скачать книгу бесплатно
Ситуация явно принимала трагикомический характер. В принципе мне ничего не стоило бы спустить его с лестницы. Но останавливало одно соображение: в этом случае его клубника почти гарантированно размазалась бы не только по моей прихожей, но и по моему «отпадному» дачному прикиду. А это было бы уж совсем некстати…
– Что здесь происходит?
Голос за дверью раздался совершенно неожиданно: видимо, из-за нашей возни я не услышала, как подъехал лифт. От этого голоса сердце мое подпрыгнуло до самого горла – и безнадежно оборвалось куда-то вниз…
Одновременно с этой репликой нового персонажа объект, оказывавший давление на мою дверь, исчез с такой быстротой и легкостью, словно его выдернула могучая десница судьбы. Собственно, так оно и было на самом деле. От неожиданности я захлопнула дверь, навалившись на нее всей тяжестью, а когда снова распахнула – моему взору предстала картина, потрясшая меня своей аллегоричностью.
Могучий лев – нет, скорее орел! – держал за шиворот тощего пьяненького зайчишку, такого же поникшего, как и его клубника в лукошке (которое он, однако, крепко прижимал к себе).
Моя судьба меня не обманула! Она просто опоздала на пять минут – и только…
– Здравствуйте, Татьяна, – спокойно повернулся ко мне Григорий, не выпуская из лап свою добычу. – Все в порядке? Он вас не обидел?
– Нет-нет, мы мирно беседовали! – Я уже с трудом сдерживала смех. – Клубничку вот предлагал…
– Только и всего-то? И почем клубника, дядя?
Орел понемногу разжал стальные когти, и зайчишка, почуяв свободу, встрепенулся, решил, что не все еще потеряно:
– Х…зяин, недорого! П…терка всего. Хозяин, друг, возьми, выручи! А красавица твоя – того… сурова больно. – Незадачливый торговец бросил на меня заискивающий взгляд, пытаясь угодить нам обоим.
Мы с Григорием опять переглянулись, его глаза тоже смеялись.
– Ну вот что, дядя…
Орлов не спеша извлек из кармана безукоризненных светло-серых шелковых брюк дорогой кожаный бумажник, а оттуда, тоже не торопясь, выудил новенькую десятирублевую бумажку. Пьянчуга зачарованно следил за его манипуляциями, как кролик за удавом.
– На-ка тебе за труды. Сдачи не надо. И ступай себе с Богом!
Алкаш схватил купюру свободной от лукошка рукой и несколько секунд обалдело смотрел на нее, потом поднял счастливые глаза на своего благодетеля:
– Ну хозяин! Ну человек! Выручил! Уважил! Клубничку-то возьмешь? – добавил он с некоторым сомнением, не отрывая, однако, от груди заветную корзинку.
– Нет, дядя, не надо. Это тебе на закусь. Мы сейчас с моей красавицей на дачу едем, там клубники полно.
Григорий говорил вполне серьезно, вежливо и даже с чувством, а сам, твердо придерживая собеседника под локоток, понемногу направлял его стопы восвояси:
– Ступай, друг, ступай. Мы спешим. Выпей за наше здоровье, если вспомнишь.
– Понял, х…зяин! Понял! Ушел, уже ушел… Ну, молоток парень, дай тебе Бог здоровья!
Он все быстрей и быстрей пятился мимо лифта к лестнице. На верхней ступеньке чуть было не потерял равновесие, стукнулся сначала об перила, потом об стену, чудом удержался на ногах, но лукошко все так же незыблемо покоилось у него на груди.
«Ну челове-е-ек!!!» – послышалось откуда-то уже с нижних пролетов.
