки или, по крайней мере, перестать употреблять подобные имена в присутствии посторонних – ведь неприятно, когда люди слышат это и думают: «Вот у тетеньки крыша поехала!» Мама же всегда смеялась и отмахивалась, говоря, что не виновата, в том, что у нее «неординарное мышление». А не будешь ведь всем и каждому объяснять, что с «крышей» «у тетеньки» все в порядке – это просто мышление у нее неординарное! Некоторые даже и слов-то таких не знают, а вот, как услышат нечто странное, и давай гоготать – Виктошу это жутко бесило!
Вообще-то, она очень любила маму и в тайне гордилась даже ее «неординарным мышлением» – ведь именно благодаря ему, у Виктоши было абсолютно уникальное имя! И даже два имени!
Когда у мамы с папой родилась маленькая девочка, самыми популярными именами были Ксения и Екатерина. Но мама сказала, что имя во многом определят характер и будущую жизнь человека, поэтому нельзя давать ребенку имя, следуя моде. Тогда папе непременно захотелось назвать дочку Виктория – «победа». Это было связано с какими-то его личными достижениями: то ли защитился удачно, то ли сделал первым какую-то новую операцию, каких до него никто не делал, то ли еще что… (Это было не так важно и интересно, поэтому Виктоша этого не запомнила). Но мама опять не согласилась: «Имя, конечно, редкое, – сказала она, – по теперешним временам, но уж слишком какое-то геройское! Про Жанну д'Арк интересно читать и восхищаться ее подвигами, но представить ее своей дочерью? Лестно, но очень грустно!» Кроме того, она нашла это имя несколько претенциозным и громоздким, по крайней мере, для ее дочери. Ей хотелось чего-нибудь нежного и женственного – всем ее требованиям тогда идеально отвечало имя Алина. (Это сейчас Алин пруд пруди, а тогда это было довольно редкое имя!) Но папа почему-то возражал. Они спорили. Так получилось – Викталина. Почти все, не сговариваясь, стали звать ее Виктоша, лишь мама упрямо называла ее Алей, Аленькой или Аленьким, а иногда еще проще: аленький цветочек!
– Серый, ты слышишь? Аленькая хочет жаренной свинины, – обратилась мама к папе. – Не забудь внести в свой список и привезти нам шейку или окорок – мы устроим маленький праздник живота.
Папа собирался на какой-то очередной симпозиум, и мама, как всегда, составляла для него огромный список того, что он должен сделать: куда сходить, с кем поговорить, что купить, что привезти.
Когда Виктоша была маленькая, ну вот как Андрейка сейчас, она была абсолютно уверена, что «симпозиум» – это такая домашняя командировка исключительно по маминым делам и всегда удивлялась, почему же едет папа, а не сама мама. Позже, когда это слово обрело для нее собственный смысл, она не переставала удивляться, как же это папе удается заседать на этом своем симпозиуме, делать доклады и при этом умудряться выполнять все-все мамины поручения.
Впрочем, удивлялась не она одна – их соседка по даче тетя Наташа каждый раз после папиного возвращения приходила к ним на чай и неустанно повторяла маме: «Твой Сергей золотой мужик, просто золотой! Как он все успевает – я просто диву даюсь!» На что мама неизменно отвечала: «Сама удивляюсь!»
– Алый, ты что уснула? Я ведь тебя спрашиваю.
Погрузившись в воспоминания, Виктоша не сразу сообразила, что мама обращается к ней.
– Да, мамочка, – на всякий случай ответила она.
– Что «да»? «Да» – спишь, или «да» – хочешь жареной колбасы?
Андрейка захихикал, повторяя последнюю мамину фразу. Папа говорит, что у него специфическое чувство юмора. Во, семейка! У одной «неординарное мышление», у другого «специфическое чувство юмора»! Виктоша не видела здесь ничего специфического и тем более смешного и сердито посмотрела на него.
– Я говорю, у нас есть хорошая докторская колбаса, – повторила мама, очевидно, поняв, что дочь по каким-то причинам не в курсе того, о чем говорилось за столом. – Очень нежная, вероятно, с большим содержанием свинины.
– Что такое «содержание свинины»? – немедленно спросил Андрейка, перестав хихикать.
