скачать книгу бесплатно
Я улыбнулась и произнесла:
– Экономия за счет сокращения одного рабочего места? Только сразу предупреждаю, Федор Николаевич, что на мне экономить бесполезно.
– А я и не собирался, – отозвался он. – Напротив, я предлагаю вам хорошую сумму за то, что вы доедете с нами от Тарасова до Москвы. Промежуточные пункты – Пенза, Тамбов, Рязань. В каждом городе – только одно выступление, что означает остановку на два дня.
– Гм… – сказала я. – И сколько же по времени займут гастроли?
– Я назвал только один этап, – поправил меня директор цирка, – первый. На время этого этапа я и хочу вас нанять. А дальше… гм…
– Что – дальше?
– Дальше, может, что и выяснится, – неопределенно закончил он.
– Хорошо, – сказала я. – И на какой же сумме мы можем сойтись?
Он назвал…
Глава 2
Я медленно вышла из здания цирка. В предночном звездном небе что-то хрипело и рвалось – завывал ветер, но тут, на предцирковой площади, где горели огоньки и по лавочкам сидела, распивая пиво и прочие напитки, молодежь, кипела жизнь. Я тоже села на лавочку – хотелось поразмыслить над полученным предложением. Однако место оказалось чересчур бойким для спокойных размышлений: почти сразу я была атакована двумя подвыпившими молодыми людьми, которые размахивали жестяными банками с дешевым пивом, будто национальными флагами. Парни начали настойчиво приглашать меня присоединиться к их компании, но я решительно отказалась и пошла к проезжей части, чтобы поймать такси и отправиться домой.
Меня почему-то озаботило то, какие выгодные условия сотрудничества предложил Федор Николаевич свет Нуньес-Гарсиа. Честно говоря, я всегда предполагала, что в отечественных цирках денег немного, да и вообще бюджетники не склонны шиковать. А тут директор тарасовского цирка предлагал такие деньги, за которые можно и жизнью рисковать. А я, честно говоря, особого повода для риска во всем им изложенном не видела. Хотя, если заказчик платит столько, я вообще-то готова охранять хоть конуру от проживающей в ней собаки.
Шутки шутками, однако я действительно не могла пока понять, за какие такие заслуги Федор Николаевич предложил мне столь превосходное вознаграждение. Идя на встречу с ним, я готовилась к утряске финансового вопроса с потенциальным клиентом, но рассчитывала на сумму примерно вдвое меньшую. А никакой утряски и не было. Неконкретный, показательно эксцентричный и пугливый бывший дрессировщик, а ныне цирковой администратор просто взял, можно сказать, да и отвалил совершенно неожиданно весьма крупную сумму. Более того, в качестве задатка он сразу выдал мне полторы тысячи долларов. Ни больше ни меньше.
Не могу сказать, что это самый большой аванс в моей жизни – случались и покруче. К примеру, не далее как два месяца назад я сподобилась получить задаток аж в пять тысяч баксов, но вот только задача передо мной стояла совершенно иная: моим клиентом был влиятельный банкир, обложенный, как волк флажками. Работая на него, я неоднократно рисковала жизнью и в конечном итоге спасла только чудом, так что и задаток, и окончательная сумма гонорара были отработаны мною сполна. А тут… украденный тигр, непонятное проникновение в квартиру этого Нуньеса-Гарсии, поездка на дачу с «хвостом»… Словом, ну никак я не видела, за что тут следовало платить.
В любом случае деньги получены, контрактик мы с директором подмахнули, так что мне оставалось только с легкой душой готовиться к предстоящему путешествию.
В этот момент меня взяли под руку. Подумав, что те два молодых человека, которые усиленно выдвигали свои кандидатуры в мои спутники жизни на вечер, решили оформить попытку дубль два, я повернулась и уже хотела было сказать, что думаю по их поводу, но увидела совершенно незнакомую физиономию. Она, если говорить откровенно, впечатляла: на ней тускло копошились два небольших синеватых глазика и имелся нос, свернутый вялой картошкой. А еще на физиономии очень обильно были представлены брови – густые, как у незабвенного Леонида Ильича, они срослись на переносице и прорисовывались над глазами этаким изумленным шалашиком. Помимо всего прочего, физиономия была густо усеяна веснушками и выражала некий вопрос.
Я мимикой выразила свое изумление, и вопрос был немедленно озвучен:
– Следовательно, это – вы?..