Мы с Григорием одновременно посмотрели друг на друга – и наконец-то расхохотались. Хохотали мы долго, взрывами веселья подбадривая друг друга. Я, совсем обессилев, припала к своей открытой двери, а он – к косяку снаружи. И для него, и для меня это была долгожданная разрядка после огромного напряжения последних суток. Смеялся Григорий заразительно, потряхивая большой красивой головой, и несколько раз даже смахнул мизинцем выступившие на глазах слезы. Смех у него был чертовски приятный, как и голос с мягким южным выговором: мелодичный, бархатный и в то же время очень мужественный, а про его зубы я подумала, что он может неплохо зарабатывать, рекламируя зубную пасту. «Неужели же ему в тюрьме так-таки ни один не выбили?..» – пронеслась глупая, наверняка навеянная коньячными парами мысль…
– Простите… я… не представился… Орлов… Григорий.
– Я… поняла… Таня… Иванова.
Я протянула ему руку для пожатия и, не без удовольствия уступив мягкой силе его ладони, втащила затем Григория в прихожую и захлопнула дверь. Как раз вовремя: парочка соседских дверей наконец-то загремели запорами. Не прошло и часа… Вот люди! Меня запросто могли бы убить за это время, а они – ни гу-гу!
Моя рука все еще оставалась в его руке, а может, и наоборот… Сразу посерьезнев, Григорий осторожно высвободил свою – как бы для того, чтобы достать из кармана носовой платок. (Платок, к слову, тоже был такой, каким не стыдно воспользоваться при даме.)
– Чертова жарища… – Он промокнул глаза и лоб. – У вас тут еще терпимо.
– Это у меня-то – терпимо?!
– Н-да, приключение! – Григорий снова усмехнулся, вспомнив недавнюю сцену за дверью. – Вот уж правда: от трагического до смешного – один шаг…
Я не стала уточнять, какое «трагическое» он имеет в виду: это было и так понятно. Его большие темно-карие глаза с густыми ресницами были печальны. Но мне так не хотелось, чтобы он грустил! По крайней мере сейчас…
– «Трагическое» случилось бы, если бы вы задержались еще минут на пять, Григорий. Представляете, в каком виде вы меня обнаружили бы, если б в пылу борьбы этот тип невзначай вывернул на меня свое лукошко?
– Да, прошу меня простить, я чуть опоздал: остановил гаишник – посчитал меня лицом кавказской национальности. Проверил документы, так нет – еще к чему-то прицепился. Минут десять, подлец, продержал без всякой причины! Спасибо, знакомый лейтенант проезжал, выручил, а то бы мог застрять не знаю на сколько… А насчет клубничной маски… Не думаю, чтобы она вам навредила, Таня!
Я все-таки заставила его взглядом скользнуть по мне сверху вниз и обратно, но… взгляд этот нигде не задержался и остался, кажется, совершенно безучастным! Только едва заметная улыбка тронула его губы… Вот те раз! А я-то была уверена, что мой наряд для «делового», но все же уик-энда – короткие шорты и весьма пикантная, на грани пристойности, маечка – сработает безотказно…
Чего же ему надо, этому супермену? (Теперь, увидев Григория, я употребляла это определение вполне серьезно.) Мог бы, по крайней мере, из вежливости дать мне понять, что все оценил. Или у него действительно железная выдержка, как мне рассказывал Бутковский, или… Уж не сдерживает ли его то же самое, что и меня полчаса назад: что мы с ним – по разные стороны баррикады?.. Да нет, нелогично: в этом случае ему, наоборот, надо было бы стараться как можно быстрее меня соблазнить, чтобы выведать все мои карты…
А может, я зря все усложняю? Может, он просто… просто представитель сексуального меньшинства?.. «Нет, только не это! – Я с отвращением прогнала от себя ужасную мысль, более ужасную, чем та, что Григорий может оказаться преступником. – Он настоящий мужик, или я в этом ничего не смыслю! Судьба обещала мне пылкую страсть, и я ее получу… О да, конечно же, получу!!!»