Мама замялась, видимо, вспомнив историю с Виктошиным вегетарианством, но Виктоша рассердилась на брата за его глупое хихиканье и зло сказала:
– Это значит, что колбасу делают из маленьких пухленьких поросят.
– У-у-у, жалко поросят…– сразу заныл Андрейка.
Но Виктошу уже, что называется «понесло»:
– А еще туда добавляют мясо бедных несчастных коровок, которые дают молочко и никому не желают зла. Они машут своими хвостиками, отбиваясь от злых людей, ведь у них нет ручек, а те тащат их на бойню, чтобы приготовить из них колбасу. Потом мясо всех этих бедных животных перемешивают, засыпают крахмалом, всякими специями и запихивают в их собственные кишки…
Мама бросила на стол салфетку, громко отодвинула стул и вышла. Папа подхватил ревущего Андрейку, как-то странно посмотрел на дочь и сказал:
– Глупость и жестокость идут рука об руку и являются признаком слабости и примитивности.
Они тоже ушли. Андрейка всхлипывал на плече у папы и даже не показал сестре, по своему обыкновению, язык. Виктоше стало ужасно стыдно, она просто почувствовала, как у нее горят уши. Ей захотелось побежать, броситься к ним на шею, целовать их и умолять простить ее.
Но тут она вдруг ясно представила себе: свинья, вернее, поросенок плюс корова, вернее, коровий хвост, плюс куча крахмала и специй равно докторская колбаса; кусок докторской колбасы плюс паук равно поросенок с коровьим хвостом, с которого сыплется крахмал. Ей стало сначала жарко, затем холодно. Когда-то в одной книжке ей встретилось выражение «героя охватил ужас, леденящий кровь», тогда при описании некого скользкого, покрытого капающей слизью чудовища, или монстра, как говорит Андрейка, ей было противно и смешно, теперь она поняла, что тогда чувствовал бедный «герой». Оказалось, «леденящий ужас» – это когда тебя сначала бросает в жар, а затем капельки твоего собственного пота по какой-то неведомой причине превращаются в ледяные сосульки и начинают активно таять на твоей раскаленной, как сковорода, спине.
Виктоша сидела, едва дыша, и боялась взглянуть на дверь, ведущую на террасу. Что же такое пряталось у них на террасе, за топчаном?! Она тут же увидела перед собой всех монстров, когда-либо созданных больным человеческим воображением.
Первым желанием было скорее бежать и все рассказать родителям о своем неожиданном открытии, но после того, что она тут устроила, папа лишь презрительно скажет, что нужно иметь мужество честно признать свою неправоту, а не прятаться за научно-фантастическим бредом, а мама…
Маму уже не найти… Когда она чем-то расстроена, она старается куда-нибудь уйти, чтобы никто не видел, как она плачет. И хорошо, если она ушла в сад, скорее всего она уже бродит по лесу или пошла к реке или даже к тете Наташе, чтобы, как она сама говорит за пустой болтовней забыть собственные неурядицы. Когда она придет, они, конечно же, помирятся – мама все поймет и простит, но, если ОНО сейчас выползет с террасы …
«Стоп!» – скомандовала сама себе Виктоша. – «Не надо нагнетать обстановку! Что мы имеем? Нечто в виде паука предположительно съело кусок докторской колбасы и, опять же предположительно, каким-то таинственным образом превратилось в то, из чего эта колбаса была сделана, назовем это второе «нечто» поросенком. Этот поросенок, если и не всю ночь, то довольно большой промежуток времени, просидел на кухне за закрытой дверью – значит, он не умеет «выползать» из-за закрытых дверей, это, во-первых, а, во-вторых, он не выказывал никаких признаков агрессии, а, наоборот, старался всячески помочь: давал рассмотреть себя, сам отправился на террасу, сам спрятался за топчан. Следовательно, это второе «нечто», этот поросенок – разумен, готов пойти на контакт, но не хочет слишком афишировать свое появление, а, возможно, и сам нуждается в помощи. Следовательно, ни малейшего повода волноваться нет!»
Виктоша приободрилась. Она представила себя резко помолодевшей Мисс Марпл и ощутила в руках нити к разгадке великой тайны. Итак, перво-наперво, надо проверить свою теорию! Она придирчиво оглядела стол: хлеб и печенье отпадают, если ее теория верна, то что она будет делать с колосьями пшеницы, маслом, яйцами и дрожжами? Молоко вот, наверное, сгодилось бы, хотя … Вот! Гусиный паштет! Она схватила со стола баночку с паштетом и выбежала на террасу.