Формулировка была такой очаровательно непосредственной, и сопровождался вопрос такой напористой улыбкой, что мне ничего не оставалось, как кивнуть и ответить по всей форме:
– Следовательно, это я. А вы, собственно, кто?
– Я за вами наблюдаю, – объявил бровасто-веснушчатый тип. – Вы, наверное, из фирмы «Дива» и, я так понял, только что были у Федора Николаевича, у директора цирка. Что-то мне кажется, этот испанский тип совсем потерял башку.
– Что? – еще больше изумилась я, испытывая еще и другие, менее положительные эмоции. – А мне кажется, молодой человек, что вы совсем не по адресу. Мне неизвестна никакая фирма «Дива», и даже если бы была известна, все равно это не повод, чтобы хватать женщин на улице за руки и вообще вести себя крайне сомнительным образом. Кто вы такой?
– Я лейтенант Голокопытенко, – заявил тот, щуря свои блеклые и при том нагловатенькие глазки. – Я расследую дело об исчезновении имущества цирка.
– Тигра, что ли?
Голокопытенко сощурил глаза до такой степени, что они превратились в щелки, сквозь которые на меня ощутимо изливались злость и ирония. Кажется, он весьма ершистый молодой человек, подумала я. Неудивительно, что на него повесили очередной, по мнению его же коллег, «глухарь».
Кстати, лейтенант завел речь именно о своих сослуживцах.
– Вы говорите, как олухи в моем отделе, – сказал он. – Для них любое необычное дело превращается в повод для подтрунивания и хохм. Так, в прошлом году было дело, когда к нам пришла одна старушка. Она говорила, что в ее поселке на самой окраине города завелась нечистая сила. Что ночью вокруг ее дома пляшут черные и зеленые змеи и кто-то страшно воет в трубе. А еще она мельком видела из окна, как мимо идут слоники. И говорят. Представляете, какой бред! И наверняка представляете, куда старушку послали, когда она пришла со своей информацией в местное управление милиции. Разговаривал с ней, кстати, мой старый знакомый Коля Сухачев, алкаш не приведи господи, и конечно же, он ей сказал: вали домой, бабка, да проспись. В ту же ночь в поселке ни с того ни с сего изрубил себе все руки топором и насадился животом на кол местный учитель, чуть ли не единственный проживающий в округе интеллигент, к тому же – непьющий. Бабка ринулась в городское управление, оттуда ее переадресовали к нам, а наш начальничек, капитан Овечкин, в тот день именины справлял, так что бабуля осталась при своих. Отфутболили ее ко мне: есть, говорят, у нас такой живчик, лейтенант Голокопытенко, он будет расследовать любую туфту, даже бегство от бабушки и дедушки Колобка с последующим его умерщвлением лисицей. Я бабку, конечно, выслушал. А на следующий день – представляете? – ее обнаружили мертвой на пороге собственной избушки и с топором в руке. Обширный инфаркт. Но что, спрашивается, дернуло бабку в сырую и холодную апрельскую ночь вылезти в одной ночной рубашке на порог, да еще с топором?
– И вы заинтересовались этим делом, лейтенант? – спросила я.
– Я заинтересовался. Но нашелся один фигурант, который меня обскакал. Точнее – обскакала. Дама с лицензией частного детектива и телохранителя. Фамилия ее, кажется, Охотникова.
– Гм, – отозвалась я, чувствуя, что мне начинает нравиться этот настырный тип, с которым, видимо, мне придется вести одно и то же дело, – давайте присядем на лавочку, лейтенант. Вон там есть свободное место. У вас… хорошая память на фамилии.
– Да уж хотелось бы верить. Ну и что же вы хотите… насчет того дела со старухой, а? – кивнул он, возвращаясь к на минуту оставленной было теме. – Оказалось, что в том поселке разлившаяся Волга затопила кладбище. Факт сам по себе неприятный, если отбросить всякие там… оккультные штучки. Одно из захоронений было пусто, а в гроб какие-то наркоторговцы засунули партию товара. И то ли у них там упаковка повредилась, то ли еще что, только препарат этот стал в больших количествах растворяться в паводковой воде. И при испарении образовывать этакие галлюциногенные пары. Днем было еще ничего, потому что на свету, как оказалось, действие паров препарата ослаблялось, а вот ночью… Ночью человеку, нюхнувшему тех паров, могло привидеться черт знает что. Вот жители поселка и посходили с ума. А капитан Овечкин, как протрезвел, объявил, что дело раскрыто, бесспорно, при содействии нашего отдела. Потому что бабка пришла сначала к нам. А это что-нибудь да значит.