Я обомлела: Григорий смотрел мне прямо в глаза долгим, внимательным, изучающим взглядом. Этот взгляд еще не был страстным, даже, пожалуй, и нежным – но он проникал в душу, будоражил ее, выворачивал ее наизнанку… О том же, что этот взгляд предвещает настоящую страсть, говорили только его чуть приоткрывшиеся губы – полные, красиво очерченные – да слегка участившееся дыхание. Кажется, я начинала его понимать! Григорий принадлежал к той вымирающей сегодня породе мужчин, которым незачем раздевать женщину взглядом в первые минуты знакомства. Они просто знают, что это от них никуда не уйдет! Для этих мужчин важнее заглянуть в душу, а не под одежду, узнать, что там, и понять. Обладание телом не дает им полного кайфа без единения душ, и потому они готовы оттягивать этот миг ради полноты ощущений…
Пожалуй, я считаю такой подход несколько старомодным, но… мне остается только принять его условия. Черт меня подери, они не так уж и плохи!
В моем ответном взгляде сквозили лишь дружеская теплота и женская снисходительность. (Один Бог знает, чего мне это стоило!) Пусть не воображает, что уже подцепил меня на крючок… «Терпение, детка! – сказала я своей женской сущности. – Считай, ты его уже получила. Но смотри не влюбись в него! Только не влюбись!»
– …Так вы готовы, Татьяна? – Григорий снова был просто вежливым водителем, которому предстояло выполнить поручение шефа, – не больше. – Машина у подъезда. Или вы предпочитаете допросить меня здесь?
Ого, как мы заговорили!
– Допрашивает, гражданин Орлов, следователь, а я – просто расспрашиваю. И у нас, думаю, еще будет время. Так что поехали. Наверное, радушные хозяева заждались.
Ах, язык мой, враг мой… От этого невольного намека Григорий потемнел, словно грозовое небо. Напрасно я перебрала весь арсенал своих обворожительных улыбок: кокетливые, соблазнительные, просительные, даже заискивающие… На всем пути от моего порога до автомобиля он не проронил ни слова. Молча взял у меня из рук сумку, молча вызвал лифт, молча распахнул передо мной дверь подъезда и дверцу машины…
Кстати, авто Бутковского меня приятно удивило. Это был не какой-нибудь там «Мерседес» или «БМВ» – ну кого нынче удивишь «Мерседесом»? – а серебристая «Лада» самой последней модели, которая только-только поступила в продажу. Надежный и современный отечественный автомобиль свидетельствовал не только об основательности и умеренности его хозяина, но и о патриотизме последнего. Значит, машина нужна человеку, чтобы ездить, а не для того, чтобы пускать пыль в глаза. И даже когда я со знанием дела рассыпалась в похвалах в адрес супер – «жигуленка» – верное средство расположить к себе любого водителя! – даже тогда Григорий ответил мне коротко и сухо, только чтобы не быть грубым.
Ну ладно, пусть подуется, если ему охота. В конце концов, что я такого сказала? Просто пошутила. Откуда же мне было предполагать, что шутка попадет точно в цель? Я же, по договоренности с Бутковским, ничего не знаю о том, что Григорий знаком и со следователями, и с методикой ведения допросов..
Глава 3
Заявление главного подозреваемого, или у меня появляется напарник
Мы медленно двигались по городским улицам в плотном потоке всевозможных транспортных средств, то и дело тормозя у светофоров и увязая в пробках. Снаружи царило знойное африканское лето, а в салоне машины благодаря кондиционеру – мягкая весенняя прохлада нашей средней полосы. Я слышала, что кондиционерами новые «Лады» оборудуются за дополнительную плату по спецзаказу. Что ж, мой клиент мог это себе позволить.
Я удобно откинулась на мягкое сиденье и сделала вид, что прикрыла глаза. Старый женский трюк: вы притворяетесь, что отключились, а сами сквозь просветы в длинных и густых ресницах наблюдаете за происходящим. Конечно, видно не очень хорошо, но главное усечь можно. Например, что ваш муж трогает за коленки вашу подругу. Или что человек, который вам небезразличен, с обожанием смотрит на вас… Главное – добиться, чтобы ресницы не дрожали.