Поросенок все так же лежал в углу за топчаном. Увидев Виктошу, он, казалось, обрадовался, так как тут же вскочил на ноги и вышел ей навстречу. Она поставила перед ним паштет и стала ждать. Поросенок явно оживился: он подошел поближе, опустил мордочку, как будто нюхая угощение, и заинтересовано уставился на него. На какое-то мгновение девочке даже показалось, что его маленькие черные глазки, как на ножках, вылезли из своих орбит. Однако ничего больше не происходило. Поросенок продолжал все так же стоять, ничего не предпринимая, и лишь поглядывал то на паштет, то на Виктошу. Он явно не спешил расправиться с предложенным угощением.
– Ага, ты не хочешь есть это при мне? – догадалась девочка. – Ну, я пойду, у меня как раз есть одно неотложное дельце.
И она поспешила уйти, не забыв при этом плотно закрыть за собой дверь.
Папа с Андрейкой сидели на крыльце и играли в «летает – не летает». Виктоша подошла к брату и обняла его. Он попытался вырваться, но, видимо, папа в этот момент, как обычно, подмигнул ему и скорчил гримасу: «Женщины!.. Что с них возьмешь!» Андрейка послушно замер, потом сам неожиданно обхватил сестру своими маленькими ручками.
Она наклонилась к нему и прошептала: «Я больше не буду!» Он тоже подтянулся к самому ее уху и, щекоча его губами, очень серьезно прошептал: «Ладно, больше так не делай».
Папа деликатно кашлянул. Хлопнула калитка. Вернулась мама. Виктоша бросилась к ней, крепко-крепко прижала ее к себе обеими руками и спрятала лицо у нее на груди.
– Мамочка, я не знаю, что на меня нашло… прости – я была такая дура!
Мама вздохнула и погладила ее по голове.
– Ничего… бывает… Старайся держать себя в руках, хорошо?
Виктоша с готовностью закивала.
– Может, ты сегодня плохо спала?
Мама губами потрогала ее лоб.
«Сказать или не сказать?» – застучало у Виктоши в висках. – «Нет, пожалуй, пока еще рано…»
– Да, нет! Все хорошо! – и она еще раз крепко-крепко прижалась к маме.
Потом они убирали и мыли посуду, болтая о всяких пустяках. Андрейка то и дело вбегал на кухню или в столовую и сообщал о своих успехах «на полях сражений».
В свободное время они часто играли в две крепости, построенные на полу в их комнате.
– Ну, все, Виктошенька – все твои драконы захвачены в плен, колдуны разбежались, остались одни гоблины и солдаты. Что же теперь тебе делать? Ой-ей-ей-ей-ей…
Обычно Виктоша ужасно злилась, когда так бесцеремонно решали судьбу ее войска, но на сегодня она уже исчерпала весь свой запас раздражения, и эти жульнические попытки брата разгромить ее в ее отсутствие только смешили. Кроме того, ей все время не давала покоя одна мысль: «Выйдет? – Не выйдет? И если выйдет, то, что дальше?»
Как раз, когда все было убрано и вымыто, спустился папа – ему пора было ехать в Москву. И тут маме пришла в голову замечательная мысль.
– Серый, почему бы тебе не подбросить нас до Городка? Мы там погуляем, прошвырнемся по магазинам, может, сходим в кино, а обратно вернемся на автобусе.
– Вот, значит, как? Развлекаться? – папа притворно нахмурился. – А я-то думал, вы будете сидеть дома, ждать моего возвращения и при каждом шорохе выглядывать в окно?
– Нет, нет и нет, – решительно замотала головой мама, – Алый, сбегай к нам в спальню, там, на туалетном столике лежит расписание автобусов.
Виктоша с радостью рванула вверх по лестнице – нечасто им выпадала возможность развлечься, смущало только одно: «А не опасно ли оставлять «нечто» одно в доме на такой длительный срок?», но она решила: «Пусть будет, что будет!»