– Ну, если так мыслить, то еще большее содействие в раскрытии оказал некий Сухачев – ваш, лейтенант, знакомый. Ведь к нему бабка пришла еще раньше, – улыбнулась я.
– Вот примерно так я и сказал капитану Овечкину, за что и влепили мне со-очный выговорчик, – отозвался Голокопытенко. – Так, значит… вы не из фирмы «Дива»?
– Вы удивительно проницательны, – не отказала себе в сарказме я. – А почему я должна быть именно из фирмы «Дива»? С какого перепугу?
– С перепугу не с перепугу, а услугами данной эскорт-фирмы с недавних пор часто пользуется директор цирка… м-м-м… Нуньес-Гарсиа. И наградили же его фамилией!
Рассуждения лейтенанта с фамилией Голокопытенко напомнили мне анекдот о двух хохлах, стоящих у театра оперы и балета и беседующих следующим замечательным манером: «Передрыщенко, афиша!» – «И шо?» – «Та дывись, Передрыщенко, яка смешна фамилия – Шопен!»
– Лейтенант, – произнесла я, – все-таки я не из «Дивы». И, пожалуй, я представлюсь: Охотникова Евгения.
– Голокопытенко Влади… – машинально начал он, но тут же осекся и воззрился на меня, заговорив с весьма ощутимым пиететом: – Охотникова? Значит, это вы расследовали дело, о котором я сейчас так подробно рассказывал?
– Совершенно верно, – сказала я. – Меня попросил один мой знакомый, который, кстати, и синтезировал тот самый злополучный препарат. Только он ничего не знал, его формулу использовали без его ведома – через его научного руководителя, который оказался еще тем типом.
– Знакомый? – почему-то с подозрением спросил Голокопытенко. – М-м… а как его звали?
– Почему звали? Его и сейчас так зовут, он вроде как жив и здоров. Докукин, Николай. Кстати, недавно он, кажется, защитил докторскую диссертацию и стал самым молодым доктором наук в нашей области. Ему тридцать три года. Очень талантливый молодой человек.
– Правильно, – откликнулся Голокопытенко, – Докукин фигурировал в том деле с «нечистой силой». А вы, значит, и есть Охотникова?
– Да, я и есть Охотникова. Он – Докукин, а я – Охотникова.
– А он Докукин, – машинально повторил Голокопытенко, чем вызвал на моем лице ироническую улыбку, – именно. Вы, значит, его хорошо знаете?
– Да уж куда лучше, – кивнула я. – Он мой старый знакомый, практически с детства. Правда, в последнее время что-то мы с ним не общаемся, он не звонит, не пишет. Кстати, он даже руку и сердце мне предлагал. Розы дарил. Как раз за месяц до описанного вами случая с «нечистой силой».
Говоря это, я едва не рассмеялась, потому что Николай Николаевич Докукин, при всей трагической нелепости его персоны, вызывал у меня сугубо иронические ассоциации.
Однажды этот чудный индивид явился ко мне рано утром в воскресенье, когда я крепко спала. Проклиная все на свете, я двинулась к входной двери и, открыв, недоуменно замерла на пороге.
Первое, что я увидела, был просто чудовищный по размеру букет алых роз. Правда, стоит сказать, что розы были несколько вялые и, по всей видимости, были всучены принесшему их мне незваному и раннему гостю каким-то ушлым продавцом, вознамерившимся впаять подгулявший просроченный товар особо тупому покупателю. И это, без сомнения, торговцу удалось. Самого гостя не было видно до тех пор, пока букет не дернулся в сторону, отчего половина его с легким издевательским шелестом осыпалась на пол.
Коля Докукин – маленький, довольно низенький мужчина с нелепо торчащими во все стороны редкими белесыми волосами и простеньким личиком неотесанного деревенского увальня, которого неизвестно зачем угораздило дорваться до города. У него подслеповатые водянисто-голубенькие глазки за стеклами круглых очков, широко, по-детски открытые и периодически выдающие серии конвульсивных частых-частых морганий. Более того, Коля Докукин является счастливым обладателем непомерно длинного, немного горбатого и изрядно скошенного набок носа с шевелящимися ноздрями. Иногда упомянутый нос крутится во все стороны, отчего его счастливый обладатель начинает сильно смахивать на обнюхивающую углы и стены крысу.