Но сейчас мои глаза были дополнительно защищены темными очками, так что задача существенно облегчалась. Я просто чуть-чуть опустила веки. Да и задача-то у меня была примитивная: хотелось не очень откровенно поглазеть на Григория.
В профиль он был ничуть не хуже, чем анфас. Правда, тоже спрятал глаза под солнечными очками, но глаза его я уже видела. Смотреть в них опасно… Брови – густые, черные, «демонические»: сходятся на переносье почти прямыми линиями, взлетают к вискам и вдруг делают кокетливый изгиб книзу. Между ними – резкая складка, которая разглаживается на высоком лбу. На нем тоже уже обозначились две-три морщинки. Да, видно, хлебнул ты лиха, Гришка Орлов… А лет тебе, пожалуй, около тридцати. Ну, может, побольше на год-другой.
Уши просто великолепны. Нос классический, «греческий», но слишком тяжеловат для худощавого лица. Так же как нижняя челюсть. «И тяжелая нижняя челюсть говорит об отсутствии чувств…» – вспомнились мне строчки из какого-то гусарского романса. А рот – для контраста – очень даже чувственный. Так и хочется его чувствовать, чувствовать… Чему ж верить-то?.. Подбородок с ямочкой чуть выдается вперед, и на щеках тоже ямочки. Выбрит безукоризненно – впрочем, место обязывает. А с волосами он, наверное, мучается: темно-каштановые, почти черные, они у него, по-моему, очень густые и жесткие, как проволока. Такие волосы ведут себя как им заблагорассудится, единственный выход – коротко стричь. Что Григорий и делает. Мне нравится, когда мужчина коротко стрижен, особенно если у него череп такой красивой формы и такая мужественная шея…
В самом деле: этакий тарасовский Рэмбо. Но только… с русскою душой.
Увы: небезразличный мне человек не бросал на меня исподтишка влюбленных взглядов. Орлов, казалось, вовсе забыл обо мне. Он был сейчас в своей стихии, вел машину легко, без напряга. Большие загорелые руки, которые могли бы служить образцом развития мужской мускулатуры, свободно лежали на баранке. Впрочем, он вообще был сложен как бог – это я сразу оценила еще там, на моей лестничной площадке, когда впервые увидела его с «зайчишкой» в лапах. Чтобы это понять, женщине вовсе не обязательно долго разглядывать мужчину через полуприкрытые ресницы.
Пожалуй, хватит: надо просыпаться. А то ведь просто мазохизм какой-то получается!
Я пошевелилась. Мы уже почти миновали северный форпост Тарасова – поселок Праздничный (черт меня подери, если это название подходит к бесформенной россыпи чудовищных многоэтажек посреди чистого поля!) – и вот-вот должны были выскочить на Усть-Кушумский тракт. Почуяв свободу, пятискоростная «Лада» рванулась вперед как птица. В запасе у нас оставалось меньше чем полчаса «тет-а-тета».
Пора моей женской сущности взять тайм-аут. Коньяк из меня почти выветрился. Детективное начало жаждало деятельности.
Григорий опередил меня, заговорил первым:
– Шеф вам рассказал про меня?
– Смотря что именно.
– Ну, о моих тюремных университетах.
– Не-ет… – Я как могла изобразила крайнее изумление.
– Ну, нет так нет. – По его тону я поняла, что он поверил мне примерно так же, как если бы я сказала, что недавно летала на Луну.