Вернулись они только к вечеру. Развлечений на их долю действительно выпало хоть отбавляй! Именно сейчас в этот, в общем-то, тихий городок, рядом с которым находился их коттеджный поселок, где всех развлечений было: маленький старый дом культуры, в котором иногда крутили фильмы, а по вечерам устраивали дискотеки, городской пляж, сквер с фонтаном да с десяток магазинов, приехал передвижной «Луна-парк», а рядом раскинула свои палатки книжная ярмарка. Так что, пока Виктоша с Андрейкой исследовали аттракционы «Луна-парка», мама отрывалась по полной программе, роясь в бесконечных грудах книг. И еще неизвестно, кто из них получал большее удовольствие.
Потом пришла идея прогуляться по пляжу. К удивлению Виктоши, он не был пуст: то там, то здесь встречались небольшие группки людей, расположившиеся на скамейках или прямо на песке – то один, то другой то и дело с плеском и шумом вбегал в воду, а вдали, за красной линией буйков, то там, то здесь мелькали головы пловцов.
Виктоша поежилась. Ее всегда удивляли люди, купающиеся в холодной воде, а в этом городке их было великое множество, про себя девочка называла Городок Городом Моржей.
Андрейке, разумеется, тут же непременно захотелось залезть в воду. Мама разрешила ему снять сандалики и побегать босиком по берегу. Он с восторгом принялся шлепать по кромке воды, поднимая вокруг себя море брызг.
Затем они обедали в кафе, гуляли по парку, смотрели фильм. С начала лета на их долю не выпадало столько развлечений за раз – и как обидно, что именно сейчас Виктоша не могла полностью расслабиться и наслаждаться отдыхом: то и дело приходила мысль: «Как там ее «нечто»? Кто он? Все еще поросенок или уже…гусь…или…» Воображение непрестанно подсовывало ей картины одну ужаснее другой.
Корчащийся в муках поросенок умирает от отравления гусиным паштетом, и она находит его скрюченное, остывшее тельце. А тут мама вспоминает, что поросенка купил папа, чтобы подарить их общему другу – зоологу, страстному любителю поросят, что поросенок очень ценный, чуть ли не единственный в своем роде! Ну и что, что паштет свежайший! Может, поросятам вообще противопоказан гусиный паштет? Может, у них, или конкретно именно у этого на него аллергия?
В другом видении на террасе Виктошу подстерегает ужасное чудовище: огромная гусиная печень с куриными ногами, грустными поросячьими глазами и мышиным хвостом (ведь никто точно не знает, что там могло попасть в баночку со звучным наименованием «Гусиный паштет»!)
О других картинах и вспоминать не хотелось: случайно проглоченная поросенком щепка от топчана – и крыша их террасы разлетается под напором растущей кроны огромного дерева; сжеванный кусочек покрывала – и вот на террасе голубеют цветы льна; а вдруг ему окажется по вкусу какой-нибудь винтик или шурупчик (под топчаном как раз находится Андрейкин секретный склад этого барахла) – и – ку-ку, прощай, дом! – они приезжают, а вместо дома залежи горной руды.
Короче, можно себе представить, в каком состоянии Виктоша наконец добралась до коттеджного поселка.
Она даже немного удивилась, увидев, что дом стоит целый и невредимый. И сад тоже. И сарай. И гараж. Террасы, к сожалению, от калитки видно не было, так что девочке пришлось набраться терпения и подождать, пока мама уложит Андрейку, пожелает им обоим спокойной ночи и уйдет к себе на второй этаж.
Виктоша выждала еще какое-то время и тихонько выскользнула из-под одеяла. В доме было тихо. Мама либо спала, либо читала – в любом случае, если не шуметь, она вряд ли спуститься за чем-нибудь вниз.
Девочка осторожно прокралась в столовую, прикрыла за собой дверь и на цыпочках подобралась к двери на террасу. Дверь, по крайней мере, выглядела вполне обычно, да и та часть террасы, которую можно было увидеть в темноте через стеклянную дверь, тоже ничем не отличалась от той, что была здесь всегда. Виктоша поежилась то ли от страха, то ли от холода и осторожно взялась за ручку двери. Сердце бешено стучало в груди, и Виктоше казалось, что его удары разносятся по всему дому. Она решила успокоиться. Отошла на шаг от двери и опустила руки. «Раз, два, три, четыре – вдох! – скомандовала она себе. – Раз, два, три, четыре – выдох!.. Я спокойна и ничего не боюсь…» Но сердце никак не хотело верить ее словам и продолжало отбивать тревожную дробь: «Тук, тук-тук, тук-тук…» Виктоша зажмурилась, сделала шаг вперед, нащупала ручку и рывком открыла дверь.