Таким я его и увидела рядом с розами. На затылке этого милого индивида в тот момент лихо – a la «собака на заборе» – сидел котелкообразный головной убор, вероятно, скопированный со шлема знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского. Зрелище было еще то!
Когда я открыла дверь и остолбенело уставилась на почтившее меня визитом чудо в перьях, оно втянуло ноздрями аромат подсохших роз и чихнуло так, что остаток букета рухнул прямо к моим ногам, а очки соскочили на кончик носа нежданного гостя.
– Здравствуй, Коля, – потерянно сказала я. – Ты что… на кладбище собирался, что ли?
– Почему на кладбище? – отозвался он в ответ на мою действительно нелепую фразу. Николай Николаевич имел ту отличительную особенность, что в его обществе все почему-то тотчас же начинали нести редкостную чушь, которая за минуту до того и в голову прийти не могла.
– Ну, розы вот… – сказала я.
– Розы – тебе.
– Да… м-м-м…. ну спасибо. Спасибо. Проходи.
– Ага. Я уже это… прохожу. Да.
По всей видимости, Николай Николаевич в то утро пробудился невероятно рано, потому что сейчас был при полном параде. По крайней мере, для него это был полный парад и полный отпад. Поскольку во все оставшиеся разы я видела его исключительно в одежках эпохи развитого социализма, как то – болоньевая куртка или же плащик из серии «мышь серая» и облезлые ботиночки типа «прощай, молодость» в придачу.
Сейчас же он был в новом костюме-тройке, который сидел на его нескладной фигуре несколько мешковато, но тем не менее довольно сносно. Да и легкое пальто, которое он, войдя, нахлобучил на вешалку так, что та едва не рухнула, было довольно приличным и, по всей видимости, не самым дешевым. Кроме того, Коля оказался тщательно выбрит, а до того щеголял с некой бородкой, имеющей весьма отдаленное внешнее сходство с тем, что традиционно растет у мужчин на подбородке и скорее напоминавшей метелку или изрядно измочаленный бинтик. От Коли пахло парфюмом, хотя и не очень дорогим, но все-таки сносным, а вообще-то обычно мой ранний визитер распространял вокруг себя ароматы химлаборатории, в которой, собственно, и работал.
Внешний вид гостя – это еще были цветочки. Ягодки ждали меня впереди. Коля выглядел очень хитро, а когда я впустила его в комнату – к счастью, тетушки не было, – то он и вовсе меня потряс. Рассказываю все честно, как было. Короче, Николай Николаевич выписал такой словесный пируэт в сочетании со столь удивительным набором телодвижений, что мне едва не стало дурно. По крайней мере, дар речи я потеряла на минуту как минимум. Так вот – он встал передо мной на одно колено, при этом вляпавшись в грязную лужицу, натекшую с его собственных ботинок, и торжественно, отчего его крысиная мордочка приобрела прямо-таки апокалиптическую важность, произнес:
– Евгения Василь… в-в-в… Евгения Максимовна, я долго, очень долго… со вчерашнего вечера, размышлял над этим решением и наконец… уф-ф-ф!.. и наконец пришел к выводу, что этого… такого… одним словом, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж! – выпалил он и, в высшей степени довольный тем, что ему удалось-таки произнести сакраментальную фразу, уставился на меня прищуренными подслеповатыми глазками.
Пораженная оказанной мне великой честью, я оперлась на стену и некоторое время бессмысленно смотрела на скромно ухмыляющуюся докукинскую физиономию. Когда же ко мне вернулся дар речи, первое, что мне удалось из себя выдавить, было растерянно-неопределенное:
– М-м-м… эта-та… спасибо, Коля, только… а чего это ты вдруг? Я имею в виду, что несколько неожиданно, да и вообще… Словом, Николай Николаевич, я должна подумать.
Понятно, что ни о чем думать я и не собиралась. Решение было вполне очевидным, но я должна была выдержать паузу, чтобы не огорчать моего эксцентричного гостя ну совсем уж молниеносным отказом. Я ведь знала его достаточно давно, и знала всегда с хорошей стороны, хотя никогда не воспринимала как мужчину.
Я спросила для того, чтобы выиграть время и хотя бы ненадолго перевести разговор в другую плоскость:
– Коля, а как твоя работа?
Маневр не возымел должного успеха: по всей видимости, Докукин был поглощен только тем, с чем явился.
– Работа… – рассеянно сказал он. – А, так… ничего, да. Так что, Женя, насчет моего главного вопроса?