– Значит, я расскажу. Так вот: перед вами бывший уголовник. Зек. Статья 108 УК РФ, часть 1: причинение смерти при превышении пределов необходимой обороны. Я не хотел его убивать – он сам хотел этого. Но это, как вы понимаете, мало меняет дело. И то, что, как говорится, искупил, – тоже дела не меняет. Бывших уголовников вообще-то не бывает. Это все равно что потерять невинность. Был человек – стал зек! Все! Стоит только ступить на скользкую дорожку, правда? Ну там блатная романтика, крутые дружки, все такое прочее… Разве у зека есть другой путь, разве ему позволительно снова стать человеком? Не-ет… Как волка ни корми – он все в лес норовит! Не так ли, уважаемый детектив?
Голос Григория звучал совершенно спокойно, даже лениво. Но чувствовалось, что этот выстраданный монолог стремительно раскручивает в нем какую-то невидимую эмоциональную пружину. И не дай Бог, если эта пружинка сорвет свои ограничители… Пока я хлопала глазами, озадаченная неожиданным поворотом разговора, Григорий закончил свою мысль:
– Таким образом, у вас имеется готовый главный подозреваемый. Не подозреваемый – конфетка! На такого что угодно повесь – все выдержит, не отвертится. Так что, если б делом занималась родная милиция, меня бы уже давно, как говорится, под белы ручки и – к следователю. Ну а у вас, Танечка, какая будет для меня мера пресечения?
– Для начала я бы хорошенько вас стукнула по макушке, чтобы вы перестали молоть ерунду. Да вот жалко такой умной головы: ишь как складно сам себе сочинил приговор!.. Никто вас ни в чем не обвиняет, зачем вы так, Гриша? – совсем другим тоном, почти ласково закончила я.
Моя реплика достигла цели: я сбила с него трагический пафос. Он ошеломленно уставился на меня.
– Не обвиняете? Да бросьте вы, Таня! – Пружинка снова начала плавно сжиматься. – А в общем, мне все равно, обвиняют меня или нет. Я сам себя обвиняю! И этой вины с себя не сниму, даже если все другие простят. Ведь это я Антошку проспал, я! Мне его доверили, я за него отвечал! По гроб жизни теперь не забуду, как я приехал вчера вечером к Олегу с этой вестью. Словно побитый пес. Его глаза… Чуть душу из меня не вытряс. Потом извинился, правда, а мне от этого еще тошней, понимаешь? – Я с удовлетворением отметила его первую фамильярность в мой адрес, хотя еще не осознанную. – Уж лучше бы убил… Я бы на его месте – убил гада, точно знаю!
Ну, кажется, теперь его понесло в другую сторону: началось самобичевание. Этак мы до Кушума доберемся раньше, чем до сути разговора.
Но Григорий не переставал меня удивлять. Неожиданно он резко сбросил скорость, свернул на зеленую обочину и остановил машину. В результате этого пируэта мой лоб едва не соприкоснулся с лобовым стеклом «Лады». Я даже позволила себе некое нелицеприятное замечание в адрес водителя, но Григорий и ухом не повел:
– Извините. Я хочу сделать заявление. Можно?
– Валяйте.
Он повернулся ко мне всем корпусом, левой рукой продолжая небрежно опираться на руль. Вынуждена признать: поза была эффектная, особенно для сцены «заявление главного подозреваемого».
– Я не замешан в этом деле, Татьяна. То есть я хочу сказать – не замешан с преступным умыслом. Я понимаю, что вы не обязаны мне верить – ну кто я вам? Понимаю, что обстоятельства этого дела говорят не в мою пользу. Шеф нанял вас, чтобы расследовать это дело и отыскать Антошку, и вы обязаны отработать все версии – это я тоже понимаю. Поэтому, что бы вы обо мне ни подумали, обижаться я не имею права. И не буду. Сам влип, чего уж там… – Он горько махнул рукой, лежащей на баранке, усмехнулся невесело. – Зачем я вам все это говорю? Да просто не хочу, чтобы вы теряли время, Таня! Эти подонки, которые Антошку украли, – они же могут что-нибудь с ним сделать, понимаете?! Ему ж четыре годика всего, и больное сердце… Да он слова грубого до сих пор не слышал, все его на ручках носили, а тут…
Мне на секунду показалось, что слова эти произносит Олег Бутковский. Ну, скажу я вам! Если все это можно сыграть – значит, передо мной сам дьявол, а не человек.