Ее обдало холодом. Где-то в лесу перекликались ночные птицы. Ветер трепал верхушки деревьев в саду, и они шуршали и стучали по крыше террасы. С ветки сорвалось и плюхнулось в траву яблоко.
Виктоша открыла один глаз – различила в темноте стол, за ним окно, а слева дверь в сад, открыла другой глаз – топчан, сквозь шторы на окнах слабо пробивается лунный свет, и в углу, на топчане какая-то серая, бесформенная, неподвижная масса. Вот она зашевелилась, и откуда-то прямо из середины, злобно зашипев, к Виктоше кинулась длинная змея с треугольной головой. Девочка отпрянула и двумя руками зажала себе рот, стараясь заглушить рвущийся крик.
Змея больше не шипела и не атаковала. Она как будто застыла в воздухе, слегка покачиваясь на своем хвосте. Виктоша протянула правую руку и нащупала на стене выключатель. Вспыхнул свет. Девочка опустилась на топчан и перевела дух.
То, что она приняла за змею, было шеей и головой толстой серой гусыни – почему именно гусыни, а не гуся Виктоша никогда не смогла бы объяснить, она просто почувствовала это и все. Несколько секунд гусыня и девочка заинтересованно разглядывали друг друга. Потом гусыня зашевелилась, встала на свои короткие черные разлапистые ноги и расправила крылья. При каждом движении с нее слетала какая-то серая пыль, и сыпались разнокалиберные листочки. У Виктоши защекотало в носу.
«Паштет был с перцем и специями», – поняла она.
Она протянула к гусыне руку. Видимо, та уже признала ее, так как больше не шипела и не пробовала ущипнуть. Девочка осторожно дотронулась до гладких серых перьев, потрогала пальцами клюв: он оказался шершавым и холодным.
– Ты, наверное, замерзла, бедненькая!.. – посочувствовала Виктоша гусыне, а сама подумала: «Что же мне теперь с тобой делать?.. Отнести показать маме? Может быть, уже пришло время все ей рассказать?»
Она еще раз погладила гусыню по перьям, ощущая, как серый порошок прилипает к руке. Серое облачко вылетело из-под ее руки, и она громко чихнула. Замерла. Выглянула в столовую – все тихо. Поплотнее закрыла дверь и вернулась на топчан.
Гусыня что-то тихонько гакнула, опять приподнялась и сделала пару шагов. Подойдя поближе, она вытянула шею и как-то даже осторожно положила Виктоше на колени свою большую голову.
Девочка аккуратно, стараясь не поднимать перечных облачков, погладила ее по голове и почесала перышки на макушке.
Кто же ты?
Она знала, что гусыня ей не ответит, но просто пыталась рассуждать вслух:
– Как жаль, что ты не умеешь говорить!.. Как же мне понять тебя? Как же узнать, кто ты и зачем ко мне пришла?.. Надо было, чтобы ты превратилась в кого-нибудь, кто умеет говорить…в попугая, что ли?.. А интересно, для того, чтобы превратиться в попугая, тебе достаточно попугайского перышка или необходим целый жареный попугай?
Виктоша рассмеялась и посмотрела на гусыню, как бы приглашая и ее посмеяться этой глупой шутке. Гусыня, не мигая, смотрела на девочку.
– Впрочем, попугаи болтают всякую чушь, и только человек способен понять человека… – медленно проговорила Виктоша, глядя прямо в эти немигающие темные глаза.
Внезапно ей опять стало страшно. Она хотела отодвинуться, закричать, но страх сковал ее по рукам и ногам. «Мама! Мамочка!.. – пронеслось у нее в голове. – Но почему я ничего не рассказала тебе?» Она хотела сбросить с колен гусиную голову, чтобы не видеть этих темных бездонных, как колодцы глаз, но не могла шевельнуть и пальцем.
Последнее, что она увидела, – это как у темных бездонных глаз появились ножки. Глаза на длинных ножках вылезли из орбит и закрутились по кругу, все более вытягиваясь и все ближе подбираясь к Виктоше.