– Како… а, ну да, – нехотя выговорила я. – Ну да, конечно.
Я пыталась сосредоточиться и молчала в поисках подходящих слов. Наконец, придав своему голосу как можно больше проникновенности, мягкости и сочувствия, заговорила:
– Ты понимаешь, Коля, то, что ты сказал, было настолько неожиданно и спонтанно, что я…
– А-а, тебе надо подумать? – радостно вклинился он в мою ответную речь и взмахнул рукой, отчего едва не разбил стеклянную поверхность изящного журнального столика.
Я с легкой досадой улыбнулась:
– Не перебивай. Так вот, Коля… я рада, что ты так хорошо и искренне ко мне относишься… м-м-м… Ты очень добрый и хороший человек, ты мой хороший друг… но понимаешь, Коля, ты пытаешься выйти на совсем иной уровень отношений, а для этого я должна относиться к тебе совсем по-иному. И не куксись, Докукин. Ты уж прости, Колечка, но я не могу принять твоего предложения. Все должно быть совсем по-другому.
Он обиженно отвернулся, и я не удержалась от смеха – настолько нелепо и трогательно выглядела его длинноносая очкастая физиономия.
– Нет… Женя… – пробормотал он. – То есть… ты меня выгоняешь?
– Я тебя выгоняю? Да ты что, Коля! – недоуменно отозвалась я. – Я тебя никуда не выгоняю. И не надо делать лица Гая Юлия Цезаря на последнем заседании сената: «И ты, Брут…». Лучше пойдем-ка завтракать… ты, наверное, еще не ел, если так рано поднялся?
– Не ел, – пробормотал он. – Только вот кактус откусил… показалось, что это яблоко.
Только тут я заметила, что губы Николая Николаевича в нескольких местах слегка надколоты и чуть припухли.
– Чудо ты морское, – проговорила я и, схватив его за рукав, буквально поволокла в кухню.
Так оно и было – вплоть до мельчайшего слова и жеста. И, честно говоря, эту своеобразную сцену я храню в памяти достаточно бережно. Кстати, я не стала говорить Коле, чтобы не обидеть еще больше, о том, что роз он мне подарил ровно двадцать штук. Как покойнице.
Глава 3
Голокопытенко проговорил:
– Понятно. То есть… директор цирка вызывал вас вовсе не затем, зачем я подумал.
– Ну уж конечно, не затем! Ведь вы, кажется, приняли меня за даму из элитарного эскорт-агентства…
– Значит, вы будете на него работать?
Я неопределенно повела плечами, словно давая этим жестом понять: может, буду, а может, и не буду, но в любом случае не твое это дело, лейтенант.
– Знаете, тут слишком много народу, – сказал лейтенант. – Я знаю одно место, где всегда тихо. Это рядом с нашим отделом.
– КПЗ, что ли?
– Да нет, – и глазом не моргнув, отозвался он. – Столовая при цирке. Туда мало кто ходит. Разве только Ваня Грозный там сейчас сидит.
– Кто? – протянула я.
– Ваня Грозный. Это карлик из шоу. Забавный, кстати, человек. Он не умеет писать, зато говорит на восьми языках. Вот такой типаж. Если бы не пил, цены б ему не было.
Я кивнула:
– Ну хорошо, пойдемте к вашему Ване Грозному. Если уж вы говорите, что больше там никого нет и никто на ушах сидеть не будет.
* * *
Столовая, о которой говорил Голокопытенко, в самом деле оказалась чрезвычайно безлюдным местом. Наверно, тому способствовала вывеска «Закрыто», косо висевшая на двери поверх второй вывески, столь же категоричной: «Переучет». Но лейтенанта Голокопытенко не смущали подобные мелочи. Он открыл дверь и, обернувшись ко мне, произнес:
– Тот же Ваня Грозный рассказывал мне, что когда они были на гастролях в Израиле, а там постреливали да взрывали, то евреи, из наших, российских, вывешивали на двери таблички: «Все ушли на фронт. Будем через час». Кстати, его нет, – сказал Голокопытенко, окидывая взглядом шеренги пустых столиков.
– Кого?
– Вани. Ну да ладно, без него даже лучше. А то он как напьется, то такую чушь начинает пороть, что мало не покажется.
– Куда пресси, пьянь… ви-ы-ышь, написано – закрррыто? – донесся рев из-за стойки, и следом оттуда вынырнула кудлатая рыжая голова со съезжающимися на переносицу щедро-синими глазами. – По-русски написано же…