– Вы так любите его, Гриша?
– Антошку-то! Да разве можно его не любить?! Для меня Антошка и Олег… ну, это вроде как моя семья. Это все, что у меня есть. И думать, что это я… я Антошку… ну, я не знаю!
Он яростно тряхнул головой, быстро отвернулся и несколько мгновений молчал, глядя на пролетавшие мимо автомобили. Я тоже молчала. Мне хотелось бы сказать ему, что я так не думаю, но… врать ему я сейчас не могла. Если честно – правда заключалась в том, что я сама не знала, что я думаю.
Григорий снова повернулся ко мне, весь подался вперед. Я увидела близко-близко его глаза, они опять смотрели мне прямо в душу…
– Найдите их, Таня! Слышите? Найдите, очень прошу! Мне это нужно больше, чем вам. Вы получите только деньги, а я… Мне надо вернуть домой Антошку, но не только это. Мне нужно мое честное имя. Нужно уважение человека, которого я уважаю. Мне нужно вернуть себе право называться мужиком, черт возьми!
Забывшись, он что есть силы шарахнул кулаком по клаксону, и несчастная машина с воплем подскочила на месте. И я вместе с нею.
– Простите меня, что-то я совсем… – смешался Григорий. – Вот это и есть мое заявление. Найдите их, пожалуйста! И… отдайте мне. Они – мои!
– А вот этого не надо, – строго сказала я. – Вы что – хотите вторично отправиться за решетку из-за каких-то негодяев? О них будет кому позаботиться, Гриша. Давайте-ка сначала их отыщем!
– Вы правы. Там видно будет. Но… – он посмотрел на меня просительно, – Таня, я хочу быть с вами в этом деле! Если можно… Это ведь и мое дело тоже. Мне кажется… возможно, кто-то хочет сделать меня пешкой в своей поганой игре.
– Почему вы так думаете? – насторожилась я. – Есть что-то конкретное?
– Да вроде нет… – Он на минуту задумался. – Так… Скорее предчувствие. Я ж говорю – возможно…
– И все-таки?
– Ну вот, скажем, вопрос: почему Антошку похитили именно тогда, когда он был со мной? Зачем им было так рисковать? Я последние сутки только об этом и думаю. Куда проще было бы увести его, ну, например, когда он гулял с Марь-Тарасовной – таких возможностей было сколько угодно. Ведь это ж чистая случайность, что малыш остался без присмотра на десять минут… Вернее, даже не одна: случайным было и то, что мы выехали из дома без бабушки.
Григорий попал в точку: эти вопросы и мне не давали покоя.
– А не кажется ли вам, Гриша, что в этом деле вообще слишком много случайностей?
Он замер, пораженный неожиданной очевидностью этого факта:
– Что вы имеете в виду?
– Кто еще мог знать о том, что вы с Антоном будете вдвоем?
– Да никто! Конечно, кроме Марь-Тарасовны и Наташки… то есть Натальи. Я и сам-то узнал об этом за десять минут до того, как посадил Антошку в машину. Мы это решили с Натальей по телефону, вам же наверняка рассказали, как было дело. Так что до моего звонка не знала ни она, ни Марь-Тарасовна.
– По дороге вы не встретили никого из знакомых? Нигде не останавливались? Не случилось ничего примечательного?
– Нет и нет – на все вопросы. Да там и езды-то всего десять минут…
– А в самой поликлинике?
– Тоже нет. Прием был назначен на четыре, мы приехали минуты за три. Когда вышли от врача, я еще глянул на электронные часы в вестибюле: на них было почти половина пятого. Подумал – быстро управились. И тут – на тебе: машина не заводится!
